32 градуса по Фаренгейту (гет)

Гермиона стояла не в силах оторвать взгляд от раскрытой ладони Малфоя. Легкие хлопья снега мягко кружили в вечерней темноте, тихо опускаясь на черный бархат. Коробочка была настолько маленькой, что в ней просто не могли поместиться ни часы, ни браслет, ни брошь — только серьги или… кольцо. Сердце Гермионы сжалось до боли под ребрами, грудь сковало от нехватки воздуха — почти так же, как тогда на озере, когда она на дикой скорости провалилась под лед и с головой ушла под мерзлую воду. Этого не может быть. Он же не…

— Ну, же. — Люциус поднес ладонь ближе. Часть снежинок скатилась с коробочки и мгновенно растаяла, коснувшись кожи Малфоя. — Открой ее.

— Я… — Голос Гермионы не слушался. Грейнджер коротко откашлялась, но горло все равно издавало что-то среднее между хрипом и свистом. Где-то вдалеке вновь раздался крик женщины, зазывающей детей в дом.

Дрожащими от холода пальцами Гермиона взяла из рук Малфоя коробочку и, едва не выронив, приподняла крышку. В первый момент девушке показалось, что внутри нее, от горла к солнечному сплетению проходит тугая струна, которую Люциус, как тетиву, медленно, до предела вытянул на себя и резко отпустил, оставив дрожать, пуская по телу мелкий озноб. Отрезвляющая действительность при этом стрелой пробила легкое и колким острием застряла под ребрами: на миниатюрной атласной подушечке лежала подвеска.

* * *

— Я… не могу это принять, — не закрывая крышки, Гермиона протянула коробочку обратно Люциусу. Крупный и прозрачный, как слеза, бриллиант попал под свет фонарей, засверкав самоуверенным роскошным блеском. Он был похож на чистый лед, кристалл из едких слез, застывших от холода, которым гордыня замораживает боль — не украшение, а элегантный орден за бессловесную и бессмысленную жертву во имя статуса и тщеславия. Что ж, трудно упрекнуть Люциуса за подобный выбор, но она, Гермиона, пока не дослужилась до таких наград. И хотелось бы верить, никогда не дослужится.

— Я не приму отказа. — Люциус старался сохранять спокойствие, удерживая на лице доброжелательную, но весьма натянутую улыбку.

Впрочем, опустившая взгляд Гермиона едва ли могла оценить эти усилия. Ее взгляд был прочно прикован к носкам сапог Малфоя, под подошвами которых, как ей теперь казалось, находились и вся ее радость, и нежность, и, Мордред бы их побрал, идиотские надежды. Мерлин, на что она, скажите кто-нибудь на милость, рассчитывала? Что он бросит жену и, словно в омут с головой, нырнет в жизнь с грязнокровкой? Признает ее равной себе, значимой для себя? Увольте, это ведь Малфой. Вот только она Грейнджер. И это имя тоже что-то стоит.

— Боюсь, придется. Это уже слишком. Правда. — Гермиона, наконец, через силу подняла глаза на Люциуса, надеясь, что они не успели предательски покраснеть от напряжения и режущей их обиды. — Друзьям такое не дарят.

На последних словах она улыбнулась так, будто стремилась вогнать каждое из них Малфою под кожу, как иглы, но Люциус в ответ всего лишь, усмехаясь, кивнул. Сжавшиеся при этом в кулак пальцы на левой руке, которую он держал за спиной, Гермионе было видеть отнюдь не обязательно.

— Тебя это ни к чему не обязывает, если ты об этом. Ни к чему.

Грейнджер прыснула:

— Это-то и напрягает. — Гермиона на секунду отвернулась в сторону, характерно вскинув брови, как часто делала от бессилия объяснить что-либо Гарри и Рону. Как фантастически легко этот человек дает другим почувствовать, что они не более чем товар. Судя по всему, ей даже стоит гордиться тем, насколько дорого лорд Малфой оценил ее общество. Впрочем, нет, не общество — услуги. Совершенно определенные услуги. Мерлин, как же противно.

— Гермиона, я еще раз говорю: я не приму отказ. Это подарок. — Люциус начинал медленно закипать. Он почти дословно читал с лица девушки всю работу гриффиндорской чудо-логики и вынесенный ею вердикт. И видит Мерлин, мечтал убить проклятую глупую гордячку своими же руками.

Люциус сделал шаг вперед, Гермиона непроизвольно отшатнулась. От этой трусливой реакции скулы Малфоя непроизвольно напряглись до ходящих желваков, и он, зло щурясь, процедил:

— Когда ты уже перестанешь шарахаться от меня, моих подарков и знаков внимания? Я устал чувствовать себя последним идиотом каждый раз, когда пытаюсь что-то для тебя сделать, даже если это что-то — просто помочь тебе снять пальто!

Грейнджер в шоке замерла, не находя, что ответить. Люциус, впрочем, и не намеревался дать ей эту возможность, продолжая закипать ледяным гневом.

— Можешь не комментировать, я знаю, что ты думаешь. Ты думаешь, что я тебя покупаю, использую, унижаю. Только знаешь, что? Это все твои собственные домыслы. ТЫ сама унижаешь себя. И вся твоя хваленая гордость возникает только потому, что ты подспудно сама считаешь, что должна быть униженной. Это ТЫ считаешь себя грязнокровкой, которая недостойна чистокровного лорда. Ты. Не я. Мне, знаешь ли, весьма неприятно думать о тебе в таком роде, потому что я привык всегда выбирать то, что достойно меня, а ты смешиваешь с грязью мой выбор.

— Ты не выбрал меня…

— Выбрал! Если я с тобой вообще разговариваю, то можешь быть уверена — выбрал.

— Что? — Гермиона оторопела. — Ах, какая великая честь! Со мной созволил разговаривать сам лорд Малфой!

Люциус закатил глаза. С неба все так же продолжал медленно падать снег, кружась в плавном и размеренном полете и успокаивая взвинченные нервы. Сделав глубокий вдох, Малфой вновь укоризненно посмотрел на Грейнджер.

— Неужели ты сама этого не видишь? Даже сейчас ты опять подчеркиваешь наши статусные различия, как будто тебе это доставляет мазохистское удовольствие. А знаешь, что провоцирует мазохистское поведение? Быть садистом. — Малфой выдержал короткую паузу, но опять продолжил, не давая Гермионе вставить ни реплики. — Ты же умная, Гермиона. Подумай об этом как-нибудь.

Люциус сделал два медленных шага назад и достал волшебную палочку.

— Я искренне надеюсь, что размышления приведут тебя к правильному выводу, а не тому, что ты сделала сейчас. Будь умницей. Счастливого Рождества.

И Малфой исчез, аппарировав из парка и оставив Гермиону стоять, будто пораженную обездвиживающим заклинанием, с маленькой черной коробочкой в ладони.

* * *

Гермиона не знала, сколько она простояла так, посреди Кенсингтонского сада, сжимая в руке коробочку с бриллиантом и изредка с шумом втягивая в легкие морозный воздух. Мысли кружились в голове так же медленно и неприкаянно, как снег в практически опустевшем парке, вызывая в памяти события и чувства давно ушедших лет, когда она переступила порог волшебного мира и впервые столкнулась с человеком по фамилии Малфой. Не Люциусом, а его сыном, бедолагой Драко, который теперь казался ей бледной и несчастной тенью своего отца, но тогда… Она до сих пор боится признаться даже самой себе, насколько жгучую зависть и обиду он вызывал в ней, и вызывает сейчас его отец. «Было бы чему завидовать», — непроизвольно хочется фыркнуть в ответ, и безусловно, у Малфоев, как и у всех людей есть свои проблемы и слабости, но завидовать есть чему. Богатству, возможностям, силе… Но более всего — их красоте и изяществу, тому, чего никогда не было у самой Гермионы. Они манили и притягивали взгляды одними чертами своих аристократичных лиц, не говоря уже про жесты, одежду и манеру держаться.

Сколько Гермиона себя помнила, она всегда казалась самой себе неуклюжей, неряхой и жалкой пародией на девочку. Женственность, легкость, воздушность — о чем вы? Все, что у нее было — только ее ум, и только им она защищалась, как мечом, щитом и сияющими доспехами от того, чтобы не умереть со стыда и ощущения собственного ничтожества. Она подпирала себя своим интеллектом, как костылем, параллельно взращивая в себе терпение, волю, силу… Как результат, Гермиона стала героем войны. Гордое звание, но опять-таки не имеющее ничего общего с женственностью и красотой. И все мужчины, которые у нее были до сих пор, никак не способствовали тому, чтобы в этой картине что-то изменилось. Кто в ней видел женщину? Снейп? Рон? Увольте. Снейп видел Личность, Рон… А Мерлин его знает, что там видел Рон. Хозяйку, матрону, боевого товарища и приятеля, наверное. Впрочем, что толку об этом думать.

И только когда в ее жизни появился он, Люциус, она на несколько счастливых дней ощутила себя по-настоящему прекрасной. Тем мучительнее потом было спускаться с этих сладких зефирных небес на грешную землю — это не ты прекрасна, это он обращается с тобой так. Почему? Потому что такова его аристократическая прихоть и не более того. Что ей оставалось ответить на это? Только вновь взять в руку знакомые меч и щит, закрыв лицо забралом гриффиндорской гордости. Неужели он прав?

Гермиона запрокинула голову к небу, будто надеясь оттуда услышать ответ. Небеса ожидаемо молчали, однако за спиной вдруг с визгом пронесся маленький веселый терьер, увлекая следом парнишку-хозяина и явно спеша домой на рождественскую косточку. Гермиона тряхнула головой, заставляя осыпаться снежную шапку, покрывшую кудри, еще раз взглянула на коробочку в руке и, убрав ее в карман пальто, аппарировала домой, чтобы забрать подарки друзьям перед отбытием в Нору.

* * *

— Вот она! Ну, наконец-то, проходи, моя дорогая! — Молли Уизли, как всегда, первая среагировала на появление гостьи и уже протискивалась вперед всех, чтобы первой обнять Гермиону. — Ах, какая ты красавица… Так редко у нас бываешь, что у меня сердце кровью обливается.

Стоявшая за спиной у матери Джинни, картинно прижала руки к груди, пародируя сердечный приступ. Гермиона невольно прыснула.

— Что такое?

— Ничего, миссис Уизли.

Молли подозрительно оглянулась на дочь, и та наконец смогла пройти мимо нее.

— Ах, это ты, бессовестная чертовка? Опять глумишься над матерью?

— Нет, что ты, ма! Ни в коем случае! — Джинни лукаво подмигнула Гермионе и тепло обняла ее. — Привет. Все в порядке? Ты задержалась.

— Не очень, но в целом ничего страшного.

Джинни мгновенно нахмурилась.

— Нет-нет, не переживай, правда ничего критичного. Я потом тебе расскажу.

— Это то, что я думаю?

— Я понятия не имею, что ты думаешь, — усмехнулась Гермиона, снимая пальто, — но зная твою интуицию, вполне вероятно, что это именно то.

— Ох… Ладно. Проходи. Все уже в сборе.

— Рон тоже?

— Да.

Гермиона шумно вздохнула и, сняв сапоги, прошла в гостиную, обнимая по очереди Артура, Джорджа и Чарли. Гарри и Рональд стояли вдвоем у окна в глубине комнаты, обсуждая что-то тихим голосом, и отвлеклись только тогда, когда Гермиона подошла к ним вплотную.

— Привет. — Девушка неловко переступила с ноги на ногу, чуть наклоняя голову, и не решаясь протянуть руки к Гарри, с которым давно привыкла обниматься при встрече. Поттер, однако, со свойственной ему простотой и бесхитростностью тут же наклонился к Гермионе, заключая ее в объятья и тепло целуя в еще холодную щеку.

— Привет, Гермиона. Прекрасно выглядишь.

— Да, прекрасно выглядишь. — Голос Рона на секунду повис в воздухе, заставляя Гермиону почувствовать себя еще более неловко. Дожидаясь, пока Гарри выпустит ее из своих рук, Рональд медленно окинул Гермиону взглядом, будто пытаясь понять, что за человека видит перед собой и как к нему относиться, после чего, наконец, улыбнулся и, раскрыв для объятий руки, произнес: — Привет.

Гермиона облегченно выдохнула:

— Здравствуй, Рон. Рада тебя видеть.

* * *

— Так, все к столу! Срочно! — Молли взмахнула палочкой и в гостиную, мимо сияющей огнями ели, медленно вплыло блюдо с огромной рождественской индейкой, золотистой и настолько обворожительно, что у Гермионы тихо заныл желудок.

— Мама, это восхитительно... — Рон с восторгом покачал головой и поцеловал Молли в уже морщинистую щеку, обнимая ее одной рукой.

— Это действительно невероятно. — Джордж заложил салфетку за воротник рубашки и взялся за вилку. Чарли последовал его примеру.

— Гарри, можно тебя на минутку. — Гермиона легонько похлопала друга по плечу и поманила из гостиной. — Мы сейчас вернемся! Один момент!

Скрывшись по ту сторону двери вместе с подругой, Гарри обеспокоенно посмотрел на Грейнджер:

— Ну, ты как? Все в порядке?

— Д-да… То есть нет, но это не важно. А, или ты про Рона? Если про него, то все отлично.

— Точно? А что не в порядке?

— Гарри, давай потом, нас сейчас ждут, а у меня к тебе одна маленькая, очень срочная и очень бестактная просьба. — Гермиона по-детски закусила нижнюю губу и выжидательно посмотрела на друга.

— Вот как? — Поттер от души засмеялся. — Какая же?

— У тебя есть прямо сейчас дома какой-нибудь дорогой и престижный огневиски?

— Ого! Ты решила напиться с шиком и размахом? — Гарри не успел закончить, как тут же схлопотал шуточную оплеуху, вызвавшую у него приступ хохота. — Ай, что я такого сказал?

— Ничего. — Гермиона выразительно сверкнула глазами и сменила гнев на милость. — Мне просто сегодня сделали неожиданный и довольно дорогой подарок, не хочу оставаться в долгу и показаться невежливой. У самой ничего подходящего нет, а магазины уже закрыты.

— И это ты называешь бестактной просьбой? — Поттер весело фыркнул. — Вообще не вопрос. Сейчас пришлю сюда Кричера. Или, может, сразу доставить ее адресату?

— Что? — Гермиона в ужасе распахнула глаза. — Нет-нет, не нужно. Я разберусь. Надо же подписать открытку, что бы человек понял, что это от меня. А то вдруг решит, что это подарок от самого Великого Гарри Поттера.

Гарри, уже заподозривший неладное, при этой фразе облегченно засмеялся и кивнул.

— Хорошо. Жди. Я тебя позову, когда Кричер доставит сюда бутылку.

— Спасибо. Гарри, ты самый лучший. — Гермиона поднялась на носочки и с жаром обняла друга. Поттер, без сомнения, был самой большой удачей в ее жизни.

* * *

— Ну, что ж... Всех с наступающим Рождеством! — Мистер Гринграсс поднял бокал, пытаясь разрядить напряженную атмосферу, свинцовой взвесью висящую в гостиной Малфой-менора несмотря на пышные рождественские декорации и сияющие улыбки хозяев. Как всегда безупречные, эти улыбки, тем не менее, были настолько холодны, что у супругов Гринграсс то и дело проходила по спине волна зябкой дрожи, и только теплые взгляды Драко на Асторию успокаивали их родительские сердца.

— С Рождеством. — Люциус одобрительно кивнул и поднял бокал в ответ.

— Хозяин… — Писклявый и дрожащий голос эльфа прозвучал позади Люциуса так внезапно, что он едва не выплеснул несколько капель шампанского себе на руку. И без того не слишком уравновешенный после встречи в Кенсингтонском саду, Люциус лишь титаническим усилием удержался от того, чтобы не сорвать злость на эльфе при гостях, и буквально испепеляя существо взглядом, обернулся к эльфу:

— В чем дело?

— Хозяин… — Существо забилось в панике и поджало уши. — Хозяину только что доставили посылку. Она в кабинете хозяина.

— Хорошо. А теперь исчезни. — Люциус натянул на лицо вежливую улыбку и повернулся к Гринграссам. — Итак, с Рождеством!

Раздался звон бокалов, все присутствующие сделали по глотку и вернулись к трапезе, однако Малфой-старший чувствовал себя не в своей тарелке. Известие о посылке почему вызывало жгучее желание убедиться в том, что внутри нее не находится подвеска с бриллиантом.

— Господа, прошу меня извинить, я буквально на минуту.

— Конечно-конечно, — Гринграсс закивал как веселый китайский болванчик и вновь отсалютовал Люциусу бокалом. Все-таки его будущий свекор очень непростой человек.

Люциус, тем временем, уже поднимался в свой кабинет. Открыв дверь, Малфой первым делом зажег свет, однако уже в сумерках понял, что посылка была довольно крупной. Внутри одновременно вспыхнули разочарование и облегчение. Облегчение от того, что эта глупая гордячка не вернула его подарок, и разочарование, что посылка была наверняка от кого, до кого ему не было ни малейшего дела.

Люциус подошел к столу и с сухим удовлетворением отметил, что подарком оказалась бутылка превосходного островного огневиски тридцатилетней выдержки. Что ж, у него, увы, точно найдется повод ее выпить. Малфой поднял бутылку со стола, чтобы убрать в специальный шкаф, и только теперь заметил под переливающимся янтарными отблесками дном небольшую записку:

«Спасибо за повод для размышлений. Счастливого Рождества!

Г.Г.»