XOXO, Gossip Witch (гет)

Это была суббота. Первая суббота шестого курса, такая долгожданная и такая… пробуждающе шумная.

Большой зал Хогвартса жил по своим законам в беспорядке и удивительно уютно. Звон ложек, шелест газет, голоса со всех концов зала, всё сплеталось в тёплый, почти музыкальный хаос.

Огромные своды под потолком отбрасывали солнечные блики на флаги факультетов, на которых мерцали гербы, словно даже они проснулись и тянулись к свету. Совы, опоздавшие с утренней доставкой, лениво порхали между столами, иногда сбрасывая письма прямо в тарелки и вызывая возмущённые возгласы.

Если закрыть глаза, можно было услышать всё: спор о новом составе команды по квиддичу, ворчание первокурсников о домашке по зельям, чей-то восторженный крик:

— Ты видела, какая у него метла?!

Кто-то хохотнул, кто-то громко чихнул от перца, и всё это слилось в один пульсирующий утренний ритм. Запах тыквенного сока, жареных сосисок и свежих булочек смешивался с ароматом старых свитков и магии, пропитавшей стены. Даже воздух казался особенным: тёплым, густым от чар, будто сама школа медленно потягивалась после сна.

Солнечные лучи пробивались сквозь высокие окна, играли на золотых кубках и заставляли пылинки мерцать, словно пыльца фей. Где-то в углу профессор Флитвик, едва доставая до края стола, оживлённо спорил с МакГонагалл о новом “магическом интернете”. Хагрид за преподавательским столом помахал Гарри рукой, случайно пролив чай на плащ.

Воздух был напоён теплом и звоном голосов. Хогвартс проснулся.

Гермиона сидела за грифиндорским столом и аккуратно размешивала чай. Она всегда делала это одинаково, три оборота по часовой стрелке, один против, как будто в этом был смысл или порядок в хаосе. Этот ритуал был для неё чем-то вроде заклинания на спокойствие. Она слегка морщила нос, закрываясь рукой от яркого солнца, но это был скорее неосознанный жест, чем показатель дискомфорта.

Рядом Рон, как обычно, жонглировал тостами с таким выражением лица, будто каждое утро в школе требовало от него подвига. Он одновременно пытался намазать масло, отмахнуться от совы и не уронить ложку в кашу. Его рыжие волосы сейчас пылали огнём, создавая ещё больше бликов, как зеркальный диско-шар. Крошки летели, масло блестело на рукавах мантии, а он всё равно выглядел довольным собой.

Иногда Гермиона думала, что в этом и есть секрет Рона Уизли — быть милым хаосом, но делать вид, будто всё идёт по плану.

— У тебя мёд на подбородке, — не выдержала Гермиона.

Рон посмотрел на неё с видом человека, уличённого в героическом преступлении.

— Это... стратегический мёд, — ответил он с полным ртом, подняв бровь.

— Конечно, — кратко хмыкнула она, и снова уставилась в кружку.

— Что? Это придаёт блеск, — невозмутимо добавил Рон. — Может, это мой новый стиль.

— Если стиль липкий и пахнет как завтрак, то ты уже икона моды, — отозвалась она.

— Не мешай мне быть легендой, — пробурчал он, делая вид, что не замечает её усмешки.

За их спинами кто-то из первокурсников восторженно обсуждал, как “портрет мадам Пинс” накричал на них за громкое чтение в библиотеке. Парочка когтевранцев спорила о формулах зелья, а два близнеца-старшекурсника (похожие на новых подражателей Фреда и Джорджа) шептались о “гениальной идее с пирогами, которые взрываются конфетти”.

Гермиона вздохнула. Шум, разговоры, запах кофе и магии, как будто само пространство дышало юностью и тайной. И всё же где-то глубоко внутри — неясная тревога: слишком тихая, чтобы обращать на неё внимание, но достаточно настойчивая, чтобы остаться на фоне.

Гарри сидел напротив, уткнувшись в “Ежедневный пророк”. Газета была разложена так, что почти заслоняла его лицо, а тонкие шершавые края шуршали в воздухе, когда он лениво переворачивал страницу. Он не читал вслух, как раньше, не комментировал со злостью или каплей отчаяния, просто скользил глазами по заголовкам, будто проверял, изменился ли мир за ночь.

«В Лондоне пропал сотрудник Министерства».

«Подозрения в нападении Пожирателей на портовую зону».

«Семья мага из Девона исчезла, следствие продолжается».

Заголовки тянулись один за другим, как тяжёлые капли дождя. Гарри морщился, но продолжал читать. Пальцы, державшие газету, чуть побелели, не от страха, а от усталости, с которой он привык принимать всё плохое как неизбежное. Слова звучали всё тревожнее, но казались далекими. Почти нереальными. Как будто всё это происходило где-то не здесь, не с ними.

Хогвартс, как всегда, был отдельным миром, защищённым и непоколебимым. Точнее, казался таким. Уж кто, как не Гарри, это понимал. Он уже знал, что это “спокойствие” — лишь тонкая иллюзия, но, Мерлин, как же приятно было хоть немного верить в неё.

Газета зашуршала, когда Гарри вздохнул и сложил одну из страниц. Свет падал на его очки, отражая буквы, и на миг показалось, будто слова слились с ним. Он был частью новостей, хотел он того или нет.

Рядом с ним, заглядывая в газету через плечо, сидела Джинни. Спокойная, уверенная, оживлённая, с тем самым новым сверканием в глазах, которое Гермиона подметила ещё в поезде. Словно за лето она успела стать другой. Не просто младшей сестрой Рона, а чем-то самостоятельным, дерзким, сильным. Она слегка наклонилась ближе, запах её волос (тёплый, с ноткой яблока и дыма) мягко коснулся его, вызывая неожиданную дрожь. Гарри чуть покраснел и отодвинул газету, делая вид, что просто хочет поменять страницу.

— Что там? — спросила Джинни, щурясь.

— Ничего хорошего, — ответил Гарри. — Опять кто-то пропал.

— Ещё один?

Он кивнул. Она тихо выдохнула, но не сказала ни слова. Только постучала кончиком пальца по заголовку, будто хотела стереть его. Когда Гарри поймал её взгляд и чуть улыбнулся, Гермиона, конечно, заметила, но сделала вид, что ничего не происходит. Она опустила глаза в чашку, но уголок губ невольно дрогнул. Внутри она даже порадовалась: наконец-то.

После всего, что было, они оба заслужили хоть немного счастья. Она заслужила. Гарри всё это время был немножко болваном, если уж совсем на чистоту. Сколько нужно было подсказок, чтобы догадаться, как Джинни на него смотрит?

Рон, конечно, ничего не замечал. Он в этот момент пытался изловить кусочек бекона, который по воле судьбы (или собственной неуклюжести) оказался у него в рукаве.

— Рон, — сказала Гермиона, не отрывая взгляда от кружки, — если ты попытаешься вытащить это заклинанием, я выйду из зала.

— Я? Никогда! — возмутился он, уже целясь палочкой. — Просто… проверяю длину рукавов.

— Конечно, — тихо заметила Джинни, пряча улыбку за газетой.

Гарри хмыкнул, заметив, что на странице вместо очередной статьи о министерских отчётах появилась карикатура на Корнелиуса Фаджа. Министр, нарисованный с нелепой широкой шляпой и испуганными глазами, убегал от гигантской совы, которая размахивала пером и кричала “Отчёт! Отчёт!”.

— Кажется, “Пророк” наконец научился самоиронии, — заметил Гарри.

— Или отчаянию, — добавила Гермиона. — Когда люди начинают смеяться над страхом, значит, страх стал слишком реальным.

Рон оторвался от тарелки и уставился на неё.

— Спасибо, Грейнджер, утро стало куда веселее, — вздохнул он. — Может, хочешь прочитать нам ещё что-нибудь из “Истории магического террора”?

— Могу, — спокойно ответила Гермиона. — Начну с главы “Почему люди, не убравшие за собой, умирают первыми”.

— Ясно. Так и запишем, — пробормотал Рон, отступая.

Она приподняла бровь.

— Только если ты обещаешь не жевать во время моего доклада.

— Тогда не обещаю, — буркнул он.

— Вот именно, — с удовлетворением сказала она, и отпила чай.

Гарри рассмеялся, громко и по-настоящему, как давно не смеялся. Смех Джинни ответил ему эхом, тёплым и чуть насмешливым. Рон притворился оскорблённым, но и у него уголки губ дрогнули.

На мгновение всё снова стало простым. Мир вернулся в привычное русло, с подколками, завтраком и уютным хаосом. Как будто ничего страшного не происходило за пределами этих стен.

Гермиона откинулась на спинку, поймав взгляд Гарри, и поняла — он тоже это чувствует. Что этот момент хрупкий, почти волшебный. Мир может рушиться, но здесь, сейчас, всё кажется чудесным. А где-то за стенами школы, в том мире, что пестрел заголовками “Пророка”, уже начинали сгущаться тени.

Шестой курс начинался спокойно, настолько, насколько это вообще возможно в Хогвартсе. Удивительно, но за первую неделю никаких тайн, никаких заговоров, никаких ночных вылазок. Просто учёба, квиддич, перепалки и попытки не взорвать зелье на паре у Слизнорта.

Гермиона позволила себе короткий момент счастья. Чай был горячим, пар поднимался ровной струйкой, пах мёдом и бергамотом. Гарри не был в опасности. Рон сидел рядом, неуклюжий, смешной, жующий, живой, раздражающий, настоящий. Его локоть почти касался её руки, и она поймала себя на мысли, что не хочет, чтобы он отодвигался. Джинни улыбалась, а солнце через витражи рисовало на её щеках огненные отблески.

Почти как в нормальной жизни. Почти.

Она прикрыла глаза, будто бы в полудрёме, и впервые за долгое время просто ни о чем не думала. Без графиков, без миссий, без тревоги. Сквозь полуприкрытые веки мир казался расплывчатым, как акварель: золотой свет, мерцание, голос Рона, дразнящий смех Джинни, знакомый шелест газеты.

Просто суббота. Просто утро.

— Знаешь, — произнесла она, наблюдая, как солнечные блики скользят по столу, — это странно.

— Что именно? — спросил Гарри, не поднимая головы.

— Что всё спокойно. Слишком спокойно.

— Это называется выспаться, Гермиона. Мы так делаем по выходным, — зевнул Рон. — Рекомендую.

— Иногда, — уточнил Гарри.

— Иногда, — согласилась она, но неуверенно.

Рон пожал плечами:

— Вот ты всё время ждёшь катастрофу. Может, она опоздала.

— Катастрофы не опаздывают, — сказала она. — Они лишь ждут удачного момента.

— Мерлин, Грейнджер, ты даже субботу превращаешь в лекцию, — простонал он.

Она улыбнулась:

— Кто-то должен сохранять структуру мира.

— Конечно, и этот кто-то — ты, с чайной ложкой и таблицей расписания, — пробормотал Рон.

Она фыркнула. И как по сигналу — звонкий крик, взрезавший утренний гул:

— О Мерлин, вы должны это видеть!

Голоса стихли. В зале возникла пауза, как перед вспышкой молнии. Гермиона обернулась, и ее глаза наткнулись на стоящую у входа Лаванду Браун, которая держала в руках тонкий кристаллический планшет — одно из тех зачарованных устройств, которые профессор Флитвик недавно разрешил тестировать старшекурсникам.

(“Для развития цифровой магии”, — как он выразился. Гермиона считала, что это звучит как рецепт катастрофы.)

Планшет переливался бледно-голубым светом, искрил на гранях, будто в нём жили маленькие молнии. Лаванда, с вечно сбившейся причёской и восторгом в глазах, держала его неправильно, периодически нажимала на рамку, и из него вылетали крошечные искры.

— Не трогай там! — пискнула Парвати. — Ты сейчас удалишь всё!

— Я ничего не удаляю! Оно само!

— Конечно, само, — прошептала Гермиона, — ещё скажи, что устройство обладает сознанием.

— А вдруг? — усмехнулся Гарри. — Мы же в Хогвартсе.

Рон скосил глаза:

— Если этот планшет начнёт разговаривать, я уеду домой.

— Что на этот раз? — тихо спросила Гермиона у Рона.

— Наверное, очередной тест заклинаний для котиков, — буркнул он.

— Или новый фильтр для селфи в мантии, — прошептала Джинни.

— Ты смеёшься, а она правда такое делала, — вставил Гарри.

Но вокруг Лаванды уже собралась толпа. На экране переливались золотые буквы, появляясь одна за другой, будто их выводила невидимая перьевая ручка. Слова плавали в воздухе, отражаясь на лицах студентов.

— Это сайт! — возбуждённо объясняла Лаванда. — Настоящий! Можно писать про всех — анонимно!

— Прекрасно, — пробормотала Гермиона. — А потом кто-нибудь решит написать про профессора Снейпа, и нам всем конец.

— Называется Gossip Witch, — торжественно объявила Парвати. — “Сплетница Хогвартса”!

Рон фыркнул.

— Звучит как чушь.

— Звучит как то, что не кончится добром, — поправила Гермиона. Гарри приподнял бровь:

— А вдруг просто шутка?

— Разве у нас хоть одна шутка заканчивалась спокойно? — парировала она.

Но взгляд всё равно зацепился за экран. Gossip Witch. Слова сияли так ярко, будто в них было больше магии, чем следовало. В воздухе будто запахло озоном.

— Смотрите! Уже есть первый пост! — вскрикнула Лаванда.

И зал замер.

💋 Сюрприз, Хогвартс! Кажется, золотое трио стало квартетом: Гарри Поттер наконец-то нашёл свою Героиню. Но почему он так тщательно скрывал это от лучшего друга? Неужели мальчик, который выжил, боится одного рыжего?

XOXO, Gossip Witch.

Статья мигала сердечками и комментами. Тишина повисла над залом, как пауза перед грозой. Потом прозвучал чей-то приглушённый смешок, затем другой, и через секунду всё пространство загудело, как рассерженный улей.

Шёпот, хихиканье, кто-то уронил ложку, кто-то вслух пересказал первую строчку поста, и волна звука прошла по длинным столам, как вспышка.

Гарри побледнел, Джинни отпрянула, Рон медленно повернулся к ним обоим… и слова закрутились со скоростью юлы.

— Что-о-о? — протянул кто-то. — Гарри Поттер и Джинни Уизли?!

— Ты шутишь! — закричала девочка с третьего курса. — Они же…

— Ага, точно! Я видела их вчера у озера! — перебила другая.

— Нет, ты всех видишь у озера, — буркнул кто-то из старших, — даже собственные иллюзии.

Шум нарастал. Воздух вибрировал, как перед заклинанием. Сотни глаз метнулись к грифиндорскому столу. Джинни сидела неподвижно, будто окаменела, ее щёки запылали — от гнева, от стыда, от того, что сотни взглядов пронзали её одновременно.

Гарри медленно, почти по-военному, сложил газету и поднял голову. Рон повернулся к нему, глаза расширились, уши мгновенно стали цвета его волос.

— Это… шутка? — вырвалось у него.

— Рон, я… — начал Гарри, — я хотел сказать тебе сам…

— О, конечно! — Рон ударил кулаком по столу, и чай в чашках подпрыгнул. — Только теперь это сказал весь Хогвартс!

— Да перестань, — вмешалась Джинни, — никто не собирался ничего от тебя скрывать!

— Ага, только от меня одного! — вскипел он. — Прекрасно! Просто идеально!

Несколько учеников с боковых столов откровенно наблюдали за сценой, не стесняясь.

— Ты не понимаешь, — тихо сказал Гарри. — Это было… не так.

— А как, Поттер? — спросил кто-то за их спинами, и в зале снова раздались смешки.

Джинни резко встала, бросила короткое:

— Заткнитесь!

И звук, к удивлению Гермионы, действительно стих, правда, всего лишь на мгновение. Рон смотрел на сестру и на друга попеременно, будто не знал, кого именно сейчас готов прибить первым.

— Рон, — начала Гермиона, — это просто глупая показуха.

— Глупая?! — он повернулся к ней. — Ты вообще читала это? “Мальчик, который выжил, боится одного рыжего”? Да вся школа сейчас обсуждает, что именно он боится!

— Может, твой характер? — не удержался Гарри.

— Заткнись, — сказали Джинни и Гермиона хором.

На другом конце зала Парвати и Лаванда уже что-то оживлённо шептали, водя пальцами по планшету.

— Они лайкают комментарии! — прошептала Джинни, не веря своим глазам.

— Лайкают?.. Это ещё что за заклинание? — нахмурился Рон.

— Это значит “одобряют”, — объяснила Гермиона. — Или “подпитывают хаос”. Выбери, что ближе.

— Я выбираю поджечь этот планшет, — мрачно заявил Рон.

Гермиона хотела что-то ответить, но взгляд сам собой вернулся к золотым буквам, всё ещё мерцающим на экране. Они выглядели почти живыми, будто текст медленно дышал. «Gossip Witch»... вот это название. Не похоже на школьную шутку. Слишком умно, слишком точно.

Она ощутила внутри странное покалывание, смесь тревоги и интереса. Как будто за всем этим стояло что-то большее, чем просто подростковая глупость.

— Эй, Грейнджер, ты что, тоже открыла этот сайт? — спросил Рон, всё ещё кипя.

— Я предпочитаю знать обо всём, что потенциально может нам навредить, — спокойно ответила она. — И он теперь входит в топ списка.

Гарри шумно выдохнул, словно пытаясь выпустить вместе с воздухом и раздражение.

— Ну, прекрасно, — сказал он. — Теперь мне остаётся только одно — дать интервью для школьной газеты.

— С Джинни на обложке, — буркнул Рон.

— А ты — в разделе “мнение брата”, — добавила Гермиона.

Гарри фыркнул, Джинни закатила глаза, но напряжение не рассеялось. Оно просто спряталось под колкими фразами и нервным смехом. Когда шум в зале наконец стих, Гермиона поймала себя на том, что всё ещё смотрит на экран, где сердечки под постом вспыхивали одно за другим. И с каждым миганием ей казалось, будто кто-то невидимый стоит за этим, наблюдает, как они реагируют. Как будто сама сеть живая.

Она провела пальцем по воздуху, будто хотела стереть эти буквы. Бесполезно. Они остались — золотые, блестящие, насмешливые.

Рядом Гарри наклонился к Джинни:

— Я правда хотел сказать Рону. Честно.

Она кивнула, но губы дрогнули.

— Не важно. Теперь знают все.

— Ты уверена, что не расстроилась?

— Я уверена, что убью того, кто это написал, — сказала она с дерзкой ухмылкой, и на мгновение все трое — Гарри, Рон, Гермиона — одновременно представили одно и то же: Джинни с волшебной палочкой, преследующую невидимого автора по коридорам.

Гермиона всё ещё не смеялась, она просто сидела, чувствуя, как в желудке холодеет. Интуиция шептала, что это — не просто сплетня. Это было начало чего-то гораздо большего.

Казалось, что каждый угол Хогвартса начал обсуждать, кто, где и с кем. Гермиона спускалась по лестнице из башни Гриффиндора и слышала, как волна слухов движется по школе, будто это не люди говорили, а сама магия перетаскивала фразы с уха на ухо.

— …говорю тебе, они сидели за одним столом, — шептала девочка с косичками.

— За одним столом сидят сотни человек, — отрезал мальчишка, но шёпот уже утёк дальше.

— Нет, правда, я видела! Он смотрел на неё так!

Гермиона закатила глаза. Прошло меньше суток, а в школе уже родился новый народный эпос: “История о Гарри Поттере и Джинни Уизли — великой любви, сокрытой от всего мира”.

15 минут назад Рон объявил, что больше не будет есть за общим столом, если все будут глазеть на него, “как на экспонат из музея сплетен”. Теперь же он стоял у камина в гостиной, с кружкой какао, и выглядел как человек, переживший личный апокалипсис.

— Они врут, Гермиона! — воскликнул он, даже не дожидаясь, пока она дойдёт до дивана. — Я не ревновал! Я просто... удивился!

— Рон, — мягко сказала она, — никто не сказал, что ты ревновал.

— Да? — он ткнул в неё пальцем. — А вот Парвати сказала, что я “тот самый рыжий, которого боится Поттер”! Это цитата!

— Может, тебе просто стоит перестать это читать? — предложила Гермиона.

— Я не читаю! — возмутился он. — Это всё читают за меня!

На диване за их спинами два второкурсника хихикали, глядя в светящийся планшет.

— Слушай, тут уже сто комментариев! — сказал один. — “Комбо века: Поттер и Уизли, только вот кто именно — Джинни или Рон?”

— А вот другой! — подхватил второй, едва не давясь от смеха: — “Интересно, кто следующий? Профессор Снейп и Грейнджер?”

— Фу, мерзавцы, — скривилась девушка с ними. — Хотя… это бы я почитала.

Гермиона вздохнула, чувствуя, как уши начинают теплеть.

— Великолепно, — пробормотала она. — Теперь и я там.

Рон грохнул кружку на стол.

— Это кошмар! Мы живём в школе, где даже чай остывает медленнее, чем сплетни!

В комнату вошёл Невилл, с растерянным видом и аккуратно сложенными книгами в руках.

— Вы слышали? — спросил он.

— Если это не лекция по гербологии, то, скорее всего, да, — ответила Гермиона.

— Нет, ну... — он понизил голос. — Профессор МакГонагалл спрашивала, кто такая эта Gossip Witch. Кто-то распечатал пост и повесил на доске объявлений.

Рон взвыл:

— Прекрасно! Теперь и преподаватели в курсе!

— Думаю, профессор просто хочет понять, что это за “магический ресурс”, — сказала Гермиона. — Хотя я бы поспорила с самим словом “магический”.

Она подошла к окну. За стеклом солнечные лучи пронырливо рассеивались над озером, а на фоне башен сновали ученики. В руках у некоторых светились планшеты, кто-то уже показывал друзьям “новый апдейт”. Gossip Witch росла, как живая, набирая силу на сплетнях, пересказах, и репостах.

Она почувствовала лёгкий холод в груди. Это было... неправильно. Не просто обидно, а даже опасно. Информация двигалась быстрее, чем совы. И — что хуже — люди верили ей. Без доказательств, без вопросов. Рон между тем продолжал возмущаться:

— А самое странное — это комментарии. Откуда они все? Я спросил у Дина, он сказал, что “сеть всё знает”. Что это вообще значит?

— Это значит, — сказала Гермиона, поворачиваясь к нему, — что кто-то создал систему, где новости разносятся не магией, а людьми.

— Это как сплетни… но заколдованные?

— В каком-то смысле, — кивнула она. — Только заклинание тут одно — внимание.

Рон нахмурился:

— Ты опять говоришь, как учебник.

— Потому что учебники хотя бы правдивы.

В углу комнаты кто-то включил планшет громче, и на весь зал раздалось звонкое “XOXO, Gossip Witch”. Девочки захихикали. Рон побагровел.

— Я больше не выдержу! — выпалил он. — Я пойду к МакГонагалл и скажу, что это надо запретить!

— Запретить любопытство? — спокойно спросила Гермиона. — Удачи.

Он зарычал что-то нечленораздельное, схватил свой рюкзак и, громыхая, вышел из гостиной. Остальные продолжали смотреть в экраны. Один мальчишка спорил, кто написал пост: кто-то говорил “Слизерин”, кто-то “Хаффлпафф, там точно любители слухов”. Гермиона молчала. Она чувствовала, как где-то под кожей зашевелилось то же самое чувство, что раньше вызывали неразгаданные заклинания. Интеллектуальное любопытство, перемешанное с тревогой.

Кто-то создал сеть, которая знает всё. Кто-то видит всех. А значит — управляет.

Она достала свой блокнот и записала внизу страницы: “Найти Gossip Witch.”

* * *

Общая гостиная Гриффиндора гудела, как улей. Тепло от открытого окна смешивалось с холодком, который приносили новости: стоило кому-то хихикнуть, как рядом тут же вспыхивало новое обсуждение, и по комнате бежала очередная волна перешёптываний. На подоконнике спал кот, но даже он время от времени дёргал ухом, будто ловил знакомое “XOXO” из соседнего угла.

Лаванда и Парвати устроили штаб на мягком ковре. Между ними лежал тот самый планшет, и вокруг уже выросла целая горка слипшихся пергаментов, на которых кто-то торопливо переписывал “лучшие цитаты дня”. Джимми Пикеринг из пятого курса аккуратно вырезал заголовки и приклеивал на лист “ТОП-10 моментa дня (обновляется каждые 5 минут)”. На диване, как на трибуне, сидели Дин и Симус: то спорили, то включали звук погромче.

— Так, — сказала Гермиона, ставя чашку на стол и подходя ближе. — Прежде чем у нас тут окончательно начнётся редакция “Ежедневной паники”, давайте договоримся о правилах.

— О правилах? — переспросила Лаванда, не отрываясь от экрана. — Гермиона, это же просто… ну… фаново.

— Фаново — это когда ты клеишь блёстки на открытку. — Гермиона сложила руки на груди. — А это — публикация личной информации без согласия. Смешно ровно до того момента, пока в центре поста — не ты.

— Но Гарри и Джинни — публичные фигуры, — осторожно вставил Дин. — Не то чтобы мне это нравилось, просто факт.

— Публичность не отменяет границы, — спокойно ответила она. — Смотрите: здесь фото снято без их ведома, рядом сплетня, домыслы и наводящие вопросы — “почему он скрывал?”, “боится ли он?”. Это не информация. Это наживка.

Симус хмыкнул:

— Наживка отлично работает.

— На рыбу тоже, — отрезала Гермиона. — Но мы, надеюсь, не рыбы.

Она присела на корточки рядом с планшетом. Экран мягко светился — в центре новой лентой бежали комментарии, один поверх другого. Иконки сердечек вспыхивали, гасли, снова вспыхивали. Напротив каждого комментария стояли метки времени, странно точные: до секунды. Рядом — крошечный знак в виде пера.

— Что это за перо? — спросила она, указывая.

— Отметка автора? — предположила Парвати. — Или типа “источник”?

— Источник, — повторила Гермиона. — Прекрасно. Источник чего? Картинки? Свидетельства? Или “моя подруга сказала”?

Лаванда виновато пожала плечами:

— Иногда — “моя подруга сказала”. Но иногда и фото прилагают… или цитаты.

— Цитаты без записи — не цитаты, — отрезала Гермиона. — Это пересказ. А пересказ — это телефон без провода.

Невилл, присевший к ним ближе, поднял руку, будто был на уроке:

— Но… если кто-то пишет правду, это ведь полезно? Ну, типа, если кто-то действительно делает что-то плохое.

Гермиона на секунду смягчилась:

— Бывает. Но правда — это то, что можно проверить. И то, что не разрушает людей ради чужого развлечения. Представь, что кто-то вывалит твою переписку с профессором Спраут. Тебе понравится?

— Нет, — Невилл покраснел. — Особенно если они увидят, как я ставлю смайлики мандрагорам…

Симус фыркнул, но тут же отступил под взглядом Гермионы.

— Поэтому, — продолжила она, — предлагаю три простых правила. Первое: не репостим то, что не можем проверить. Второе: не делимся тем, что явно личное — свидания, семья, болезни. Третье: если увидели явную ложь — пишем опровержение. Вежливо, но жёстко. Договорились?

Несколько человек кивнули. Кто-то пожал плечами. Кто-то сделал вид, что не услышал.

— И, пожалуйста, — добавила она, — никаких анонимных комментариев от наших. Если уж у вас есть позиция — имейте смелость подписываться.

— Это смело говорить, когда ты Гермиона Грейнджер, — заметил Дин. — А если ты первокурсник?

— Тогда не пиши, — спокойно сказала она. — Или принеси факт тому, кто не боится подписаться.

Лаванда подняла глаза:

— Ты хочешь стать… модератором Gossip Witch?

Гермиона моргнула:

— Нет. Я хочу, чтобы мы перестали подкармливать чудовище.

Слово “чудовище” повисло в воздухе, как искра. Где-то в камине хлопнуло, и пламя на миг осело.

— Ладно, пусть будет твоя “этика”, — сдалась Лаванда. — Но ты же понимаешь, что от этого ничего не изменится? Люди всё равно будут… — она замялась, подбирая слово. — Жадными.

— Будут, — кивнула Гермиона. — Но у нас есть выбор: быть людьми или быть толпой.

Тишина тронула комнату и тут же рассыпалась — из-за лестницы послышался беготня, влетели Салли-Энн и Колин с фотоаппаратом на шее.

— Гермиона! — Колин чуть не споткнулся об ковер, но поймал равновесие. — Ты же умная, скажи: если добавить водяной знак на картинку, её не будут воровать?

— Будут, — сказала Гермиона. — И подпись сотрут.

— А если я напишу “все права защищены, воровать нельзя”, это сработает? — уточнил он с детской серьёзностью.

— Это сработает на порядочных, — ответила она. — Но к порядочным претензий и так нет.

Колин задумался и опустил фотоаппарат:

— Тогда я, наверное, просто не буду ничего загружать.

— Мудро, — одобрил Невилл.

— Не мудро, — возразил Симус. — Скучно.

— Скучно — это когда целуешься с котлом, — отрезала Джинни, появившись у спинки дивана. — А теперь слушай умных людей.

Она облокотилась на кресло. Щёки ещё держали следы недавнего унижения, тонкие, почти незаметные, но для Гермионы они были ярче любых сердечек на экране. Джинни поймала её взгляд, и между ними промелькнула короткая улыбка — не “всё хорошо”, а “я держусь”.

— Где Гарри? — спросила Гермиона почти шёпотом.

— У озера, — так же тихо ответила Джинни. — Я сейчас к нему выйду. Мы… — она хмыкнула. — Мы попробуем минут десять прожить без статусов.

— Хочешь, пойду с вами до двора? — предложила Гермиона.

— Нет, — мягко отказалась Джинни. — Мы под шумок… — и, бросив чуть дерзкий взгляд в сторону планшета, добавила, — смоемся.

Она кивнула Рону, но тот, зажатый между злостью и обидой, даже не заметил. Джинни подхватила шарф и исчезла в проходе под портретом Толстой Леди. Гермиона вновь опустилась к устройству. На главной странице появился новый пост, оформленный, как объявление о празднике:

💫 “Top-5 тем, о которых сегодня будет говорить Большой зал.”

1 Кто на самом деле сообщил Сплетнице о Гарри и Джинни.

2 “Инсайд” из тренировок по квиддичу (ожидаются имена).

3 Содержимое холодильника на кухнях (да, их тоже интересует).

4 “Шёпот из-под лестницы” — колонка анонимных слухов.

5 “Секрет учителя, который все знают, но никто не говорит вслух.”

— Подлость, — сказала Гермиона вслух. — Сладко поданная подлость.

— Подлость — это когда про тебя нет ни слова, — проворчал Рон, делая вид, что шутит. Но голос его дрогнул.

Её рука легла на его рукав, такое короткое, едва-едва касание.

— Рон, — сказала она мягко, — всё пройдёт. Любая вспышка перегорит, если её не поддувать. Давай будем теми, кто не поддувает.

— Давай, — кивнул он, устало. — Но я всё равно… — он сжал губы. — Я всё равно размажу того, кто это написал, если узнаю.

— Узнать — моя часть, — ответила она.

— Твоя? — Рон вскинул брови. — Ты серьёзно собираешься…

— Да, — спокойно и размеренно шепнула она. — Я посмотрю, откуда это приходит. Кто первый комментит. Кто запускает волну, а кто её подхватывает. У Gossip Witch есть почерк. У любого автора он есть. И у любого множителя — тоже.

— У множителя? — переспросил Невилл.

— Те, кто нажимают “переслать” первыми, — пояснила она. — Обычно это одни и те же люди. Они любят быть “в курсе”. Если проследить их привычки — можно увидеть узор.

— Великая шпионка Грейнджер, — вздохнул Симус, театрально приложив ладонь ко лбу. — Нас ждут страшные времена.

— Нас ждут времена, когда людям придётся отвечать за слова, — сказала Гермиона. — Даже если они спрятались за ником.

Она снова наклонилась к планшету. Внизу страницы, почти незаметно, горела маленькая кнопка “Пожаловаться”. Рядом — “Отправить в поддержку”. Поддержка чего? Кто за этим стоял — человек, группа, платформа? Вчера Флитвик с восторгом говорил “новые технологии”, но кто в школу принёс ЭТО? И на каких условиях?

Стук по лестнице отвлёк всех: двое первокурсников с пакетами мармелада и глазищами, полными сенсаций, ввалились в гостиную.

— Там… там в коридоре уже обмен постами! — выпалил один. — Прямо у кабинета заклинаний!

— Все читают вслух, а кто-то диктует комменты! — добавил второй, поражённо. — Как митинг!

Рон застонал:

— Нет, я спрячусь под плед.

— Не спрячешься, — сказала Гермиона. — Но можно понять, как это работает. И сломать механизм.

Она закрыла планшет, глубоко вдохнула и оглядела комнату: лица — возбуждённые, уставшие, злые, насмешливые. Гриффиндор, хрустящий под чужими взглядами, всё ещё оставался домом. А дом надо защищать — иногда от огня, иногда от дыма.

— Так, — сказала она, и голос её, хоть и негромкий, разошёлся по гостиной, как команда. — Маленький брифинг.

Все повернулись.

— Если вы видите пост с фото — спросите себя: кто его сделал. Был ли человек согласен, чтобы его снимали? Если нет — не репостим. Слышите? Не. Репостим. Если видите заявление без фактов — задайте один вопрос: “откуда это?”. Если ответ — “кто-то сказал” — не репостим. Если это шутка — проверьте, не по живому ли месту. Если по живому — не репостим. И… — она выдержала паузу, — не пишем комментарии в анонимном режиме. Мы — гриффиндорцы. У нас есть имена.

— А если не гриффиндорцы? — подал голос Симус, и, увидев её взгляд, тут же сник. — Ладно, ладно. Понял.

Лаванда вздохнула, но кивнула:

— Я могу сделать закреплённый пост в нашей комнате: “правила распространения”. С картинками. И иногда — с котиками.

— Котики помогут, — сухо сказала Гермиона.

Пламя в камине хрустнуло и поднялось выше, будто согласившись. На секунду в медной сетке отобразился их маленький отряд — разномастный, уставший, упрямый. И Гермиона поймала себя на мысли, что всё это — не столько про одну сплетню. Это про то, какими они сами станут в мире, где слово бежит быстрее совы.

“Найти Gossip Witch”, — напомнила она себе. — “И понять, почему она такая умная.”

— Я в библиотеку, — сказала она, поднимаясь. — Хочу посмотреть, что пишут о цифровой приватности в мире маглов. Может, там есть здравые идеи.

— У-у, — простонал Рон. — Приватность — это когда меня перестанут обсуждать?

— Приватность — это когда твоим чувствам дают право существовать без общественного голосования, — мягко ответила она и коснулась его плеча. — И это право мы будем отстаивать.

Он кивнул, уткнулся в кружку и едва слышно буркнул:

— Спасибо.

Гермиона взяла свой планшет и направилась к портрету. На мгновение остановилась, обернулась на свою гостиную: пламя, вырезанные заголовки на столе, смешки, усталые глаза друзей. Внутри щёлкнуло: решение оформилось в твёрдую мысль.

Медлить нельзя. Я найду автора и разберу его метод по косточкам.

Она нырнула в коридор — и Хогвартс, полный шёпота и шагов, обрушился на неё новой волной.

* * *

Под шумок — так это и выглядело. Пока гостиная гремела “правилами распространения” и кто-то на подоконнике провёл спор о пользе водяных знаков, Джинни тихо выскользнула под портрет Толстой Леди, а через минуту из тесной щели следом протиснулся Гарри. Дверь за ними вздохнула и замерла, отрезав поток голосов, как ножом.

В коридоре было прохладно и пусто; факелы потрескивали, капельки копоти поднимались и растворялись в высоких сводах. Гарри автоматически поправил шарф, будто от этого можно было укрыться не от холода, а от въедливых вездесущих взглядов. Джинни шагала рядом, уверенно, почти упрямо. Если бы злые языки увидели их сейчас, сочинили бы десяток новых заголовков. К счастью, здесь, на этом отрезке каменных стен, никто не видел.

— Куда? — спросил Гарри.

— К озеру, — ответила Джинни, и это прозвучало как заклинание. — Там тише. И вода, знаешь, хуже, чем любые комментаторы, отражает правду.

Гарри усмехнулся:

— Потому что в воде всё кривится?

— Потому что в воде не найти концов, — парировала она, и он поймал её взгляд: живой, тёплый, колючий. Она, как и он, не любила прятаться — но иногда уметь исчезнуть было полезно.

Они спускались по лестничному пролёту, который, кажется, специально удлинялся, чтобы утомить спешащих. На повороте едва не столкнулись с парой третьекурсников; те мгновенно выпрямились, будто их застали на месте преступления, и, сглотнув, сделали вид, что изучают трещину в стене. Гарри автоматически потянулся к очкам, проверил, не съехали ли, и почувствовал, как к щекам приливает кровь.

— Дыши, — негромко сказала Джинни.

— Дышу, — отозвался он. — Просто… — он махнул рукой в сторону башни. — Вчера казалось, что всё под контролем. А сегодня… будто я опять на квиддичном поле и мяч — это я.

— Хуже, — сказала она, не скрывая усмешки. — Мяч хотя бы никто не обсуждает после игры.

Они дошли до центрального вестибюля, миновали тяжелые двери, и на них пахнуло хогвартским двором: влажной травой, студёным воздухом и чуть сладковатым запахом с кухни. Небо было бледно-голубым, с мягкими растянутыми облаками; от башен в сторону озера падали длинные тени, как указатели к тишине.

— Ты злишься? — наконец спросил Гарри, когда они свернули на тропинку.

— Злюсь, — честно ответила Джинни. — На глупость. На эти сердечки. На то, что у людей есть палочки, а они всё равно тыкают пальцами в экраны, потому что это проще.

Пауза.

— Но на тебя — нет.

Гарри выдохнул так, будто только что выплыл.

— Я хотел сказать Рону сам, — произнёс он, и в голосе хрипнуло — не от оправдания, от усталости. — Знаешь… я иногда думаю, что если не говорить вслух, это как будто ещё не настоящее. Ещё можно передумать. Или отложить. Или… — он смолк.

— Или не ранить, — подхватила Джинни. — Я понимаю. Но правда в том, что тишина ранит не меньше. Просто тише.

Они вышли к берегу. Вода лежала ровная, как стекло, и редкие круги бежали по поверхности: рыба, ветка с дерева, чей-то неосторожный шёпот ветра. Где-то далеко на другом берегу лениво вздохнул Кракен, безразличный к людским драмам.

Гарри опустился на низкий камень, стянул перчатку, провёл пальцами по гладкому холодному граниту. Джинни встала рядом, поджала одну ногу, повертела палочку между пальцев, как кэнди-кейн, и спрятала обратно.

— Глупо, да? — сказал он. — Война где-то там — и здесь, — он кивнул в сторону замка, — а я переживаю, что на меня смотрят.

— А что, когда война, надо перестать быть человеком? — спокойно спросила она. — По-моему, наоборот. Нужно цепляться за всё, что напоминает, кто ты. За чай в Большом зале. За смех Рона, даже когда он липкий от мёда. За то, как Гермиона разводит чай — три по часовой, один против. — Джинни улыбнулась. — И за поцелуй, который ты не решаешься дать.

Гарри дернулся, как от лёгкого разряда.

— Это… — он кашлянул. — Я просто не хочу, чтобы казалось, будто мы… оправдываемся.

— Перед кем? — она наклонилась ближе, и в её глазах было чистое озерное утро. — Перед толпой? Перед сайтом без лица? — Джинни издала короткий смешок. — Если мы будем жить по их правилам, они всё равно придумают новые. Давай хотя бы по нашим.

Он кивнул, не как согласие со словами, как согласие с собой. Подался вперёд, мягко коснулся её губ, как в первый раз. Поцелуй вышел тёплый и короткий, как вдох перед прыжком; второй — увереннее; третий — с той самой лёгкой улыбкой, которую Гарри любил больше всего: упрямой, дерзкой, живой.

— Вот, — сказала Джинни, отступая на полшага и заглядывая ему в глаза. — Это и есть контроль. Не новости, не заголовки. Мы.

Он хотел что-то ответить, но с дороги донеслись шаги и характерное, чуть растянутое:

— Какая трогательная зарисовка у воды. Не хватает разве что подписи “для Сплетницы”.

Голос Малфоя был ленив, как утренний дым, и от этого только раздражал сильнее. Гарри сжал челюсть. Джинни обернулась с готовностью к дуэли ещё до того, как имя оформилось в голове.

Драко стоял на тропинке, руки в карманах, плечи чуть подняты, как у человека, для которого весь мир — сквозняк. В глазах гуляло вечное скучающее превосходство, но где-то в глубине, если смотреть слишком долго, — щель. Лёд с трещиной.

— Давай скорее пиши в предложку, пока сердечки и репосты не закончились, Малфой, — холодно сказала Джинни. — А то вдруг не успеешь за хайпом.

— Не переживай, Уизли, я успею всегда, — спокойно ответил он. — У меня лучше дисциплина, чем у половины Гриффиндора.

Гарри поднялся. “Спокойно”, сказал себе. “Спокойно”, шепнул озёрный ветер. Но внутри всё уже зазвенело — злость с отвращением, усталость с презрением, всё в один ритм.

— Пришёл позлорадствовать?

— Пришёл, потому что шел, куда нужно мне, — равнодушно бросил Драко. — Но злорадство это приятный бонус, если вы настаиваете. Редко увидишь, как Поттер краснеет не из-за Квиддича.

— Смотри, — Джинни прищурилась, улыбнувшись хищно, — сейчас увидишь ещё кое-что редкое: как Слизерин учится хорошим манерам.

Драко едва заметно усмехнулся, и на миг его взгляд скользнул мимо Гарри, туда, где за деревьями открывался дальний кусок двора. И именно этот беглый, измеряющий взгляд, не на них, а сквозь, странно зацепил. Он будто проверял маршруты. Входы. Выходы. Как человек, который живёт рядом с опасностью и уже не отслеживает, что это заметно.

— Советы по этикету от Уизли, — протянул он. — Сегодня прям день чудес. Осторожнее, а то Сплетница решит, что вы оба скучны, и переключится на кого-нибудь поинтереснее.

— Например? На тебя? — бросил Гарри.

— Например, на того, кто даёт ей пищу для размышлений, — ответил Драко, закатив глаза.

— Спасибо за лекцию, профессор Занудство, — сказала Джинни. — Дальше мы сами.

— “Дальше мы сами” — хорошая надпись для эпитафии, — равнодушно бросил он.

Драко развернулся, не оглядываясь, и неторопливо пошел дальше. Но последняя фраза упала в воздух, как камень в воду, с эхом, которое долго не стихало.

Гарри выдохнул, будто сдерживал заклинание.

— Он что-то знает, — сказал он негромко.

— Или хочет, чтобы мы так думали, — отозвалась Джинни. — Как обычно, куда скандал и без Малфоя? В любом случае… — она коснулась его рукава, и в этом касании было тихое “я рядом”. — Не поддавайся ему.

* * *

Когда они вернулись ко входу в замок, шум изнутри взял их в кольцо, словно стены сами впитывали и отдавали сплетни обратно эхом. У портрета Толстой Леди их почти сбили двое слизеринцев. Парни мгновенно смолкли, увидев Гарри и Джинни, и, переглянувшись, скользнули дальше, как тени, не поднимая глаз. На стене рядом кто-то черкнул углём: XOXO. И подрисовал сердечко — небрежное, кривое, но от этого ещё более вызывающее.

— Пора, — сказала Джинни. — Я пойду умоюсь и зайду к Мадам Пинс — пусть на меня посмотрит не как на героиню романа, а как на человека. Увидимся перед обедом?

— Увидимся, — кивнул он. — И… спасибо. За озеро. И за… — он запнулся, но она уже улыбнулась: не надо слов.

Она исчезла за портретом. Гарри постоял ещё секунду, сжал пальцы, расслабил и пошёл в другую сторону, туда, где коридор делал петлю к пустым классам заклинаний. Десять минут тишины это не роскошь, а право.

* * *

Гермиона шла по коридору с охапкой книг, возвращаясь из библиотеки. Мир вокруг шептался, хихикал, спорил.

Она так углубилась в мысли, что чуть не споткнулась о собственную мантию, когда сворачивала за угол. На лавке у стены сидел Малфой. Один, без свиты? Планшет лежал у него на коленях, экран мерцал золотистым светом, а вокруг будто вибрировало тонкое, едва слышное поле (от магии сети, от его собственного напряжения, кто знает).

Он даже не поднял голову, только лениво скривил губы.

— О-о-о, — протянул Малфой почти с удовольствием, — грязнокровки уже падают к моим ногам? Новый факультетский обычай?

— Очень смешно, — спокойно ответила Гермиона. Она подошла ближе и бросила взгляд на его планшет. Экран слишком быстро погас — явно что-то закрыл. — Наслаждаешься?

— Чем именно? — он лениво приподнял бровь. — Чужой иллюзией? Всегда приятно. А чужой правдой… — он провёл пальцем по тёмному экране, будто проверяя пульс, — по настроению.

Он поднял взгляд медленно, как будто этот разговор утомлял его заранее.

— По-моему, Сплетница просто ускоряет естественные процессы, — произнёс он с едва

скрываемой скукой. — Толпа жаждет зрелищ. Кто-то даёт ей повод. Люди всегда шепчутся. Сеть — лишь более быстрый шёпот.

— Быстрый шёпот тоже может быть ядом, — отрезала Гермиона. — И кто-то его подмешивает специально.

В его глазах мелькнули маленькие серебристые искры — насмешка, интерес, раздражение? У Малфоя эти оттенки всегда были слишком близко друг к другу.

— Ты не можешь жить без расследований, Грейнджер, — лениво сказал он. — В этом есть что-то забавно-предсказуемое. Мир рушится, а ты собираешь его обратно… по кирпичику.

— А что делаешь ты? — вопрос сорвался с ее губ.

Он чуть наклонил голову, рассматривая её, словно пытался решить, стоит ли вообще тратить силы на ответ.

— А я хорош в том, чтобы ломать всё, что стоит на пути, — наконец произнёс он, с улыбкой, где не было ни тени веселья.

Гермиона нахмурилась.

— Что?

Он щёлкнул ногтем по краю планшета.

— Если ищешь виновного, сделай себе одолжение, не смотри, кто говорит. Смотри, как это звучит, — он резко перевел тему.

— Говоришь загадками, чтобы казаться умнее?

Он коротко хмыкнул.

— Нет, Грейнджер. Я просто констатирую факт. Имя можно подделать, манеру и характер — нет.

— Спасибо, — холодно сказала она. — Только твоих советов мне не хватало.

Он фальшиво поморщился:

— Когда грязнокровки рядом, — сказал он нарочито громко и слишком быстро, — становится… душно.

Он отвернулся и пошёл к открытому окну, театрально медленно, словно показывал всем окружающим, что ему буквально нужен свежий воздух.

Гермиона смотрела ему вслед и думала: «Лицо? Манера? Что он вообще несёт?»

Но его слова всё равно зацепились. Слишком раздражающе, как заноза, которую невозможно игнорировать.

Она достала блокнот. На чистой странице, аккуратным почерком, вывела:

— Кто запускает пост?

— Кто подхватывает первым?

— Кто ставит одно и то же “перо” внизу?

— Где совпадают временные метки?

— Какие коридоры пустеют быстрее, когда выходит пост?

Чернила чуть блеснули в свете окна, словно откликнулись. С каждой строчкой мысль крепла, и выстраивалась стратегия. Из библиотеки она взяла магловские книги о приватности и цифровых следах, о психологии и влиянии информации, о том, как слух становится верой. Недостающие тома придётся скачать из сети.

«Психология массового восприятия. Том I» — магловская, с пометкой «опасно для чистокровных умов».

«Этика магической коммуникации» — старый трактат Равенкло, пылящийся на верхней полке в секции «запрещённых скучных книг».

«Ложь и иллюзия: от гекс до газеты» — редкое исследование о том, как слова и заклинания создают реальность.

И, конечно, «Магическая социология. Поведение толпы в замкнутых пространствах» — книгу, которую Гермиона хотела прочитать уже давно.

Она мысленно отметила: если Gossip Witch это вирус, мне нужны формулы заражения.

«Я найду автора, — тихо сказала она себе. — Если это кто-то из наших — остановлю. Если не из наших — тем более».

Она закрыла блокнот и пошла дальше к себе в комнату. В груди вместо холодка уже работал знакомый механизм — мысль, превращающаяся в план. Где-то позади кто-то громко рассмеялся, в воздухе вспыхнуло магическое “XOXO”, золотыми искрами осыпав каменный пол. Эхо покатилось по коридору, словно сама школа шепнула: «Я наблюдаю». Гермиона не обернулась.

Она уже знала, с этого момента она не просто ученица. Она — наблюдатель.

И если Сплетница решила играть, то кто-то должен установить правила.

Утро понедельника к третьему уроку превратилось в оркестр шумов. Хогвартс жил на полной громкости — двери хлопали, ученики гоготали, чьи-то свитки плавали в воздухе, словно держались на небрежно брошенной левиосе, а из-под каждой мантии будто торчал хвост слуха, готового взмахнуть в любой момент.

Gossip Witch за выходные стала чем-то вроде новой магической дисциплины — «сплетневидение». И все были её прилежными учениками.

Гермиона стояла у встроенных ниш для учебников в коридоре, пытаясь собрать мысли, но шум волнами накатывался со всех сторон. Одни ученики проходили мимо, бросая «видела? видела?», другие хихикали, уткнувшись в планшеты, третьи ожесточённо спорили — где и когда кто-то мог сделать то самое фото Гарри и Джинни.

Её раздражало всё: шум, глупость, доверчивость… и то, что сама она тоже всё утро держала планшет ближе, чем учебник по зельеварению.

— Гермиона! — Рон появился из вихря студентов, взъерошенный и сердитый. — Ты читала этот пост от Sweet_Love14? «Поттер — номер один в рейтинге поцелуев». Это ещё что за бред?!

Гермиона закрыла глаза, сосчитала до трёх и сказала ровно:

— Это называется “вирусное распространение информации”.

— Это называется бред, — буркнул Рон, но планшет не убрал. — И кто-то втянул мою сестру в это!

Он поморщился, будто увидел перед собой не сайт, а яд, стекающий по стенам коридора.

Гермиона подняла руку, нежно погладила его по щеке и чуть потерлась носом об его плечо. Маленький жест, понятный только им двоим. Рон умел казаться нелепым, шумным… но рядом с ней он был мягче, чем хотел признавать.

— Джинни справится, — сказала она спокойно. — И Гарри тоже. Пошли поедим, Рон. С пустым желудком ты всегда злишься больше обычного.

— Может быть… — Рон сдался и тяжело вздохнул.

На скамье у входа две пятиклассницы вполголоса спорили:

— Говорят, автор точно из Гриффиндора!

— Нет, ты что! Видела стиль? Это явно слизеринец. Они всегда такие… высокомерные.

Гермиона едва сдержалась, чтобы не сказать вслух, что высокомерие — не монополия факультета.

Большой зал гудел как улей. Свечи парили над столами, но никто их не замечал — взгляд каждого был прикован к планшету. Волна зачарованных устройств прокатилась по школе, и теперь магия словно смирилась: ладно, пусть живут.

Гарри и Джинни сидели рядом, почти касаясь плечами: Гарри делал вид, что обедает, Джинни делала вид, что верит, что он ест. Рон сел напротив и взял ложку, как если бы собирался защищаться.

— Я проверил, — мрачно сказал он. — Моих фото там нет. Пока. Но просто подождите — кто-нибудь выложит, как я подавился тыквенным соком.

— Никто не станет выкладывать, как ты давишься соком, — терпеливо сказала Гермиона, опускаясь рядом.

— Ага. Пока кто-то не поймёт, что это отличный материал для мемов! — Рон ткнул ложкой в воздух.

— Для чего? — Гарри наконец отвлёкся.

— Я спросил Гермиону, — Рон понизил голос, будто раскрывал заговор. — мемы — это издёвки, как карикатуры Фреда и Джорджа, но хуже. Потому что их может видеть весь Хогвартс.

Гермиона достала планшет, экран мягко вспыхнул. Лента мерцала: множились чужие посты, комментарии росли, уведомления вспыхивали золотыми искрами, будто подмигивая.

Сотни комментариев, глупых, язвительных, умных, с ужасными ошибками, или просто куча эмодзи. Она глубоко вдохнула и нажала на кнопку «Регистрация».

— И что ты делаешь? — Рон наклонился через стол.

Гермиона прикрыла экран ладонью.

— Ничего запрещённого. Просто изучаю, как всё устроено.

— Ага, — он подозрительно прищурился. — Ну да. “Изучаю”.

— Именно. — Она подняла подбородок. — Если кто-то разрушает чужую частную жизнь, я должна выяснить, как это остановить.

— Гермиона Грейнджер против цифрового зла, — мрачно буркнул Рон. — Нам срочно нужны печеньки.

Она слегка улыбнулась. Так, имя пользователя...

HermioneG — слишком очевидно.

HG_01 — скучно.

Арифмантика всегда была её стихией.

Arithmancer.

Идеально — и по смыслу, и по стилю, и по звучанию. После регистрации внутренняя панель открылась плавным золотистым всполохом — словно сайт действительно приветствовал её. Чистый интерфейс, аккуратная типографика, автонастройка под пользователя. Лента, сортируемая алгоритмом — живым, подвижным, куда более умным, чем следовало бы школьной шутке.

Гермиона пролистнула вниз — и окунулась в поток комментариев под свежим постом.

И сначала… ей стало смешно.

GryffStorm11:

“А если Gossip Witch — привидение? Кто-то говорил, что видел искру над лестницей!”

Гермиона фыркнула. Да уж, призрак с планшетом — отличная теория.

Moonlight_Melody: “У Поттера такие ресницы, что я бы его тоже поцеловала 😍😍😍”

Она закатила глаза. Гарри бы умер от стыда, прочитав это.

QuaffleKing22: “СТАВЬТЕ ЛАЙК ЕСЛИ ТОЖЕ ДУМАЕТЕ ЧТО ЭТО ХЕЙДЕН ИЗ РАВЕНКЛО”

— Кто такой Хейден?.. — прошептала она. — И почему всё капсом?

Следующий комментарий был ещё хуже:

SpiceGirl89: “ДУМАЮ ЭТО ДЖИННИ УИЗЛИ!!! она типа ЗАХОТЕЛА ТАК ВСЕМ РАССКАЗАТЬ что мутит с ПОТТЕРОМ 🤭🤣”

— Ну конечно, — вздохнула Гермиона. — Логика уровня чайника.

Ещё один:

GreenSerpentReal: “Автор точно из Слизерина. Стиль слишком шикарный. И умный. И красивый.”

— Серьёзно?.. — Гермиона на секунду расхохоталась. — Кто-то флиртует с анонимным автором сайта. Это уже новый уровень.

Школьники были в своём репертуаре. Но тут ее зацепил один комментарий, который выбивался из всех.

PureSoul: “Правда сладка не своей честностью, а тем, что каждый мечтает её подглядеть.”

Гермиона замолчала.

Она перечитала строку, медленно, дважды. Не инфантильный «умник» и не тролль.

«Интересно…»

Она щёлкнула на профиль. Пусто. Совсем. Даже дата регистрации скрыта, разве сайт позволял такое?

— Хм… — выдохнула она.

— Хм что? — Гарри наклонился через стол.

Гермиона прикрыла экран ладонью, как рефлекс.

— Ничего, — сказала она ровно. — Просто наблюдаю.

Словно в ответ на её слова по залу прокатилась волна:

— Новый пост!

— Перезагружайте!

— Там про преподавателя!

Гермиона вздрогнула — будто кто-то запустил камень, и он покатился в сторону самой школы.

* * *

Новый пост разлетался по школе быстрее, чем огненная метла на гонках. Пока Гермиона шла к подземельям, её окружали обрывки разговоров — возбуждённые, спорящие, ни к чему не ведущие.

— Это точно Снегг! Он такой мрачный, будто вообще не спит!

— Нет, это Флитвик! Он лёгкий, его и ночью не услышишь!

— А мне кажется, это профессор Трелони. Она же всё время где-то витает…

Гермиона скривилась.

— Это всё домыслы, — произнесла она вслух. — Люди видят совпадение и принимают его за доказательство.

Но толпа, как обычно, слушать не стала. Толпы слушают только сами себя.

У дверей Зельеварения уже собралось человек двадцать. Кто-то вслух зачитывал новую «сенсацию»:

— «Секрет одного профессора — в том, что он никогда не спит полностью. Некоторые

видели его в коридорах ночью».

Толпа загудела — кто-то прыснул, кто-то издал победное «ха!», будто это был не пост, а разоблачение века.

Гермиона уже раскрыла рот, чтобы разнести абсурд, но за спиной вдруг прозвучало:

— А если факты будут завтра?

Холодок пробежал по позвоночнику. Она обернулась. Драко Малфой стоял, прислонившись к стене, словно эта стена была его личным троном. Руки в карманах, плечи расслаблены, на лице — идеальная невозмутимость. Но взгляд… взгляд был внимательнее, чем требовала ситуация. Чуть слишком внимательный.

— Ты выглядишь встревоженной, Грейнджер, — сказал он ровно. — Прямо как ищейка, учуявшая след.

Слова резанули неожиданной точностью. Неужели это так очевидно? Неприятненько, потому что она действительно анализировала посты все утро.

— А ты почему такой спокойный? — вырвалось у неё прежде, чем включился самоконтроль.

Малфой слегка опустил взгляд — мимолётная тень удивления, не более секунды. Потом уголки губ выгнулись тонкой дугой. Не улыбка. Намёк.

— Я предпочитаю наблюдать. Мне плевать, что там всё это стадо обсуждает. Пока не трогают меня, мне без разницы.

Этот тон — слишком ровный, слишком спокойный — на удивление резал по ушам. И он всегда раздражал её. Она сжала губы.

— Значит, ты считаешь, что Gossip Witch пишет правду? — спросила она.

Драко оттолкнулся от стены и шагнул немного ближе. Не угрожающе, но достаточно, чтобы его глаза оказались важнее слов: серые, холодные, и всё же в них была тонкий, почти незаметный флер вызова.

— Я считаю, — произнёс он язвительно, — что правда — это не то, что действительно произошло. Это то, что люди готовы обсуждать.

Он чуть наклонил голову, словно рассматривал её реакцию под другим углом.

— А Gossip Witch всего лишь открывает двери тому, что и так витает в воздухе.

— Это опасно, — тихо сказала Гермиона.

— Всё опасно, если прикасаться руками, — парировал он. — Но тебе ли об этом не знать? Чего ты боишься? Что следующий пост будет о том, как вы с Уизли держитесь за руки под столом?

Она вспыхнула. Раздражение, укол гордости, обида, и что-то третье, колкое, непрошеное, от которого хотелось отступить на шаг, но она осталась стоять.

— То есть ты оправдываешь весь этот цирк? — спросила она.

— Я? — Малфой чуть вскинул брови. — С чего бы мне тратить на это хоть секунду?

Он сделал шаг назад к стене, словно ставил точку в предложении.

— Удачи в поисках истины, Грейнджер. Это так… по-гриффиндорски.

И ушёл, спокойным, уверенным шагом, как будто происходящее было всего лишь игрой, а он давно читал правила лучше всех.

* * *

Когда уроки закончились и Хогвартс утонул в мягком вечернем свете, Гермиона отправилась наверх в Гриффиндорскую башню. По пути она невольно вслушивалась в разговоры — полушёпотом, как заклинания:

— Ты видел, что обсуждают в комментариях?

— Мне кажется, Gossip Witch была в коридоре!

— А что если она из нашего курса?..

Гермиона качнула головой — бессмысленно. Все эти версии были случайными. Отвлекающими. И всё же…

На лестнице она столкнулась с Парвати и Лавандой, которые оживлённо обсуждали списки подозреваемых. Увидев Гермиону, обе притихли — но лишь на пару секунд.

— Мы тут пытаемся вычислить Gossip Witch, — сообщила Лаванда с заговорщицким видом. — И ты у нас на третьем месте в списке.

Гермиона чуть поперхнулась воздухом.

— Я? С чего бы вдруг?

— Потому что ты умная, — просто сказала Парвати. — И всё всегда замечаешь. И если бы кто-то мог написать умный сайт — ну… это ты.

И побежала дальше, даже не заметив, как Гермиона остановилась на ступеньке. Странное чувство кольнуло между рёбрами — смесь смеха и тревоги. Если даже однокурсники видят в ней способность создать подобное… то что о настоящем авторе можно сказать наверняка?

* * *

В гостиной Гриффиндора камин мерцал спокойным янтарным светом, но Гермионе хотелось не тепла, а тишины. Внизу было слишком многолюдно, слишком оживлённо, а сегодня она жаждала пространства, где шум мира постепенно растворялся бы в полутени.

Она поднялась по лестнице, закрыла за собой дверь спальни и задернула полог кровати, наполнив пространство чарой тишины — мягкой, ровной, чуть звенящей на краю слуха. Это был её маленький кабинет, её лаборатория мысли.

Планшет отозвался лёгким золотым откликом, и Гермиона устроилась поудобнее, поджав ноги и подобрав вокруг себя одеяло. Она решила сделать то, что откладывала весь день, — прочитать все комментарии PureSoul подряд, не вырывая их из контекста, а наблюдая за логикой, за тоном, за тем, что можно было бы назвать «почерком».

Сначала открылась главная лента, но она сразу пролистнула её до вкладки «Активность». Там, в аккуратном списке, отображались все его сообщения — чуть больше двух десятков.

Она начала с самого первого.

Под обсуждением ревизоров: “Если бы ревизоры и правда ходили по школе, сплетни бы разносились быстрее их шагов.”

Гермиона отметила, что он не пытается звучать остроумно — просто говорит по существу, словно невзначай. Так пишет человек, который привык наблюдать, а не привлекать внимание.

Под постом о паре из Рейвенкло, которую назвали «идеальной»: “Идеальные пары существуют ровно неделю. Потом начинается реальность.”

Она непроизвольно улыбнулась. В этих словах была мудрость старца, познавшего развод и 4 растущих детских зуба.

Под спором о праве Gossip Witch публиковать личное: “Проблема не в том, что кто-то пишет. Проблема в том, что все читают.”

Это звучало, как ее собственные мысли, и ей стало немного не по себе.

Под сплетней о поцелуе Гарри и Джинни: “Никто не признается, что ему интересно. Но все читают.”

Да уж, чересчур точная мысль для подростковой болтовни. Гермиона листала дальше, невольно погружаясь в ритм его высказываний. PureSoul комментировал не каждый пост, но все его сообщения объединяло определённое чувство… сдержанной логики. Он не стремился вести за собой толпу, не пытался спорить, не провоцировал скандалов. Он просто говорил. Почти буднично. Но каждое слово попадало точно в центр обсуждения — словно он видел структуру разговора, а не его внешнюю суету.

Она ощущала, как в голове складывается не образ, а скорее контур: кто-то старше своих лет, наблюдательный, осторожный, умеющий выдерживать паузы. Человек, который не любит, когда на него смотрят. И который, возможно, умеет прятать себя лучше, чем следует.

Гермиона открыла временную шкалу активности — и тут же заметила кое-что, что пропустила днём. Все комментарии PureSoul приходились либо очень ранним утром, на границе рассвета, либо поздней ночью, практически всегда после полуночи.

Днём он почти не существовал.

Будто намеренно растворялся среди остальных, скрывался в шуме, избегал любых совпадений, которые могли бы его выдать. Такой режим был слишком точным, чтобы быть случайностью.

«Он выбирает время, когда школа спит», — подумала она. «Он не хочет, чтобы его видели».

Это слегка встревожило. И одновременно — зацепило сильнее.

Чтобы понять, с кем она имеет дело, Гермиона открыла раздел чатов — небольших комнат, где ученики общались как в старых магловских мессенджерах.

«Гриффы против всех» — сплошная бессвязная болтовня.

«Теория: Gossip Witch — призрак» — десятки нелепых предположений.

«Слизеринский литературный клуб» — больше напускного пафоса, чем смысла.

«Хогвартс, 22:00 — реакции» — цепочка хаотичных сообщений, которые она смогла прочитать только на половину, потому что глаза начали уставать от количества капса и смайликов.

PureSoul не появлялся ни в одном из них. Он не общался в реальном времени. Не подбрасывал искр, не участвовал в горячих спорах. Он будто бы принципиально держался в стороне, предпочитая оставлять только короткие, спокойные следы под постами и исчезать. Это было страннее всего.

Когда она посмотрела на часы, те показывали 00:46. Уже поздно, но сна как будто и не было. Она вернулась на страницу PureSoul, просто чтобы ещё раз посмотреть на пустой профиль. Может быть, он всё-таки оставил какую-нибудь мелочь, которую она упустила ранее?

Незаметную деталь. Случайную ссылку. Строку, которую можно расшифровать.

Она обновила страницу, и едва заметный трепет пробежал по экрану.

Внизу, там, где было пусто секунду назад, появилась строка, направленная не всем. А ей.

PureSoul: «Не спишь?»

Не вопрос философа. Не загадка мудреца.

Просто тихий, будничный вопрос будто он стоял рядом в темноте. Гермиона замерла, не сразу понимая, как реагировать. Её сердце отозвалось коротким, резким толчком — и она ощутила, что что-то едва заметно сместилось, как будто в самой структуре ночи.

Она крепче сжала планшет, ощущая лёгкую дрожь, может быть, от усталости, а может... от медленно нарастающего предчувствия.

Этой ночью она шагнула за черту, за которой наблюдение становилось взаимодействием. И черта заканчивалась именно здесь — тем самым неожиданным сообщением.

«Не спишь?»

Секунда… другая… его короткое «Не спишь?» висело у неё перед глазами, будто светлячок в темноте.

Небольшая пауза затянулась. Пауза, в которой она успела почувствовать нелепое, но очень отчётливое ощущение: её поймали. Поймали за тем, что она весь вечер изучала не сайт, не посты, не общую динамику разговоров, а его.

Глупость, он не мог этого знать. Но всё равно ощущение было таким, будто она где-то наступила на хрустальную ветку.

Она медленно выдохнула, обняла себя одеялом крепче и ответила.

Arithmancer: Не получатеся. Слишком много мыслей.

Ответ пришёл почти сразу, будто он и правда был рядом, сидел где-то в той же тени комнаты.

📨 PureSoul: Сегодня коридоры были громче обычного. Кажется, люди живут не событиями, а тем, как они звучат.

Гермиона наклонилась ближе, опираясь локтем о подушку. Её пальцы заскользили по экрану.

Arithmancer: Ты думаешь, это плохо? Я всё думаю, как быстро всё поменялось за каких-то три дня.

Ночь была тёплой, неподвижной. Снаружи, где-то далеко, ветер шуршал листвой. Она почти слышала, как он думает долгой, ровной тишиной.

📨 PureSoul: Не плохо. Просто делает правду… не самой важной частью правды.

Она задержала дыхание. Фраза не стремилась быть красивой, но она была точной, аж до неприятного. Гермиона уловила это ощущение, когда ум чужого человека касается твоей мысли так аккуратно, что становится немного холодно.

Arithmancer: Ты часто об этом думаешь? О том, как другие реагируют?

Пауза. На этот раз длиннее.

📨 PureSoul: Я просто слышу то, что они прячут за смехом. Громкие люди — самые тихие внутри.

Гермиона почувствовала, как что-то еле заметно дрогнуло под грудью. Сочувствие? Нет. Скорее чувство, что кто-то невидимый открывает перед ней дверь в тёмную комнату, и она сама тянется войти. Пальцы сами печатают:

Arithmancer: Ты… кажешься грустным.

Экран осветил комнату ярче на короткий миг, как будто ночь прислушалась.

📨 PureSoul: Я наблюдательный. Это часто путают.

Гермиона чуть улыбнулась, едва, буквально уголками губ. Затем устроилась глубже в подушках, коснувшись щекой тёплой ткани, и спросила:

Arithmancer: Ты когда-нибудь хочешь быть в центре внимания?

На секунду ей показалось, что он не ответит — слишком личный вопрос для почти незнакомых людей. Но сообщение пришло почти сразу.

📨 PureSoul: Только если никто не знает, что это я.

Гермиона перечитала эту строку. Потом ещё раз. Комната вокруг будто стала тише. Воздух плотнее. Она чувствовала, как что-то в этих словах отозвалось внутри неё странным голым звуком — слишком честным, чтобы игнорировать. Слишком одиноким, чтобы не заметить. Она хотела ответить, сказать что-то умное, тонкое, уместное. Но внизу экрана вспыхнуло его статус-уведомление:

📵 PureSoul вышел из сети

Гермиона медленно положила планшет на колени, пальцы всё ещё ощущали тепло экрана.

И если ей нужно было заснуть сегодня ночью, то этот диалог явно не делал её ближе к этой цели.

* * *

Утро наступило без предупреждения, резкое и неестественно яркое. Гермиона проснулась не от будильника, а от того, что Лаванда уже хлопала дверцами шкафа, извлекая оттуда то ли одежду, то ли свой личный запас розовых катастроф.

— Проснулась? — спросила Парвати, сидя у зеркала и заплетая косу. — Ты сегодня поздно.

Гермиона села, моргнув. Свет ударил в глаза, и она на секунду задержалась, пытаясь понять: спала ли она вообще? Почти нет.

В голове всё ещё пульсировал ночной диалог — тихо, как след после прикосновения, которое не должно было что-то менять, но изменило.

Она откинула полог, вдохнула утренний холод и начала собирать волосы в пучок.

— Я просто долго читала, — сказала она нейтрально.

Лаванда повернулась, прищурилась:

— Читала? Вечером? Ты? Вот это новость.

Парвати тихо прыснула. Гермиона закатила глаза — автоматически, без злости. Раньше такие комментарии её бы обидели, но сейчас… внутренний шум был сильнее. Она закрыла книгу, оставленную ночью на подушке, и, чтобы не привлекать внимания, спрятала планшет глубже в рюкзак.

Не спишь?

Только если никто не знает, что это я.

На завтраке запахи смешивались так густо, будто можно было зачерпнуть ложкой. За длинным столом Гриффиндора все говорили о сплетнях — о новых теориях, о том, кого Gossip Witch «сольёт» следующим.

Рон, который сел напротив неё, выглядел подозрительно довольным, Гарри — уставшим, Джинни — спокойной, но прикосновение её руки к Гарри было настолько естественным, что Гермиона почувствовала странное тепло за них обоих.

— Ты сегодня какая-то… задумчивая, — тихо сказала Джинни, пододвинув ей тарелку с тостами.

— Я просто устала, — ответила Гермиона. — Ночь была шумной.

— Хм, — пробормотал Гарри, не поднимая глаз. — Я бы сказал, для некоторых она была слишком шумной.

Рон прыснул:

— Это он про то, что кто-то ночью шаркал по коридору. Кто-то высокий. Кто-то похожий на…

— Ронни, — Джинни стукнула его локтем в бок. — Замолчи, пока не стал источником нового скандала.

Гермиона сменила тему.

— Где Луна? Она обычно приходит раньше всех.

Как по команде, в дверях Большого зала появилась Луна Лавгуд, с тетрадью в руках и рассеянной улыбкой. Она скользнула к ним, будто проплыла по воздуху.

— Доброе утро, — сказала она мягко. — Сегодня звуки в башне были особенно тяжёлыми. Как будто мысли людей были слишком громкими.

Гермиона резко подняла взгляд.

— Что? — вырвалось у неё.

Луна посмотрела на неё так же мягко, как всегда:

— Ты плохо спала, — сказала она, как словно видела во сне то же, что происходило у Гермионы ночью. — Твои мысли были тягучими и неровными. Это слышно.

Гермиона попыталась рассмеяться, но вышло странно.

— Просто читалa поздно.

— Иногда «поздно» — это не время, — философски произнесла Луна, наливая себе тыквенного сока. — Это состояние.

Рон фыркнул:

— Ты это где прочитала, Луна? В «Вестнике Придурков»?

— Внутри тишины, — спокойно сказала Луна.

Гермиона опустила взгляд в чашку чая. Внутри неё была только тонкая, упругая линия мысли: Почему он исчез именно так? Почему в этой недосказанности было ощущение… личной правды?

А паузами между ними.

— Гермиона? — позвала Луна совсем тихо.

Гермиона подняла глаза.

— Сегодня лучше не задавать слишком много вопросов, — сказала Луна почти шёпотом. — Люди шумят не потому, что знают что-то. А потому что боятся тишины.

Гермиона замерла и уставилась прямо на подругу. Луна улыбнулась так, как будто знала намного больше, чем говорила. Позже, на пути в класс, группа девочек из их курса догнала Гермиону.

— Мы всё обсуждаем, — сказала Парвати. — Ты видела? Сплетница снова что-то намекает.

— Говорят, что PureSoul может быть учителем, — добавила Лаванда. — Представляешь? Старик какой-нибудь. Брр.

Гермиона едва не споткнулась.

— Почему учителем? — спросила она осторожно.

— Ну… — Лаванда понизила голос. — Он пишет слишком… ну… умно. И слишком централизованно. Знаешь… как будто знает больше.

Гермиона моргнула. Слова ударили неожиданно точно и неприятно.

— Или взрослым, — вмешалась Парвати. — Точно не учеником. Какой подросток так пишет?

И всё же… в этом было что-то не от школьника. Что-то слишком… аккуратно спрятанное.

— Мне кажется, вы преувеличиваете, — сказала Гермиона ровно. — Он просто… наблюдательный.

— Ооой, — протянула Лаванда, — звучит так, будто ты отстаиваешь его.

— Я анализирую, — отрезала Гермиона.

Но внутри уже поднялась волна тепла — странная, тревожная, почти болезненно сладкая. У двери кабинета она остановилась. Чуть выровняла дыхание. Открыла учебник. Но строки перед глазами смешивались — потому что за ночь внутри неё появилось ещё одно чувство:

он был где-то здесь…

* * *

Гермиона пыталась сосредоточиться на расписании дня, но её мысли по-прежнему были туманными. И именно в этот момент туман разорвался оглушительным хлопком.

— О нет, — выдохнул Невилл. — Только не он.

Пивз материализовался над толпой, переливаясь, будто набрал в карманы солнечных бликов. В руках у него была огромная… сумка? Нет — мешок. И мешок… шевелился.

— Дети мои сладкие! — прокричал он радостно. — Новая партия правды-матки от Сплетницы! Разлетается, как горячие пирожки, только опаснее!

— Прячьтесь, — прошептала Джинни.

Поздно. Пивз перевернул мешок вверх дном, и из него вылетели десятки крошечных бумажных самолётиков. Они не просто летели, они охотились! Один из них сделал резкий вираж и врезался прямо в плечо Рона.

— Ой! Это больно! — Рон схватил самолётик, тот расправился в его руке, вздрогнул, и зачитал вслух механическим голосом:

"ЭКСТРЕННО! ВЫЯСНЕНО, ЧТО КТО-ТО ИЗ ГРИФФИНДОРА ТАЙНО КРАСИТ НОГТИ ПО НОЧАМ!"

Толпа взорвалась смехом.

— Я не крашу! — возмутился Рон. — Это клевета! У меня даже лака нет!

— Как будто это что-то доказывает, — хмыкнула Джинни.

Второй самолётик с писком врезался в грудь Парвати. Она поймала его двумя пальцами — осторожно, как яд. Самолётик распахнулся и зачитал:

"ДЕВУШКА ИЗ 5 КУРСА ПОЛУЧИЛА ТАЙНОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ НА СВИДАНИЕ ОТ НЕИЗВЕСТНОГО ПОКЛОННИКА!"

— Так, — сказала Парвати, — вот это уже интересно.

— Интересно?! — всплеснула Лаванда. — Ты уверена, что это не про тебя?

Самолётик пискнул:

"ИНФОРМАЦИЯ УТОЧНЯЕТСЯ!"

Пивз расхохотался, облетел вокруг колонны и закричал:

— Хватай, кто сможет! Сегодня всё бесплатно! Завтра — за вашу репутацию!

Гермиона вздохнула, но один самолётик уже летел прямо к ней. Она инстинктивно отмахнулась, будто от назойливой птицы. Самолётик отскочил, обиженно пискнул и полетел в другую сторону, попав в какого-то первокурсника, который взвизгнул и убежал, прикрывая голову рюкзаком.

— Я не понимаю, как это вообще работает, — простонал Гарри, когда они протискивались мимо. — Это же просто бумага!

— Это Пивз, — сказала Гермиона. — Он разрушает сами основы логики.

Луна, проходя мимо, посмотрела на бумажные самолётики, кружившие над толпой.

— Они милые, — сказала она задумчиво. — Как маленькие хищные бабочки.

— Очень милые, — откликнулась Гермиона. — Особенно когда разносят слухи быстрее, чем совы письма.

— Совы хотя бы знают, куда летят, — заметила Луна.

И она прошла вперёд, оставив их среди бумажной метели и продолжающегося хаоса. К тому моменту, как они добрались до поворота на лестницу, Пивз уже организовал целое воздушное шоу. Пара самолётиков столкнулась в воздухе, разлетелась яркими конфетти, и Пивз завопил:

— И помните, мои золотые! Сегодняшняя ложь — это завтрашняя легенда!

— Вперёд, — сказала Джинни, вздохнув. — Только бы успеть до того, как он решит выйти на второй раунд.

И, наконец, они вырвались из зоны бумажного бедствия и направились к лестнице — туда, где начинался путь к Защите от тёмных искусств. И только когда хаос позади стих, Гермиона заметила, что её рукав всё ещё блестит золотой пылью — не от сплетни, а от утренней мысли, которую она никак не могла отпустить.

* * *

На Защиту от тёмных искусств шли почти всей группой, плотной вереницей, переговариваясь, перескакивая с темы на тему так быстро, что воздух казался искрящимся от слов. Коридор тёк ровно, как широкая река студентов, и Гермиона шла в центре потока, слушая всё и ничего одновременно.

— Гермиона? — окликнул Невилл сбоку, слегка отдышавшись после подъёма по лестнице. — Ты сегодня… ну… тихая.

— Устала, — ответила она, чуть натягивая свой локон. — И не выспалась.

— Ты когда-нибудь высыпаешься? — хмыкнула Джинни, перекидывая учебник из руки в руку. — Я думаю, ты питаешься не сном, а чувством долга.

— Долг полезнее сахара, — сказала Гермиона с таким видом, будто это очевидный научный факт.

— Ага, но намного менее вкусный, — заметила Джинни.

Парвати рассмеялась так звонко, что несколько третьекурсников обернулись. Лаванда подхватила смех и театрально закатила глаза.

— Господи, Джин, у Гермионы и так кружится голова от всех расследований, — сказала она. — Не мешай человеку быть серьёзным.

Лаванда не стремилась задеть, просто болтала, как всегда. Но слово «расследования» странно зазвенело в голове. Как будто она только что коснулась скрытого нерва. Гермиона сделала вид, что это не задело.

Они свернули в длинный коридор, где высокие окна заливали всё серебристым светом, там обычно сидели старшекурсники, делавшие вид, что делают вид, будто делают уроки. Толпа перед ними чуть замедлилась: кто-то наверху чарой пытался зажечь свечу, но у той вместо света шёл дым, пахнущий жженой карамелью.

— Ох, пусть хоть один урок сегодня будет нормальным, — простонал Невилл.

Но у дверей класса стояла Луна. В серой мантии, с тетрадью, которую она держала так, будто это был музыкальный инструмент, и с выражением лица, словно она уже знает, что будет дальше.

— Осторожнее, — сказала она мягко, когда они подошли ближе. — Профессор сегодня в странном настроении.

— Откуда ты знаешь? — спросил Гарри.

Луна задумчиво посмотрела куда-то поверх их голов.

— Он дышал громче обычного, когда проходил мимо кабинета Трансфигурации. Люди всегда дышат громче, когда что-то скрывают.

Рон фыркнул, но тихо. Гарри едва заметно улыбнулся. Джинни сказала:

— Это что-то новенькое, Луна?

— Нет, — мягко ответила она. — Просто звук.

И сразу же дверь класса со скрипом распахнулась. Профессор Дирмотт, новый преподаватель защиты, был словно создан из углов: худой, высокий, в тёмно-синей мантии, которая больше напоминала плащ ночного дозорного. Его взгляд был острый, как птичий, а голос — низкий и мягкий, но странно резонирующий.

— Заходим, не толпимся. Живо, — сказал он.

Студенты устремились внутрь, и Гермиона заняла место в первом ряду, закинув ногу на ногу и поставив перед собой чернильницу. Джинни села рядом. Невилл — чуть дальше, за ними, словно искал пространство, где можно дышать без страха. Когда все расселись, профессор прошёл перед классом, скользя взглядом по каждому.

— Сегодня, — начал он, — мы говорим о восприятии. О том, как слухи действуют так же разрушительно, как любое тёмное заклинание, если дать им достаточно сил.

Гермиона не успела отреагировать, как Рон хрипло кашлянул и ткнул Гарри в бок. Гарри толкнул его в ответ, и оба сделали вид, что смотрят прямо вперёд. Но у Гермионы внутри что-то дрогнуло. Тема звучала… слишком близко. Болезненно близко.

Профессор продолжал:

— Слухи. Шёпоты. Полуправда. Всё это не просто социальные явления. Это древнейшая форма манипуляции. Направьте достаточно внимания на ложную мысль — и она станет реальной угрозой. Как вы думаете, почему?

— Потому что страх делает людей глупыми? — предположил кто-то сзади.

— Потому что люди цепляются за простые объяснения, — ответила Гермиона прежде, чем подумала.

Профессор остановился.

— Мисс Грейнджер?

Она не смутилась.

— Массовые интерпретации быстро замещают факты. Люди выбирают не истину, а удобство. И если что-то звучит достаточно громко… становится почти неважно, правда это или нет.

Несколько студентов кивнули. Луна смотрела на неё внимательно, но без удивления, скорее, как на знакомую мелодию, сыгранную ещё раз.

Профессор же склонил голову:

— Хорошо. Добавлю: чем сильнее эмоции, тем быстрее искажается информация. Эмоция всегда громче факта.

И, чуть глухим тоном, добавил:

— И именно поэтому настоящие угрозы всегда остаются в тени.

Гермиона чувствовала, как внутри неё начинает осторожно раскручиваться пружина любопытства. Её мысли снова вернулись к PureSoul. К его ночным часам. К его словам.

Только если никто не знает, что это я.

Голос профессора растворился, превратившись в фон, пока Гермиона записывала заметки почти автоматически. Перо скользило по бумаге, но мысли двигались параллельно. В какой-то момент Джинни наклонилась к ней:

— Ты сегодня странная.

— Это от недосыпа, — быстро ответила Гермиона.

— Или от того, что думаешь о неправильных вещах, — прошептала Луна с другой стороны. Она даже не повернула головы.

Гермиона чуть дернулась:

— Луна…

— Не волнуйся, — сказала та, наконец переводя на неё взгляд. — Просто будь осторожна.

Она не говорила про PureSoul. Но будто… говорила. Гермиона опустила взгляд на свои записи, аккуратные, ровные строки. Но между ними расползались слова, которые она не писала.

Профессор вызывал по списку, давал задания, показывал примеры древних ментальных чар, некоторые были опасно красивыми, как светящиеся круги с тонкими рунными линиями. Рон уснул, уткнувшись в ладони, Гарри его будил локтем. Парвати ловила очередную записку от Дина. Лаванда делала селфи со своим зеркальцем.

Урок шёл обычным ходом. Всё было школьным, щемяще привычным. Но Гермиона чувствовала: под поверхностью сегодняшнего утра что-то плывёт. Тихое. Ускользающее. Ждущее.

Когда прозвенел звонок, она стремительно собрала вещи, как будто боялась забыть, как дышать. И пока весь класс выходил шумной толпой, Луна тихо сказала:

— Если сегодня он снова появится — не удивляйся. Ночь любит повторяться.

Гермиона остановилась на полушаге.

— Кто — он?

Луна улыбнулась, наклоняя голову:

— Любой, кто говорит, когда остальные спят.

И просто ушла.

Гермиона, стоя среди гомона коридора, вдруг поняла: она ждёт сообщение. Зря, не зря — неважно. Хотя ещё вчера она даже не знала, что ищет кого-то в чужой тишине.

«Только если никто не знает, что это я.» — я нажимаю «отправить» и почти сразу гашу экран.

Щёлк, и тьма.

Своевременно: Гойл начинает ворочаться, сопит, переворачивается на другой бок. Чёрт. Вроде не заметил. Я замираю, чувствуя, как внутри всё сжимается. Нервный смешок подступает к горлу, тот самый, от которого потом болят виски, но я удерживаю его.

В субботу я слишком громко смеялся над толпой идиотов, которые едва не перегрызли друг другу глотки из-за какой-то Gossip Witch. Смертельно забавно видеть, как стая голодных бросается на крошки.

Слизеринцы подхватили мой тон, конечно. Удобно — можно прикрыть собственные страхи громкими фразами. А я… да, я смеялся громче всех. Так громко, что потом пришлось сказать: «Только полный кретин будет пользоваться маггловским мусором», — и отложить планшет. А теперь — прячу его под подушку, как проклятый девственник голые фотографии.

Прекрасно. Просто прекрасно. Малфой. Наследник рода. Прячет маггловский планшет, чтобы никто не узнал.

Абсурд.

Я тихо выдыхаю и сжимаю подушку краем ладони. В темноте ловлю собственное отражение в зеркальной дверце шкафа: бледное лицо, светлые волосы, пустые глаза. Точно такой же, как все думают. И абсолютно другой — как никто не знает. Смешно, правда?

Все вокруг уверены, что они читают меня, как открытую книгу. Не смешнее разве что то, что почти никто никогда не удосуживается проверить, есть ли в этой книге хотя бы одна честная строчка.

Я закрываю глаза.

Думаю о той хуйне, которую только что отправил. О смысле, который она в себе несёт. О том, кому он был адресован. И — хуже всего — о том, как долго я ждал ответа, прежде чем выключить планшет.

* * *

Утро приходит резко, как пощёчина. Блять. Я просыпаюсь не потому, что выспался, а потому что слизеринская спальня умеет выталкивать наружу излишне долгие мысли. Каменные стены холодны, как укор. Воды в озере за стеной переливаются лениво, но каждый всплеск звучит так, будто смеётся надо мной лично.

Гойд и Крэбб уже поднялись. Они всегда встают рано — привычка из тех, что невозможно сбить. Хорошо. Они заняты собой.

Я вытаскиваю планшет только на секунду — проверить, есть ли ответ. Его, конечно, нет. Смешно, что я надеялся иначе. Чёрт.

Я засовываю его обратно в чёрный футляр, прячу глубже в рюкзак, туда, где ни один слизеринец не полезет, потому что это требует усилия. Становлюсь у зеркала, приглаживаю волосы. Лицо — в порядке. Выражение — тоже. Малфой никогда не выходит наружу, пока не надел нужную маску.

Мы идём в Большой зал. Толпа шумит, обсуждает очередную бредовую «новость» Сплетницы. Я слышу несколько версий о себе. Смешно. Почти все — ложь. Почти.

Когда я вхожу, гриффиндорский стол уже полон. Суета, разговоры, слишком яркие цвета, вечно сияющие лица. И среди них — она. Гермиона смотрит на книгу, но не читает её.

Губы напряжены. Взгляд блуждает. Она думает. Слишком много. Слишком глубоко.

Есть какая-то нелепая сила в том, как она что-то обдумывает — как будто её мысли двигают воздух. Это раздражает. Это… притягивает.

Я смотрю слишком долго, и сразу отвожу взгляд. Не хватало ещё, чтобы Поттер заметил.

Он сидит рядом — и выглядит так, словно ночь его тоже не пощадила. Тёмные круги под глазами, плечи чуть напряжены.

И вот парадокс: я никогда не ненавидел Поттера. Только его ореол святого мученика.

Я — Малфой. Мы едим святых на завтрак.

Поттер — это проблема не потому, что он герой, а потому что все вокруг слишком хотят, чтобы он им был.

Джинни наклоняется к нему ближе — привычно, уверенно, так, как это делают люди, которым нечего доказывать. Она говорит тихо, но слышно — рыжие всегда звучат громче, чем думают. Когда это делает Рон, это раздражает, но у нее любой звук получается мелодично и плавно — странная смесь мягкости и стального стержня.

Она держит Поттера как будто за невидимую верёвку — не тянет, не толкает, просто держит — и он этого даже не замечает.

Рон в этот момент жует, как будто ведёт с едой войну. Он всегда шумит. Всегда громкий, всегда прямой, как камень, брошенный в воду. Его уродские яркие волосы бросаются в глаза так, что хочется надеть очки. И всё же под всем этим — странная прозрачная честность.

В отличие от Поттера, он не пытается быть светлым. Он просто… не умеет быть другим.

Все они — слишком явные. Слишком живые. Слишком… понятные.

И при этом я всегда смотрю на них, как на спектакль, который видел сотни раз, но каждый раз в нём что-то меняется.

А она — Гермиона — сидит рядом с ними, как часть их странного, нелепого, яркого трио… но сегодня — не внутри. Сегодня она будто около. На полшага в стороне. В тишине, которую никто, кроме меня, не слышит.

В какой-то момент она поднимает глаза — ровно, как будто чувствует взгляд на себе. Я отворачиваюсь.

Слишком поздно.

— Малфой? — тянет Забини сбоку. — Ты чего такой серьёзный с утра?

— Я? Серьёзный? — фыркаю я. — Это я ещё расслаблен.

Блейз улыбается. Он единственный, кто замечает больше, чем говорит. В нём есть опасная легкость наблюдателя. Я подозреваю — знает ли он, что я оставил себе планшет?

Завтрак идёт своим чередом. Хлеб, масло, разговоры. Сплетни висят в воздухе, как пыль. Каждый делает вид, что не слушает, а слушают все. Я краем глаза снова ловлю Грейнджер. Она делает глоток чая и смотрит куда-то в пустоту, откуда выходит Луна.

Я опускаю взгляд в тарелку, чтобы никто ничего не увидел. Тупые гриффендорцы не достойны моего внимания.

* * *

Трансфигурация тянется вязко, как густой сироп, и я не сразу понимаю, что именно делает её такой медленной: МэгГонагалл говорит чётко, выверенно, как часовой механизм, который никогда не даёт сбой. Пергамент передо мной исписан аккуратными строками, перо движется само по себе, а мысли… далеко. Намного дальше.

Я сижу в третьем ряду, спина прямая, голова слегка склонена. Идеальный образ прилежного ученика. Кто угодно со стороны подумает, что я поглощён работой. И смешнее всего то, что я действительно умею быть поглощён, просто не трансфигурацией, не сейчас.

Пока МэгГонагалл объясняет тонкости межформенных переходов, я слышу совсем другое — отголоски лета, врезавшегося в память холодной сталью. Помню запах пыли в тёмном коридоре, помню, как воздух дрожал от страха, который я не имел права показать. Помню его голос — тихий, как шипение угасающего костра, и ничуть не менее горячий.

Приказ не был просьбой. Приказы у него никогда не бывают просьбами. Летом мир как будто перевернулся, и на меня обрушились чужие ожидания, чужие планы, чужие обещания, которые я не давал. Очень удачное совпадение: никто не спросил, хочу ли я быть частью этого.

Я провожу пальцем по кромке страницы, чувствуя подушечкой кожи шероховатость пергамента. Всё остальное — гладкое, чужое, без опоры. Забавно: школьники вокруг жалуются на домашку, на завтрашний тест, на нехватку сна. И даже представить не могут, насколько ничтожны их тревоги рядом с тем, что мне приходится держать в голове каждую минуту.

Иногда, смотря на них, я чувствую себя не старше — нет, — а просто… дальше. Как будто я стою на краю совсем другого берега, и до них — крикнуть можно, но никто не услышит. Они говорят о заданиях, а я думаю о том, что каждое летнее утро начиналось с вопроса: «Смогу ли я выполнить то, что он хочет?» И что если я не смогу.

Смешно. Малфой, и что-то не сможет? Так бы сказали многие. Но если быть честным, настоящая честность, та, которой нельзя делиться — я давно хожу по грани. Равновесие — хрупкое, как стекло. Ещё шаг — и оно треснет.

— Мистер Малфой? — голос МэгГонагалл прорывает мысли, как удар колокола.

Я моргаю, поднимаю взгляд. Холодность в её глазах не злая, это просто контроль. Она умеет видеть, когда ученик проваливается внутрь себя.

— Да, профессор, — отвечаю ровно.

— Я бы хотела услышать от вас разницу между частичной и тотальной переконфигурацией объекта.

Конечно бы хотели. Разумеется. Я мог бы ответить в любую секунду, даже если бы меня разбудили среди ночи; мать следила за тем, чтобы я умел, если не всё, то достаточно. И всё же внутри остаётся лёгкий привкус оторванности, как будто я выдернул себя из глубокой воды.

Я объясняю — тщательно, правильно, чётко. МэгГонагалл кивает одобрительно и продолжает урок. Я снова делаю вид, что вернулся к работе, но мысли на самом деле скользят куда-то в сторону, туда, где они хранились последние дни.

Ночной диалог всплывает перед глазами. Черт меня дернул написать? Я не знаю, кто был по ту сторону экрана, возможно, стоило проигнорировать. Хотя, 55 посещений моего профиля это забавно.

Неважно. Не сейчас. Я отгоняю это, как надоедливое воспоминание, но оно всё равно остаётся где-то на периферии сознания.

— Драко, — шепчет Забини сбоку. — Ты там спишь?

Я едва заметно улыбаюсь краем губ.

— Я всегда на чеку.

Он смотрит чуть внимательнее, чем нужно. Блейз — единственный, кто иногда заглядывает под маску, но даже он видит лишь тени.

Никто не видит всего. И слава Мерлину.

МэгГонагалл двигается между рядами, проверяя работы, но до нас пока не дошла. Я делаю несколько плавных, почти медитативных движений пером, просто чтобы руки не лежали без дела. Голова же полна совсем других контуров — не линий и формул, а дорог, которые я должен пройти.

И никто в этом зале — ни гриффиндорцы, ни слизеринцы, ни профессор — не догадывается, что ещё летом на мою шею легла верёвка. Не тугая, не затянутая — пока что. Но достаточно прочная, чтобы я знал: каждый мой шаг — на виду.

Ответственность? Смешное слово. У большинства оно означает «не забыть сделать эссе». У меня — «не ошибиться так, чтобы поплатиться жизнью».

И в этой тишине, в этом учебном шуме, в шелесте пергамента и цокоте шагов профессора, я вдруг понимаю, что вся эта комната — декорация. Уютная, привычная, безопасная.

Только не для меня.

Для меня — это просто пауза перед следующим ударом. И я должен быть готовым. Всегда.

* * *

Коридоры после трансфигурации всегда шумные, мы вырываемся из-под строгого взгляда МэгГонагалл, как птицы, которым открыли клетку. Смех, болтовня, шуршание мантиями.

Весь этот гул ударяет по вискам, и я невольно замедляю шаг. Слишком много голосов, слишком много движений, слишком много… нормальности. Чужой, недостижимой.

Забини идёт рядом, легко, будто скользит по полу, не касаясь его.

— Тебя сегодня совсем нет, — произносит он негромко. Не вопрос, но я слышу за ним ожидание.

— Может, это и к лучшему, — бросаю я так, чтобы прозвучало как шутка, хотя внутри всё едва дышит.

Группа гриффиндорцев выныривает из поворота, как обычно громко, нескладно, но почему-то цельно. Некоторые смотрят на меня косо — после всей этой истерии вокруг Gossip Witch, любой косой взгляд кажется подозрением. Поттериная армия так постоянно в вечной ненависти ко мне. Впрочем, это взаимно.

Они проходят мимо, не сказав ни слова, но я чувствую, как воздух сдвигается. Кто-то из младших бросает шёпотом:

— Его снова обсуждают…

— …да нет, Сплетница писала…

— …ну а вдруг…

Я поднимаю голову чуть выше, жест автоматический, как защита. Передний из гриффиндорцев, Финниган, спотыкается на собственных шнурках и едва не врезается в меня.

— Смотри, куда идёшь, Малфой, — бурчит он.

Я наклоняю голову, позволяя себе ленивую, почти вдумчивую улыбку — ту, которая всегда выводит их из себя.

— Я бы сказал то же самое тебе, Финниган, но боюсь, ты не освоил ещё навык ходьбы. Дай знать, когда закончишь прогрессировать.

Группа тихо заржала, Финниган покраснел до цвета помидора. Рон, который шёл чуть сзади, бросил на меня взгляд — быстрый, острый, как брошенный камень. Не слова. Просто взгляд.

Как будто он знает, что со мной что-то не так. И хочет знать, что именно.

Как будто я обязан дать объяснение.

Как будто он имеет хоть какое-то право на это.

Я отворачиваюсь. Никакие взгляды меня не касаются. Так было всегда.

Но сегодня… почему-то чувствуется иначе. Слишком тонко. Слишком близко.

— Иногда я думаю, что ты сам ищешь повод сорваться, — произносит Блейз после того, как мы отходим от толпы.

— Иногда мне просто нужно, чтобы они помнили своё место, — отвечаю так, чтобы не дрогнул ни один мускул.

Но внутри незаметно сжимается что-то горячее, нервное — неприятное воспоминание, как ржавчина на лезвии. Я вижу перед глазами — не гриффиндров и не Забини, а тёмный кабинет, худую руку с кольцом, голос, от которого воздух скапливается в лёгких и не выходит.

«Ты справишься, Драко.»

Не вариант было ответить иначе. Не вариант было провалиться. И теперь — тоже не вариант.

Школьные коридоры, занятия, домашние задания, всё это кажется частью какого-то другого существования, в которое я не вписан. Как декорации, хранящие форму, но не содержимое. Что-то, что можно наблюдать, но к чему невозможно принадлежать.

Мы сворачиваем к лестнице, ведущей вниз, в прохладные каменные кишки Хогвартса. Слизеринское подземелье встречает всегда одинаково: влажный воздух, сырость камня, свет зелёных огней под потолком, которые мерцают, как отражения от речных водорослей.

Забини что-то рассказывает, кажется, о том, как Теодор снова поспорил с кем-то на несколько галеонов, — но я слышу его как сквозь воду. Слова доходят приглушённо, чуть искажённо, будто их по дороге кто-то обесцветил.

В голове же — тишина. И в этой тишине ясно ощущается тяжесть: почти физическая, как если бы кто-то незримый положил мне руку на плечо.

Ответственность. Выбор, которого не было. Приказ, который нельзя игнорировать.

И ещё — странным образом — ночная переписка. Далёкая от всего этого, не имеющая к нему отношения, но почему-то застрявшая где-то между рёбрами. Вопрос, который я не задаю вслух: почему я позволил себе хоть секунду человеческого интереса?

Зачем?

— Драко? — снова зовёт Блейз. — Ты идёшь?

Я моргаю и возвращаюсь в реальность.

— Иду.

Мы проходим по длинному коридору, ступени гулко отзываются под ногами. Подземелье тянет к себе — прохладой, полумраком, ощущением закрытого пространства, где никто не задаёт вопросов.

Где можно быть тенью. Где от тебя ничего не хотят — кроме того, что ты и так обязан сделать. И я иду туда, куда должен. Не потому, что хочу. Не потому, что уверен. А потому что выбора нет. А во внутреннем кармане рюкзака тихо лежит вещь, которой у меня быть не должно.

Светящийся прямоугольник, спрятанный глубже, чем любая уязвимость. Планшет. Маггловский мусор. Мой мусор. И мысль — совсем короткая, совсем ненужная, но упрямая: будет ли там сегодня кто-то?

Смешно, что этот вопрос — легче всего. И тяжелее всего.

В подземелье пахнет сыростью и камнем. Я вдыхаю глубже, словно пытаясь стереть всё, что осталось от утра, и шагаю вперёд. Пора заниматься тем, ради чего я здесь. Тем, что важнее любых переписок. Тем, что может стоить мне жизни. Тем, что будет стоить жизни моей семьё.

Утро нового дня было почти прозрачным, наполненным солнечным светом, который отражался в стеклянных панелях у лестниц и превращал Хогвартс в что-то почти сказочное. Гермиона любила такие утра, не слишком громкие, не слишком пустые. Она спускалась к завтраку в хорошем темпе, с лёгким ощущением предвкушения, хотя сама себе в этом не признавалась. Просто денёк обещал быть… мягко говоря, странно хорошим. Иногда ты просто просыпаешься с таким ощущением внутри, и всё.

Рон и Гарри сидели на своих обычных местах, оживлённо о чём-то споря, и когда она подошла, Рон тут же подпрыгнул и помахал ей рукой так, будто не видел её три недели.

— Гермиона! Смотри, только посмотри! — он протянул ей потрёпанный учебник.

Она уже знала, что речь пойдёт о полях. Но Рон был так радостно возбужден, что она позволила ему пересказать всё ещё раз — живо, с жестами, с демонстрацией всех «гениальных исправлений», которые кто-то сделал.

Гарри же сидел рядом и улыбался виноватой, но искренней улыбкой.

— И он реально работает, — сказал Гарри. — Я сделал зелье идеально. Снейп даже бровь поднял, представляешь?

Гермиона коснулась страниц пальцами, бумага была тёплой, как будто книга хранила энергию того, кто работал с ней раньше. Она понимала Рона: книга дышала жизнью. Даже ей, любительнице холодной логики и выверенных фактов, это было… интересно.

— Он талантлив, кто бы это ни был, — тихо признала она.

Рон просиял:

— Вот! Слышал, Гарри? Она признала!

Гарри покачал головой:

— Впишите дату. Исторический момент.

Гермиона усмехнулась.

— Не преувеличивай.

Она закрыла книгу и вернула её Гарри. Но не успела она сделать глоток чая, как что-то легонько ткнуло её в плечо. Она обернулась и увидела лиловое, блестящее, переливающееся перо. Оно зависло в воздухе, дрогнуло, и… взмыло вверх, описав широкую дугу над столами. Одно. Потом второе. Потом третье.

— Мерлин! — взвизгнула Лаванда. — Что это такое?!

Лиловые перья начали сыпаться сверху, плавно, как снежинки. Но когда одно из них коснулось Парвати, оно вспыхнуло ярко-розовым светом… и заговорило.

— Экспресс-новость! Новая сплетня дня! Внимание, студенты Хогвартса! — прокричало перо писклявым, но невероятно энергичным голосом. — ВЫЯСНЕНО: ОДИН ИЗ СТУДЕНТОВ ПОЛУЧИЛ ТАЙНОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ НА СВИДАНИЕ НЕ ОТ ОДНОГО, А СРАЗУ ОТ ДВОИХ ПОКЛОННИКОВ!

Раздался взрыв смеха, пересмешек, восторгов. Парвати всплеснула руками:

— Я НИ ПРИ ЧЁМ!

Лаванда закашлялась:

— Подожди-подожди, может быть, это я?!

— Извините, Лаванда, — прокричало перо, повернувшись к ней, — но вы в списке не значитесь.

Лаванда обиженно ахнула. Перо сделало ещё круг, расплескав над столами искры:

— Имя счастливчицы будет раскрыто позже! Оставайтесь с нами, дорогие слушатели Gossip Witch!

Гарри попытался поймать одно из перьев, но оно увернулось. Рон попытался отмахнуться, и перо, казалось, специально ударило его в нос. Гермиона же смеялась.

— Тебе-то что смешного? — спросил Рон, потирая нос. — Это же… кошмар!

— Это забавно, Рон! — Гермиона едва держала себя в руках. — Это перо! Летающее! Будто магическое радио! Посмотри, оно даже двигает крыльями не в ту сторону.

Перо действительно летало нелепо, слишком активно вращая собой, будто крыло и хвост перепутали функции.

— Давай мы отсюда уйдём, — предложил Гарри, — пока оно не сообщило, что мистер Малфой тайно красит ресницы или что-то в этом духе.

Гермиона фыркнула:

— Даже перья знают, что Малфой не тратит время на ресницы. Он слишком занят тем, чтобы задирать всех вокруг.

Рон поперхнулся смехом.

— Гермиона! — простонал он. — Ты убьёшь меня.

Она улыбнулась, и улыбка вышла мягкой и тёплой.

— Эй… — сказал Рон немного тише, чем обычно. — Я подумал… может, после школы… ну… — он покраснел, — прогуляемся?

Её сердце не подпрыгнуло, будто это было так же ожидаемо, как день сменяет ночь.

— Прогуляемся? — повторила она.

— Угу. В Хогсмид или куда хочешь. Можно даже просто до озера. Я… ну… хотел давно.

Рон говорил так искренне, что Гермиона почувствовала ту редкую теплоту, когда мир вдруг становится очень простым. И очень правильным.

— Да. Конечно, — сказала она.

И в этот момент… как по сигналу… перышко, что летало рядом с ними, перелилось золотом и выкрикнуло:

— СРОЧНАЯ НОВОСТЬ! ОДИН ИЗ ГРИФФИНДОРЦЕВ ГОТОВИТСЯ К СВИДАНИЮ!

И улетело, оставив за собой струйку блеска.

Рон побелел. Гарри поставил локоть на стол и уткнулся в него, пытаясь не расхохотаться.

— МНЕ ПИЗДЕЦ, — прошептал Рон. — Оно следит. Оно всё слышит. Гермиона, мы обречены.

Гермиона закрыла лицо руками.

— На этот раз оно не про меня, — сказала она, смеясь.

— Хуже! Про меня! — простонал Рон. — Гарри, если кто-то подойдёт и скажет «ну что, наш Казанова», клянусь, я сбегу в Запретный лес.

Гарри захохотал:

— Туда перо тоже прилетит.

Гермиона поднялась, пытаясь вернуть себе хоть видимость серьёзности.

— Идём, — сказала она. — У нас через десять минут занятие по травологии.

— Я не могу идти на травологию в таком состоянии, — простонал Рон. — Я… я проклят.

— Нет, просто на тебя смотрит перо.

Он медленно повернул голову… И действительно — маленькая лиловая дрожащая точка зависла над ним, как миниатюрная сова.

Гермиона хохотала, пока они выходили из зала.

* * *

Теплица №3 была тёплой, даже жаркой. Влажность висела в воздухе мягким паром, листья растений шуршали, как будто перешёптывались. Гермиона завязала волосы потуже, ведь работать с мандрагорой и плющами всегда было безопаснее, когда волосы не лезут в глаза.

Профессор Спраут уже стояла у центрального стола.

— Доброе утро, дети! Сегодня мы займёмся подрезкой оживлённых лиан! Они… слегка упрямые. Слегка агрессивные. Будьте осторожны!

— Прекрасно, — пробормотал Рон. — Теперь меня побьют не только перья, но и растения.

Гермиона прыснула и взяла секатор.

— Ты справишься. Просто держи их крепко — они любят делать рывки.

Гарри попытался завязать лиану на узелок. Лиана попыталась завязать Гарри. Рон ржал до слёз, пока лиана не обвила его ногу в знак равенства. Гермиона ловко перехватила растение, надавила секатором под нужным углом и быстро отпустила.

— Спасибо, — выдохнул Рон. — Я знал, что ты меня спасёшь.

— Это просто растение, Рон.

— Для тебя — растение. Для меня — воплощение зла.

Работа была шумной, мокрой, хаотичной, и удивительно весёлой. Гарри пару раз чуть не упал, Рон трижды заорал, что его «судьба — умереть в лианах», а Гермиона смеялась чаще, чем за всё прошлое лето.

После травологии тепло теплиц всё ещё держалось в их одежде и в волосах, немного в голосе. Гермиона, подбирая сумку, ощущала, как где-то под лопатками всё ещё лежит приятная усталость. Рон шёл рядом, оставаясь верен себе: неуклюжий, немного громкий, но удивительно внимательный, когда хотел быть внимательным. Гарри шёл чуть позади, он умел давать им пространство, не делая это слишком очевидным.

— Значит, после уроков? — переспросил Рон, когда они поднимались по лестнице. Тон у него был осторожный, но не тревожный, как у человека, который всё ещё не верит, что ему сказали «да».

— После уроков, — повторила Гермиона, улыбаясь. — Мы можем выйти сразу после библиотеки. Мне нужно на пять минут забежать туда за книгой Макдональда. Ты подождёшь?

— Я буду ждать как герой, защищающий мост, — заявил Рон. — Если кто-то подойдёт — скажу: «Нет! Я жду Гермиону Грейнджер!»

Гарри фыркнул.

— Ему нужна табличка, — пробормотал он. — «Занято. Это свидание».

— Гарри! — возмутился Рон, но покраснел так, что Гермиона чуть не засмеялась.

Она обернулась к Гарри с мягкой улыбкой.

— Ты идёшь на Квиддич в четыре?

— Да. У нас тренировка. Но вы идите, правда. — Он махнул рукой. — Мне нужно, чтобы хотя бы у кого-то из нас был нормальный день.

* * *

Идти по коридорам рядом с Роном было… обычно. Всё началось тихо, без вспышек и без великих признаний. Сначала они просто сидели ближе. Потом делали домашние задания вместе. Потом Рон начал приносить ей чай, если видел, что она слишком увлечена книгами. Потом Гермиона ловила его взгляд чаще, чем раньше.

Потом были те злосчастные каникулы, когда она написала ему просто чтобы спросить, как он там. И он ответил так быстро, будто сидел с пером в руке, ожидая её письма. А потом… наступила то ночь в Норе, когда Рон, красный до корней волос, сказал:

— Я… мне нравится быть рядом с тобой. Просто… нравится.

И она сказала:

— Мне тоже.

И больше уже ничего не нужно было добавлять. Они стали парой, будто по-другому просто не могло быть. Это один из тех случаев, когда окружающим это было понятно раньше, чем им самим.

Когда занятия наконец закончились, Рон, как и обещал, стоял у входа в библиотеку, переплетя руки на груди и изображая охранника. Гермиона вышла и замерла на секунду, потому что вид у него был слишком… старающимся.

— Господи, Рон… — она рассмеялась. — Ты что делаешь?

— Жду. — Он расправил плечи. — Как и говорил. Никто не прошёл.

— Ты не обязан так… защищать вход.

— Обязан, — сказал он уверенным, почти важным тоном. — Это же свидание.

Гермиона почувствовала, как внутри что-то тёплое внутри тихо растет.

— Тогда идём.

Они вышли во двор. Небо было светлым, но у горизонта собирались мягкие дождевые облака. Ничего грозного, только обещание лёгкого дождя.

— Куда хочешь? — спросил Рон. — Хогсмид? Магазин сладостей? Три Метлы? Или… ну… можно просто прогуляться вокруг озера?

Она посмотрела на него и увидела, как он старается угадать именно то, что будет хорошо ей.

— В деревню, — решила она. — Только не в Три Метлы. Просто прогуляемся. Там сегодня должно быть спокойно.

— Прекрасно, — выдохнул он так, как будто выиграл матч.

Они шли по дорожке, ведущей к воротам. Ветер был мягкий, почти весенний, хотя это ощущение было обманчивым. Он трепал края мантии, колыхал траву и заставлял волосы Гермионы слегка подниматься, щекоча щёки.

Рон шёл рядом, и через пару минут его рука стала двигаться ближе, ненавязчиво, но заметно. Гермиона сделала шаг ближе сама. Пальцы коснулись, нежно, неловко, но привычно.

Рон улыбнулся, так искренне, что даже глаза стали ярче.

— Спасибо, что согласилась, — сказал он. — Я… думал об этом давно.

— Я тоже, — призналась Гермиона.

— Правда?

— Правда.

Она видела, как его уши начали теплеть, и хихикнула. Когда они подошли к воротам, капли дождя уже начинали тихо падать невесомой рябью.

— Чёрт, — сказал Рон. — Кажется, ты будешь мокнуть из-за меня.

— Это всего лишь дождь. Никакого заклятия не наложит.

— Я… мог бы… эээ…

Он жестом попытался накрыть её собой, но получился комичный боковой наклон. Гермиона остановилась, взяла его за мантию и подтянула ближе.

— Рон, — сказала она мягко. — Мне нравится дождь.

Он моргнул.

— Да?

— Да.

Она подняла лицо вверх. Мелкие прохладные капли касались кожи. В воздухе пахло мокрым камнем и зеленью, и это был самый спокойный запах на свете. Рон смотрел на неё так, будто впервые видел, без изумления, но с чем-то вроде… трепета.

— Ты… — начал он. — Ты очень… ну…

— Какой восторг, — протянула она. — Рон Уизли потерял слова.

Он сделал вид, что хочет её толкнуть, но на самом деле только притянул поближе к себе.

— Я не потерял!

— Да? Тогда скажи что-нибудь впечатляющее.

— …ты красивая.

Гермиона застыла. Это не было для неё новостью. Она знала, что он иногда смотрит на неё так, будто забывает моргать. Но услышать… Она поцеловала его в щеку и дернула за руку, предлагая двигаться дальше.

Они дошли до деревни уже под мелким, ровным дождём, который больше походил на туман. Хогсмид выглядел так, будто его окутали мягким серебристым покрывалом: крыши блестели, окна отражали небо, а камни мостовой были чуть темнее обычного.

— Хочешь зайти куда-то? — спросил Рон.

— Хочу пройтись. Просто так.

Они прошлись мимо небольшого магазина зелий, где над входом висело новое объявление: «АКЦИЯ: эликсир бодрости — 3 галлеона за два!». Мимо лавки с перьями, где перья в окне сами себя перепушивали в зеркале. Мимо кафе «Мадам Паддифут», где сидела парочка третьекурсников, и Гермиона тихо усмехнулась:

— Помнишь, Гарри приводил сюда Чо?

— Да, — Рон поёжился. — Один из самых неловких дней в истории человечества.

— Не преувеличивай.

— Нет, Гермиона. Это было эпично неловко.

Она смеялась так легко, что даже прохожие улыбались, не понимая причины. Когда дождь чуть усилился, они забежали под низкий козырёк у лавки сладостей. Доски над головой тихо стучали. Рон стоял близко-близко, вплотную, и их дыхание смешивалось.

Гермиона сказала:

— Я люблю такие дни. Когда всё… обтекаемое.

— Это потому, что дождь, — сказал Рон.

— И потому, что ты рядом.

Он выдохнул, собирась с мыслями.

— Я… могу сказать тебе кое-что? — спросил он.

— Конечно.

— Когда ты согласилась быть со мной… — он почесал затылок, — я думал, что упаду в обморок. Правда.

— Вот как? — Гермиона улыбнулась.

— Вот так, — признался он. — Я… я тебя люблю, Гермиона.

Она моргнула. Потом снова. Кажется, пауза слегка затянулась.

— Я тоже тебя люблю.

Рон покраснел от волос до воротника.

— Можно я… — он сделал жест рукой, — ну… поцелую тебя?

— Можно, — ответила она.

И первое мгновение их поцелуя было таким же лёгким, как дождь, словно касание парного тумана. А потом чуть глубже, чуть увереннее, как будто в этот момент весь мир стал тише, чтобы уступить место двум людям под маленьким козырьком.

Гермиона подумала, что такие дни надо собирать, как драгоценные камни. Чтобы потом, когда шумно, когда тяжело, когда грустно, можно было достать и вспомнить.

* * *

Возвращение в замок всегда ощущалось как пересечение невидимой границы. В Хогсмиде воздух был другой, пропитанный сладким запахом печёных булочек и сотней разговоров, перемешанных дождём. А внутри Хогвартса везде камень, тепло факелов, чуть влажный воздух коридоров, который всегда звучал эхом.

В этот вечер Гермиона ощущала, будто несёт в груди тёплый свет, который ещё не остыл от прогулки. Она и Рон возвращались неторопливо: руки переплетены, шаги синхронны, и даже Гарри, который случайно встретился им у входа, не успел ничего спросить, достаточно было одного взгляда.

— Хорошо погуляли? — спросил он, улыбаясь как человек, который заранее знает ответ.

— Да, — сказала Гермиона.

Рон сжал её руку чуть сильнее.

— Очень, — добавил он с гордостью. — И без катастроф.

— Это впервые, — поддел Гарри.

— Гарри! — возмутился Рон, но смех у него в глазах сиял ярче любого факела.

Гарри поспешил дальше, унося с собой хитрую ухмылку. Гермиона и Рон остановились под лестницей к башне Гриффиндора. Она собиралась подняться, но Рон снова наклонился к ней, будто хотел сказать что-то важное.

— Гермиона?

— Ммм?

— Спасибо за сегодня.

— Мне тоже было очень хорошо.

Он задумался и, похоже, решился.

— Это было… лучше, чем я думал. Намного.

— Это что значит? — чуть приподняла она бровь.

— Нет! То есть… да… то есть я никогда не ходил на свидания и боялся, что всё пойдёт не так. Как обычно. — Он почесал шею. — Но с тобой всё как-то… идёт правильно.

— Я рада, что ты так думаешь.

Его уши тут же стали того красивого оттенка красного, который она уже начинала считать почти родным.

— Эй… могу я завтра… — Рон прикусил губу. — …ещё раз пригласить тебя? Уже… без дождя?

— Можешь, — сказала она.

Он чуть наклонился и поцеловал её снова, коротко, тихо, как будто боялся, что кто-нибудь появится из-за угла. Потом быстро выпрямился:

— Я пойду. Увидимся утром… да?

— Да, — повторила она и смотрела, как он идёт по коридору, пока он не скрылся за поворотом.

* * *

В гостиной Гриффиндора было уютно: камин шептал остывающему дню, первокурсники спорили о правилах какой-то нелепой карточной игры, старшекурсники работали над написанием эссе. Гермиона поздоровалась с несколькими знакомыми, но почти сразу направилась в спальню. Тело приятно ныло от долгой прогулки, а мысли хотелось сложить в спокойное, личное пространство.

Там было тихо. Ткань штор мягко колыхалась от тепла воздушного потока. Несколько кроватей были пусты: Парвати и Лаванда где-то бродили, Лили из шестого курса, кажется, ушла в библиотеку.

Гермиона опустила сумку на кровать, сняла мокрую мантию, встряхнула волосы. В зеркале на неё смотрел человек, которого она не видела уже давно — не напряжённая отличница и не вечный голос разума всего Гриффиндора, а девушка с розовым румянцем после дождя. Её отражение выглядело… счастливым. Немного смущённым. Чуть растерянным. Но определённо счастливым.

Она провела пальцами по щеке и неожиданно улыбнулась себе. Это было… непривычно. Не внешнее, а внутреннее ощущение, будто весь день писал на её коже невидимые строки, и они оставались.

Она принесла с собой запах дождя.

Села на кровать, достала свой планшет чтобы удалить старую заметку по расписанию, но пальцы сами потянулись к иконке «Gossip Witch», и она даже не остановила их.

Просто открыла. Думала ли она о PureSoul весь этот день? Нет.

Сегодня было иначе: слишком много реальной близости, настоящего тепла рядом с человеком, которого она любит. И всё же…Стоило приложению открыться, как её взгляд инстинктивно искал его ник среди последних комментариев.

Не нашла, и только потом поймала себя на этой мысли.

— Ну вот, — вздохнула она. — Это глупо.

Пожалуй, глупо. Та уж не пожалуй, а точно.

Её внимание всё равно задержалось на верхней строке ленты: появилась новая сплетня.

💋 Хогвартс, внимание!У нас новый преступник — Конфетный Воришка.За последние три дня исчезли:— 4 шоколадные лягушки,— 7 карамелек «Липкие лапы»,— и целая банка ореховых драже из кухни.

Все улики ведут к одному:злоумышленник маленького роста, быстро передвигается…и оставляет за собой очень подозрительные следы.

Ясно одно:кто-то в этой школе слишком любит сладкое. (И я узнаю, кто.)

XOXO, Gossip Witch.

Сама формулировка новости была смешнее, чем обвинения. Она щёлкнула по комментариям, часть из неё хотела быть выше этого, но другая часть… просто интересовалась реакцией.

Комментарии были предсказуемые:

«Это точно Олли с четвёртого курса!»

«Да какая разница, пусть хоть кто-то будет счастлив в этой школе...»

«СЕГОДНЯ ВСЁ УКРАДУТ, ЧУЮ!»

«Ставлю 2 галеона, что это пикси из оранжереи.»

Она собиралась закрыть, но заметила строки, которые появились минуту назад.

PureSoul: «Если те самые подозрительные самые следы — коричневые, то логичнее всего начать с проверки нижнего белья всех подозреваемых. На всякий случай.»

Гермиона застыла, а потом громкий смешок сорвался с ее губ. Она даже зажала рот рукой, чтобы не расслышали за дверью. Это было смехом, который случается редко, не из вежливости, не из нервов, а будто кто-то дотронулся до какого-то спрятанного механизма внутри и щёлкнул по правильному рычагу.

— Ох, Мерлин… — прошептала она, уткнувшись лбом в экран.

Смех прошёл, но след от него остался как мягкое, искрящееся тепло под рёбрами. Она перечитала комментарий ещё раз.

Он был неожиданно смешной, и почему-то именно это и зацепило.

Гермиона медленно, с непрошеной улыбкой, закрыла приложение и отбросилась на подушки. И только потом, уже почти готовая идти в душ и смыть с себя дождь и тёплое волнение дня, она поймала себя на том, что думает: Забавно. Он умеет быть смешным.

И почему-то это ощущалось как маленькая тайна, которую приятно держать в руках.

Лаванда и Парвати ворвались в комнату через пару минут — мокрые от дождя, смеющиеся, с двумя пакетами сладостей.

— Мягкие карамельки! — закричала Парвати. — Покупали в Хогсмиде, пока не начался ливень!

— О, Гермиона! — Лаванда сразу заметила её. — Ты не поверишь, что сейчас обсуждают!

— Сплетницу? — сухо спросила она.

— Всегда её! — Лаванда уронила пакет на кровать. — Говорят, что вся школа пытается вычислить вора.

Парвати села рядом.

— Ты же это не читаешь? — поддела она с лёгким, беззлобным смехом. — Ты слишком занята… настоящей любовью.

Гермиона покраснела так внезапно, что Парвати захлопала глазами.

— Ооооо, — протянула Лаванда. — Кажется, сегодняшний день был удачным, да?

— Мальчики начинают говорить комплименты только если на них падает дождь, — сказала Парвати. — Может, нам всем стоило промокнуть.

Гермиона закрыла лицо ладонями.

— Девочки…

— Да-да, мы всё понимаем, — Лаванда мягко подтолкнула её плечом. — Просто счастлива за тебя.

— Очень, — добавила Парвати.

Гермиона улыбнулась, тепло расплывалось по груди. Они смеялись, жевали конфеты, обсуждали дождь и оценки и то, что профессор МакГонагалл снова взяла слишком много домашних заданий на следующий день. Когда девочки наконец легли в свои кровати, Гермиона снова взглянула на свой планшет.

Экран был тёмным. Она не стала его включать. Она знала: и так хватит. Сегодня был прекрасный день, и всё, что было на сайте, было просто отражением мира: иногда загадочным, иногда смешным, иногда глупым.

Девочки выключили свет. За окном тихо стучал дождь.

Она думала о Роне. О том, как он смотрел на неё под козырьком. О том, как легко было держать его руку. О том, что завтра будет ещё один хороший день.

И почти на самом краю мысли, перед самым сном: «Это и есть та самая первая любовь, которая одна и на всю жизнь, о которой пишут книги и поют серенады?»

Как будто тихий отзвук чужих слов.

Она перевернулась на бок, улыбнулась в темноту и закрыла глаза.

Когда Гермиона открыла глаза, первое мгновение было тихим, словно комната ещё не решила, вернуть ли её обратно в сон или растормошить. Горло саднило от жажды. Она вытянула руку к тумбочке в поисках стакана воды, но пальцы наткнулись только на край планшета, прохладный, как поверхность окна до рассвета.

Гермиона не собиралась его включать. Во всяком случае, не ради чего-то конкретного, только взглянуть на время — короткое, невинное движение. Экран вспыхнул мягким голубым светом, и глаза сначала моргнули в протест, а потом застекленели, пытаясь сфокусироваться.

4:03

Часы смотрели на неё равнодушно, как будто спрашивали: и что теперь? Она хотела просто поставить в очередь маленькое напоминание на утро, чтобы не забыть вернуть книгу Мадам Пинс. Но взгляд сам скользнул по верхним уведомлениям. И какое-то тихое, непрошеное движение внутри остановило её дыхание на долю секунды.

PureSoul был online.

Гермиона задержала палец над экраном, словно могла передумать, но не передумала. Она открыла чат. Писать первой было… неправильно? Нет, слишком сильное слово. Скорее, непривычно. Но зато сейчас было четыре утра, комната дышала ровно, девочки спали, дождь тихо барабанил по крыше. Как будто в такие моменты мир делает вид, что тебя нет, и можно делать любые глупости. Она положила планшет на колени, пригладила большим пальцем трещинку на защитной плёнке и написала:

Arithmancer: Не хочу тебя тревожить в такую рань… но если вдруг ты — Конфетный Воришка, нам нужно серьёзно поговорить.

Секунды тянулись медленно, потом появилась маленькая надпись: печатает… Гермиона почувствовала лёгкое волнение.

📨 PureSoul: Если бы я крал сладости, улики были бы куда изящнее. И я бы точно расставил дъявольские силки для тех, у кого слишком длинный нос, если вдруг кто-то решит за мной проследить.

Это было настолько… нелепо, настолько не в стиле его обычных почти-философских реплик. Она уткнула лоб в колени, чтобы немного успокоить дыхание. Смех разливался внутри теплом, уютно и немного по-детски, будто кто-то распахнул окно в комнату и впустил туда весенний ветер.

Она ответила почти сразу:

Arithmancer: Я надеюсь, ты сейчас не рассказываешь о своём реальном опыте. Потому что звучит… убедительно.

Пауза. Снова «печатает».

📨 PureSoul: Убедительность — это побочный эффект хорошего воображения. А пока моё криминальное прошлое ограничивается тем, что я однажды взял две булочки в столовой, когда позволяли только одну.

Её плечи затряслись от тихого, но совершенно искреннего смеха. Это было прекрасно. Абсолютно глупо. И прекрасно.

Arithmancer: Ты невозможный человек.

Ответ пришёл почти сразу:

📨 PureSoul: Сочту за комплимент.

В глазах начинало рябить, Гермиона смотрела на экран слишком долго. На маленькую зелёную точку рядом с его ником. На их короткую переписку. Она собиралась закрыть чат — пора, нужно спать, утром библиотека, уроки, Рон… Но вместо этого задержала руку.

Arithmancer: Почему ты не спишь по ночам?

Пауза, длиннее прежней. Словно он выбирал слова.

PureSoul: Потому что есть вещи, с которыми легче справиться в это время суток. Одному.

Её дыхание стало тише. Как будто он внезапно заговорил не о воришках и шоколаде, а о чём-то большем. Она почти написала что-то в ответ, что-то разумное, аккуратное, терапевтически правильное. Но стерла.

Arithmancer: Тогда можно я нарушу твоё одиночество?

PureSoul: Ну я ведь тебе ответил.

Внутри Гермионы разлился тёплый кисель. Шум, разговоры, сплетни, дневная жизнь, всё отодвинулось. Осталась только эта маленькая точка света в темноте, и (почему-то) ей не хотелось её отпускать.

Девочки зашевелились на соседних кроватях, кто-то вздохнул во сне. Она выключила экран, но планшет оставила на груди, словно не хотела увеличивать дистанцию. Внутри отзывалось ощущение, похожее на тайну, которую приятно держать при себе.

* * *

Гермиона проснулась чуть позже обычного, не потому, что проспала, а потому что впервые за многие дни позволила себе сон, не разорванный тревогой. Она долго лежала, глядя на ровную линию занавесок, слушая, как в коридоре кто-то проходит босиком, стараясь не шуметь. Свет был мягким, почти сливочным, будто день пытался не разрушать ту хрупкую тишину, которая осталась у неё внутри после ночи.

Планшет лежал рядом, там, где она его оставила, и Гермиона задержала взгляд на его чёрном экране так, будто он мог ответить ей тем же. Но мысли о PureSoul, о его ночной искренности, о мягкой границе между шуткой и чем-то более глубоким, пришлось отложить. Утро требовало действий. Она переоделась, спустилась в гостиную и уже почти дошла до портрета, когда услышала знакомый зов:

— Гермиона! Постой!

Джинни догнала её вприпрыжку, волосы ещё влажные после душа, лицо полное энергии, которой утро у большинства людей не располагает.

— Тебе что-то нужно? — спросила Гермиона, стараясь улыбнуться так, чтобы не выдавать, что она всё ещё не совсем проснулась.

— Да! — Джинни схватила её под локоть. — Срочно. У нас проблема. Или загадка. Или гениальная возможность, смотря как посмотреть.

— Ты пугаешь меня.

— Идём, — загадочно произнесла Джинни.

Они свернули в небольшую каменную нишу за гобеленом с танцующими саламандрами. Там уже стояли Невилл и Дин, один с блокнотом, другой с планшетом в руках, и оба выглядели так, будто не спали всю ночь.

— Это что… собрание? — Гермиона всплеснула руками, но не смогла сдержать улыбки. — Или я что-то пропустила?

— Мы создаём команду, — торжественно объявила Джинни. — Команду расследования Gossip Witch.

Гермиона поморгала.

— Команду… чего?

Невилл поднял руку, как на уроке:

— Мы подумали… ну… после вчерашних перьев и этих странных совпадений… — он покраснел, — что кто-то должен хотя бы попытаться понять, кто стоит за сайтом. Это же… становится опасно.

— И забавно, — подмигнул Дин. — Признай.

Гермиона прикусила губу и посмотрела куда-то в сторону.

— Ну… — она сдалась. — Ладно. Предположим. Вообще, я хотела разобраться во всём сама, но, возможно, вместе это получится гораздо эффективнее. И с чего вы решили начать?

Джинни развернула пергамент, испещрённый разноцветными стрелками.

— Во-первых, мы собрали все данные о частоте постов: когда они появляются, в какие промежутки, есть ли зависимость от уроков и расписания факультетов. Во-вторых — язык. Мы сравниваем орфографию, структуру предложений, любимые обороты. Дин вчера сделал мини-алгоритм…

— Очень мини, — вмешался Дин, — но он уже исключил Слизерин полностью. Ну… кроме одного человека. Но он и так у всех подозреваемый номер один, так что это ничего не меняет.

Гермиона открыла рот, потом закрыла.

— Вы… действительно подошли к этому как к исследованию.

— С тобой иначе нельзя, — фыркнула Джинни.

Невилл поднял другой лист:

— А ещё мы нашли странность: большинство ранних постов появлялись в промежутках между занятиями Когтевранцев. Когда у других факультетов были пары, у них — окно.

Гермиона моргнула.

— Вы подозреваете Рейвенкло?

— Только одну часть, — уточнил Дин. — Тех, кто посещает продвинутое заклинательное семинарское занятие. У них странно много свободных вечеров.

— Это первый ложный след, но весьма логичный! — добавила Джинни так гордо, будто объявила ключ к разгадке древней руны.

Гермиона засмеялась тихо, но тепло. Всегда поражало, как Джинни умудрялась превращать хаос в командную работу, а Невилл — в методичное исследование.

— Хорошо, — сказала Гермиона, чуть поправляя прядь у виска. — Я помогу. Но есть одно условие.

Они повернулись к ней в ожидании.

— Мы не обвиняем никого, пока не получим подтверждение. Никаких выводов на эмоциях. Никаких слухов. Только факты.

Джинни кивнула.

— Иначе неинтересно.

Невилл вздохнул облегчённо.

— Прекрасно. А то я боялся, что мы случайно устроим маленькую гражданскую войну между факультетами.

Дин ухмыльнулся:

— О, не волнуйся. Гражданская война — это вторая часть плана.

Гермиона взяла у них несколько листов, таблицу и блокнот, и чем дальше она всматривалась в их заметки, тем сильнее ощущала… что-то знакомое. Язык постов. Ритм. Слоги. Места, где автор скрывает свою настоящую мысль за игривым тоном. Она почувствовала, как что-то в ней чуть сместилось, будто фокусировка поворачивалась незаметно, но уверенно.

PureSoul пишет иначе. Настолько иначе, что она могла бы узнать его даже в темноте. И уж точно не он — Gossip Witch. Это, странным образом, заставило её выдохнуть чуть спокойнее. Она даже не сразу заметила, как в глубине сознания всплыло короткое, почти невесомое ощущение: она защищает его. Неосознанно.

— Гермиона? — Джинни наклонилась над её плечом. — Ты что-то нашла?

Гермиона подняла голову и улыбнулась слегка лукаво.

— Возможно. Но мне нужно проверить ещё одну деталь. Сегодня вечером.

Она произнесла это так спокойно, будто речь шла о домашнем задании. Но внутри уже начинала тихо складываться новый клубок мыслей. Сегодня ночью PureSoul, скорее всего, снова будет онлайн.

И Гермиона впервые позволила себе признать: она ждёт этого. Конечно, для того, чтобы немного лучше его понять, не более.

* * *

После занятий они снова собрались в маленькой круглой комнате на пятом этаже, которую Джинни назвала «штабом». На самом деле это был старый магический кабинет, где когда-то занималась группа по парящей геометрии, и где теперь пахло пылью, застоявшимися чернилами и чуть-чуть… приключением.

Гермиона разложила бумаги на столе, Дин поставил планшет на подставку, Невилл занялся приготовлением чая, потому что, как он сказал, «любая серьёзная операция требует заварки».

— Начнём вот с этого блока, — сказала Джинни, облокотившись на стол. — Вчера вечером вышел новый пост. Очень едкий. Там были странные фразы. И, кажется, отсылки к древним магическим терминам.

Гермиона подняла взгляд:

— К каким?

— Ну… к рунам второго уровня, — Джинни ковырнула пергамент кончиком пера. — Хотя мне показалось, что часть — вообще из продвинутой арифмантики.

Гермиона нахмурилась.

— Покажи.

Дин увеличил текст на экране. Гермиона наклонилась, провела пальцем по строчке, и её потянуло холодом. У Gossip Witch действительно появился неожиданный словарный оборот: «числовая эхо-погрешность». Это выражение использовалось только в высокоуровневых арифмантических моделях.

Мало кто знал такие термины. И уж точно мало кто — среди учеников.

Джинни покосилась на неё:

— Ты это узнаёшь, да?

— Узнаю, — Гермиона медленно отодвинула планшет. — Но это не доказывает ничего. Термины могли списать из книги или чьей-то речи. Или кто-то решил нарочно усложнить словарь, чтобы сбить с толку.

Невилл поставил кружку ей под руку:

— Ты пытаешься сказать, что автор умён?

— Умён, — Гермиона вздохнула, отпивая чай. — Но… не настолько. Он использует слова, но не понимает их сути. Это видно по тому, как он строит фразы. Он берёт умные термины, которые… звучат, скажем так, эффектно.

— То есть он притворяется умнее, чем есть? — уточнил Дин.

— Да, — кивнула Гермиона. — Это почерк человека, который хочет внимания.

Все трое переглянулись. Джинни опёрлась на стол:

— Рейвенкло?

Гермиона уже собиралась сказать «возможно», но в этот момент на бумаге перед ней лежала таблица Невилла с расписанием факультетов и времён выхода постов. И тут она заметила:

— Подождите, — её палец остановился на столбце. — Вчерашний пост… появился в момент, когда на третьем этаже был переполох в нижних коридорах.

Дин нахмурился:

— Там же было собрание слизеринцев? Они устраивали пробный запуск какого-то своего внутреннего клуба…

— Да, — протянула Гермиона. — И у них был перерыв ровно пятнадцать минут.

— Ты хочешь сказать… — Невилл почти перестал дышать.

Гермиона не ответила.

Она просто взяла один из своих листков, провела взглядом по словесным паттернам… и почувствовала, как что-то внутри неё встаёт на место, но не так, как хотелось бы. Она вспомнила диалог с Драко в библиотеке: его фразы были колкими, но точными; он всегда выбирал слова с тщательностью хирурга; он любил эффектность, но только когда она подчинена смыслу.

Гossip Witch… был подобием этого. Пародией? Отражением? Нет, это было смешно. Слишком просто. Слишком очевидно. И всё же совпадение лежало прямо перед ней, требуя внимания.

— Хорошо, — Гермиона медленно выдохнула. — Это может быть когтевранец, как мы думали. Но… — она чуть сжала пальцы, — совпадение по времени даёт нам ещё одну вероятную точку.

Джинни моргнула:

— Слизерин?

— Не весь, — Гермиона провела пальцем по строке. — Конкретно те, кто был в зелёном крыле около трёх минут до публикации поста.

Дин открыл список, и имена поплыли на экране. Гермиона читала, держа лицо полностью неподвижным.

Имя, которое она предполагала увидеть, выскочило третьим. Draco Malfoy. Комната словно стала тише. Даже саламандры на гобелене выглядели настороженными.

— Я знала, — прошептала Джинни. — Просто знала, что этот белобрысый… ух…

— Мы ничего не знаем, — строго сказала Гермиона, подняв голову чуть резче, чем нужно. — Совпадение — не доказательство.

Но внутри что-то болезненно дёрнулось. Память будто не удержалась и подкинула ей воспоминание: Драко в библиотеке, его резкий взгляд, то, как он обрывал разговоры о сайте, словно это касалось его лично. И ещё — странное ощущение, как будто он всё время замечал любые её реакции на Gossip Witch.

Слишком много совпадений.

Дин покачал головой:

— Драко — кандидат номер один. Он идеально подходит под профиль. Эффектность, тщеславие, умение писать едко.

— И доступ ко всем зонам замка, — добавил Невилл.

Гермиона сложила бумаги. Слишком аккуратно. Слишком контролируемо.

— Мы пока никого не обвиняем, — твёрдо повторила она. — Но… да. Мы должны включить его в короткий список.

— Значит, Малфой, — повторила Джинни, и в её голосе точно было слишком много удовлетворения.

Гермиона подняла голову:

— Начнём с логики, а не эмоций. Давайте по пунктам.

Она взяла перо, прижала его к чистому листу. Рука двигалась уверенно, почти машинально, как будто аналитический режим рассудка был единственным способом не застрять в эмоциях, которые пытаются всплывать где-то глубже.

— Первое: доступ к информации, — она написала это в верхней строке. — Gossip Witch оперирует фактами, которые знает не каждый. Значит, автор либо много наблюдает, либо слышит больше обычного. Слизеринцы… — она немного замедлилась, чтобы подобрать корректный тон, — известны тем, что умеют находить информацию. Малфой — в особенности.

Невилл кивнул:

— Он всегда словно знал, что творится в замке, даже когда не должен был.

— Именно, — Гермиона поставила галочку. — Второе: стиль изложения. Gossip Witch пишет едко, с детскими нотками злорадства, но при этом — достаточно грамотно и чётко. Многие фразы построены так, будто автор наслаждается тем, что пишет. Малфой всегда использовал слова как оружие. Он слишком любит эффектность.

Джинни приподняла бровь:

— Поэтому его и ненавидит половина школы.

— Этого недостаточно, — спокойно заметила Гермиона. — Но… подходит под профиль.

Она перевела взгляд на таблицу Дина.

— Третье: время активности. Почти все посты выходят после отбоя или в странные промежутки между уроками. Малфой часто исчезает из общей массы учеников в эти промежутки. У него свободный доступ в зелёное крыло, где есть стабильный сигнал. И — что важно — он умеет делать вид, что ни при чём.

Дин щёлкнул пальцами:

— Ты хочешь сказать, что он может пользоваться тем, что его все считают подозрительным, и это… маскирует его?

Гермиона слегка пожала плечами:

— Это один из самых очевидных способов прятаться. Слишком явно, чтобы кто-то поверил. Малфой — умён. Он понимает психологию толпы. Он действительно мог использовать собственную репутацию как щит.

Невилл криво усмехнулся:

— «Я слишком мерзкий, чтобы кто-то подумал, что я просто сплетничаю»?

— Именно, — Гермиона отметила новый пункт. — Четвёртое: лексика. Это важно. Gossip Witch иногда использует специфические выражения… но всегда поверхностно. Словно слышал слово, понял его внешнюю иронию, но не смысл. Малфой — из тех, кто выхватывает термины ради того, чтобы они звучали умно. Я не раз слышала, как он употребляет магические законы, которые знает наполовину.

Джинни закатила глаза:

— О да, это у него стиль. Главное — эффект. А если смысл страдает, так даже лучше.

— Вот, — сказала Гермиона. — Это типичное поведение человека, который пишет, чтобы вызвать реакцию, а не чтобы сообщить что-то по-существу.

Дин чуть наклонился вперёд:

— Но подожди. Это же… слишком просто? Малфой, пишущий школьные сплетни? Серьёзно?

Гермиона медленно кивнула:

— Слишком просто — именно поэтому возможно. Никто бы не поверил. Ни один слизеринец не стал бы его подозревать, слишком «несолидно». Когтевранцы подумают, что он не знает достаточно, чтобы поддерживать сложный стиль. Гриффиндорцы скажут, что он слишком занят тем, чтобы быть неприятным. А Хаффлпафф… — она мягко улыбнулась, — подумают, что это всё слишком шумно.

— И в итоге он — идеальный слепой угол? — спросил Невилл.

— Да, — тихо подтвердила она.

Наступила короткая пауза, будто комната набрала воздух. Джинни стукнула кончиком пера по столу:

— Хорошо. Но если это действительно Малфой… зачем ему это? В чём смысл?

Гермиона опустила взгляд на свои заметки.

— У Gossip Witch есть одна функция, о которой мало кто думает, — она провела пальцем по записи «цель». — Он контролирует общественное мнение. Направляет его. Настраивает людей друг против друга. Сеет хаос, подмешивает раздражение, подпитывает эмоции.

— Это всё очень… — Дин нахмурился, — слизеринское.

Гермиона подняла взгляд.

— Это очень стратегично. Если он действительно стоит за этим… это не просто «он скучал». Это способ влиять на школу. Безопасно, из тени, и без риска.

И вот тут Джинни хмыкнула:

— И, конечно, он бы умер, но не признал бы, что его волнует чужое внимание.

Гермиона чуть улыбнулась, но на секунду задумалась. Внутри неё две мысли столкнулись: Малфой способен на такое. И одновременно — что-то в этом не сходится. Но логика требовала продолжать:

— И последнее, — она поставила точку. — Малфой — единственный, кто умеет одновременно быть рядом и казаться отсутствующим. Он может стоять в двух шагах и сделать вид, что не слушает, а потом использовать услышанное.

Дин вскинул руки:

— По-моему, кандидат очевиднее некуда.

Гермиона молча закрыла тетрадь.

— Он — наш вероятный подозреваемый. Но пока не единственный. У нас недостаточно данных. Нам нужно наблюдение.

— «Операция Хорёк»? — предложила Джинни с хищной улыбкой.

Гермиона покосилась на неё:

— НЕТ. Мы назовём это… — она задумалась на миг, — полевым мониторингом. Агрессивных кодовых названий не будет.

Джинни тихо прошептала:

— Операция «очевидно Малфой»…

Джинни всё ещё что-то бормотала про «операцию Хорёк», пока Гермиона разворачивала другой чистый лист.

— Хорошо, — сказала она, успокаивая жестом слишком увлечённую Джинни. — Если мы хотим достичь объективности, нам нужно рассмотреть и другие варианты. Малфой — логичный кандидат, но это не единственный возможный.

Невилл поднял руку, словно на уроке:

— Я бы предложил начать с Рейвенкло, — осторожно сказал он. — Просто… статистически. У них всегда больше людей, которые любят наблюдать, анализировать, подмечать, писать.

Джинни подперла подбородок кулаком:

— Ты имеешь в виду кого-то конкретного?

— М-м… — Невилл поморщился, но продолжил: — Падма Патил. Не то чтобы я уверен… Но она ведёт заметки обо всём, что происходит в школе. Она замечает такие мелочи, которые другие пропускают. И она умная. Очень.

Гермиона кивнула:

— Падма подходит по нескольким параметрам. Она спокойно держится на расстоянии от общей толпы, но знает обо всех всё или почти всё. Пишет аккуратно, структурно. У Gossip Witch, конечно, стиль взъерошенный, но это может быть маска.

— И ещё, — добавил Дин, — у неё фантастическая память. Она помнит, кто что сказал, когда сказал, и какая была погода при этом. Это… пугающе полезно для сайта.

Джинни фыркнула:

— Слишком правильная. У неё нет того… — она помахала рукой, пытаясь поймать слово в воздухе, — огонька хулиганства. Ей бы не было интересно поджигать школу изнутри.

— Никто не говорит, что это хулиганство, — возразила Гермиона, сама не веря, что защищает потенциальную Gossip Witch. — Это может быть попытка… контролировать хаос.

Джинни округлила глаза:

— Гермиона. Она, конечно, умная. Но не скрытый манипулятор с пером и доступом к серверу.

Гермиона не спорила. Она снова записала имя Падмы, поставив рядом вопросительный знак.

— Ладно, — сказала она. — Тогда давайте из Хаффлпаффа. Иногда самые тихие оказываются самыми зоркими.

— О, — Дин поднял палец. — Есть один вариант. Эрни Макмиллан.

Гермиона удивилась:

— Эрни? Он же… очень… прямолинеен.

— Да, — согласился Дин. — Но именно поэтому его никто не подозревает. А он любит внимание. Постоянное. Вежливое — да, но внимание. Он любит быть в центре разговора. И он обожает правила. Включая то, чтобы их… осторожно нарушать.

Джинни прыснула:

— Эрни Макмиллан, тайный властелин школьных сплетен? Он слишком правильный, чтобы такое вести!

— И слишком обидчивый, — добавил Невилл. — У Gossip Witch толстая кожа. Эрни бы уже написал пост «как вы все меня недооцениваете».

Гермиона задумчиво покрутила перо.

— Он системный. Он дисциплинирован. У него хороший словарный запас. Но… — она задумалась, выбирая слова, — у него нет… иронии.

— Да, — подхватила Джинни. — Gossip Witch пишет так, будто слегка пьян от собственной смелости.

Это вызвало всеобщий смешок.

— Хорошо, — Гермиона записала имя Эрни ниже, но поставила две галочки «маловероятно». — Тогда может… кто-то из посетителей музыкальной комнаты? Или… клуба понравившихся заклятий? Нам нужен человек, который одновременно наблюдатель, язва, и при этом достаточно умён, чтобы не обжечься.

— Так, — Дин поднял руку. — Я не говорю, что это он… но… есть один человек из Пуффендуя. Джастин Финч-Флетчли.

— Он? — удивилась Джинни.

— Вечно в центре слухов, — пояснил Дин. — Вечно их пересказывает. И делает это с… драматическим энтузиазмом. Я видел, как он превращает историю о том, что у кого-то лопнула колба, в трагедию мирового масштаба.

Гермиона невольно рассмеялась.

— Да, — сказала она, зачеркивая имя. — Но Gossip Witch пишет умнее, чем он говорит. И куда тоньше.

— Хорошо, — Джинни подалась вперёд. — А когтевранцы? Кроме Падмы?

— Луна? — предложил Невилл мягко.

— Нет, — Гермиона даже не сомневалась. — Луна бы писала… по-другому.

— «Сладости исчезли, потому что их ищут Низкочастотные Крексафоны», — пропела Джинни Луниным тоном.

Все трое засмеялись, даже Гермиона, хотя и чуть тише остальных.

— Да, — кивнула она. — И она бы писала искренне. Gossip Witch не искренний. Он прячется. Он играет.

— То есть остаётся… — Дин постучал пальцем по столу, — кто-то хитрый. Острый ум. Наблюдатель. Немного циник. И любит щекотать нервы школе.

Гермиона вздохнула:

— Да. И пока что… — она посмотрела на свой список, где имена других подозреваемых выглядели бледно, — только один человек подходит по большинству параметров.

Джинни ухмыльнулась:

— Малфой.

Гермиона кивнула, но медленно, с сомнением:

— Малфой. Но… — она постучала пером по столу — что-то в этой картине всё равно не сходится.

Команда насторожилась:

— Что именно? — спросил Невилл.

Гермиона вскинула взгляд:

— Gossip Witch иногда пишет так, будто… ему больно.

Тишина накрыла стол на мгновение. И впервые за разговор Гермиона почувствовала, что эта часть расследования не такая ясная, как кажется.

Когда они разошлись, комната постепенно вернула себе прежний опустошенный облик. Гермиона не сразу встала из-за стола. Пальцы оставались на пергаменте, но взгляд был где-то гораздо дальше, чем список имён и аккуратные галочки.

Работа была проделана тщательно, почти образцово. Все совпадения выстроились в стройную цепочку: время постов, доступ к закрытым зонам, манера писать остро, с удовольствием и лёгкой жестокостью. Да, Малфой подходил под этот портрет почти идеально. Даже слишком идеально, как будто вся логика сама толкала её в нужную сторону. Но внутри что-то тихо сопротивлялось — не ум, он как раз был доволен, — сопротивлялось другое: то чувство, которое редко ошибалось, то едва слышное внутреннее движение, которое подсказывало ей выходы из самых трудных уравнений.

Она провела пальцем по строке с именем «Draco Malfoy», и перо слегка дрогнуло. Эта кандидатура была правильной… по всем внешним параметрам. И всё же неправильной по всем внутренним.

Gossip Witch писал с бравадой, иногда слишком уверенно, слишком ехидно. Но между строк, в редкие моменты, когда тон становился чуть тише, будто бы осторожнее, появлялось нечто… совсем иное. Призрачная ранимость? Честность, которую человек сам бы предпочёл скрыть? Едва уловимая трещина под блестящей, нарочито гладкой поверхностью.

Малфой не писал бы так. Он не позволял никому — ни ровесникам, ни учителям — увидеть хотя бы намёк на слабость. Он бы скорей разжёг костёр вокруг себя, чем оставил надлом в словах.

И всё же, на какой-то миг, Гермионе мелькнула мысль: а вдруг он не такой, каким пытается казаться? А вдруг… внутри есть что-то другое?

Мысль вспыхнула, и так же быстро угасла. Нет. Это было бы уже слишком далеко от реальности. Малфой — это Малфой. Как бы ни хотелось верить в возможность иной глубины, она знала: её работа — не фантазировать, а анализировать.

Гермиона прикрыла глаза на секунду, позволяя мысли раствориться. Логика говорила одно. Интуиция — тихая, упрямая, не понятная другим — говорила что-то другое.

Голос Гриндельвальда из учебника по теории магии всплыл сам собой: «Индивид выражает себя в том, как он ломается».

Мерлин… если Gossip Witch и правда ломается, то это точно не Малфой.

Она медленно убрала бумаги в папку, навела на столе порядок, словно пытаясь упорядочить пространство так же, как пыталась упорядочить собственное расследование. Затем поднялась, чуть задержавшись у двери, будто проверяла, не забыла ли чего-то важного. Но забыть было нечего. Всё самое важное она несла с собой.

Она вышла из «штаба», оглядываясь на стол, который успели обозначить картой возможных мотивов и стрелками. И вдруг, без всякой причины, почувствовала лёгкое, очень лёгкое движение мысли:

настоящий автор будет совсем не таким, как ожидают. И не таким, как он пытается казаться.

Она ещё не знала, куда приведёт это ощущение, но оно уже сидело внутри, как семя, которому хватит одной ночи, чтобы пустить корни.

Кто-то проливал жидкий мёд на края занавесок. Шучу, это было утреннее солнце.

Свет был мягким, но он светил будто бы без особой охоты, солнечный диск ещё не проснулся до конца и настоящего тепла давать не собирался. Осень в Хогвартсе всегда наступала внезапно: ещё вчера ты ходил без мантии и думал, что так будет вечно, а сегодня холодный воздух успевает залезть под воротник прежде, чем ты успеваешь зашнуровать ботинки.

Гермиона поморщилась от тонкого, почти неуловимого ощущения свежести, которое пробирало через ткань одеяла и заставляло медленно, но сознательно вернуться в реальность. Она открыла глаза и несколько секунд просто смотрела в потолок, тот самый, который она знала так давно, что могла бы перечислить по памяти все трещинки.

В груди ещё оставалось то мягкое, светлое послевкусие ночи. Не воспоминание, скорее ощущение, будто кто-то провёл ладонью по её изгибу руки и оставил там тонкий след, который не хотелось стирать. Она перевернулась на бок, натянула одеяло повыше, словно пытаясь удержать эту хрупкую теплоту внутри себя чуть дольше.

Но было утро. А утро требовало действий.

Она села, потянулась, отчаянно зябко втянула плечи. Рядом на столике лежал аккуратно сложенный список дел, она составляла его вчера поздно вечером, после штаба, когда пыталась отвлечься от мыслей.

Логика, расписания, структура, её спасительный контур. «Тренировка Рона и Гарри — 10:00. Встреча с Джинни — после завтрака. Проверить новые данные о постах Gossip Witch. Вернуть книгу Мадам Пинс».

Всё просто. Предсказуемо. Она быстро привела себя в порядок и спустилась в гостиную. На лестнице было прохладно, так что шаги сами собой стали быстрее. Внизу уже сидели несколько первокурсников, собираясь на уроки: кто-то зевал в учебник, кто-то спорил, какой урок хуже — Зельеварение или История магии.

Гермиона улыбнулась им краем губ и прошла к портрету. Когда она вышла в коридор, осенняя атмосфера обрушилась на неё сразу, всем своим арсеналом: запахом мокрого камня, прелой листвы, далёким эхом ветра, который гулял где-то у башен.

Хогвартс осенью был особенным: громоздкий, золотой, чуть грустный. Зато в Большом зале было тепло. Гарри уже сидел за столом, уплетая тосты с такой скоростью, будто боялся опоздать даже на завтраке. Рон выглядел одновременно сонным и напряжённым (редкий, но узнаваемый набор эмоций перед квиддичной тренировкой).

— Доброе утро, — сказала Гермиона, усаживаясь напротив.

— Утро, — пробормотал Рон, нервно постукивая пальцами по краю тарелки.

— Он волнуется, — сообщил Гарри с полным ртом.

— Тебе легко говорить! — фыркнул Рон. — Ты ловец! Тебя никто не пытается сбить с метлы каждые две минуты!

Гермиона нежно улыбнулась Рону. И всё же… внутри сердце сжималось, будто осенний ветер пробирал до самого нутра, а оно пыталось отчаянно спрятаться.

После завтрака все разбежались по делам, в частности, Гарри и Рон ушли собираться на тренировку. Рон нервно поправлял перчатки, будто от плотности посадки зависела судьба мира, а Гарри уверял его, что «никто сегодня ничего не сломает, обещаю». Джинни же, едва дождавшись, пока братья исчезнут в коридоре, потянула Гермиону за рукав.

— Это идеальная погода, — объявила она с видом, словно сама её заказала. — Пойдём гулять, пока мальчики там машут метлами и изображают героев.

Гермиона не возражала, погода действительно была чудесной. Они вышли во внутренний двор, и воздух встретил их свежим порывом, пахнущим мокрыми листьями и дымом из дальних каминов. Солнечные лучи просачивались сквозь высокие арки, создавая длинные лучи пыли, будто кто-то рассыпал в воздухе светящийся песок.

Джинни шла чуть впереди, как всегда уверенная, слегка порывистая, будто ветер был ей союзником.

— Ты сегодня какая-то… — она обернулась, прищурившись, — мягкая. Утро хорошее?

Гермиона подняла брови.

— Что значит мягкая?

— Ну ты обычно ходишь как маленькая армия: собранная, вооружённая, знающая стратегию. А сейчас будто у тебя в голове музыка играет.

Гермиона почувствовала тепло ушей. Музыка… нет. Просто… ночь была странно забавной.

— Просто хорошо выспалась, — сказала она дипломатично.

— Во-о-от, — протянула Джинни. — Ложь номер один.

Гермиона фыркнула.

— Я ничего не скрываю.

— Да, конечно. — Джинни ткнула её локтем. — Ты скрываешь всё, что у тебя внутри. Это твоё хобби. Возможно, твоё призвание.

Гермиона покачала головой, улыбаясь, она бы никогда не призналась вслух, но умение Джинни пробивать любую защиту казалось почти… магическим.

Они свернули на дорожку вдоль теплиц. Там воздух был чуть теплее, а земля под ногами хлюпала влажными листьями. Из окна теплицы виднелся Профессор Спраут, разговаривающая с кустом, который подозрительно вибрировал.

— Грядёт хаос, — философски сказала Джинни, оглядывая сад. Ветер поднимал листья, кружа их в золотых спиралях. — Хогвартс осенью всегда сходит с ума. Даже растения нервничают.

— Ты сейчас о растениях или о студентах? — спросила Гермиона, подтягивая шарф.

— О Gossip Witch, конечно, — Джинни невинно захлопала ресницами. — Ты ведь тоже всё это анализируешь. Клянусь, я же видела, как у тебя глаза зажглись, когда появилась новая загадка.

— Я не зажглась. Я просто… проверяю факты.

— Проверяешь по ночам? — Джинни приподняла бровь. — В четыре утра?

Гермиона чуть споткнулась и резко повернулась к ней:

— Почему ты думаешь, что я была в сети в четыре утра?

— Потому что я занималась допоздна, — спокойно ответила Джинни. — И видела, как ты появилась онлайн. Раз — и зелёная точка.

Гермиона приоткрыла рот, потом закрыла, перебирая возможные объяснения:

— Возможно… планшет сам обновился. Или...

— Или ты общалась с кем-то, — мягко, но безжалостно закончила Джинни.

Гермиона выпрямилась:

— Возможно. Но это ничего не значит.

Джинни расплылась в широкой, опасно понимающей улыбке.

— Гермиона.

Она наклонилась ближе, будто собиралась сообщить страшную тайну.

— Это хорошо.

— Что хорошо? — слишком быстро спросила Гермиона.

— Что ты кому-то пишешь. Что кто-то, кроме нас, вызывает у тебя такие… — она обвела пальцем вокруг её лица, — эффекты.

— У меня нет никаких «эффектов».

Ответ прозвучал резко и слишком оборонительно. Гермиона звучала раздраженной, и, по факту, такой и была. Джинни понизила голос:

— Всё в порядке. Я не прошу подробностей и не собираюсь лезть. Просто… вижу. И хочу сказать одну вещь.

Гермиона подняла взгляд.

— У тебя есть мы, — продолжила Джинни. — Но не все важные разговоры в жизни должны быть с Гарри и Роном. Они тебя обожают, но ты не их ходячая система логических решений. Тебе можно… расширять кругозор. И позволять себе других людей.

Гермиона молчала. Ветер шуршал в кронах, листья мягко касались её ботинок. В груди будто стало немного легче и одновременно тревожнее.

— Джинни… — сказала она тихо, но та лишь подняла руку, останавливая.

— Я не лезу, — повторила она. — Просто наблюдаю.

Они снова пошли дальше. Ветер поднимал листья, закручивал их спиралями у их ног. Гермиона вдыхала запах земли, травы, прохладного воздуха и поняла, что в этой прогулке есть что-то успокаивающее, как будто осень сама возвращала ей способность ясно думать.

— Знаешь… — начала она осторожно, — иногда кажется, что Gossip Witch знает слишком много.

— И слишком метко пишет, — кивнула Джинни. — Словно видит людей насквозь.

Гермиона украдкой взглянула на неё.

— А ты… ты бы хотела узнать, кто это?

Джинни рассмеялась.

— Я? Конечно! Мне любопытно по природе. Но ты хочешь узнать по другой причине.

— По какой? — тихо спросила Гермиона.

— Ты боишься, что он напишет что-то… неправильное. Или опасное. Или заденет тех, кто тебе дорог.

Гермиона отодвинула прядь волос от лица. Да. Именно так. Только в этом она себе и признавалась.

— И, — продолжила Джинни уже мягче, — ты боишься, что кто-то очень умный может использовать этот сайт… для чего-то большего, чем сплетни.

Гермиона замедлила шаг.

— Это возможно, — сказала она честно. — Некоторые посты слишком продуманы. Не просто шутки. Они… направляют эмоции.

Джинни кивнула:

— И ты хочешь это остановить.

— Да, — выдохнула Гермиона. — Хочу.

Они остановились у перил над озером. Осенний свет играл на поверхности воды, отражая медные кроны деревьев. Ветер тронул их волосы, словно приглашая сказать ещё что-то важное или просто настоящее. Гермиона уткнулась взглядом в воду.

— Но чем больше я анализирую… тем меньше понимаю. Как будто все следы ведут к тем, к кому вести не должны.

— Добро пожаловать в жизнь, — сказала Джинни с улыбкой. — Логика это тонкая вещь, но люди нелогичны. Это делает расследования… интереснее.

Гермиона кивнула, немного задумчиво, и немного больше устало. Они молча смотрели на озеро, пока издали не донёсся гул стадиона (видимо, Гарри с Роном начали тренировку).

— Пойдём смотреть? — спросила Джинни.

— Пойдём.

Стадион Хогвартса шумел ещё до того, как они подошли. Осенний ветер разгонял облака, и ветер гнал по трибунам одинокие листья, словно маленьких разведчиков. Гриффиндорская команда уже собиралась в центре поля: метлы под мышками, шарфы на шее, и общая атмосфера боевого настроя, которое всегда появлялось перед важными матчами.

— У Рона сегодня дрожат руки, — заметила Джинни, прищурившись. — Это или из-за холода, или потому что он вчера слишком много думал.

Гермиона скрестила руки на груди.

— Ты уверена, что хочешь смотреть? Ведь можешь пойти и потренироваться с командой…

— Могу, — легко согласилась Джинни, — но лучше составлю тебе компанию. Ты сегодня нуждаешься в прогулке, а не в стратегиях. Плюс я хочу посмотреть, как мой брат не попадает по мячам.

Гермиона покачала головой, улыбаясь уголками губ. Они поднялись по деревянным ступенькам на трибуну. Доски тихо скрипели под ногами, воздух пах влажным деревом и осенней травой, сочетание, которое Гермиона почему-то всегда связывала с надеждой. Может, потому что каждая тренировка казалась ей обещанием: всё будет хорошо, если просто смотреть вниз и понимать, что жизнь всё ещё движется.

Внизу Гарри и Рон уже обменивались короткими репликами:

— Ты уверен, что нормально себя чувствуешь? — спросил Гарри, поправляя очки.

— Да! — пятясь, как человек, который пытается убежать от собственного волнения. — Ну… возможно. Наверное. Может быть.

— Прекрасно, — пробормотала Джинни. — Невероятно уверяющее «да».

Гарри вскарабкался на метлу, взлетел и сделал круг над полем. Рон глубоко вдохнул, проглотил, кажется, собственную тревогу и поднялся вслед. Гермиона присела на скамью, поджав ноги. Отсюда всё выглядело немного мягче, чем в реальности, будто сама высота трибун сглаживала острые эмоции.

— Он нервничает? — тихо спросила она.

Джинни присела рядом.

— Он всегда нервничает, — пожала она плечами. — Но это… хороший нервяк. Такой, который делает его лучше. Когда всё слишком спокойно, он наоборот — хуже играет.

— И всё равно… — Гермиона поджала губы. — Он часто слишком сильно переживает.

— Это наша болезнь, — хмыкнула Джинни. — Весь Уизли-вирус состоит из: «я должен доказать, что чего-то стою».

Гермиона опустила взгляд. Да… это она знала. Иногда даже слишком хорошо. На поле Гарри подавал мяч, он всегда тренировал Рона мягче, чем других, потому что знал: грубость Рона не подстегнёт, а сломает. Рон поймал первый мяч уверенно. Второй — с заметной паузой. Третий… вырвался из его рук и пролетел в нескольких дюймах от кольца.

— А-а-ай, — Джинни зажмурилась. — Ну… почти.

Гермиона не вздрогнула. Она видела, как Рон резко напряг плечи, но не стала кричать ему какие-то советы. Он ненавидел, когда она вмешивалась в процессе. Его собственный путь к уверенности не терпел объяснений. И она это уважала.

— Он справится, — тихо сказала Гермиона, и Джинни удивлённо посмотрела на неё.

— Ты сейчас очень… спокойная.

— Я знаю Рона, — просто ответила Гермиона. — Его иногда нужно просто… отпустить.

На поле Гарри что-то выкрикнул (похоже, шутку), и Рон улыбнулся. Ещё несколько подач, и он уже ловил мячи ровнее, привычнее. Он даже рискнул: отбил один, наклонившись назад, и, когда поймал, вскинул кулак вверх. Гермиона улыбнулась, чувствуя, как в груди расширяется тёплое, чуть щемящее чувство.

— Он любит это, — сказала она. — Всё это... Полёт. Ответственность. Команду.

Джинни кивнула, прикусывая губу:

— И иногда ему нужно, чтобы кто-то верил в него, даже когда он сам не верит.

Гермиона бросила на неё взгляд. Джинни добавила мягко:

— Ты такой человек для него.

Гермиона отвела глаза, смутившись. Ветер ударил в волосы, приносил запахи изморози и мокрой травы. Она обняла себя чуть крепче.

— Это ведь… не просто из-за меня, — тихо возразила она.

— Конечно, не просто. Но ты — часть его «быть лучше». Он так смотрит на тебя, Гермиона… — Джинни фыркнула. — Иногда мне хочется, чтобы Гарри всегда так смотрел на меня.

Гермиона покраснела.

— Та ну тебя.

— Как скажешь, — хитро протянула Джинни.

Гермиона ещё немного смотрела на поле. На Рона, который врезался взглядом в мяч, будто тот был врагом. На Гарри, который терпеливо обводил круги, подстраиваясь под ритм друга. На их ребячество, которое было родным.

Она вдруг поняла, что в этом есть свой баланс:

она — логика и камень,

они — огонь, ветер и хаос,

и вместе они почему-то работали, как слаженный механизм.

Внизу Гарри наконец спустился. Рон последовал за ним, чуть не спрыгнув с метлы, не дождавшись остановки. Он приземлился, смахнул волосы со лба и сразу же посмотрел в сторону трибуны. И когда увидел Гермиону (не Джинни, именно Гермиону), его лицо расплылось в той такой узнаваемой, почти мальчишеской улыбке, а уши моментально покраснели. Гермиона подняла руку в лёгком приветствии.

— Он старается выглядеть естественно, — заметила Джинни. — Получается так себе.

— Джинни, — Гермиона нахмурилась, но улыбка всё равно прорезалась.

— Я просто наблюдаю, — невинно сказала та.

Команда заканчивала тренировку. Ветер стал холоднее, небо — гуще. Доски под ногами тихо стонали при каждом шаге. Гермиона поднялась, поправила мантию и посмотрела вниз, на поле, где Рон снова рассказывал Гарри что-то слишком громко, явно пытаясь отвлечься от того, что кто-то его наблюдает.

Джинни зевнула:

— Пойдём? На нас сейчас нападёт холод, и я не в настроении замерзать.

— Да, — кивнула Гермиона. — Пойдём.

Они шли вдоль стадиона, и Гермиона поймала себя на странном ощущении: она любит наблюдать за Роном вот так, со стороны. Любит видеть, как он справляется, как растёт, как идёт вперёд, даже если сам не верит, что может. Это чувство было… тёплым и полным надежды. Знакомым. Но при этом… очень спокойным, слишком спокойным. Она отмахнулась от этой мысли. Или попыталась.

* * *

Вечер стекал по стенам Хогвартса золотыми ручьями света. Факелы уже разожгли, но сумерки всё еще держались за витражи, как будто не хотели отпускать дневное тепло. Гермиона шла к башне размеренным шагом: не медленно, но и не так быстро, как обычно. В её походке было что-то от человека, который думает не о том, куда идёт, а о том, что будет.

После тренировки они с Джинни разделились: Джинни пошла на ужин с командой, а Гермиона решила сперва зайти в библиотеку. Там было тихо, как всегда вечером. Запах пергамента и сухой пыли обволакивал, создавая странное, почти монастырское спокойствие. Она сдала книги, которые закончила утром, взяла новую по предмету МакГонагалл, и задержалась ещё на несколько минут перед полкой с магической философией. Не потому что ей что-то было нужно, а потому что не хотелось уходить.

На улице уже темнело, когда она поднялась в гостиную Гриффиндора. Там было светло, шумно, живо: первокурсники растерянно искали учебники, кто-то спорил о трансфигурации, двое четверокурсников играли в шахматы с чрезмерным драматизмом. Рон сидел у камина. Гарри рядом, чуть наклонившись вперёд, что-то рассказывал, размахивая рукой. Рон слушал, но взгляд его время от времени соскальзывал на дверь, будто он проверял, вернулась ли она.

Гермиона остановилась на секунду. Совсем на секунду.

— Гермиона! — Рон подпрыгнул так, будто она исчезала минимум на две недели. — Ты… эээ… ты как?

— Хорошо, — ответила она, чувствуя, как внутри вспыхивает то самое знакомое тепло. — Вы закончили тренировку успешно?

Рон засиял.

— Да! Гарри сказал, что я сегодня был лучше, чем вчера. В два раза лучше. Нет, в три. Даже мяч поймал, который обычно пролетает мимо. Видела?

— Видела, — тихо сказала она, и Рон будто стал выше на пару сантиметров.

Гарри ухмыльнулся:

— Он, конечно, делает вид, что это всё техника… Но я думаю, он старался, потому что знал, что ты смотришь.

— Гарри! — простонал Рон.

Гермиона покраснела, но не так сильно, как Рон. Она знала: Гарри поддразнивает, но по-доброму. И Рон… Рон действительно старался. Она это видела.

Девушка присела рядом. Джинни пришла через пару минут, шутя и размахивая ложкой, будто она волшебная палочка. В их круге снова было тепло, шумно и как всегда тесно. Рон пересказывал тренировку, размахивая руками, Гарри поправлял, Джинни выкрикивала комментарии, которые были на половину правдой, на половину стёбом. Гермиона слушала и улыбалась, но где-то глубже, в тёплой впадине груди, жила тихая, почти неслышимая нота, будто чего-то не хватает для полноты картины.

Не думай об этом, одернула она себя. У тебя есть всё, что нужно. Но маленькая мысль, которую она оттолкнула, вернулась снова, уже чуть более дерзко: Разве «нужно» — это то же самое, что «хочется»?

Она заставила себя переключиться.

— Я… пойду немного поработаю, — сказала Гермиона, когда вечер стал гуще, а разговор — громче и веселее.

— Уже? — удивился Рон. — Мы же только начали обсуждать, как я чуть не забил три раза подряд…

Гарри рассмеялся:

— Он говорит о мяче, если что.

Гермиона улыбнулась, но уже поднялась.

— Мне нужно дописать эссе по трансфигурации. Я вернусь позже.

— Я… эээ… если хочешь, могу помочь? — предложил Рон, явно не уверенный, что именно предлагает.

— Я справлюсь, — мягко ответила она.

В спальне было тихо. Девочки ещё не вернулись: Лаванда где-то околачивалась с подружками, Парвати — на астрономическом кружке. Гермиона скинула мантию, аккуратно развесила её на спинку стула, села на кровать, поджав ноги. Она не сразу достала перо и чернила. Сначала просто смотрела в окно.

Дождь не шёл, но небо было тёмным и плотным. Поднялся ветер. Ветки дерева у стены царапали камень, едва слышно, но ритмично, словно сама ночь тихонько постукивала в окно.

Она думала о дне:

о смехе,

о тепле,

о спокойствии,

о том, как Рон светился, когда она улыбалась ему с трибуны.

Это было… так приятно. Но когда она закрыла глаза, первой всплыла не эта картина. Почему-то не эта.

А маленькая зелёная точка. Он online. Воспоминание о ночи всплывало странно мягко. Не резкостью, не волнением, а тоже уютом. Его шутка о булочках. Его сарказм.

Его фраза — «Ну я ведь тебе ответил». Его… тон? Можно ли так назвать обычные буквы на экране.

Гермиона сжала пальцами угол подушки, нахмурилась.

Нет. Не сейчас. Не надо.

Она открыла блокнот, постаралась записать пару строк про преобразование пирамидальных объектов в линейные структуры. Перо скребло по пергаменту, но мысли… оставались в другом измерении.

— Почему он пишет так, словно… — она тихонько сказала вслух и тут же умолкла.

Слово, которое хотело вырваться, утонуло в груди. Словно понимает её? Словно… доверяет? Нет. Глупости.

Она встряхнула головой, вернулась к письму. Освещение факела ползло по комнате жёсткими тенями. Но где-то глубоко под рёбрами что-то продолжало покалывать, лёгкий электрический нерв.

Не из-за содержания слов.

Не из-за загадки.

И уж точно не из-за романтики.

Гермиона отложила перо, прижала ладонь ко лбу.

— Мерлин, — прошептала она. — Это просто переписка. Просто слова. Просто… любопытство.

Ей хотелось в это верить. Ей нужно было в это верить. Она откинулась на спину, глядя в потолок. Всё внутри неё было упорядочено, логично и структурно, и в то же время было что-то невидимое, что только формировалось, как еле заметная тень на стене.

* * *

Гермиона лежала в кровати на боку, уткнувшись носом в прохладную подушку. Соседки давно спали. Лаванда посапывала ровно, Парвати время от времени ворочалась, кто-то из них также тихонько покряхтывал во сне. Гермиона старалась не двигаться. Не думать. Не чувствовать. Но сон не шёл.

Планшет лежал рядом. Она перевела взгляд на чёрный экран, будто он сам тянул её внимание.

3:31, черт возьми.

Привычным жестом она открыла чат, и (о боги, кто бы мог подумать), PureSoul — online.

Гермиона замерла. Она почти почувствовала, как сердце ударило быстрее. Она не собиралась ему писать. Нет, правда... честное слово. Но прежде чем она успела решить, что делать, экран дрогнул.

📩 PureSoul: Снова ты?

Она выдохнула. Наверное, слишком тихо, чтобы кто-то услышал, но достаточно, чтобы самой признаться: она ждала этого.

Arithmancer: Я могла бы задать тебе тот же вопрос.

📩 PureSoul: Осень делает бессонницу еще хуже.

Arithmancer: По-моему, осень делает всё красивее. Сегодня был удивительный день.

📩 PureSoul: Рад за тебя. Хотя я сам уже давно перестал видеть что-либо удивительное.

Гермиона нахмурилась, подбирая слова.

Arithmancer: Это грустное признание.

📩 PureSoul: Грустное — нет. Просто… еще один "интересный" факт обо мне. Ведь ты тут за этим?

Она чуть поёжилась под одеялом и решила проигнорировать вопрос.

Arithmancer: Если бы люди чаще замечали красоту, в мире было бы больше добра.

📩 PureSoul: Добро это переоценённая концепция.

Гермиона приподняла бровь.

Arithmancer: Звучит так, будто ты говоришь о чем-то конкретном.

Или о себе? Долгая пауза. Очень долгая.

📩 PureSoul: Иногда люди совершают зло ради правильных причин.

Arithmancer: Это наблюдение? Или оправдание?

📩 PureSoul: Скорее опыт. Не мой. Просто думаю об этом слишком часто.

Arithmancer: Ты говоришь так, будто хорошо понимаешь людей. Изучал психологию?

На экране вспыхнуло: печатает…

📩 PureSoul: Не больше других. Просто… вижу слабые места. У всех есть, и, конечно же, даже у тебя.

Гермиона резко распрямилась, будто фраза прошла по позвоночнику.

Arithmancer: Какие, по-твоему, слабые места у меня?

📩 PureSoul: Ты будто бы слишком хочешь верить в лучшее в людях. Это наивно. И опасно.

Arithmancer: А ты? Во что ты веришь?

Молчание. Пять секунд. Десять.

Полминуты. Она уже пожалела, что спросила.

📩 PureSoul: В то, что иногда далекий незнакомец может оказаться ближе, чем толпа людей рядом.

Она не дышала несколько секунд. Мир сузился до крошечного экрана. Как будто они оба в этот момент смотрели из разных окон на одну и ту же ночь. Она не знала, что ответить. И он тоже ничего не писал.

Через пару минут она всё же набрала:

Arithmancer: Спасибо, что написал... первым.

📩 PureSoul: Ты бы всё равно не уснула.

Планшет медленно погас в её руках, но слова ещё долго сияли где-то внутри.