Антиномия (гет)

— Верни мои воспоминания! — в руках Гермиона сжимала свою палочку, которую успела-таки вытащить во время поцелуя.

Хотя, Волдеморт скорее позволил ей это сделать. Он до сих пор стискивал ее в объятьях, а взгляд его был полон лукавства, будто играл с ней. Не воспринимал ее всерьез, зная, что ничего существенного она ему сделать не сможет.

— Там много личного, помимо неумелых поцелуев, — покачал он головой, усмехаясь.

Этот игривый отказ выглядел натуральной издевкой. Лицо Гермионы вспыхнуло гневом, а глаза заблестели от нахлынувшей ярости. Положив ладонь ему на грудь, она попыталась оттолкнуть Темного Лорда, но он только крепче ее к себе прижал.

— Я тебе не верю, — она прожигала его взглядом. — Лжешь...

Ее палочка взметнулась в воздух, но Волдеморт тут же перехватил руку и завел за ее спину. Он наклонился к ней так близко, что на губах она чувствовала его горячее дыхание.

— Думаешь? — его пальцы коснулись виска Гермионы, и она вскрикнула от неожиданности, провалившись в его мысли. Перед ней, словно видение, выплыло из тумана воспоминание...

Сначала ей показалось, что она в кромешной тьме, но затем... Ее щеки запылали, когда она поняла, что происходит. Ненавистный ей дом Гонтов, спальня, узкая кровать, свистящий шепот Волдеморта и она, Гермиона Грейнджер, принимающая ласки от него. Стонущая в его губы, извивающаяся под ним в постели, впивающаяся ногтями в его бледную кожу. Она видела его глаза перед собой — алчущие, жадные, она чувствовала его поцелуи на пылающей коже, его толчки в себе — резкие, сильные. Ее сердце замирало каждый раз, когда он наполнял ее собой.

Воспоминание резко оборвалось, оставив после себя тянущее ощущение внизу живота. Ноги едва держали, только руки Волдеморта на талии не давали опуститься на землю. Она… Она не…

— Мой первый раз… — прошептала она в настоящем. — Только не с тобой... Я не могла… — но екнувшее в груди сердце подсказало, что еще как могла.

— Ты стала привязываться ко мне, — он отпустил ее, наконец, и она почувствовала, как тепло его тела покинуло ее, отдавая промозглому ветру. — Все самое важное, что касается решения парадокса, я тебе оставил, не переживай.

Волдеморт говорил о стертых воспоминаниях, словно о погоде. Будто это совершенно ничего не значило — подумаешь, выдернул из книги пару страниц!

— А с чего ты взял, что те воспоминания были не важны? — в негодовании Гермиона сжала палочку в кулаке с такой силой, что едва не сломала ее. — Может быть меня во время... Осеняло догадкой...

— Если тебя что и осеняло, то не догадка, — злая усмешка растянула его тонкие губы.

— Ты же должен понимать, как работает мозг, как строятся рассуждения... — пыталась она воззвать к его рассудительности, но осеклась. — Это не из-за того, что я начала привязываться... Это ты ко мне привязался! Ты...

Цунами негодования накрыло Гермиону, хотелось его бить, царапать, кусать. А он смотрел на нее этим насмешливым самодовольным взглядом свысока. Волдеморт явно получал удовольствие от этого момента.

— С меня хватит, я ухожу!

Гермиона развернулась на каблуках и зашагала прочь от него. Ей хотелось уйти куда угодно: в запретный лес, в Азкабан к дементорам — лишь бы подальше от Годриковой впадины.

— Мы в этой чертовой впадине застряли из-за тебя, Гермиона, — Волдеморт возник прямо перед ней, будто из тумана, хлопка аппарации даже не было слышно. — И уйти ты не можешь, я верну тебя столько раз, сколько потребуется.

— Ненавижу... — она сверлила его отчаянным взглядом.

— Ты всегда мне это говоришь, — кажется, он был счастлив, что она сдалась, наконец. — Каждый раз, — он протянул руку и по-хозяйски положил ее на талию Гермионы. — Каждый раз, ты целуешь меня первая, а потом пытаешься сбежать, и каждый раз все заканчивается одинаково.

Гермиона вопросительно изогнула бровь, будто спрашивая его: «Как?»

— Страстно, — он с азартом на нее посмотрел.

Внезапная перемена его отношения настораживала. Будто он сбросил с себя маску. Как прошлой ночью на собрании Пожирателей, когда он предстал в своем старом амплуа, от которого Гермиона за все это время успела отвыкнуть.

— Не волнуйся, когда я с тобой наиграюсь и сотру тебе память снова — то опять натяну привычный тебе образ, — Волдеморт будто прочел ее мысли.

* * *

Гермионе приходилось идти под руку с Темным Лордом, он не позволял ей отстраниться даже на шаг от него. После того, что она сделала по прибытию… После того, что он ей показал… Она должна была бы чувствовать неловкость или стеснение, но она ощущала, как по венам ее течет обжигающий гнев. Ладонь левой руки стискивала его локоть до тупой боли в костяшках. Пальцы правой руки сжимали палочку, которую Гермиона очень хотела направить на Волдеморта.

Тени от оголенных ветвей сада, словно паучьи лапы, тянулись вслед за ними. От ощущения некой потусторонности невозможно было отделаться.

Она подняла на него взгляд — Волдеморт даже не смотрел на нее, продолжая шагать к особняку, тому самому в котором они были в первую ночь и в прошлую… Только мышцы под ее рукой напряглись, когда она сильнее сжала его — наверное, единственный признак, что он чувствует.

— Не понимаю твоего недовольства, — спокойно заметил он, ступая на вымощенную дорожку к дому. — Я показал тебе воспоминание по твоей просьбе.

Гермиона плотно сжала губы в тонкую нитку. Он пытался вызвать в ней какую-нибудь реакцию, чтобы затем осадить.

— Или ты хотела что-то… конкретное? — его глаза алчно сверкнули во тьме. — Самое интересное — я оставил для себя, Гермиона.

Щеки ее вспыхнули жгучим румянцем, будто от пощечины. Но поддаваться на его провокации она не собиралась.

Признаваться, что она расстроилась больше всего из-за того, что не помнит потерю невинности, ей не хотелось. Еще и с ним… Может быть это хорошо, что она ничего не помнила. Наверняка там были угрозы, манипуляции, слезы с ее стороны — точно ничего хорошего. Но эта сцена так все для нее перевернула. Ведь так не обнимаются под угрозами, и не двигаются под пытками… Она тряхнула головой, отгоняя мысли.

— Мерзавец… — тихо прошипела она.

Снова подняв на него взгляд, она заметила, как уголки его губ едва заметно дернулись вверх. Он наслаждался ее терзаниями! Гермиона едва удержалась от того, чтобы лягнуть его в лодыжку. Правда она понимала, что после такого его «милость» к ней, скорее всего, улетучится и ей придется лежать на земле под Круциатусом до тех пор, пока они не переместятся снова в Годрикову впадину. А потом, наверное, еще несколько раз.

— Еще я негодяй и подлец, — кажется, Волдеморта наоборот забавляла реакция Гермионы. — Давай подскажу пару ярких эпитетов, а то твой словарный запас этим вечером оскудел.

— Хочу поскорее разорвать этот парадокс, — она отвела от него взгляд, переведя его на окна большого особняка, выросшего перед ними. — И больше никогда тебя не видеть.

— Не представляешь, как я этого хочу.

Но голос его почему-то звучал иначе. Как будто он не слишком рад был случившемуся. Он точно не жалел о том, что совершил. Он сожалел о том, что все раскрылось.

Не хотелось идти снова в этот угрюмый особняк. Снова стоять там, как трофей рядом с ним. В первый раз это было настолько жутко, что Гермиона боялась, как бы у нее сердце не остановилось. В прошлый раз, конечно, куда лучше, если не считать похищения Питером и того, что произошло дальше… Даже не дал ей поговорить с директором Дамблдором, так испугался, что вернул все к началу.

Гермиона поймала себя на мысли, что Волдеморт на самом деле себя вполне неплохо чувствует в этой временной петле… Хотя он ее утешал, после того, как они поняли… Но когда они это поняли? Действительно недавно или прошло много-много перезапусков с тех пор, как она плакала у него на плече в Годриковой впадине? Насколько давно это было и сколько он всего стер?

Резко отпустив его руку, она направилась обратно к лесной чаще, от которой они шли, прочь от него и туда, где заканчивался антиаппарационный барьер. Пусть возвращает ее сколько угодно раз — она будет убегать снова и снова. Отбирать свою палочку и сбегать. И сама разберется с парадоксом без этого… харизматичного ублюдка.

— Ты куда направилась, Гермиона! — услышала она за своей спиной недовольный голос. — Гермиона!

Она обернулась к нему и зло посмотрела. Губы ее вновь сошлись в нитку, а брови нахмурились. Не хотелось ничего ему говорить. И теперь она уже стала Гермионой. Была грязнокровкой, потом получила уничижительное звание «девочка», а теперь доросла до права иметь имя.

— Я теперь даже вспомнить не могу, в какой момент ты позволил себе называть меня по имени, — Выпалила она, сжав руки в кулаки. Едко усмехнувшись, она презрительно добавила: — Том.

Лицо Волдеморта скривилось от отвращения при звуках собственного имени. Как же сильно он ненавидел и это маггловское имя и, видимо, свое прошлое, неразрывно связанное с ним.

— Повелитель?

За ссорой Волдеморт с Гермионой не заметили, как из дома вышли Пожиратели и обступили их кольцом. Хоть на них и были надеты серебряные маски, но непонимание разливалось по ночному воздуху, как плотный туман.

Внезапно стало не по себе, и Гермиона машинально сделала шаг в сторону Волдеморта. Она подняла на него взгляд и встретилась с его темными глазами, в которых читалась капля растерянности. Он не ожидал, что их перепалка будет услышана и что к ним выйдет ближний круг, заинтересовавшись происходящим. А еще Волдеморт не успел нацепить привычную маску, и сейчас его лицо выражало слишком много эмоций.

— Повелитель, что происходит?

— Кто она? — истеричный возглас Беллатрисы. Этот голос Гермиона не забудет никогда. — Как смеет она называть вас…

— Нет, Белла, важнее другое... — голос, принадлежавший Люциусу Малфою. — Кто он? Милорд никогда не позволил бы с собой так разговаривать!

К удивлению Гермионы, Волдеморт тоже сделал шаг в ее сторону и сделал ей знак, чтобы она встала у него за спиной. Девушка нерешительно подошла к нему ближе.

— А ты никогда и не осмелился бы со мной так говорить, — прошипел Волдеморт. — Скользкие типы, вроде тебя, могут лишь лизать сапог хозяина.

— Это не Темный Лорд! — незнакомый Гермионе тон.

— Самозванец! — послышалось со всех сторон.

— Девчонка! Все дело в ней! — громче всех кричала Беллатриса. — Сначала разберитесь с ней!

Гермиона увидела, как палочка Беллатрисы взмывает в воздух и целится в нее, но Люциус оказался быстрее свояченицы — его меткий Ступефай, еще бы секунда и заклятье попало в нее… Только Волдеморт вернул его обратно отправителю и Малфой рухнул на землю, сшибленный собственной атакой. Выхватив палочку, Гермиона выставила ее перед собой, правда она так давно не держала ее в руках…

Зеленый луч, летел в нее следом, она хотела отскочить в сторону, но в этот момент Волдеморт притянул ее к себе, уводя сразу из-под двух заклятий. Она судорожно вцепилась в его мантию, но он стряхнул с себя ее руки.

— Не мешайся, — прорычал он, отправляя следом несколько оглушающих.

Он действовал так четко и быстро, даже длинная черная мантия не мешала его движениям, его парирование атак, даже не бой, выглядело, словно ленивый танец. Тут для него не было соперников в мастерстве. Гермиона ни разу не видела его во время сражений, даже когда была битва в Хогвартсе — большую ее часть она пропустила, уничтожая крестраж. А те запугивания, которые он демонстрировал при ней, были не больше, чем игрой.

— Она — моя, — прошипел Темный Лорд, когда Пожиратели на время прервали атаки.

Выхватив взглядом из толпы одного низкорослого, он провернул палочку в воздухе и Пожиратель, схватившись за горло, будто на аркане пошел вперед к Волдеморту.

— Питер, маленький Иуда, — опасно тихо проговорил он. — Покажи им кто тут самозванец!

Схватив его левую руку, он быстро закатал рукав мантии Петтигрю и с садисткой ухмылкой ткнул палочкой в темную метку на предплечье. Питер моментально взвыл и начал опадать на землю, корчась, но, даже не пытаясь высвободить руку. С остальными Пожирателями было то же самое, кто-то держался на ногах и скулил, обхватив руку, кто-то же лежал на земле и кричал от боли. Те, кого Волдеморт успел сразить во время боя, теперь страдали вдвойне.

Гермиона осела на землю, прикрыв рот рукой от ужаса. Вот как он выглядел в гневе. Не так как с ней… Она-то думала, что когда он на нее срывался в пещере, что он зол, а он тогда еще сдерживался. От такого Волдеморта ей стало жутко. Его глаза пылали ядовито-ярким алым цветом, будто расплавленный металл. А крики Пожирателей усиливались, Беллатриса каталась по земле, истошно крича, серебряная маска слетела с ее бледного лица, обнажая гримасу боли.

— М-милорд… — голос Гермионы звучал глухо с земли, она не знала, как начать с ним говорить, как прекратить все это. — Д-давайте попробуем маховик…

Она тут же опустила голову, понимая, что он не будет ее слушать.

— Маховик? — переспросил Волдеморт, не прекращая пытку темной меткой. Взгляд его стал проясняться.

* * *

Медленно опустив палочку, Волдеморт повернулся к Гермионе. Его лицо было все еще перекошено яростью, но взгляд был не таким безумно злым. Он подошел к ней и молча протянул руку, чтобы помочь подняться с земли. Дрожащими  пальцами, Гермиона ухватила его ладонь. Слишком неожиданный жест. Прежде он так не поступил бы.

Беллатриса перевернулась на живот и подняла испачканное лицо на своего господина. В ее глазах читалась обида вкупе со жгучей ревностью. Пальцами она зарылась в пожелтевшую траву и в отчаянии заскулила:

— Нет, Мой Лорд… Зачем вам эта девчонка?

— Не твое дело, — сухо ответил он, не поворачиваясь.

С отчаянной ненавистью Беллатриса посмотрела в сторону Гермионы. От этого взгляда девушке стало не по себе, и она поспешила пойти за своим спутником.

Волдеморт шел, огибая тела своих слуг, не смевших даже голову на него поднять. Черная мантия струилась вокруг него, будто демонстрируя его гнетущую ярость. Подойдя к одному из слуг, он с силой пнул его в живот, так что тот скорчился, издав сдавленный стон.

— Как. Ты. Посмел.

Отчеканил он, глядя на приспешника сверху вниз. Это был Люциус, он зашептал извинения, но гнева Волдеморта это не уняло. Гермиона хотела схватить его за руку, попытаться успокоить, но он раздраженно одернул ее, скривившись.

— Если хоть кто-то осмелится меня потревожить, — он развернулся к Пожирателям, — смерть тому покажется избавлением.

Произнеся последнюю свою угрозу, он в полной тишине направился в особняк, окна которого тревожно горели в ночи, а крыльцо, будто разверзнутая пасть, готово было поглотить гостей. Гермиона в оцепенении наблюдала за его высокой фигурой, уверенно шедшей к двери. Он остановился и, не оборачиваясь, приказал:

— Грязнокровка! Идем!

* * *

Во всем доме стояла гнетущая тишина. В окно Гермиона наблюдала из-за шторы, как Пожиратели медленно разбредались с поля боя перед домом. Кто-то шел к лесу, видимо, чтобы аппарировать, некоторые заходили в дом — в полной тишине.

И они вдвоем вновь были в этой комнате, в спальне, которая в первый визит наводила не нее ужас, во второй казалась тихой гаванью, а сейчас вызывала смешанные чувства. Словно эта комната имеет какое-то значение, но Гермиона напрочь забыла какое. Теперь у нее постоянно всплывало чувство дежавю, любая мелочь, любое слово заставляли задумать о том, было ли это с ней уже раньше.

— Ты со мной также поступал? — нерешительно спросила Гермиона глядя на Волдеморта устало опустившегося в кресло.

— Нет, — ответил он, прикрыв глаза.

— А что ты сделал, если тебе пришлось...

— Ты недостаточно сегодня увидела, Гермиона? — его голос прозвучал резко.

Достав палочку, он махнул ею в сторону камина, чтобы зажечь его. От медленно разгоравшегося пламени в комнате стало немного теплее, однако от отблесков рыжего пламени, черты лица Волдеморта казались более резкими.

— Хочешь знать, что я сделал — подойди ближе, — уже куда спокойнее сказал он, но от него все равно исходило напряжение.

Гермиона понимала, что это провокация. Что он в таком настроении, когда лучше его не трогать, но все равно приблизилась.

Как только она оказалась возле него, Волдеморт тут же подался вперед, обхватил ее за талию и усадил к себе на колени, спиной к своей груди. Его горячее дыхание опалило ее шею, а бархатным голосом он на ухо ей прошептал:

— Вот это...

Его ладонь двинулась к ее груди, вздымавшейся от прерывистого дыхания, его язык коснулся ушной раковины, а затем губами он обхватил мочку ее уха.

— И вот это...

Другая его рука двинулась к бедрам. Гермиона вздрогнула, а ее спина чуть прогнулась в пояснице, будто тело все это помнило. Прерывисто вздохнув, она попыталась встать, но ладонь его уже поглаживала внутреннюю сторону бедра и медленно продвигалась выше.

— Могу дальше напоминать тебе, — голос его звучал немного сипло.

Щеки залил румянец — ей было стыдно от того, что вызван он был не тревогой, а поднявшейся в ней волной какого-то нового желания. Она не помнила, чтобы раньше испытывала подобное, это не было похоже на томление, которое можно было унять пальцами.

Он опять с ней играл. Снова сменил маску. Волдеморт недостаточно выплеснул ярости на Пожирателей и теперь жаждал остатки разрядить на ней. Как можно было обмануться и забыть какой он на самом деле?

— А ты думала, что потаскавшись по парадоксу с сопливой девчонкой, я стал мягче? — его губы касались ее уха, а дыхание опаляло кожу. — Это я позволил тебе обманываться, девочка...

По коже змеями поползли мурашки, но не от страха. Шумно выдохнув, она накрыла его ладонь, касавшуюся ее груди скрытой мантией, и резко скинула ее с себя. Играть с ним в эти игры у Гермионы не было никакого намерения. Она повернулась к нему боком, чтобы видеть его лицо, когда она будет ему все высказывать и столкнулась с его глазами полными жажды... Впервые его взгляд был таким ненасытным. Или... Она забыла.

— Не обязательно было устраивать все это, — попытавшись совладать с дрогнувшим голосом начала она. — Петля просто перезапустилась бы и...

— Наивная девочка, — его ладонь легла на ее талию, и он притянул Гермиону ближе к себе, — неужели ты думаешь, что они бы тебя просто убили? — его бровь насмешливо поднялась вверх.

Она едва не задохнулась от его слов. То есть он все же ее защищал... И сейчас...

— А я бы хотел, чтобы ты стонала только от моих... Пыток.

Это прозвучало настолько не двусмысленно, настолько явно, что он имел ввиду не пытки, что Гермиона чувствовала, как ей не хватает воздуха. Но... Волдеморт не хотел, чтобы ей причиняли боль? Поэтому он так разозлился?

Какое из его лиц настоящее? Ужасающий Волдеморт, которого она впервые встретила в Годриковой впадине? Или тот, который позволил плакать на своем плече? А может быть тот, чьей ярости испугались Пожиратели? Или его настоящее лицо такое, как сейчас — полное голодного вожделения?

— Все настоящие, — прошептал он, перехватив ее под бедром и устраивая так, что она ощутила под собой его желание. — И даже те, что ты еще не видела... Или забыла...

Гермиону моментально обуяла ярость. Вспыхнув, она резко отстранилась от него и оттолкнула его обеими руками. Она резво поднялась с его колен, разрушая этот интимный момент, созданный им. Сначала взгляд Волдеморта казался озадаченным, а затем он нахмурился.

— То есть ты так и не понял, что сделал не так? — Гермиона отошла от него к кровати и бедром оперлась об изножье.

Он встал из кресла, медленно, по-змеиному мягко, скользнув по ковру, подошел к ней. Так близко, что Гермиона осела на кровать, а он склонился над ней, поставив руки по бокам от нее, будто заключая в клетку. Ладони его едва касались ее ягодиц.

— И что же я сделал не так, Гермиона? — голос сквозил холодом, но в глазах растеклось пламя.

Когда он был так близко, когда она ощущала на щеках его дыхание, говорить о своих переживаниях ей становилось неудобно. Но, собрав волю в кулак, она с вызовом посмотрела в его глаза.

— Ты — был первым... Первым у меня... — не выдержав, она отвела взгляд. — И ты все стер...

Затем, все же она склонила голову в его сторону и увидела... Тень сожаления? Которая моментально покинула его бледное лицо, оставив после себя отпечаток холода.

— Это важно для тебя? — пальцы его, дрогнув, сжали покрывало.

— Даже если это было с тобой... Особенно… — она запнулась. — Особенно, если это было с тобой...

— Особенно? — повторил он, наклонившись ближе, в его глазах зажглось что-то такое, чего Гермиона раньше не видела. Не страсть, не вожделение… Потребность.

Она хотела объяснить, что она имела ввиду другое, но не успела договорить, потому что он подался к ней и накрыл ее дрогнувшие губы поцелуем. Гермиона собиралась его снова оттолкнуть, но вопреки разуму, вытянулась навстречу, поддаваясь его движениям, как будто делала так уже много раз. Волдеморт склонился к ней еще ниже, он прикусил ее за нижнюю губу, требуя пустить его дальше, углубить эту странную ласку.

Ладонь Гермионы взметнулась к его лицу, в последней попытке дать отпор, но неожиданно она легла на его шею, за затылком. Она запустила пальцы в его волосы, слегка оттягивая их. Он на мгновение прервал поцелуй и прежде, чем накрыть ее губы вновь, промелькнули его глаза — алые, как кровь, полные неутолимой жажды. Они блеснули в полутьме, как два ярких огня и тут же померкли, когда он, сомкнув веки, продолжил ее целовать.

Вдруг ей стало так жарко, особенно, когда он согнул одну руку в локте, опуская Гермиону ниже к кровати. Тело предавало ее, откликаясь его прикосновениям, игнорируя гнев разума. Он уже почти сидел на ней, ее ноги были зажаты между его коленями. В голове мелькали мысли о том, что это не правильно, что так нельзя, что он ее специально спровоцировал, но все они затмевались одним единственным словом: «ХОЧУ»...

* * *

Она лежала с ним в постели и не могла понять: как он это сделал? Как он это сделал? Она была уверена, что никогда этого не будет между ними, не смотря на то, что было в неизвестном ей прошлом. Что она будет выше этого и... Лежала с ним на одной кровати, в его объятиях, обнаженная и... Где-то под грудью теплело, расползаясь по животу — странное, чуждое ей чувство. Счастье? Как он это провернул? Его рука на ее бедре, ровное спокойное дыхание, чуть приоткрытый рот — она никогда его не видела таким... Ни тени ярости или гнева, только расслабленная нега. Еще одна маска? Но как он смог без слов одними только прикосновениями и поцелуями убедить ее уступить?

Гермиона замерла, боясь пошевелиться.

Она хотела отодвинуться, но его пальцы на ее бедре дрогнули и сильно сжали — не отпускал от себя. Ее рука потянулась к шее — к месту за ухом, куда ночью он укусил ее, перед тем, как закончить. По телу прошла дрожь от воспоминания.

Сквозь щель между плотных штор пробивались солнечные лучи, они проходили длинную дорожку от окна до середины кровати. Уже наступило утро... Это она проспала с ним после всего этого бок обок всю ночь... Вот так — в обнимку.

Он придвинул ее еще ближе к себе, и Гермиона поняла, что все это время лежала головой на его руке, она перелегла, прижавшись к его плечу. Теплый, настоящий, как человек, а не как воплощение тьмы.

— Ты что-то говорила о маховиках… — его губы коснулись ее уха.