Дигидрогена монооксид (гет)

В новом убежище Сакура совершенно не ориентировалась, но кухню нашла сразу — аромат свежеприготовленной еды помог не заблудиться и с первой попытки зайти в нужное помещение.

Большая, но почти пустая кухня встретила Сакуру запахом тушёных овощей с мясом. За широким деревянным столом расслабленно полусидела-полулежала Таюя. Не открывая глаз, в руках она вертела столовый ножик, точно прикидывая, как его лучше бросать. Вид у неё был довольно умиротворённый — ни следа привычной злобы. У очага возился Кидомару — шесть рук быстро и умело что-то перемешивали, нарезали, ворочали. Он был так увлечён готовкой, что не заметил Сакуру. А та замешкалась: нарушать идиллию, царящую на кухне, не хотелось.

Нож с глухим стуком ударился о стену рядом с Сакурой и упал на пол — своеобразное приветствие Таюи.

— Заходи, раз пришла, — не размыкая век, лениво бросила Таюя.

Кидомару вздрогнул, чуть было не перевернув чан с едой на себя. Его спасла только врождённая ловкость шести рук. Сакура вспомнила их вчерашнюю встречу, его странные взгляды и гримасы. Куда всё делось теперь? Перед ней стоял слегка смуглый подросток, её ровесник или около того. Неужели вчера она настолько устала, что ей померещилось в нём то, чего на самом деле не было?

— Завтракать будешь? — с неожиданным дружелюбием спросил он.

Сакура растерялась ещё больше. В устах Кидомару вопрос прозвучал неестественно. Такая доброта не могла не быть наигранной, значит, им от неё что-то надо. Она могла знать что-то, что было нужно им?

— Не откажусь, — как бы то ни было, едва ли её хотели отравить.

Кидомару оказался превосходным поваром — Сакура и сама любила готовить, так что могла по достоинству оценить его способности. В убежище нельзя было позволить себе большого разнообразия в еде, но даже простая пища в его исполнении была особенно вкусной. Сакура, последние недели питавшаяся в дороге не пойми чем, против воли расслабилась, когда перед ней оказалось сразу несколько блюд с закусками. Да и сами Кидомару с Таюей спокойно присоединились к трапезе. Никакого подвоха пока не наблюдалось.

Ели молча. Требовать от членов четвёрки Звука вежливости и элементарного «Приятного аппетита» Сакура не смела — то, что они вели себя приветливо, уже было удивительно. Она была уверена, что сейчас на неё накинутся с расспросами — иначе зачем её позвали, но затевать разговор те не спешили.

— Спасибо, очень вкусно, — вежливо поблагодарила Сакура, когда они почти опустошили все тарелки.

— У паучка талант, — согласилась Таюя без тени иронии. — Он до встречи с Орочимару во дворце самого феодала поварёнком был, прикинь?

— Захлопнись, — беззлобно огрызнулся Кидомару. Шесть рук моментально собрали со стола пустые тарелки — такую хватку действительно можно было приобрести только с опытом. — Или тебе напомнить о том, как ты сюда попала, циркачка?

— Чтоб ты сдох, — тепло пожелала Таюя.

Они были похожи на пару супругов, знавших друг друга не один десяток лет и понимавших друг друга с полуслова. Дело было в схожести их характеров или лишь в том, что они так много времени провели вместе? В последнем случае Сакуре стоило опасаться стать копией на Кабуто.

— Вы не знаете, как там Сакон? — решила перейти в наступление Сакура. Если они не хотят начинать разговор о своём товарище, то она готова была сделать это за них.

Кидомару печально вздохнул, а вот поведение Таюи насторожило Сакуру. Она не шевельнулась, даже вилка в её руках замерла. Неужели она настолько переживала за товарища?

— Четырёхглазый заходил за полчаса до тебя — передавал, что живой, но в сознание ещё долго приходить будет, — сказал Кидомару с жалостью. — Это ведь ты за Кимимаро присматривала, пока он был при смерти?

Вот оно что. Сакура достаточно здраво смотрела на мир, чтобы понимать, что для Орочимару она — самая бесполезная из всех в убежище. Если она справилась за тем, чтобы приглядеть за Кимимаро, вполне вероятно, что и выхаживать Сакона поручат ей.

— Да, я была с Кимимаро, — про себя Сакура отметила, что ни один из четвёрки Звука так и не зашёл ни разу навестить бывшего лидера. Сакон был им дороже? — Но Орочимару пока ничего не говорил мне о Саконе.

— Может, и не скажет, — буркнула Таюя, глядя в стол. — Сакон — охренеть какой ценный экземпляр теперь. К нему даже нас не пускают.

В её голосе слышалась обида. Четвёрка Звука была элитным отрядом, а в итоге их не подпускали к мало-мальски важным исследованиям. И зачем им нужно было к Сакону? Сложно было представить, что они настолько переживали за него, как хотели показать. Об Уконе они вообще ни слова не сказали, хотя тот умер только вчера.

Сакура не успела прийти к выводу и задать какие-либо вопросы, потому что на кухню вошёл Саске. Таюя тотчас выпрямилась, сверля его самым колючим из всех своих взглядов, а Кидомару сделал шаг назад — то ли из страха и почтения, то ли просто потому, что на маленькой кухне четырём людям было тесновато. Саске проигнорировал их обоих и, остановившись в проходе, процедил:

— Пойдём, Сакура. Тебе нечего делать с этими отбросами.

Как быстро изменилось его отношение к четвёрке Звука! Сакура помнила, как те провожали их от Конохи, тогда они держались практически на равных. Да, Саске был значительно ценнее для Орочимару, зато четвёрка умела пробуждать второй уровень проклятой печати и вообще была в разы опытнее. Тренировки Орочимару оказались настолько действенны, что Саске за какой-то месяц превзошёл Таюю и Кидомару, поэтому и перестал считаться с ними? Так или иначе, настало время им с Саске поговорить по душам — и Сакура больше не собиралась это откладывать. Четвёрка Звука, Сакон с Уконом, эксперименты Орочимару и Кабуто — всё это мгновенно покинуло её голову.

— Напыщенный индюк, — прошипела им вслед Таюя. Дальше последовало что-то куда менее цензурное, но Саске сделал вид, что ничего не слышал. Возвращаться и вбивать в Таюю правила хорошего тона было ниже его достоинства.

Саске шёл так быстро, что Сакура едва поспевала за ним. Она думала, что Саске заведёт её в одну из комнаток-спален, но похоже, он успел изучить коридоры убежища, потому что уверенно вышел из жилых залов и направился прочь. Пролёт по лестнице вверх, коридор и снова вверх, а затем — в маленький закуток, который Сакура бы и не заметила, проходя мимо. Она понимала, что даже вернуться обратно ей будет весьма сложно, но и не собиралась запоминать путь — ей было о чём подумать и без этого. Саске хотел узнать о том, как прошла миссия? Или хотел поделиться чем-то важным, особенным? Как бы то ни было, он сам нуждался в разговоре с ней — это не могло не радовать.

Наконец, они остановились у неприметной ветхой двери, за которой располагался чулан. Вопреки ожиданиям, она отворилась беззвучно, не издав и скрипа — петли были смазаны. Значит, её часто используют? Внутри — ничего. Пустое помещение метр на два. Единственной примечательной деталью был тускло светящийся мох на потолке — единственный источник света.

— Что это за место? — почему-то шёпотом спросила Сакура.

— Переговорная. Я проследил за четвёркой Звука, они любят ходить сюда посплетничать. Никто не сможет услышать наш разговор. Не знаю почему, но даже дзюцу здесь не действуют.

Орочимару везде установил камеры, а Кабуто мог подкинуть жучков — неудивительно, что четвёрка Звука озаботилась секретностью. Но за счёт чего существовало это место? Никаких печатей на стенах Сакура не видела, хотя их могли и скрыть. Она внимательно вгляделась в чёрные стены. Дело определённо было в них. Из чего они были сделаны? Даже в слабом свете они всё равно слегка блестели. Неудивительно, что комната была такой маленькой — даже для её размеров найти столько минерала было нелегко.

— Это морион, — озвучила свою догадку Сакура. — Чёрный кварц. Обычный накапливает чакру, а этот поглощает.

С восторгом она отметила на лице Саске удивление. Видимо, до её слов он даже не задумывался о том, почему переговорная так устроена, да и едва ли его это волновало. Она была полезна, а разбираться, почему и как было уделом учёных, а не шиноби.

— Я уже расспросил Кабуто о вашей миссии, — начал Саске.

Сказать, что ему удалось потрясти Сакуру, значило ничего не сказать. Она приготовилась рассказывать ему обо всём произошедшем в Кумо, объяснять, почему вообще пошла на такой рискованный шаг и чего достигла за это время. А он — взял и всё узнал у Кабуто? Да он же очкарика на дух не переносил! Кабуто, наверняка всю ночь помогал оперировать Сакона, а с утра, придерживаясь за стеночку, и мысленно кляня Орочимару, пытался доползти до кровати. Конечно он всё рассказал Саске, только чтобы тот отстал. Но как тот додумался до того, чтобы допросить Кабуто? Что стоило подождать встречи с Сакурой? Он что — не доверял ей?

— Я могу рассказать, как всё было на самом деле, — предложила Сакура, но Саске прервал её:

— Меня это не интересует.

Тогда зачем они вообще пришли сюда? Сакура рисковала жизнью, видела смерть Таро, побывала в желудке огромной змеи и едва не погубила подругу, а он не хотел выслушать её? Хотелось уйти, хлопнув дверью. Ещё вчера ей казалось, что она что-то да значит для Саске, а сегодня…

— Послушай, детали не имеют значения, — существенно мягче добавил Саске, понимая, что перегнул палку. — Ты ушла на миссию по поручению Орочимару, не сказав мне ни слова, чтобы только Кабуто согласился учить тебя. Ради чего всё это?

— Если я хочу здесь остаться, то должна быть сильной, под стать тебе, — не раздумывая, ответила Сакура, краснея. Хотелось сказать: «Ради тебя», но это было бы ложью.

— И чему ты успеешь научиться за три года? — со скепсисом спросил Саске.

Три года? Сакура впервые слышала об этом сроке. Она не ожидала, что Саске останется в убежище Орочимару надолго, но откуда тот взял такой точный срок? Что должно было произойти через три года?

Скупой рассказ Саске она слушала не в молчаливом онемении, а глупо переспрашивая каждую мелочь. Нет, Орочимару согласился учить его не просто так. Да, тому нужно тело с шаринганом и Саске как сосуд его вполне устраивает. Он не вселился в него сразу же, как тот шагнул в убежище, потому что недавно поменял тело — счастливая случайность, не более того. Саске готов был на любые риски, если это приблизит его к победе над Итачи.

Сакуре захотелось со всего размаха врезаться головой в стену из мориона — всё равно мозгов там не наблюдалось. Она кичилась своей сообразительностью и начитанностью, в упор не замечая очевидного. С тех пор как они покинули Коноху, она ни разу не задумалась, почему Орочимару вообще учит Саске — не из доброты душевной ведь.

Тупая. Бесполезная. Никчёмная. Ничего не поменялось, она всегда будет обузой для Саске, если даже такие очевидные вещи ему приходится ей разжёвывать. А ещё невероятно наивная — раз вчера решила, что Саске не стал настаивать на разговоре из-за её усталости. Он просто сам бежал от этого разговора, не желая признаваться в собственной слабости. Через три года его не станет, а Сакура ничего не сможет с этим сделать.

— Это ничего не меняет, — каждое слово приходилось заставлять себя произносить, ведь всё внутри кричало: «Меняет». — Мы что-нибудь придумаем. Победим Орочимару вместе.

Саске ответил не сразу. Он глядел в пустоту, в чёрную стену, избегая смотреть на Сакуру. Та ждала его ответа — нет, приговора.

— Мы? — переспросил он спустя минуту молчания. — Сакура, ты знаешь, почему я вообще согласился, чтобы ты пошла со мной?

Этим вопросом Сакура задавалась уже давно. Что там она — каждый житель убежища выдвигал свои теории, одну безумнее другой. Что она могла бы поднять шум в Конохе. Что она — гарантия его выживания: о ней заботятся — значит, он ещё важен для Орочимару. Что ему на неё плевать.

— Мангекё шаринган, — он поднял руку коснулся кончиками пальцев своих ресниц. — Следующая ступень после шарингана. Чтобы пробудить её и стать сильнее, я должен убить лучшего друга, а кроме тебя и Наруто у меня никого нет. Когда ты предложила присоединиться ко мне, я поддался искушению. Решил, раз ты будешь рядом — я смогу убить тебя, когда буду готов.

Сакура отшатнулась, ударившись спиной о холодную стену из мориона. Камень, поглощающий чакру, теперь пожирал её всю, без остатка. Пусть бы и так, если это поможет забыть ей о том, что сказал только что Саске. Когда Саске рассказал ей о целях Орочимару, она думала, что уже не услышит ничего хуже, но ошиблась.

Правда оказалась в разы хуже предположений. Она была для него лишь средством для пробуждения силы. Он цинично называл её лучшим другом и был готов перерезать глотку, когда придёт время. Во имя мести совершить жертвоприношение, чтобы достичь могущества.

— Значит, ты убьёшь меня через три года? — как бы она ни старалась скрыть потрясение, голос всё равно дрожал.

Сакуре было жутко осознавать, что месяц назад она бы на это без колебаний согласилась. До того, как познакомилась с Кимимаро и поняла, что самопожертвование — это не всегда красиво и зачастую бессмысленно. Но сейчас она была уверена: если Саске на неё нападёт — неважно, сейчас или потом — она будет сопротивляться. Да, она, скорее всего, проиграет, но она не сдаться так просто.

— Нет. Я передумал. Убить тебя значило бы уподобиться Итачи. Я не буду убивать тех, кто мне дорог, ради силы. Поэтому я хочу, чтобы ты вернулась в Коноху, пока ещё не слишком поздно.

Внутри Сакуры всё перевернулось в который раз за день. Если бы она была Учихой, то её шаринган бы определённо активировался после таких откровений. К сожалению, для всех-не-учих такие потрясения не несли ничего хорошего. Саске сказал «дорог» сквозь зубы, ему тяжело было это говорить, но он признал — кроме Сакуры и Наруто у него не осталось близких людей. Он открыл ей правду, чтобы оттолкнуть, напугать, хотел, чтобы она ушла и была счастлива далеко в Конохе. Но было ли это возможным?

В кафе Сакура сказала Ичиро, что уже поздно что-либо менять. Она выполнила миссию вместе со шпионом Орочимару, это при ней четвёрка Звука победила дзёнинов Скрытого Листа, а она и пальцем не пошевелила. Никто в деревне никогда не доверится ей, не станет учить по-настоящему полезным дзюцу. Но может, это и не так страшно, когда на кону — жизнь?

— Я не уйду, — сказала Сакура тихо, но твёрдо. — Не теперь, когда знаю о том, что тебе осталось всего три года. Неважно, почему ты взял меня и что тогда думал — сейчас я здесь и ты не хочешь меня убивать. И не думай, что я хочу стать ученицей Кабуто только ради тебя. Ты и сам знаешь: никто в Конохе не научит нас тому, чему научат здесь. Это мой выбор и будь добр его уважать.

— Спасибо, — внезапно произнёс Саске. — Теперь, если ты погибнешь из-за очередной затеи Орочимару и Кабуто, я буду знать, что это не моя вина, ведь я предупреждал.

Он пытался её уколоть, но Сакура чувствовала облегчение. Такой Саске ей был знаком. Саске, утверждающий, что она ему дорога и вообще лучший друг, её пугал.

— Всю ответственность за собственные жизнь и здоровье беру на себя, — произнесла она формулировку из бумаги, которую все генины подписывали перед экзаменом на чуунина. Тогда никто не знал, что жизнью действительно придётся рискнуть, поэтому ворчали на бюрократию, но фраза всё равно въелась в память.

— Тогда нам больше нечего здесь делать, — Саске толкнул дверь и вышел из переговорной. — Мне пора на тренировку.

Сакура не была уверена, существует ли тренировка на самом деле или Саске просто больше не мог находиться с ней в комнате. Она последовала за ним, на этот раз стараясь запомнить путь. В планах было дойти до «своей» комнаты — ну, той, где она ночевала — запереться и хорошенько всё обдумать. Не вышло: на пол пути их остановил Джиробо — ещё один член четвёрки звука. Он был достаточно крупным, чтобы перегородить весь проход — без шансов проскользнуть мимо.

— Господин Орочимару приказал тебе явиться к нему, — он ткнул пальцем в Сакуру и та отшатнулась — ещё немного и пухлый палец бы коснулся её. — Я провожу.

Сердце Сакуры ёкнуло. Приказ от господина Орочимару. Не просьба, не предложение — приказ. И Джиробо, выполняющий роль конвоира, не сулил ничего хорошего. Или это была такая забота, чтобы она дошла? От переизбытка эмоций ей хотелось расплакаться. Это было нечестно. Она вернулась в убежище вчера, но уже узнала слишком много того, к чему не была готова. Умирающий Сакон, Саске и его желание заполучить мангекё шаринган, а ещё и Таюя с Кидомару вели себя странно и явно от неё чего-то хотели. Слишком много проблем, слишком мало времени, чтобы всё это переварить. И вот ей снова не дали отдыха — на этот раз она требовалась Орочимару.

Сакура бросила последний взгляд на Саске — тот не сказал ни слова — и последовала за Джиробо.

С Таюей и Кидомару Сакуре уже довелось пообщаться утром. Не сказать, что она поняла, кто они — портреты выходили уж слишком противоречивыми, но про Джиробо она не знала совсем ничего: он выглядел самым замкнутым из четвёрки. Прежде четвёрку Звука она избегала, но после правды Саске решила, что стоило хотя бы попробовать если не подружиться, то познакомиться с ним: лишних союзников не бывает.

— Это ведь ты принёс вчера Сакона? — припомнила она слова Кидомару. — Переживаешь из-за него, да?

Джиробо проигнорировал её слова, продолжая шагать вперёд.

— Кидомару сказал, что он жив, — Сакура сделала ещё одну попытку разговорить Джиробо. — Не знаешь, может, он уже пришёл в сознание?

Джиробо резко развернулся. Кулаки его были сжаты, мускулы напряжены, а в маленьких глазах зажёгся зловещий огонь. Он больше не был похож на добродушного толстяка вроде Чоджи, и без активации проклятой печати он был страшен.

— Заткнись, — он не кричал, но его голос всё равно был очень громким. — Заткнись или я не отвечаю, что ты дойдёшь до господина Орочимару целой.

Сакура кивнула, не осмелившись вслух подтвердить, что она всё услышала. Что вообще только что произошло? Мог ли Сакон настолько быть дорог Джиробо, что тот оскорбился, когда она, какая-то девчонка из Конохи, попыталась выудить из него информацию? Нет, дело определённо было в чём-то другом. Кидомару и Таюя тоже странно себя вели, были приветливы, поделились завтраком. Когда Сакура спросила их о Саконе, то отреагировали они по-разному: Кидомару изобразил печаль, а Таюя — напряжение. Какая эмоция была истинной, сказать было сложно. Если бы не Саске, может, Сакура и смогла бы добиться от них большего, но сейчас она знала слишком мало, чтобы выдвигать предположения. Ясно было одно: с Саконом что-то было не так.

Она думала, что Джиробо ведёт её к операционной, ведь последний раз она видела змеиного саннина именно там, но они миновали прозрачную дверь и двинулись дальше.

Ни один мускул ни дрогнул на лице Джиробо, когда они вошли в помещение, выполняющее роль госпиталя, и увидели лежащего на кровати Сакона. Всё было точно также, как и с Кимимаро: бесчисленные трубки с жидкостью поддерживали жизнь в теле, всё тело перебинтовано. Было лишь одно существенное отличие: на стене над изголовьем кровати висел большой лист бумаги. На нём цветными чернилами была выведена сложная диаграмма, изображавшая две системы чакровых каналов. Одна — яркая, красная, — пульсировала и ветвилась, как яростная река, пробивающая себе новое русло. Другая — бледно-серая, почти угасшая, — но они всё ещё были связаны десятками тончайших, рвущихся нитей. Сакон и Укон, вернее, бессознательная попытка Сакона воссоздать своего близнеца.

Орочимару оживлённо мерил шагами госпиталь, в то время как Кабуто расположился в кресле за монитором, отмечая показания датчиков, которыми был увешан Сакон.

— Взгляни, — в голосе Орочимару звучало искреннее восхищение. Он был готов делиться своими восторгами с кем угодно, и его не волновало, что Сакура не способна оценить всей красоты системы. — Это новое слово в науке. Сакон хочет вернуть к жизни Укона. Он собирает его по памяти, кусочек за кусочком. Воскрешение…

— Некромантия, — недовольно поправил своего господина Кабуто. Он был непривычно резок — неужели так и не сумел поспать? — Господин, называйте вещи своими именами. Он не воскрешает брата. Он лепит из обрывков его чакры и собственной плоти нечто новое. Мутантный симбиот.

— Без разницы, — фыркнул Орочимару. — В конце концов, это просто… красиво! Мы пытались «подкормить» его чужой плотью, но Сакон отверг её. Понимаешь, он хочет вылепить брата из себя! Он бы давно уже пришёл в сознание, если бы не отдавал всю свою энергию на восстановление брата. Вопрос только в том, можно ли будет сказать, что новый Укон — его сын? Или он частично сам станет новым Уконом?

Орочимару был одержим идеей бессмертия, но в этот раз его интересовала не только она. Это был азарт учёного на пороге открытия, который Сакура никак не могла оценить. Он сказал о подкормке другими телами так буднично, будто это не означало попыток присоединить к Сакону трупы. А на тело Сакона она смотреть просто боялась — из-под бинтов вот-вот должна вырасти новая плоть. А каково было Джиробо, всё это время молча стоявшему у двери? На его лице не было никаких эмоций. Он был настолько сдержан или просто привык к подобным экспериментам своего господина?

— Я могу идти? — вот и всё, что спросил Джиробо.

Получив небрежный кивок от Орочимару, он передвигаясь вразвалочку, направился прочь. Он был похож на медведя, неуклюженного и грустного.

— Мы использовали улучшенный геном Кимимаро, чтобы ускорить регенерацию, — отметил Кабуто. — Так что я это даже Саконом не назову. Морфогенез там такой развернулся, что я без понятия, что будет на финальной стадии.

— Кхм, — слегка кашлянула Сакура. — Всё это, конечно, очень интересно, но для чего позвали меня?

«Интересно» она произнесла, стараясь вложить в слово как можно больше сарказма. Ей не было интересно, ей было омерзительно. Она хотела стать ниндзя-медиком, но относиться к пациентам как к объектам для изучения в её планы не входило. Их не интересовало выживание Сакона, только результат эксперимента, и это было тем, что она никогда не могла принять.

— А, — вспомнил о её существовании Орочимару. — Ты же уже приглядывала за Кимимаро? Тут то же самое. Посиди с ним. Я же осмотрю тело Хьюги, которое вы притащили, и погляжу, что можно извлечь из него.

— И тогда я смогу обучаться у Кабуто? — уточнила Сакура.

— Верно, — подтвердил Орочимару. — Дальнейшие инструкции о наблюдении за Саконом он тебе и выдаст.

Он покинул госпиталь, оставив Сакуру и Кабуто наедине в неловком молчании. Было слишком многое, что мешало им говорить свободно, как прежде, до миссии или в её начале. Они и по пути к убежищу из Кумо сверх необходимого не общались. Гибель Таро, предательство Ичиро, парализующий кунай, постоянные манипуляции — по отдельности это было терпимо, всё вместе — нет. Теперь имелся ещё и срок в три года, по истечение которого им предстояло стать врагами. Это не укладывалось в понятие наставничества. Это было неправильно, и оба они это понимали.

— Записываешь показания каждые пятнадцать минут. Запищат датчики — зовёшь господина Орочимару из операционной. Начнёт приходить в себя — вкалываешь транквилизатор и зовёшь господина Орочимару. Жидкость в капельницах подойдёт к концу…

— Зову господина Орочимару, — закончила за него Сакура. — Спасибо, я поняла.

— Тогда оставляю его на тебя. А уже завтра я дам первый урок. За эти три года тебе предстоит научиться многому.

Три года! Он знал. Нет, не так — он знал и проверял, знает ли Сакура. Та проверку провалила, потому что не подумав, выпалила:

— Откуда ты знаешь про три года?

Неужели Кабуто нашёл способ обойти морион и слышал, что происходило в переговорной? И откровения Саске про мангекё, и всё остальное? Было ли в убежище хоть одно место, в котором можно было говорить без опасений?

— Об этом знают все в убежище, — растянул Кабуто губы в слабой улыбке. — С этого дня — включая тебя. Я догадался, что Саске всё расскажет, когда он пришёл ко мне и приставил сюрикен к горлу.

Так вот как происходила их доверительная беседа. В этом не было ничего удивительного — вполне в духе Саске.

— То есть тебя не смущает, что через три года Орочимару попытается захватить тело Саске, чему я постараюсь помешать, а ты — поспособствовать? — задала провокационный вопрос Сакура. Лучше уж так, чем строить догадки и искать крохи истины в недомолвках.

— Если моего господина это не смущает, почему должно смущать меня? — Кабуто пожал плечами. — Я буду верным до конца. Посмотрим, сможешь ли ты в итоге сказать себе то же.

Он намекал на то, что Коноху Сакура уже предала. Это было правдой и нет одновременно. Верность Кабуто же граничила с раболепным поклонением: Орочимару был недосягаемым идеалом, подчинение которому было единственной верной стратегией. Был ли он похож на Кимимаро?

— То, что ты зовёшь служением, называется рабством, — парировала Сакура. — Когда Орочимару умрёт, ты просто перебежишь к другому хозяину, не так ли? Тебе проще быть несвободным, потому что это делает твою жизнь проще. Не надо задумываться о том, сколько боли ты причинил, сколько жизней унёс — ты просто выполнял приказ. Никакой морали, философии, Воли Огня — ты боишься усложнить свою жизнь.

Сакуру понесло. Откуда только взялось столько злости и яда? Наверное, из обиды — на Саске и саму себя. Теперь всё это выплёскивалось на Кабуто, который едва ли был виноват во всех её бедах. На самом деле она не была уверена, что Кабуто оправдывает свои поступки подчинениями Орочимару: у неё не было даже доказательств, что он их хоть как-то оправдывает. Люди без какой-либо морали тоже существовали, а Кабуто мог оказаться одним из них. Она и сама не до конца верила в свои слова. Что произойдёт на самом деле, если Кабуто переживёт своего господина?

В ответ Сакура должна была получить ответную порцию агрессии и колкостей, но услышала лишь тихое:

— Ну что, полегчало? Хочешь — ещё полай.

Это остудило Сакуру сильнее любых аргументов. Она ведь действительно походила на собаку, заливающуюся лаем на проходящего мимо прохожего исключительно из переизбытка чувств.

— Прости, — выдавила она, почти неразборчиво. Это «почти» было важно. Она не могла позволить себе полностью сдаться, даже извиняясь.

Кабуто медленно кивнул, как бы принимая извинения — да, бывает — и оставил Сакуру в одиночестве. Ну, если не считать Сакона, но пока с тем было всё в порядке, Сакура предпочитала на него не смотреть.

Монитор с данными, журнал, карандаш — всё, что ей требовалось. Работа оказалась однообразной и умиротворяющей, а поскольку заполнять журнал требовалось только периодически, она решила найти себе другое занятие. На столе обнаружилась стопка книг, посвящённых работе чакры. Наверное, их притащил сюда Кабуто, чтобы разобраться в происходящем с Саконом. Выбрав написанную наиболее понятным языком, Сакура принялась за чтение.

Прошло полтора часа — Сакура отметила это по сделанным шести отметкам. Монотонность дежурства и погружение в сложные схемы чакровых потоков действовали на неё лучше любого успокоительного. Мир сузился до строк текста, диаграмм и ровного гудения аппаратуры.

Что-то неуловимо изменилось. Дело было не в температуре или запахе, хотя казалось, что немного похолодало. Датчики хранили молчание, на диаграммах был виден незначительный рост активности Сакона. Воздух стал гуще и тяжелее. Как перед грозой, когда небо наливается свинцом, но здесь, в подземелье, не могло быть ни неба, ни грозы. Сакура попыталась сделать вдох, и он застрял в горле комком ваты.

Сакура оторвалась от книги, но движение было замедленным, как во сне. Всё было на своих местах: мониторы мерцали ровными цифрами, аппараты продолжали гудеть. Но что-то было не так. Что-то фундаментально исказилось в самой реальности этой комнаты.

Глаза застилали слёзы. Мутный взгляд скользнул по Сакону — и замер. Тот всё так же лежал без движения, не приходя в сознание. И он шумел.

Сколько бы потом её не расспрашивали, она не смогла подобрать лучшего слова для описания происходящего. Он не кричал, не хрипел, не говорил. Не шипение, и не скрежет, не вопли мучений. Шум. Она вообще не была уверена, что слышала этот звук именно ушами: он отдавался у неё в мозгу.

Воздух в лёгких заканчивался. Сакон зашевелился, но это вполне могло быть и галлюцинацией голодающего без кислорода мозга. Отличить реальность от бреда было всё сложнее. Сакура усилием воли сбросила с себя оцепенение: на страх не было времени, её задачей было выжить. Она кинулась к двери, молясь всем богам, чтобы та была открытой, и вывалилась в коридор.

Лёжа на спине на каменном полу она впервые в жизни по-настоящему наслаждалась тишиной.