Хэппи-энд для тех, кто выживет (джен)

25 июля 2008 года, восемь часов утра, Москва, Лубянка.

Калачев долил кипяченой воды в высокий граненый стакан. Утренний разговор с командованием не выходил из головы, а думать об этом не хотелось. Хотелось поскорее попробовать, что получится, если сахар в чай сыпать ложками, с горкой и не жалея, а остаток жизни до начала командировки отмерять минутами.

— Ты еще здесь? — Григорьев влетел в кабинет вихрем. — Во как я вовремя!

— Привет, — буркнул Калачев.

— Блин, я думал, ты уже все…

— Что все?

— Ну, ушел. Ты же сейчас летишь, да?

Григорьев смотрел на него непонимающим взглядом, словно засомневался в том, что за последние дни слышал раз десять.

Калачев вдруг понял, что до сих пор на автомате размешивает сахар. И что ложка в кипятке разве что не раскалилась добела и уже жжет пальцы.

Посмотрел на часы.

— Через двадцать минут машина, — сообщил он, стряхивая капли с ложки. — Ты бы еще позже явился.

— Ну я ж успел.

— Успел он, — нахмурился Калачев. По-хозяйски оглядел кабинет. — Так, вон в том сейфе папки с номерами ГТ09, с первой по шестую и с десятой по четырнадцатую. У Салтыкова с седьмой по девятую. Остальное в архиве, понял?

— Вас понял, товарищ подполковник! — рявкнул майор, да так, что у Калачева заложило уши. — Слушай, я этого Салтыкова как раз в коридоре встретил, так он сказал, что ты у Николаева утром был… Чего стряслось-то? Перед вылетом к начальству бегать — это плохая примета, Николаев что, уже забыл?

— Лукин вызывал, — подтвердил Калачев.

— Ого! С генералами все общаешься! Растешь, Володька!

Они переглянулись, и Григорьев мгновенно сменил тон.

— Так что там Лукин?

В ответ Калачев раскрыл единственную оставленную на столе папку, вытащил из нее газету и протянул товарищу.

— Ты вот это посмотри.

— «Ивнин пост»? Вечерняя, что ли?

— Вечерняя, — кивнул подполковник. — Чего еще в утренней понапишут…

Разворачивать не понадобилось — горячие новости с шокирующими заголовками всегда публикуют на первой полосе.

Григорьев присвистнул.

— Во дела…

— Мне тут перевод девчонки прислали, надо?

— Какой к черту лысому перевод, — сказал майор. — Я что, дурак что ли?

Глаза его блестели, и Калачев в этих искорках видел только искреннюю радость и восхищение. А вот у командования после прочитывания заметки из референтуры была совсем другая реакция.

— Ну и как тебе? — спросил подполковник.

Отхлебнул кипятка, обжегся и брякнул подстаканником о стол.

— Круто, — выдохнул Григорьев. — Нет, ну правда, я в первый раз в жизни во все по-английски врубился, и без словаря. И знаешь, понятно. Вообще все.

Плюхнулся на диван, глянул на Калачева.

— Володя, а ты чего стоишь? Давай что ли на дорожку присядем.

— Угу, — подполковник как раз вытащил себе стул.

— Но ведь это значит, — Григорьев словно утонул в заметке и теперь захлебывался впечатлениями. — Это значит, что….

Калачев промолчал.

— … мы все правильно сделали!

— Наверно.

— Володька, ты чего? — удивился Григорьев. — Ты сам не читал, что ли? Смотри, что американцы пишут. «ФБР признало, что террористу удалось сбежать». Во дает Козырев! От ФБР ушел, от Зорро ушел… знай наших! А в управлении фэбээровском стрельба была, власти молчат и ничего не комментируют. Раз скрывают — дело пахнет керосином. Хорошо он там позажигал… А теперь как в песне поется: гудбай Америка, ооо, где я не был никогдааа…

— Лукин по-другому считает.

Григорьев сощурился.

— … прощааай навсегдааа… Лукин считает, что Козырева теперь не выпустят? Типа, оцепят все, выезды из города перекроют. Это они могут. И канал наш на Кубу закрыть могут… — майор помедлил. — Пойду, что ли, Салтыкова обрадую, он же у нас за канал отвечает. Знаешь, что я скажу? Шансов выйти из тюрьмы у него тоже не было. Никаких.

Калачев снова не ответил. Снова глянул на часы и отмерил себе четырнадцать минут до выхода.

Только вот проклятый чай все никак не остывал.

— Выкрутится, — постановил Григорьев.

— Выкрутится, — согласился Калачев. — Только ты представь, что это не у них, а у нас случилось. Не в ФБР, а на Лубянке. В центре Москвы.

— Почему это у нас? — не понял Григорьев. — Там Америка, здесь Россия. Мы тут вообще причем?

— А вот при том, — ответил Калачев.

— Да ну… — Григорьев оторопел. — Это что, Лукин сказал?

— Лукин.

— Ты что, такое даже думать нельзя…

— «Думать нельзя» — это не из нашей с тобой профессии, Мишка, — заметил Калачев, хотя меньше всего ему сейчас хотелось читать мораль товарищу. — Ты еще скажи, что нам положено думать только как в уставе написано.

— Да зачем нам…

— Нам нужно все варианты предусмотреть.

— Ты хочешь сказать, что мы все делали зря, да?

Калачев пожал плечами. Глотнул еще чая и опять обжегся.

Теперь уже было все равно.

Двенадцать минут.

— Я лечу на Кубу, — ответил он.

Григорьев поднял на него глаза.

— А дома ты что сказал?

— Как обычно. В командировку, — объяснил Калачев и тут же поправился. — Ну, как раньше. Я ж давно уже не…

— А Ирка?

— А Ирка мне как раз стакан с подстаканником нашла. Я такой всегда хотел, чтоб под старину, тяжелый, ну и граненый. Она и выискала где-то у тещи на антресолях. А то я позавчера свою кружку раскокал…

— Это на счастье, — торопливо вставил Григорьев.

— На счастье, — согласился Калачев. — Только это… ты, если чего, поговори с ней. Скажи, мол, задание было важное. Не фигня какая-нибудь.

— Скажу.

— Знаешь, если мы ошиблись… пусть лучше там все… закончится. А не здесь.

Теперь промолчал Григорьев.

Поднявшись со стула, Калачев привычно оглядел обстановку. Собирался ли вернуться завтрашним утром, уходил ли на выходные или вовсе уезжал в отпуск — все должно было оставаться в порядке.

Жалюзи до конца опустить забыл, вот оно что.

И как раз зазвонил мобильник. Ответил, отчитался, пообещал:

— Сейчас выезжаю.

Вновь переглянулся с Григорьевым и решил объясниться.

— Ефимцев.

— Это который майор? Из «альфы», да?

— Подполковник он уже давно, командир группы.

— Серьезно все как, — кивнул Григорьев.

— Ты же вчера Николаева слышал. Они с Лукиным решили, что так лучше будет. Да и логично…

Григорьев тоже встал, прошелся по кабинету, выглянул в окно. В руке он до сих пор сжимал газету.

— Ефимцев, значит. А кто еще в группе?

— Кузовенко, Лисицын, Гусев, Гаврилин, Красовский, Самойлов, Синявский, Андронов, Пырьев…

Калачев перечислял имена, а Григорьев каждый раз чуть-чуть кивал. Память у майора была и вправду отличная.

— Интересную команду подобрали, — наконец заметил он.

— А чего?

— А из них Козырева никто не знает. Ну или не помнят. Пырьев, Гаврилин, да и Синявский тоже — молодые еще. Лисицын из ГРУ к нам перешел. А Ефимцев… не, Ефимцев тоже скорее всего его не помнит. Остальные на других направлениях работали, я их сам почти не знаю.

— А какая разница?

— Никакой. В том и дело, что никакой, — Григорьев пожал плечами. — Понимаешь, вот этим ребятам — а это хорошие, просто отличные ребята — им абсолютно никакой разницы.

Майор опять рассматривал первую полосу заокеанской газеты.

— Приказ есть приказ, — сказал Калачев.

— Никто и не спорит.

— Ну, а если Лукин все-таки прав?

Посмотрел на часы: девять минут — и в дорогу, а в дороге не бывает лишних мыслей.

Да и перелет — всего ничего. Подумаешь, перемахнуть через Атлантику. Дрыхнуть не буду, решил Калачев. С Ефимцевым все заранее обговорить надо, и с ребятами.

— Кубинцы, в общем, союзники, — рассуждал он вслух. — В случае чего…

— Угу, помогут.

— Американцы тоже не идиоты. Я думаю, у них просто приказ был такой. Брать живым.

— А у тебя…

— А я по обстоятельствам буду действовать, вводная такая у меня.

— Точно, — кивнул Григорьев. Сложил газету, бросил на стол и теперь косился на заголовок со словом «опаснейший террорист». — И Козырев тоже. По обстоятельствам будет действовать. И ничего хорошего он от нашей конторы уже не ждет, так?

Подполковник пожал плечами.

Спешными глотками допил чай, засобирался. Отдал Григорьеву ключи от сейфа и опять вспомнил про жалюзи. Потянулся, чтобы задернуть до конца, и нечаянно оборвал нить.

На миг зажмурился от солнца, и тут же подумал, какое оно сегодня мягкое, уютное и ничуть не обжигающее, точно на дворе не конец июля, а первые дни весны.

Даже солидный подстаканник «под старину» весело заискрился в теплых лучах.

А в небе — глубокая пронзительная синева.

— Распогодилось наконец, — сказал Калачев. — А то все дожди одни льют. Вот вернусь — так сразу на дачу поеду. Ладно, пора уже.

— Вот блин, и не проводили мы тебя как следует, — вспомнил Григорьев.

— Обойдетесь!

Переглянулись, рассмеялись.

И только у самой двери Григорьев тихо добавил:

— Я бы рискнул, Володя.

— Я бы тоже рискнул, — Калачев ничуть не удивился. — Но у меня приказ есть.

— Он же один придет, понимаешь?

  

25 июля 2008 года, семь часов вечера, Готэм, местное управление ФБР 

— Сэр, полковник Стэнтон велел передать, что совещание отдела внутренних расследований по делу 14-73 начнется в четверть восьмого.

— Спасибо, Боб.

Вот и все, подумал Кроули, выключая связь. Быстро они. И верно, когда-нибудь это должно было случиться. Если бунт заканчивается победой, его называют иначе.

… Ну что ж, революционера из меня не получилось.

— Боб! — Кроули щелкнул по кнопке коммуникатора. Помедлил, прежде чем произнести то, что он прежде почти никогда не произносил: не было повода. — Идите домой, ладно?

— Сэр?

— Идите домой, — повторил он. — Спасибо, что помогаете, но вы не должны торчать здесь сутками.

Это моя работа, хотел прибавить Кроули, и запнулся.

… Наверно, уже не моя.

Через несколько минут не вытерпел, выглянул в приемную. Помощник запирал сейф и действительно собирался уходить.

Вот и правильно.

— До свидания, сэр, — сказал Боб, прежде чем исчезнуть за дверью. — До завтра.

— Счастливо.

В приемной было душно, будто не работал кондиционер. Нацедив из аппарата с водой газировки, Кроули решил уйти к себе и уже на пороге услышал шаги в коридоре: размеренные, безупречно-одинаковые, печатные. Как на плацу.

Стэнтон вошел к нему безо всяких церемоний.

Привык.

— Я только что получил факс из Вашингтона, — сообщил полковник. — Вы догадываетесь, что это такое?

В руках у него белел листок. С печатями и подписями.

Пока-еще-директор Готэмского управления ФБР промолчал. Поставив бумажный стакан подальше от ноутбука, сел за письменный стол и откинулся на спинку кресла.

Никакого наигранного безразличия: он просто устал.

— Догадываетесь, — констатировал Стэнтон.

— А почему вам ее прислали только сейчас?

— Потому что в Вашингтоне решили дать вам время подумать, — объяснил полковник. — Точнее, одуматься.

— Да, — согласился Кроули. — Я давно подозревал, что в Вашингтоне мне искренне симпатизируют.

— Симпатизировали. И не надо иронизировать на эту тему, — поправил его Стэнтон. — По-моему, я переоценил вашу гордость.

— Это почему?

— Я считал, — брови Стэнтона чуть сдвинулись к переносице, — что вы сами подадите в отставку.

Вот как, подумал Кроули. И это я всегда называл себя прямолинейным.

— Вы серьезно, полковник?

— Ну, я ожидал, что вам будет неприятно отстранение, и вы решите уйти сами.

— Вы ошиблись, — мягко заметил Кроули. — Я не боюсь увольнения.

— Так уж и не боитесь?

Стэнтон сощурился: в тоне скользнула не то усмешка, не то недоверие.

— Сейчас уже нет.

— Почему?

— Потому что я думал о такой возможности, — признался Кроули. — Еще дней десять назад.

Он был искренен, настолько искренен, что теперь с ответом задержался сам Стэнтон.

Усмешка исчезла: полковник поглядывал на Кроули с живым интересом.

И столь же искренне не понимал.

— Ваше разбирательство затянется на полгода, не меньше? — спросил Кроули. — Вы можете проводить сколько угодно совещаний, но без меня все это расследование, вы уж извините, бессмысленно. Так что вам будет трудно от меня отделаться. Практически невозможно.

— Это тут причем? Вы здесь больше не распоряжаетесь.

Стэнтон даже заглянул в ту самую бумагу с печатями и подписями: будто засомневался и решил на всякий случай свериться. А когда сверился, положил этот документ на стол Кроули.

Тот сделал вид, что не заметил.

— Не знаю, кого теперь назначит Вашингтон на мое место, но могу сказать одно: если новый директор не учтет мой опыт, ему будет еще труднее, чем мне в начале.

— Он учтет, — бросил Стэнтон. — И справится. И порядок наведет тоже.

— Желаю успеха.

— У вас был месяц. Вы, — полковник снова сощурился, — вы считаете, что многого добились?

— Я стал лучше понимать этот город. И людей тоже.

— Город как город, — пожал плечами Стэнтон. Он, видно, никак не мог найти подвох в том, что говорил Кроули. И поэтому решил бить наверняка. — А что касается людей… по-моему, для местных вы теперь персона нон грата. Я не про вашего секретарика, разумеется — у него на роже написано, что он будет старательно лизать зад любому, кто сидит в этом кабинете. Я про остальных. Им будет легче принять нового человека. Такого, который не отступает от своих решений. Даже, если это очень жесткие и непопулярные решения. Знаете, в чем ваша ошибка?

— Просветите меня.

— Вы недостаточно следуете принципам, Кроули. Вчера вы отдали приказ — правильный, единственно правильный в данной ситуации. А потом сами от него отказались. И объявили ошибкой.

— Это и было ошибкой.

— Вы должны были стоять на своем, — парировал Стэнтон. — Даже если вы правы, и ваш Рингсби действительно не террорист, а просто свихнувшийся на работе пацан… Да, я допускаю, что вы правы, и что он на самом деле запутался и поэтому стал предателем. Да и хиловат он для настоящего террориста, соглашусь. Но даже в этом случае вам не следовало отступать, понимаете?

— Нет.

Полковник покачал головой.

— Мы могли уже вчера, по горячим следам, начать внутреннее расследование, — продолжил он, — и своими силами выяснить, кто виноват, а кто нет. Допросить каждого, кто имел отношение к делу. Вместо этого вы стали мне мешать. Неудивительно, что в Вашингтоне недовольны.

— То, что вы предлагаете, остановит работу управления.

— Вы это уже говорили вчера, — заметил Стэнтон. — Повторяетесь, Кроули.

— И я не могу допустить новую волну паники в городе.

— Вчера в фойе были посетители! — взорвался полковник. — Свидетели! Это вы им собрались объяснять, что нападение на дежурного — не теракт?

— Нет, — упрямо сказал Кроули, — не теракт.

Стэнтон ходил по его кабинету взад-вперед.

Примеривался и приценивался.

Интересно, кого все-таки назначат на мое место, спросил себя Кроули. Этого полковника? Вряд ли. Нет, скорее всего, Стэнтона оставят наблюдателем.

— И поэтому вы отправили Гиллеспи на телевидение? Чтобы выставить нас всех идиотами? Два разных заявления от ФБР — это, по вашему, нормально?

— Позвонить на телевидение я велел Гиллеспи, — заметил Кроули. — А не вам, полковник.

— Террорист до сих пор на свободе, и об этом должны знать все! Вы ведь и не поняли, с кем имеете дело. Если его целью было нападение на ФБР, то теперь он может и вовсе исчезнуть или затаиться. Дело ведь сделано!

— Нападения не было.

— Я вас не понимаю.

— Нападения не было, — повторил Кроули. — А в нашем управлении не было и нет предателей.

— Интересно, а кто тогда проводил допросы, которые не дали результатов? Не Рингсби с Крайтоном? Кто первым притащил вам телефон с сонаром? Не Гиллеспи? Кто придумал эту дурацкую идею с ловушкой и помог террористу сбежать? Разве не тот же самый Рингсби?

— Я уже объяснял, — сказал Кроули. — что сонары мы обнаружили случайно, и именно я настоял на том, чтобы активно развивать эту линию. Допросы курировал я лично, и лично просматривал каждый протокол. А неудачная операция на шоссе проводилась с моего полного одобрения, и именно я руководил ее разработкой.

— Глупо, — ответил Стэнтон. Ярость его вдруг исчезла. Он немного помедлил и тогда добавил. — Будь по-вашему.

Когда полковник ушел — той же вышколенной армейской походкой, Кроули остался наедине с усталостью. Посмотрел на часы и на бумагу, оставленную Стэнтоном на столе. Прислушался к глухой тишине.

Этажом ниже, в кабинете, который, если верить Бобу, уже окрестили «штабом шерифа», начиналось совещание.

Теперь без него.

Бывший директор готэмского управления ФБР засобирался домой.

В машине вспомнил, что следовало бы позвонить жене и предупредить, но в последний момент передумал. Прибавил скорости и проехал лишнюю милю по набережной, а оттуда свернул на бульвар Олд-Хиллз. Через полчаса Кроули маневрировал на узких улицах Нэрроуз.

Адрес он запомнил еще когда рассматривал тот самый послужной список.

По скрипучей деревянной лестнице поднялся на шестой этаж. Почти бегом, на одном дыхании: он очень спешил и очень боялся, что дома никого не окажется. Сам при этом проклял и строителей, сумевших возвести многоэтажное здание без лифта и себя за то, что давно забыл о пробежке в парке.

Пришлось чуть отдышаться и только тогда позвонить.

— Кто там?

— Я к Джиму Гордону, — ответил Кроули. — По службе. Он дома?

Дверь открыла женщина.

— Дома.

Строгая, недоверчивая, с беспокойством в глазах: не случилось ли чего?

А у них бывает мало гостей, понял Кроули. И хороших новостей тоже. Или она просто боится, что я пришел вытащить ее мужа обратно в управление.

— Добрый вечер, мэм, — поздоровался он.

— Добрый вечер, а вы… — женщина оглядела незнакомца. — Проходите. Я его сейчас позову. Джим!

— Простите, это дверь на террасу? Я подожду там, хорошо?

Женщина кивнула. Кроули прошел вперед по маленькому коридору, повернул торчащий ключ в замке и оказался снаружи. Взгляд скользнул по ближайшему окну: на кухне перед телевизором сидела девочка лет тринадцати.

Надо было все-таки позвонить Лиз, подумал Кроули.

В следующую секунду услышал шаги за спиной и обернулся.

— Комиссар.

— Добрый вечер, — ответил Гордон.

В костюме и галстуке.

Прямиком с работы, понял Кроули. Сейчас половина девятого. Скорее всего, привык задерживаться на службе, а тут еще и время такое, что с комиссара будут драть по семь шкур за каждый промах.

— Может, пройдем внутрь?

— Я ненадолго.

— Ну, как пожелаете, — в голосе Гордона мелькнуло смущение. — Так чем я могу помочь ФБР?

— Ничем, — откровенно сказал Кроули. — Я здесь неофициально.

— Я догадался.

Кроули шагнул к краю террасы. Опершись рукой о деревянный поручень, посмотрел на пустую узкую улочку внизу.

— Думаю, не имеет смысла скрывать того, о чем завтра-послезавтра напишут газеты: у местного управления ФБР очень скоро будет другой руководитель.

— Получили повышение?

— А вы сами как думаете, комиссар?

Гордон промолчал.

— Поэтому будем считать, что мною сейчас двигает чисто личный исследовательский интерес. У меня вот какой к вам вопрос: где Джокер?

— Не знаю, — комиссар пожал плечами.

Это был честный ответ, понял Кроули. Лучше бы он соврал. Я бы почувствовал, я бы непременно это понял и завтра натравил бы на него Крайтона.

— Вы засиделись на работе. А вчера, наверно, вообще не приходили домой ночевать, так?

— Я и сегодня очень хотел там остаться, — ответил Гордон. — Прошу понять меня правильно: сейчас у меня больше нет никаких следов. Но мы делаем все возможное, чтобы найти террориста…

Кроули покачал головой, и комиссар осекся.

— Думаю, дело в другом. Вам позвонил ваш замечательный приятель и соратник в борьбе с преступностью. Ну, тот самый, которого вы недавно назвали предателем, и о котором позже так трогательно беспокоились. Это когда наш спецназ попал в его не менее замечательную машинку, и вы решили, что злодеи из ФБР уничтожили героя Готэма.

— Мистер Кроули…

— … и этот ваш друг дал вам какую-то информацию. А вы ему доверяете. Так что сидеть вторую ночь в управлении стало бесполезно. Я прав? Что он вам сказал?

— Я не понимаю ваших вопросов. По-моему, я дал исчерпывающие объяснения еще тринадцатого июля, и я больше не…

— Вы выдали себя с головой, понимаете? — сообщил Кроули. — Зачем теперь отрицать? Я одного не понимаю: какого черта вы еще раньше ломали комедию с этой речью? Это ваш приятель так вас надоумил?

Гордон сперва помедлил, а потом заявил:

— Я никогда не сотрудничал с преступниками.

— Гордон, если бы я хотел вас арестовать, я бы уже давно это сделал. Нам хватит того вашего визита и звонков. Да, я знаю, что вы никогда не сотрудничали с преступниками. Вы просто не считаете его — ну, этого вашего немножко сумасшедшего приятеля в плаще и маске — преступником. И если вы не идиот — а вы точно не идиот — то вы не станете якшаться с человеком, который убил ваших же коллег и прокурора. Из чего я делаю вывод, что он к этим убийствам непричастен.

Комиссар промолчал.

— Я долго не мог понять, зачем ему было вешать на себя эти трупы, — продолжил Кроули. — Пока не посмотрел дело Дента. Там очень, очень много интересного. Еще один самоотверженный герой Готэма, да? То наш дорогой прокурор пропадает куда-то после больницы, то потом объявляется и разгуливает по улицам с ожогом на лице… это нормально, да? Это он на подвиги отправился? Мы недавно взяли нескольких людей Марони. Один из них на допросе признался, что итальянца выслеживал какой-то тип с обожженной рожей. А еще мы допросили всех спецназовцев, которые тогда были с вами при штурме здания Прюитта. Во время операции вам кто-то позвонил, и вы исчезли. Если сопоставить это время и время ареста Джокера — получается, что Бэтмен скрылся из здания Прюитта почти в то же время или позже. Короче, что-то не стыкуется. И эта ваша наспех сочиненная история про то, как вашу семью взяли в заложники…

Они переглянулись.

— Я думаю, что все было наоборот, — заключил Кроули. — Можете не отвечать.

Внизу раздался шум: проезжавший автомобиль не вписался в поворот и зацепил мусорный бак. Тот свалился набок, и из-под крышки выкатились бутылки и посыпалась еще какая-то дрянь.

Из окна тотчас послышалась ругань.

Кроули провел рукой по отполированному поручню, оторвал взгляд от улицы и всмотрелся в небо. Несмотря на вечер и близящиеся сумерки, пришлось зажмуриться.

— Хорошая погода сегодня.

— Хорошая, — еле слышно согласился Гордон. Помотал головой, точно хотел проснуться, и тогда добавил. — Еще утром лить перестало.

— Да? А я вот только сейчас заметил, — признался Кроули. — Все недосуг было даже в окно выглянуть… Гордон, я знаю, кто он.

Переглянулись снова.

Только тревоги и напряжения стало больше.

— Честно говоря, не так уж трудно его найти, — сообщил Кроули. — Труднее всего поверить в то, кем он является днем.

Теперь покачал головой Гордон.

— Будете утверждать, что вы этого не знаете?

— Нет, — сказал комиссар. — Просто я не хочу знать.

— Да? — удивился Кроули. — А почему? Боитесь ответственности?

Он ожидал, что Гордон начнет спорить: все-таки ответственности у комиссара был целый город. Ни больше, ни меньше.

— Наверно, боюсь, — неожиданно согласился тот. — И еще я считаю, что он бы сам сказал… если бы счел это нужным. Если бы хотел.

— Он что, приходит прямо сюда?

— Куда?

— Ну, на террасу.

— Почему вы так считаете?

Кроули усмехнулся.

— Здесь рядом крыши, и даже вон с тех окон мало что видно, если специально не устанавливать наблюдение. Я прав? Ладно, бог с вами. Ответьте на один вопрос: что с Джокером?

— Поверьте, мы делаем все, чтобы его найти, — ответил Гордон.

— А Бэтмен?

— Наверно, тоже.

— Гордон, не темните. Я просто хочу знать. Если вам непонятно, я объясню: у меня тоже есть семья.

— Понимаю, — кивнул комиссар.

— Повторяю еще раз: у меня достаточно улик, чтобы через десять минут здесь были агенты ФБР, а вас бы упекли в тюрьму за соучастие. Я этого пока не сделал, понимаете? И не сделаю.

Поверит или нет, спросил себя Кроули.

А если не поверит? Получится, что я тут зря распинался. И вообще зря пришел.

Нет, не зря: теперь я кое-что знаю об этом проклятом городе.

Больше, чем Стэнтон. И может быть, больше, чем те, кто здесь родились.

Я ведь этого и хотел с самого начала, правда?

— Гордон, — вздохнул Кроули, — мне надо понять, что тут происходит.

— Есть кое-что… — начал комиссар. — Я действительно получил некое сообщение, касающееся этого террориста. Но я пока не знаю, как интерпретировать данную информацию.

— Не тяните кота за хвост, ладно?

— Мой источник гарантирует, что Джокер больше не появится в Готэме.

— Вот как, — задумался Кроули. — То есть он сбежал?

Гордон пожал плечами.

— Или у нас есть надежда, что фрик счастливо отправился на корм рыбам? Я видел полицейские сводки за эту ночь. Говорят, что Бэтмена все-таки засекли где-то в гавани.

— Мне доложили об этом, — кивнул комиссар. — Но я действительно сказал вам все, что знаю.

— И вы верите такому обещанию? Верите, что они не в сговоре?

— Верю, — ответил Гордон.

  

25 июля 2008 года, четыре часа утра, Готэм, старая гавань

Шторм закончился. Всю ночь небо вытекало проливным дождем в океан, а свирепствующий ветер бросал волны в вышину, навстречу облакам и тучам. Потом буря неожиданно стихла. Теперь о стальную гладь залива разбивались лишь последние капли мороси. Все побережье затянул густой туман.

Солнце устало карабкалось вверх по просоленному небу, медленно растапливая черноту и раскрашивая город серыми лучами.

Брюс давно не помнил такого тусклого рассвета.

Он сейчас прятался в тени — пригодился неприметный выступ под крышей терминала. Патрульных видел хорошо: две фигуры в темно-синей форме вошли в кирпичный дом.

— Второй, второй, я пятый, — услышал Брюс на частоте полиции. — Проверили старый склад по адресу Сент-Патрик восемнадцать. Нашли двух пацанов под кайфом!

В голосе звучал легкий испанский акцент, а еще слышалось волнение. И гордость.

Наверное, новичок.

— Пятый, я второй. Не понял. Кого ты там нашел?

— Второй, я пятый. Им по шестнадцать, не больше. И у них шприцы. А у одного в кармане был пакетик с…

— Слушай, Гонзалез, ты идиот? Какие еще нарики? Их сажать больше некуда! У нас все управления забиты нариками! Ты не в курсе, что за облава сегодня была в Нэрроуз? Если тебе так надо, тащи их к себе домой. Прочтешь им мораль на тему здорового образа жизни!

Брюс перевел приемник на другую частоту. Подтянулся вверх и перелез на крышу, а через секунду уже был на другой стороне узкой улочки.

Обычная проверка, понял он. Для галочки забрели в район старой гавани. А действующие терминалы даже не оцепили, разве что отплытие круизного корабля задержали на целый час. Боялись повторения истории с паромами, и проверяли на совесть. Не на шутку разозлили богатеньких туристов из Европы: кто-то даже позвонил на телевидение и пожаловался. Еще бы, тупым американцам везде мерещатся террористы и бомбы.

В торговый порт полиция соваться не стала.

Ужесточили контроль в аэропорту, не отменив ни одного рейса.

Расставили патрули на дорогах.

И все.

Причина была проста: Гордон и ФБР до сих пор искали клоуна в городе. Никто не верил, что Джокер захочет покинуть Готэм. Не верил и Брюс. Он-то знал наверняка: сегодня, в четыре ноль-ноль, начнется война.

— Джин, ты же свалишься! — частоту полиции заглушил женский голос. — Немедленно слезь оттуда!

— Маааааам!

Приемник пришлось выключить.

Только вот останавливаться было никак нельзя: он пришел сюда искать сообщников Джокера. И понять, почему клоун выбрал именно этот район для нападения.

— Я что сказала? Мне в полшестого на работу надо! Иди спать и никому не открывай!

— А если миссис Яннсен будет стучать?

— Все равно не открывай, зайдет попозже. А вот если я опоздаю на автобус и меня уволят, нам нечем будет заплатить ей за комнату!

Первый этаж дома напротив. Крохотная девчушка, с ногами забравшаяся на подоконник, и молодая женщина, убегающая в неприветливую темноту. Хотелось надеяться, что она успеет на свой автобус. И что обколотые героином пацаны, которых не разрешили задержать офицеру Гонзалесу, не воткнут ей нож между ребер.

Окно с грохотом схлопнулось.

Брюс все еще гадал, что же держит его здесь. Оглянулся и застыл. За лачугами старого приморского квартала высился другой Готэм — город сбывшихся грез и небывалой роскоши, надежно укрытый за сверкающими башнями в сотню этажей.

Так обычно думали те, кто вырос за стенами железобетонных крепостей, и кто вечером боялся лишний раз проехаться по Восточной набережной на «мазератти» — лишь потому, что от набережной всего миля до неблагополучного Нэрроуз, а своих отпрысков в школу отправлял исключительно под охраной.

А Брюс знал, что в мире есть только один Готэм, любимый с детства: самый волшебный город Америки. Самый лучший город в мире. И самый безжалостный тоже.

— Вы уже позвонили комиссару? — спросил дворецкий.

— Нет.

Он поспешил вперед, нагоняя время. Впереди его ждала еще одна улочка, и еще один ряд разбитых приклеенных друг к другу домов с обвалившейся штукатуркой и прогнившими крышами. И вечный, родной и знакомый с детства солоноватый запах моря, который в таких кварталах обязательно напоминает гнилую рыбу. Прежний мэр пообещал снести все эти лачуги к следующему Рождеству, а к Пасхе построить муниципальное жилье для малоимущих, и никто не удивился: почему не наоборот?

Два переулка и дюжина крыш — до причала.

Десять минут — до начала войны.

— Я не имею права впутывать в это Гордона, — объяснил Брюс дворецкому.

— Прошу прощения, сэр, — Альфред забеспокоился. — Мне кажется, вы забыли, что ваш противник играет без правил.

— Нет, — возразил Брюс. Он уже все тогда для себя решил. — Это Джокер забыл, с кем начал войну.

Переглянулись.

Поняли друг друга без слов и без осуждения.

— Я больше не играю, — добавил Брюс.

На крыше последнего дома снова замер. Внимательно рассмотрел причал и качающиеся на воде хлипкие катера. Спустился вниз, быстро оглядел миниатюрный магазин — двадцать четыре часа пережаренных хот-догов и тепловатой Кока-Колы из вечно сломанного холодильника.

Подросток-доходяга с раскосыми глазами — на китайца не похож, скорее вьетнамец — старательно скреб щеткой по разбитому в крошку асфальту. Потом приставил щетку к стене и взялся за тряпку. Протер окно, забежал внутрь и случайно толкнул стеллаж с газетами, стоявший прямо у входа.

— Да чтоб тебя…

Как назло, газеты высыпались наружу, прямо под морось. Да и ветер все еще не успокоился, подхватил пару листков и погнал по улице. А за ними, под ругань хозяина, помчался вьетнамец.

Один листок приклеился к мокрому асфальту на проезжей части. Брюс скользнул взглядом по огромным буквам и тотчас отвернулся, обогнул склады и поспешил к берегу.

Он шел туда, чтобы в газетах больше никогда не было таких заголовков.

Перед причалом, у которого сейчас тихонько пыхтел старенький катер, препирались двое патрульных.

— Я офицер полиции, — знакомый испанский акцент слышался за милю, и теперь звучал еще сильнее: парень явно волновался. — По закону я должен задержать их за хранение наркотиков!

Надо же, подумал Брюс. А новичок-то наш оказался упертым.

— Ты совсем дебил? — не унимался второй полицейский. — Или ты думаешь, что тебе дадут медаль за пару обколотых малолеток? Ты новости вообще смотришь? Как бы завтра этот город не взлетел на воздух! Вот про что думать надо! Тебя что, не инструктировали, кого надо искать, а?

— Мы едем в управление.

Сами «герои дня» — в наручниках и совершенно ошалелые от наркоты — сидели прямо на дороге, а к пестрой компании как раз подходил третий офицер, с нашивками сержанта.

— Хватит орать, — сказал он. — Мексиканец прав.

Патрульная машина умчалась восвояси, и на берегу стало очень тихо, как бывает только ранним утром. Тишину нарушал лишь тарахтящий катер, да капли мерно стучащего по крышам дождя.

Только тогда Брюс заметил одинокую фигуру неподалеку.

В тени, падающей от крыши полуобвалившегося терминала, на уцелевшей части низенького парапета — теперь уже старого, потрескавшегося — построенного для красоты и когда-то огораживающего часть причала, пристроился человек в темно-сером пальто.

Наверно, бездомный. Или просто посетитель одного из местных баров вышел проветриться, покурить и решил усесться на парапете, положив ногу на ногу.

Лучше бы этот парень убрался отсюда поскорее, подумал Брюс. Если тот полицейский все-таки прав, а я, к сожалению, знаю точно, что он прав, и что в четыре ноль-ноль здесь начнется фейерверк, то никому не поздоровится…

… четыре ноль-ноль?

Он снова посмотрел на часы.

Ночь уже растаяла в беззвездной вышине, и краски перемешались: глубокий-синий исчезал, и теперь на небе торжествовал ярко-лиловый.

Сидящий на парапете человек пошевелился. Запахнул полы пальто, точно его пробрал набежавший порыв ветра, и он решил закутаться потеплее. Поправил воротник, высокий и закрывающий чуть ли половину лица.

Четыре часа ноль одна минута.

Фиолетовый цвет неба уже сменялся малиновым. Еще немного, и солнечный свет зальет побережье, а тени сгинут.

Незнакомец чуть задрал коротко остриженную голову. Он, казалось, смотрел на город, причем смотрел так, будто знал, что никогда сюда не вернется, и теперь старался запечатлеть в памяти высящиеся над побережьем башни в сто этажей. А потом взгляд его скользнул по улицам и домика старого квартала и остановился именно там, где сейчас прятался темный рыцарь.

Брюс тоже умел быть быстрее молнии.

В следующий миг он уже оказался у парапета, а потом, не убирая руки с горла врага, прижал того к стене терминала.

Сделал все что мог. Успел.

Остановил.

И война с городом не повторится.

Больше никогда.

Солнце поднималось все выше и выше, и на небе тем временем расцветала никогда не виданная заря — алая, яростная, безумная, ослепляющая до жгучей боли в глазах.

Враг ответит за все.

За все жизни, которые он взял.

За Рейчел.

За Белого Рыцаря Города, бескомпромиссного прокурора Дента.

За комиссара Лоэба.

За судью Сурилло.

За десяток полицейских Готэма.

За тех двух парней из ФБР.

За кошмар на паромах.

За всех жителей города, которых он обрек на смерть.

За Рейчел, снова повторил Брюс про себя, пусть он ответит за Рейчел, и алое небо от этого загорелось еще ярче, и еще больнее стало глазам, и он почувствовал, что вот еще немного, и от его ярости все кругом запылает и сгорит, и на месте пожарища останется лишь кромешная темнота и холод.

Что ж ты теперь не смеешься, клоун?

Ударить его головой о стену, и спросить…

… без грима, подумал Брюс, почему он без грима. Я его уже видел без грима. Когда он пришел убивать мэра, и надел полицейскую форму. И еще после тюрьмы. И вот сейчас. Без грима. С пластырями на шрамах, и без отвратительной красной клоунской помады. Без идиотского фиолетового костюма. Без зеленых волос. Без грима…

Как на той фотографии, вспомнил Брюс. Как на той дурацкой фотографии, где он еще оставался человеком.

Кровавый пожар, выжигавший ему глаза, внезапно потух.

Брюс ослабил хватку, а потом убрал руку.

Теперь они стояли друг напротив друга.

Джокер не произнес ни слова.

Молчал и Брюс.

Где-то у причала мерно пыхтел катер.

Город, еще триста лет назад обреченный на вечную войну, встречал новое утро, торопливо выключая ночные огни на своих башнях. Дождь закончился, и полностью угомонился ветер, теплые солнечные лучи сушили мокрый асфальт у причала, и сейчас уже невозможно было поверить в тот разгул стихии, который вчера сотрясал Готэм. Над подернутым дымкой заливом протянулась радуга.

А спустя минуту на причале никого не было.

 

---

 

Эпилог в двух частях

Часть 1, выписка из газеты «Готэм Таймз», датированной 4 ноября 2008 г 

… издавна славился консервативными традициями и поддерживал республиканцев. Тем не менее, результаты президентского голосования в нашем округе оказались весьма неожиданными: 61% голосов избирателей получил демократ Барак Обама, новый президент Соединенных Штатов Америки. При этом лишь 37% голосов было отдано республиканцу Джону Маккейну. Эксперты в области политтехнологий называют две причины этого впечатляющего разрыва: успешную избирательную кампанию, которую предвыборный штаб демократов провел летом в Готэме, а также поддержку, обеспеченную Бараку Обаме местной финансовой элитой и крупными корпорациями округа…

Часть 2, выдержка из приказа, датированного 1 декабря 2008 г 

… восстановить Сергея Константиновича Козырева, тысяче девятьсот семьдесят седьмого года рождения, в воинском звании майора, и направить на службу в отдел стратегического планирования Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации…