Шкатулка с секретом (гет)

Вместе с мартом в Сен-Канар пришла оттепель.

Сквозь дремоту Антиплащ слышал, как звенит за окном жизнерадостная капель. Ему долго не хотелось окончательно просыпаться и открывать глаза, хотя лихорадка как будто отступила, и горячечный туман в голове — впервые за несколько дней — слегка рассеялся; дышать по-прежнему было тяжело, и в горле стоял плотный ком вязкой мокроты, зато грудь сегодня почти не болела. Лошадиные дозы антибиотиков, которые садистка Гейл чудовищным тупым шприцем ежедневно вкачивала в его плечо, все-таки сделали свое дело: плечо отваливалось от уколов, но болезнь после нескольких дней отчаянного сопротивления наконец-таки сдала позиции, оставив Антиплащу в наследство жуткую астению, слабость и, при малейшей попытке подняться — премерзкую дрожь в коленях.

И все-таки, презрев мутную тошноту, он решительно стиснул зубы, спустил ноги с дивана и несколько минут сидел, завернувшись в одеяло — бледный и взмокший от испарины, дрожа от слабости и собираясь с силами для следующего рывка. Откашлялся. Яростно потер поверх повязки левое предплечье — наскоро забинтованную рану на руке все-таки пришлось заново промывать и зашивать — и теперь, заживая, шов то и дело напоминал о себе нестерпимым ядреным зудом… Загнать обратно в желудок теплый ком тошноты ему наконец удалось, а вот справиться с головокружением никак не получалось: комната медленно вращалась вокруг него, будто земля вокруг мировой оси — и слегка покачивалась, словно палуба корабля, попавшего в сильную болтанку. Проклятая слабость! До чего же отвратительно чувствовать себя жалким, хилым, никчемным и беспомощным, точно слепой котенок, кхы-кхы-ы!.. Тем не менее Антиплащ изловчился и сумел-таки выцепить из кресла, которое смутно маячило где-то сбоку, джинсы и водолазку, и, кое-как натянув на себя одежду (будто доспехи!), почувствовал себя куда лучше.

Или, по крайней мере, увереннее.

Еще несколько минут он просидел, закрыв глаза, приводя мир в состояние более-менее устойчивого равновесия. Небольшую комнатку в крохотной типовой квартирке, ставшую для Антиплаща временной больничной палатой, он за несколько прошедших дней успел изучить до мелочей: диван, стоящий у стены, телевизор на тумбочке возле окна, журнальный столик в компании пары кресел, в противоположном углу — стеллаж со всякими безделушками, музыкальным центром и стойкой для дисков. Книги… Диккенс, Драйзер, Митчелл, Свифт, Уэллс, Брэдбери, Шекли… какой-то Толкин — тяжелый, как кирпич, потрепанный том с перекошенной гоблинской мордой на обложке. Полкой ниже — Аллан По, Конан Дойл и Лавкрафт, какие-то старые квитанции, китайский болванчик с кивающей головой, подарочный сувенирный бюварчик, небольшая горка фотоальбомов… До сих пор у Антиплаща не было ни сил, ни особенного настроения ими интересоваться — но сегодня, потирая грудь, он вытащил один из них наугад и раскрыл на коленях — из чистого любопытства.

На первой странице было море, пляж, улыбающийся розовощекий карапуз с мячом и с большим бантом в растрепанных волосенках. Дальше — девочка, открывающая подарок под рождественской ёлкой: на курносом личике азарт и нетерпение, на аккуратных белых чулочках — алая лента, в сияющих лучистых глазах — восторг и радостное ожидание чуда. Фотографии с детских утренников, со школьных праздников, из детского лагеря… С выпускного бала: угловатый застенчивый подросток в неуклюже сидящем бальном платье и с завитыми, но успевшими растрепаться каштановыми локонами. Студенческая вечеринка — Гейл, как всегда, где-то на заднем плане, почти невидимая среди ярких бойких подруг. Молодой врач в голубоватой медицинской курточке — полуулыбка на смуглом, с тонкими чертами лице, темные глаза, прячущиеся в тени длинных ресниц, а в приветливом, чуть застенчивом взгляде — все та же мягкость, детская наивность пятилетнего ребенка и трепетное ожидание чуда…

Альбом закончился. Антиплащ взял другой, подвернувшийся под руку — видимо, один из последних. Здесь был сплошной Дилон… Дилон с бейсбольной битой и без, Дилон за рулем новенького спорткара, Дилон, воздевающий к небесам серебряный кубок, еще какой-то Дилон — нагловатый, самодовольный, уверенный в своем превосходстве… Вновь Дилон, и в его объятиях — Гейл: веселая, жизнерадостная, беззаботно смеющаяся. Странное дело, но Антиплащу было неприятно увидеть их вдвоем; почему она смеется, спрашивал он себя с неудовольствием, ей что, действительно весело в обществе этого унылого крокодила? Да, конечно, такие успешные легкомысленные красавчики обычно нравятся девушкам, но… какого черта она все-таки выходит за него замуж? Из-за денег? Престижа? Социального статуса? Как-то не похоже… Гейл — не из тех, кто гонится за материальными благами и положением в обществе, слишком уж она для этого наивна, слишком бескорыстна, слишком непрактична… Тогда — почему? Загадка… Неужели она действительно его любит?

А если серьезно — то с какого перепугу его, отщепенца и разбойника с большой дороги, это вообще должно волновать?

О, а вот это уже интересно. Антиплащ внимательно разглядывал серию фотографий, сделанных в прошедшее Рождество: здесь имела место наряженная ель, большой банкетный зал, стол, ломящийся от яств, Дилон, Гейл, еще какие-то люди — видимо, приглашенные гости, все, как на подбор, красноглазые на снимках, будто вампиры, — Хаксли-старший во главе стола с бокалом шампанского в руке, еще какая-то новогодняя мишура… Гейл и Дилон — в парке, на фоне большого богатого особняка, и у смеющегося Дилона вся морда в снегу… Опять сборище вампиров — на этот раз танцующих… Гейл у рождественской ели — в белом вечернем платье, красиво оттеняющем ее смуглую кожу, с небольшой диадемой в волосах… и опять с этой своей проклятой неуловимой улыбкой на нежном лице! Сказочные интерьеры дворца магараджи… фаршированная индейка на столе… сверкающий хрусталь, тонкий фарфор, натертый до блеска пол, позолоченные ручки на дверях… Дьявол! Живут же люди!

Негромко щелкнул, открываясь, замок входной двери — и, поспешно закрыв альбом, Антиплащ всунул его обратно в стопку. Он слышал, как Гейл, шурша курткой, раздевается в прихожей — и слегка удивился про себя: почему она пришла сегодня раньше обычного? Что-то случилось? Вскоре он получил ответ на свой вопрос; переодевшись, Гейл заглянула в гостиную:

— А, вам лучше, Дирк? Вижу, вы сегодня раздумали умирать?

Антиплащ поразился напряженному выражению ее глаз:

 — Что с вами, Гейл? Какие-то неприятности?

Она чуть помолчала, прежде чем ответить:

 — Меня вызывали на допрос. В ШУШУ. Поэтому мне пришлось уйти сегодня с работы чуть пораньше. — Одернув свитер, она со вздохом положила на журнальный столик свой пухлый докторский саквояжик, вынула из него фонендоскоп и, на ходу вставляя наушники, подошла к пациенту. — Дайте-ка я вас послушаю…

 — В ШУШУ? — пробормотал Антиплащ. Не то чтобы новость застала его врасплох, чего-то подобного рано или поздно следовало ожидать… но почему делом заинтересовалось ШУШУ? Значит, известие о происшествии в загородном домике у озера дошло и до них? Он вздрогнул — видимо, от того, что его многострадальной груди коснулась холодная головка фонендоскопа. — А почему именно в ШУШУ? Из-за Перстня?

 — Возможно, и так.

 — И… что вы им рассказали?

 — Что у меня в квартире уже неделю валяется в горячке так называемый Антиплащ, вор и налетчик, подозреваемый в ограблении Этнографического музея — и они могут прийти сюда в любой момент и повязать его голым и тепленьким… Что еще, по-вашему, я могла им рассказать? Дышите глубже, Дирк!

— Да, действительно… Дышу, дышу! Что вы там так внимательно выслушиваете, Гейл? "Вальсы венского леса" герра Иоганна Штрауса?

 — Хм, скорее токкату и фугу ре минор господина Баха. Я просто хочу убедиться, что вы действительно пошли на поправку… Разумеется, я рассказала всю правду: и о том, как нашла вас в сугробе, и о нападении, и о Спарки и его дружках, и о нашем сумасшедшем бегстве… Учтите: в последний раз я видела вас на сен-канарском вокзале. И я понятия не имею ни о каком-то там «Перстне», о котором упорно талдычил Спарки, ни о прочих музейных безделушках…

 — То есть ваша хата с краю? Весьма предусмотрительно с вашей стороны…

 — Хорошо. Абсцесса легких, по крайней мере, удалось избежать. — Гейл аккуратно убрала хитрый медицинский приборчик обратно в сумку и достала из шкафа шприц и ампулу с лекарством. — Приготовились?

Антиплащ содрогнулся.

 — Опять уколы? О, нет! Сколько можно?

 — В последний раз, Дирк. Надо провести весь курс — иначе лечение не имеет смысла. — Она спокойно, ободряюще ему улыбнулась. — Ну же, потерпите еще немного.

Именно так, наверно, она уговаривает не плакать своих упрямых маленьких пациентов, мимоходом подумал Антиплащ, обреченно закатывая рукав и отдаваясь на милость жаждущей его крови врачевательнице, подставляя плечо ее узкой твердой ладошке — той неторопливой прохладной ладошке, которая ложилась ему на лоб, когда темными бесконечными ночами мир вокруг него плыл и плавился в океане боли, удушья и лихорадки… маленькой крепкой ладошке, которая подносила к его пересохшим губам чашку с теплым, чуть подслащенным чаем, ставила ему капельницы, давала лекарство и мягко, но уверенно вырывала его из обволакивающего, как трясина, мерзкого и мутного горячечного марева…

 — А кто с вами, м-м… беседовал, Гейл? Не Черныш ли случаем?

 — Черныш? Я не знаю, о ком вы говорите.

— Тип, похожий на меня… Мой двойник. Его агентурная кличка — Черный Плащ.

Гейл покачала головой.

— Нет, нет, я бы, конечно, обратила внимание… Меня встретил грузный такой джентльмен с невеселым взглядом. Его фамилия… он представлялся, но я как-то пропустила мимо ушей… что-то такое медвежье…

 — Гризликов?

— Ах, да, да, верно! — Гейл убрала шприц и приложила к месту укола смоченный перекисью тампон. — Кстати, он кое-что рассказал мне о вас… Дирк.

 — Да неужели? Что-то любопытное? — небрежно обронил Антиплащ. Гейл закусила губу; ему показалось, что она очень хочет о чем-то его спросить, задать какой-то, видимо, достаточно щекотливый вопрос — но сомневается, не будет ли это сейчас неуместно и даже бестактно. И все-таки она отчаянно собралась с духом:

 — Так значит, это была правда? Не газетная утка?

 — Что «это»?

 — Та история полугодовой давности… В газетах тогда писали… О браслете со взрывчаткой, который вам пришлось пять дней носить на руке.

Антиплащ закрыл глаза. Так вот о чем этот языкастый Гризликов ей растрепал… Интересно, зачем?

 — Я не знаю, о чем писали газеты, Гейл. Все эти публикации, знаете ли, как-то прошли мимо меня. Видите ли, я в то время валялся в тюремной больнице как раз-таки с воспалением легких.

 — Так значит, не было никакого браслета?

 — Отчего же не было? Очень даже был. — Антиплащ поднял правую руку и продемонстрировал запястье, на котором еще оставался след от злополучного браслета — правда, бледный и уже едва заметный. — Видите?

 — И…

— Что?

Она взглянула на него так, словно перемогала желудочную колику.

 — Как… как вы это выдержали, Дирк?

 — А у меня что, был выбор? — грубо ответил Антиплащ. — Эту чертову штуку можно было снять только с помощью особого «ключа», начиненного геренитами, а старикашку, который навесил на меня адов браслет, грохнули аккурат перед тем, как он успел этот «ключ» мне передать! Но это долгая и мерзкая история… и я не понимаю, с чего это старый лис Гризликов вдруг вздумал ею с вами поделиться. Хотел увидеть вашу реакцию? Не исключено… Вообще с этим хитрым енотом нужно держать ухо востро, он тип приметливый и проницательный… Черт возьми, лучше бы вы имели дело с Чернышом! Он тоже — сволочь порядочная, но, по крайней мере, не настолько въедливая и дотошная. Впрочем, не удивлюсь, если в ближайшее время вас вызовут в ШУШУ еще раз. В общем…

— Что?

 — Пора мне отсюда исчезнуть, вот что…

Но Гейл едва ли его услышала. По ее невидящему, рассеянному взгляду Антиплащ заключил, что думает она сейчас о чем-то совершенно другом.

 — А что стало с той девочкой… не помню, как ее зовут…

 — Молли?

 — Кажется, да. О ней тоже писали в газетах.

— Угу. Отчасти поэтому она и ее мамаша уехали из Сен-Канара.

 — Уехали?

— Да. Вскоре после Рождества. Люси предложили хорошую работу где-то в глубинке… и она, знаете ли, не оставила мне адреса и не просила присылать открыток на день рождения. Но я как-то на нее не в обиде. — Хмыкнув, он небрежно пожал плечами. — Надеюсь, у нее все сложится удачно. Она начнет жизнь с чистого листа, позабудет обо всех невзгодах, устроит Молли в престижную школу… Найдет себе, в конце концов, хорошего парня…

Гейл быстро взглянула на него.

 — А вы, значит, оказались для нее недостаточно хорошим?

Антиплащ крепко сжал губы. Лицо его окаменело.

 — А при чем тут я? По-моему, вы читаете слишком много желтой прессы, дорогая Гейл.

 — Наверно, вас это удивит, но я вообще не читаю желтую прессу!

 — Предпочитаете Толкина?

Гейл покраснела — от стыда или от негодования? Кровь прилила к ее щекам, окрасив смуглую кожу легким нежным румянцем, и выразительные глаза вспыхнули ярким темным огнем… Черт возьми! Антиплащу захотелось позлить ее подольше.

— Да! И горжусь этим! А что, вас так волнуют мои литературные вкусы?

— Нет, — пробурчал Антиплащ. — Уж что-то, но ваши литературные вкусы меня ни на грош не волнуют. Можете фанатеть хоть от «Красной Шапочки». Но вам не кажется, что вы очень рискуете, когда начинаете расспрашивать меня о вещах, в которые вас совать ваш любопытный нос ну совершенно не просят?

 — А вам не кажется, — тихо сказала Гейл, — что я вообще очень рискую уже целую неделю? Только потому, что притащила вас к себе в дом, делаю вам уколы, бегаю из-за вас по аптекам и нянчусь с вами, как… как последняя дура! — Она досадливо закусила губу. Потом, не дожидаясь ответа, порывисто поднялась и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.