По ту сторону... Часть 2. Против Судьбы (джен)

В Хогсмид Джеймс, Ремус и Сириус, снова ставший незаменимой частью команды, ушли втроём. Питер, наравне с остальными «искренне» радовавшийся возвращению Блэка в дружные ряды Мародёров, не выказал никакого желания вместе с ними пойти в расположенную неподалёку от школы волшебную деревню. Вместо этого он, помахав друзьям вослед рукой, направился в хогвартскую библиотеку где — он знал это точно потому что специально узнавал, — вместо того чтобы тоже пойти в Хогсмид зарылся в свои книги Снейп.

Библиотекарша — мадам Пинс, сидевшая за своей стойкой у самого входа в святая святых школы, подозрительно оглядела Питера с головы до ног, будто тот собирался взорвать в её обители навозную бомбу и почему-то нахмурившись, вернулась к прерванному занятию: составлению списков учеников, затянувших с возвратом книг.

Тихо поздоровавшись, Питер проскользнул внутрь и быстро исчез среди шкафов, пока женщина не вспомнила и о его долге.

Никого из студентов старше третьего курса здесь не было — только парочка перво— и второкурсников да пухленькая шестикурсница блондинка-хаффлпаффка с туго заплетёнными косичками за ушами. Питер не был уверен, но кажется именно по ней сходил с ума Ремус чуть больше года назад, однако Элоиза — а может её звали Элизабет, этого Питер тоже не знал, не помнил, — как и многие другие девчонки входила в фан-клуб Сириуса. И то, что Блэк вряд ли даже просто знал о её существовании, дела не меняло. Ремус к ней так и не решился подойти, предпочтя строить из себя святого великомученика и краем глаза наблюдать за ней в Большом Зале и библиотеке.

Элоиза-Элизабет на мгновение отвлеклась от своего пергамента, когда Питер проходил мимо, и досадливо потянулась за палочкой, заметив украсившую работу кляксу.

— Эй, Элиза! — неожиданно для самого себя окликнул Питер девушку. — Ты не видела здесь Снейпа?

— Нет, не видела, — враждебно отозвалась та. — И, между прочим, меня зовут Дэзире!

Гриффиндорец пожал плечами, мол, какая разница, и пошёл дальше, пока не наткнулся на стол, на котором шаткой горой высились тома книг и только что начатое эссе по основам беспалочковой магии для Флитвика, которое им нужно было сдать аж через две недели. Больших доказательств было не нужно. Питер пододвинул к себе пришпиленное по краям чернильницей и старым учебником по Зельеварению эссе и стал ждать Снейпа.

Слизеринец, оказавшийся очень пунктуальным человеком, не заставил его долго скучать в одиночестве. Снейп шел, прижимая к себе ещё одну немаленькую стопку книг, но увидев вставшего при его появлении Петтигрю, остановился.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? — сгрузив книги на стол и предусмотрительно отодвинув их подальше от края, совершенно недружелюбно осведомился он, вызывающе сложив руки на груди.

Но Питеру было уже наплевать на то, что по сравнению с тем же Снейпом он очень слабый волшебник и вряд ли сможет ему что-то противопоставить. Он пошёл в ва-банк, рискнув всем, что имел и выложив все свои козыри. Игра по-крупному, так это называется. Красное — чёрное, чёрное — красное, белый шарик скачет-скачет, а игроку выпадает то красное — осуществление долго вынашиваемых замыслов, а то чёрное — как сегодня и почти всегда. И Питер, несмотря на то что игроком в этой странной и опасной лотерее был именно он, не был уверен, что результат не был умело подтасован. И в любом случае он знал только одного человека, который мог всё исправить, и которому уже не впервой было это делать. Поэтому ему и нужен был Снейп.

— А то ты не знаешь? — скопировав его жест, поинтересовался Питер. — Надо поговорить.

— Мне не о чем с тобой разговаривать, Петтигрю, — сузив глаза, почти прошипел слизеринец. — Убирайся отсюда, пока цел.

— А если не уйду то что? — подался вперёд тот. — Что ты тогда сделаешь? Наложишь на меня Crucio? Да я уже весь дрожу от страха!

По лицу Снейпа пробежала едва различимая тень при упоминании Crucio, а затем он широко улыбнулся, будто собирался похвастаться перед Питером новообретённой белизной зубов — довольно непривычное зрелище, надо сказать. Питер невольно прикипел взглядом к «частоколу» белых зубов, да так, что не смог оторваться, пока Снейп снова не заговорил, прекратив, слава Богу, наконец, улыбаться.

— Ну зачем же решать проблемы таким радикальным способом? — как-то странно любезно поинтересовался он — причём явно не у Питера. — Тем более такие… — препарирующий взгляд на Петтигрю, — мелкие… Я вполне могу наложить на тебя проклятье замедленного или отложенного действия — ты даже не узнаешь о нём, пока не начнёшь гнить изнутри. Или даже самый обычный сглаз. Например такой, что на тебя ни одна девушка даже под страхом смерти не взглянет или же, — взгляд слизеринца мечтательно устремился куда-то вдаль — за спину Питеру, будто он уже продумывал все подробности того сглаза, которым сейчас угрожал недо-гриффиндорцу. — Или же, — Снейп снова криво усмехнулся посетившей его очередной гениальной идее. — Или же я сделаю так, что ТЫ на девушек сможешь только смотреть.

Питер фыркнул — ничуть не испуганно, ведь уж кто-кто, а Тёмный Лорд, если он сможет это заслужить, запросто сумеет обойти сглаз какого-то там Нюниуса-полукровки (как много можно узнать попросту немного подслушав разговоры слизеринцев в коридоре).

— Поду-у-умаешь. Не страшно.

Слизеринец на мгновение озадаченно нахмурился, а затем с любопытством окинул взглядом фигуру Питера и вопросительно вскинул левую бровь.

— О? Тогда и на мужчин тоже, мне без разницы.

Питер удивлённо хлопнул глазами-сиклями, не сразу поняв о том, какой поистине интересный вывод сделал из одного его слова Снейп.

— Сдурел? — возмущённо-обиженно возмутился он. — Это не смешно!

Слизеринец с насмешливым видом показательно глубокомысленно протянул: — Значит всё-таки девушки.

А Питер с застарелым сожалением подумал о том, как жаль, что его анимагическое животное всего лишь крыса — безусловно полезное животное, если надо незаметно куда-то проскользнуть или что-то подслушать, но как же он сейчас хотел, чтобы можно было превращаться в нечто более сильное! Во льва, например, или же в тигра! Чтобы порвать слизеринскую гадину на мелкие полосочки!

Тонкие губы неуверенно дрогнули, будто не осмеливаясь сложиться в полноценную… пусть не улыбку, но ухмылку или усмешку. Вместо этого слизеринец, в открытую забавлявшийся выражением лица гриффиндорца (и проносящимися в его голове отголосками), напустил на себя ещё более серьёзный и угрожающий вид, да такой, что ему, наверное, позавидовал бы даже Люциус Малфой.

Снейп вдруг сделал шаг вперёд и, склонившись так, что его глаза оказались на уровне глаз Питера, чётко, рублёными короткими фразами произнёс:

— Пошёл. Вон.

— Нет, — Питер тоже не собирался сдаваться, не сделав ещё одной попытки. — Я никуда не уйду, пока ты не исправишь этого, — он не уточнял, но Снейп и так понимал о чём идёт речь. — Пока ты не сделаешь всё так, как было до этого. Мне плевать как, но ты сделаешь. У меня, знаешь ли, этим летом было много свободного времени, и я немного покопался в книгах. Та Нерушимая Клятва, которую ты заставил меня принести, ты помнишь её условия?

Петтигрю замолчал, явно ожидая ответа и Северус нехотя кивнул. Да, он помнил и, кажется, теперь начинал понимать, к чему клонил не такой уж и безобидный, как он раньше думал, гриффиндорец с невинным прозвищем Хвост.

— Помнится, ты очень не хотел, чтобы я кому-нибудь проболтался о том, что ты читал книги по Тёмной Магии — хотя об этом и так знают все студенты, и что это ТЫ сварил зелье Ненависти, которым я опоил Джеймса и Сириуса. Но ведь условия нашей сделки не были тобой полностью соблюдены и, следовательно, — Питер улыбнулся, чувствуя, что победа уже за ним, а горевшее в глазах незаметно ссутулившегося Снейпа чёрное пламя подтверждало это. — И, следовательно, я вправе расторгнуть Клятву. Как думаешь, Нюниус, сколько тебе дадут за это зелье? Уверен, что из Азкабана раньше чем через пятьдесят лет ты не выйдешь, да и то это только при условии, что присяжные Визенгамота учтут, что на тот момент ты ещё был несовершеннолетним. Но это вряд ли. Из Азкабана не выходят.

— Чего тебе от меня надо? — когда слизеринец заговорил снова от него разило такой неприкрытой ненавистью, что Питеру стоило больших усилий, чтобы сдержать дрожь и не отшатнуться в сторону, выдав бушующий в сердце страх. Но судя по тому, что Нюниус ничего не сделал — даже не попытался заклясть! — он был прав. А значит, он уже победил. Второй раз в жизни.

— Я хочу, чтобы ты сварил ещё одну порцию того зелья. Я хочу, чтобы Джеймс на Блэка даже смотреть без отвращения не мог. Я не для того, чёрт возьми, заключил с тобой ту сделку, чтобы они из врагов вновь стали лучшими друзьями! — едва ли не во весь голос проорал гриффиндорец. — Я не для того не спал по ночам, чтобы всё было как прежде!..

— Что?.. — произнёс странно хриплый посторонний голос и Питер, испуганный появлением неожиданного слушателя, резко дёрнулся назад.

Там, одной рукой придерживаясь за край книжного шкафа, будто без его поддержки он мог упасть, стоял Сириус.

* * *

— Что?.. — глядя не на Питера, а на стоявшего за его спиной Снейпа, повторил тот. И рывком отцепившись от не шелохнувшегося векового шкафа, шагнул вперёд. Тонкие, чем-то очень похожие на девичьи руки с коротко обстриженными — не обгрызенными, как раньше — ногтями медленно поднялись и быстро — как бросок кобры — метнулись к горлу Питера. И с силой встряхнув, вцепились в ворот натянувшейся мантии, едва не задушив его.

— Значит это всё, — Блэк повёл взглядом тёмных — чёрных, на одном только Питере сфокусированных глаз, — ваших рук дело? И то, что я с Джеймсом поссорился, и то, что в Слизерин перевёлся и даже то, что стал… — он осёкся, прервавшись на полуслове, и так и не договорив до конца.

Иногда человек до потери сознания, пульса, сердцебиения боявшийся чего-либо в своей жизни просто доходит до самой грани, за которой уже нет ничего — ни страха, на даже чувства самосохранения.

Питер уже давно ничего по-настоящему не боялся. С тех пор ли как лично подлил «друзьям» в пиво снейпово зелье. Или же с тех пор как он, ведомый чувством зависти, ревности и ощущением собственной неполноценности, подобравшись поближе, подслушал то, что говорил Люциус Малфой шестикурсникам Слизерина, а потом, когда тот встал и вышел из Кабаньей Головы на улицу, собираясь аппарировать, сам — САМ!!! — подошёл к нему и завёл разговор. Но грань пересёк только сейчас. Только что.

— Пожирателем? — неожиданно бойко продолжил он за Сириуса. — Да брось, это уже ни для кого не секрет!

Мантия натянулась ещё сильнее и плотная утепленная ткань опасно затрещала, начиная расползаться по плечевым швам. Звякнула, ударившись и покатившись по каменным плитам пола круглая пуговица. Питер проводил её взглядом, запоминая место, куда она упала, чтобы потом заклинанием «пришить» её на положенное ей место.

Лицо Сириуса вытянулось.

— Ты следил за мной, крысёныш?! — протолкнул он сквозь плотно стиснутые зубы. — Не зря ты всегда был мне противен, Петтигрю, надо было прислушаться к моей интуиции, — поверх гримасы гнева на его лицо легло отвращение. Аристократический нос с широко раздувающимися ноздрями — не такой впечатляющий, как шнобель Снейпа, — сморщился так, будто перед ним была куча мусора как минимум недельной давности. — Сначала ты избавился от меня: напоил этой отравой, — лютый взгляд поверх головы Питера — на самого изготовителя, — и сбагрил в Слизерин. Полдела сделано, а потом что? Избавишься от Джеймса и Лили, а дальше? Очередь Ремуса, да? Меня можно и в Азкабан, их — в общую могилу, а на Ремуса почему бы того же Грейбека не натравить или Отдел по надзору, да? Изобретательно, Хвост, я тебя недооценивал. Ты такая дрянь, — Сириус, ранее, казалось, просто разрываемый на части своим гневом, медленно успокаивался и теперь в его голосе слышалась только усталость да слабая досада — на себя. За то что не понял, не догадался, не осознал, что всё это — не просто так.

— Ты о чём? — быстро, пока Сириус отдыхал, выдохшись после своей запальчивой речи, спросил Питер. Однако тот, и сам выглядя, как внезапно вырванная из своей естественной среды обитания рыба — оглушённым, уже будто воды в рот набрал. Только одарил таким злобным взглядом, словно убить был готов и до сих пор останавливало его только нежелание из-за его, Питера, смерти, угодить в Азкабан. Но вместо того чтобы воплотить свои не прозаичные мечты в реальность, он посмотрел Питеру за спину, разжал пальцы и отступил назад. Ровно на три шага — не больше и не меньше.

И когда он остановился, Питер, вспомнив об оставшееся стоять позади него Снейпе, начал оборачиваться. И тогда-то кто-то и произнёс Obliviate. Питер ещё поворачивался — всё медленнее и медленнее, а безукоризненно исполненное заклинание — будто тому, кто его произнёс, это было уже не впервой, — всё быстрее и быстрее подобно ластику стирало все последние воспоминания одно за другим.

Питер замер на месте, слепо глядя в пол и медленно, словно мозги были не свои — чужие, — собираясь с так и норовившими рассыпаться — как песок сквозь пальцы — мыслями. А Сириус точно также медленно — неторопливо — не спеша на случай, если придётся повторить, опустил волшебную палочку.

— Ну и зачем ты это сделал? — тоже стоя с палочкой в руке, спросил Северус, подойдя ближе и цепкими пальцами обхватив безвольно отвисший подбородок — как у слабоумного, и внимательно заглянув в глаза Петтигрю. — Всё равно все воспоминания стереть не получилось.

Сириус равнодушно пожал плечами.

— Много будет знать — скоро состарится.

Северус кивнул и мудро продолжил:

— Лучше умереть молодым.

— Именно.

И обратил взгляд на Снейпа, мгновенно понявшего — теперь его черёд.

— А теперь…

— Погоди, — пока Блэк не вошёл во вкус, снова перебил его Северус, тревожно заглянув в глаза Петтигрю и с облегчением — разборку придётся ненадолго отложить — поняв, что тот постепенно начинает приходить в себя. — Валим отсюда, пока он не очухался. Он и так непременно что-то заподозрит, когда поймёт, что не хватает нескольких «кадров», так что лучше, если нас не будет рядом в этот момент.

Сириус кивнул и, не дожидаясь Снейпа, скрылся за шкафом. Северус последовал за ним, но перед этим несколькими взмахами палочки отправил все свои учебники на их прежние места на полках. Однако спустя миг — Питер только-только начал шевелиться, растерянным взглядом обводя помещение в котором он оказался — из-за того же шкафа высунулась рука и на него обрушилось ещё одно Obliviate.

— С ума сошёл?! — по руке хлопнула другая рука — как мать проказливого ребёнка, без перерыва клянчащего сладкое. — Или хочешь, чтобы он совсем рехнулся?!

— Было бы неплохо. Рассмотрим этот вариант?

Ошарашенное молчание.

— Вы оба психи. Что ты, что он. И я за компанию, раз связался с вами двумя, — подвёл итог встречам в библиотеке Северус Снейп, выразительно покрутив пальцем у виска. В ответ на это весомое и категоричное заявление Сириус коротко хохотнул, простонав что-то вроде «зато жить интересно» и тут же осёкся, когда прямо перед ними возникла разъярённая мадам Пинс.

— Так! Моё терпение лопнуло! Блэк, чтобы больше твоей ноги здесь не было! — для большей ясности она ткнула Сириуса пальцем в грудь. — А что касается вас, мистер Снейп… — она задумалась, подбирая подходящую кару, однако у того на счету не было никаких нарушений, так что пришлось ей оставить его в покое. В виде исключения за хорошее поведение.

— Знаешь что, Сев? — уже после того как мадам Пинс всё ещё взбешённая от того, что кто-то — и снова Блэк! — посмел нарушить тишину библиотеки, отконвоировала их обоих прямо до выхода и сложив руки на груди осталась проконтролировать, чтобы никто из них даже не пробовал вернуться, задумчиво спросил Сириус.

— Что?

— Зато теперь у меня есть полное право не ходить в библиотеку! Мне ЗА-ПРЕ-ЩЕ-НО!!! — довольно потирая руки, по слогам произнёс он. — Фиг вы с Лунатиком теперь меня туда затащите!

— Не беспокойся, Блэк, ради такого, если понадобится, я поговорю не только с Люпином, но и даже с Поттером, — «успокаивающе» оскалился Северус, следуя за Сириусом. Вроде бы тот вёл себя спокойно и как прежде — до подслушанного разговора, — но Северус не спешил тешить себя надеждой на лучшее. Он знал, куда вёл его Блэк.

Они шли к Выручай-комнате. Поговорить. По душам.

* * *

Раз ступенька, два ступенька. Остановиться, подождать, пока пришедшая в движение лестница вернётся на место. Плюс две минуты дополнительного времени на раздумья.

Северус тайком покосился на Сириуса, но тот стоял так, что ему был виден лишь аристократичный профиль и играющие желваки на скулах. Робкая попытка использовать легилименцию ничем не увенчалась, казалось будто кто-то сильный — многократно сильнее его самого — вдруг ни с того ни с сего закрыл разум Блэка от чужого вмешательства. А слизеринец знал лишь одного человека в Хогвартсе, способного сотворить такое — Альбуса Дамблдора.

Времени придумать что-нибудь, найти какой-нибудь выход катастрофически не хватало, а Блэк, словно слыша мысленные потуги пока ещё друга только прибавлял шаг. И что делать — как врать — до сих пор было неясно.

Северус с самого начала — едва только Блэк схватил его за руку, как конвоир заключённого или как утопающий за соломинку — знал, куда его тащат. Разговор — серьёзный, возможно их последняя беседа, которая, наконец, расставит все точки над «i» — мог состояться лишь в одном месте, где их не смогла бы подслушать ни одна живая или не мёртвая душа.

Таким местом на восьмом этаже была лишь Выручай-комната. Сам Северус знал о ней довольно давно (благодаря лопуху Эйвери), но своими знаниями делиться не торопился. Ну а в том, что о её существовании знал и Блэк тем более не было ничего удивительного: возможно, в хвастливой болтовне Мародёров была доля правды и они действительно облазили весь замок до самых подземелий.

Сириус, наконец, соизволил остановиться и выпустить его руку из своей — Северус успел заметить, что на его лице не было прежней брезгливости, говорившей, что ему противно это прикосновение, только сильная злость в глазах. Но разве на врагов злятся вот так? Слизеринец не был знатоком в человеческих отношениях, но почему-то при взгляде на лицо Блэка (тот, едва ли не ежесекундно оборачиваясь в его сторону, наворачивал круги перед пустой стеной, будто опасаясь, что Снейп исчезнет — и не без оснований) ему подумалось, что так смотрят на друзей, не оправдавших или предавших доверие. У Мародёров такого взгляда он не видел никогда.

А ведь противоядие подействовало — не могло не подействовать (тут Северус себе немного польстил, теша своё самолюбие — не доберись Блэк до заветного флакона сам, приняв его за Сонное зелье, кто знает, когда бы он решился снова испытать своё умение на Сириусе).

Из размышлений в реальность его выволакивает голос Блэка — тот стоит у уже открытой двери и зовёт его.

Северус, как и должно, удивляется — искренне почти. Маска недовольства на миг стекает, но обнажает не то, что есть на самом деле, а то, что хотят видеть и то, что нужно показать. Блэк самодовольно ухмыляется.

— Круто, да?

Что ни говори, а на этот раз Выручай-комната выбрала на редкость невзрачный и отталкивающий даже облик. Впрочем, как раз это-то и не было удивительным, если она и впрямь становилась такой, какой её хотели видеть.

Наверное, было бы лучше, если бы Сириус встал так, чтобы ему не пришлось видеть и смотреть ему в глаза. Но Блэк счёл иначе или того требовала гриффиндорская натура — то, что не удалось изжить из него ни слизеринцам, ни Слизерину.

Блэк встал прямо напротив него — не сел, даже взгляда на кресло не бросил, само оно создалось что ли?

— Ну так что, Сев, ничего не хочешь мне теперь рассказать? Раз уж я в курсе ваших с Питером делишек?

Держать себя в руках стоит слишком больших усилий, наверное это видно даже Снейпу — с его-то способностями и возможностями. А желание поступить как Джеймс — врезать со всей дури и выбить всю дурь, только усиливалось с каждым взглядом на непроницаемую носатую физиономию. В сознании тихо скрёбся и рычал Бродяга — анимагической сущности Снейп не нравился никогда, и почему он тогда спас его, для Сириуса до сих пор было не ясно. Действовал инстинктивно, или почему-то принял за Джеймса? Или псу в нём просто неважно было кого спасать?

Наверное, их всё-таки можно было назвать друзьями, товарищами, но будучи рационалистом-логиком, Северус чётко осознавал, что если он скажет правду, их хрупкому «взаимовыгодному сотрудничеству» придёт конец. С другой стороны, то же самое могло произойти, если сейчас Сириус поверит ему, а потом выяснится, что всё это была лишь очередная — и вряд ли последняя — ложь. Значит… Значит нужно было либо говорить правду — чтобы сразу обрубить все мосты, либо врать правдиво — так, чтобы потом ни у Блэка, ни у его старых дружков-приятелей не было возможности проверить истинность его слов.

— У меня не было выбора, — часть правды, выкрутиться ему тогда проблемы бы не составило. — Петтигрю меня шантажировал, — правда.

— Лжёшь, — и что, не усомнился даже? Ну да, в Слизерине нет ведь места слепому доверию, но как же тогда гриффиндорское благородство?..

— Нет. У Петтигрю было доказательство, что я читаю запрещённые книги, узнай об этом преподаватели и меня, как минимум, отчислили бы, — и это тоже правда, а про Obliviate сейчас упоминать не стоит. Главное, чтобы Блэк о нём не вспомнил, хотя, учитывая, как охотно он им разбрасывается…

— А Obliviate?

Чёрт. Самый опасный момент, самый хрупкий лёд.

— Он рассказал об этом кому-то ещё, я не мог рисковать.

Раз.

— И не выудил имя с помощью легилименции? — картинно приподнял в удивлении брови Блэк.

Ну да точно. Северус мысленно отвесил себе оплеуху, — а он-то и забыл. Что тогда, что сейчас. Кстати. А почему бы так и не сказать? Ведь всем известно — чем нелепее правда, тем проще в неё верится.

— Забыл, каюсь.

Проблема в том, что в его забывчивость поверить очень трудно.

Так, и здесь теперь усмехнуться нужно. Нет, лучше даже улыбнуться, если серьёзным остаться — то Блэк, не дурак, заподозрит что-нибудь. И беспокоить его в этом случае должно лишь одно: что именно может придти в голову экс-гриффиндорцу, так удачно и, главное, так быстро (про первоначальные эксцессы можно забыть и, во избежание ещё одной ссоры, и не вспоминать) вписавшегося в дружный слизеринский коллектив. А всё Регулусу спасибо. И Чёрной Метке на их плечах.

И, Господь Всемогущий и Мерлин, ну разве мог бы кто-нибудь однажды представить, что придёт день, когда он будет, потупив взор, лихорадочно придумывать правдоподобные — иные не подойдут — объяснения для БЛЭКА, вместо того, чтобы презрительно цедить ругательства сквозь зубы и то же самое слышать в ответ. А всё чёртово зелье…

Северус не отводит глаз — кристально честных, правдивых, с затаившимися на время в чёрной глубине омутов чертями. Собаки не любят, когда им смотрят прямо в глаза — ну так что ж, Блэк и не собака, хотя в душе он наверняка рычит, исходя слюной от желания вцепиться в глотку врагу.

Ничего, потерпит.

Гиппогрифы вон тоже его взгляда не любят, да до такой степени, что даже не думают склонить голову, а уж о том, чтобы к себе подпустить и речи быть не может, но — терпят, не кидаются. Просто держаться стараются подальше, а Северусу-то только и надо — он не гриффиндорец и не хаффлпаффец, чтобы восхищённо глазеть на каких-то обшарпанных куриц. Другое дело — был бы василиск… Но мечтать не вредно, а гиппогрифы… на них и издалека, глазком посмотреть можно, чтобы никто не заметил интереса. Глупые твари на самом деле, а говорят ещё, что он в людях разбираются, самое сокровенное видят. Как же! То-то они так Мародёров от себя не отгоняют, ластятся даже, а он чем хуже?..

Если честно, то отчего-то начинает казаться, будто всё что происходит сейчас — как в театре, по тщательно отработанной схеме и под жёстким руководством опытного режиссёра. А каковы актёры! Особенно тот, первого плана, позамызганней который, что сейчас соловьём разве что не заливается.

Всё это прокручивается в голове мгновенно. Знаете, бывает такое ощущение при тренировках легилименции, когда вдруг случайно хватаешь край чужой мысли, и лихой водоворот затягивает и накрывает с головой, и потом, оклемавшись уже, долго ещё приходится собирать себя по кусочкам и пытаться понять что же из захваченного твоё, а что — чужое.

Вот и сейчас. Северус не чувствует себя режиссёром этого спектакля, а место на подмостках не для него.

Он бы мог решить, что эти ощущение, так отличающиеся от его собственных, принадлежат Блэку, Дамблдор упоминал как-то, что у начинающих легилименторов случаются иногда спонтанные порывы. Наверное, так оно и есть, но перед ним стоит Блэк, а мысли Блэка давно уже — хотя Северус и не может сказать точно с каких пор — закрыты от него непроницаемым щитом. Впрочем, Блэк не в курсе, и это — в крайнем случае — может послужить неплохим подспорьем сегодня. Ну а что касательно Дамблдора с его «Сириусу это пока знать не нужно», пусть сами разбираются, а он, Северус, как-нибудь со стороны за этим понаблюдает. С удовольствием.

С его последних слов и классической, немного виноватой гримасы (а какие усилия были затрачены!) прошло всего несколько мгновений. Сириус нет, не поверил — это было бы странно и оскорбительно для самого Северуса, в конце концов, это он на пару с Регулусом вбивал тому в голову правила поведения истинных слизеринцев.

Блэк просто — как это по-гриффиндорски! — перескочил с одной темы на другую! Хорошая тактика, если подумать. Но, в самом деле, уж лучше бы Блэк и не думал.

— А зелье? Что это была за дрянь, про которую вопил Питер?

С ответом на этот вопрос Северус не колеблется.

— «Ненависть врагов». Петтигрю сам достал рецепт в Запретной Секции и отдал мне.

И чуть-чуть подробностей лишними не будут.

Нелепое ощущение спектакля не проходит, но неожиданно для самого себя Северус чувствует азарт, а в голове сменяют друг друга формулы дозировки правды и лжи в его словах. И это почти пьянит.

Северус нынешний, равно как и пришедший из будущего Алекс, не знает, насколько сильно вдохновляло это ощущение Северуса Снейпа — шпиона в стане Того-кого-нельзя-называть. И пусть первый шаг в эту сторону был сделан не сегодня, но третий он свершил сейчас — только что.

Тропинка очень узкая и неустойчивая, как верёвочная мост над обрывом шаг влево, шаг вправо — и конец, но Северус мастерски умудряется маневрировать. И — самое опасное — сам постепенно начинает верить в свои слова. Да, всё правильно, так всё и было — виноват только Питер. Даже немного жаль, что Блэк полный ноль в легилименции, ведь если бы сейчас — не иначе как чудом — ему удалось освоить эту науку и прорваться — сквозь блок, сквозь щит — в мысли Снейпа, то не пришлось бы тому больше придумывать объяснения.

Северус уже верит. Настолько, что даже удивляется тому, что не завёл разговор об этом сам — раньше.

Сириус хмыкнул.

— А Питер не такой уж и дурак, раз додумался обратиться к тебе, — тот ещё комплимент мысленным потугам Петтигрю. Северус морщится — даже вспоминать противно, — а Сириус продолжает. Хорошо, что уже без прежнего злого разочарования в голосе — только во взгляде. — Ну и как эта «Ненависть» действует? Что в Слизерин я с его подачи попал это понятно, но ведь есть ещё что-то?

Вот. Сейчас. Самая опасная, самая тонкая дощечка на шатком мостке, и не переступишь через неё, не перепрыгнешь. И Северус уверенно ступает вперёд.

— Твой перевод в Слизерин всего лишь что-то вроде побочного эффекта. Особенность этого в том, что оно что-то вроде жидкого Imperio. Достаточно выпить его один раз — и всё мировоззрение человека меняется с точностью до наоборот.

— Например?

А пример привести, если подумать, трудно. Северус, и раньше и сейчас считавший себя человеком более чем сведущим в Зельях, но, если вдуматься, то как-то странно эта «Ненависть» повлияла на Блэка. Не так, как должна была, если верить тому выдранному Петтигрю из книги листку.

С Поттером-то он, конечно, поссорился — как и хотел заказчик, более того — подружился с тем, кого раньше ненавидел, но если продолжать аналогию, то и Чёрная метка не должна была вызывать такого острого неприятия. Неправильно.

Возможно ли, что тогда, на каком-то из первоначальных этапов приготовления зелья, им, Северусом, была допущена ошибка? Та самая, роковая. И именно из-за этой ошибки — что? какой? лишний миллиграмм? на секунду дольше горел огонь под котлом? что? — и оказалось возможным изготовление антидота. Ведь — ну нельзя же быть таким самодовольным и тщеславным! — и до него были те, кто хотел войти в историю, сделав то, что было сочтено невозможным и предано забвению.

— Например, теперь тебя тошнит от Джеймса Поттера, — да, и теперь сделать вид, что он до сих пор не в курсе той новости, о которой четвёртый день подряд не устаёт судачить вся школа. Ведь можно же допустить, что у него на мгновение отказало зрение после бессонных ночей над учебниками? Или что Блэко-Поттеровский кретинизм всё-таки оказался заразным и то, чего он так боялся долгие годы свершилось. Зараза распространилась и на него.

— Уже не тошнит, — резко отозвался тот и тут же осёкся. — Хочешь сказать, и это тоже твоих рук дело? — а глаза у самого непонятные, то ли злые, то ли это просто так свет падает, но в любом случае они — почти чёрные. Нелюбимый цвет.

Северус находит в себе силы усмехнуться — не время выходить из образа, незачем давать Блэку понять, что его ответ — окончательный — куда более важен, чем может казаться сейчас. Если проигрывать — то с достоинством, а он уже знает, понял ещё до того как начал пытаться, что в этот раз Блэк по его правилам играть не станет. Слишком по-слизерински гордый гриффиндорец.

— На самом деле ты сам всё устроил, — в кои-то веки честно признаётся он, и Блэк, или звериная сущность в нём, это чувствует. Но вместо того чтобы расслабиться — только напрягается ещё больше.

— Чё?

Северус кривится, это подхваченное у кого-то «чё» — причём явно из числа слизеринцев — немилосердно режет слух.

Выматывает. Пусть и не душу, пусть они до сих пор ходят кругами, толком ничего не объясняя, но — Северус на пределе. Не так-то просто держать себя в руках, даже если ты всю жизнь — сдерживался.

— Я о том зелье, которое ты без спросу взял из моего ящика, — и нарочитый обвиняющий упор на «без спросу». — Это была моя экспериментальная разработка антидота, а ты его взял и выпил.

Возмутительное везение.

Северус внешне невозмутим, но внутри до сих пор негодует.

Сириус молчит — не торопится ни с ответом, ни с решением.

— Это всё? Или есть ещё что-то?

Северус припоминает. Колеблется.

— Нет.

Всё — вот теперь. Блэк отворачивается и можно, наконец, отвести взгляд. Можно вздохнуть с облегчением и досадой, понимая, что всё же этот поединок воль он проиграл. Но — всё уже.

Глаз цепляется за так и не пригодившееся кресло и жуть как хочется упасть в него, но не при Блэка же, вот уйдёт…

— Что скажешь?

— Снейп.

Северус знает Блэка семь лет: пять вражды и полтора «взаимовыгодного сотрудничества», но ему всё равно кажется, что вот таким непререкаемым спокойно-злым тоном тот ещё ни разу не произносил его имя даже в худшие дни обострения вражды.

— Что?

На самом деле он всё уже знает. На самом деле, он понял всё с самого начала. На самом деле ему не нужен этот ответ.

— Я сегодня попрошу Трэверса поменяться со мной спальнями. В ближайшее время я не хочу видеть твоего лица, ясно?

Куда уж яснее.

— Хорошо.

Северус остаётся один. Он не говорит больше ничего, ничего и не нужно. Он видел с какой силой сжимал кулаки проходя мимо него Сириус. Он просто стоит в одиночестве и прислушивается, как затихает раздражённое эхо шагов Блэка. Наверное, было бы проще, если бы тот ему врезал.

Это как с чашкой. Если разбилась — то её только в мусорку, потому как сколько бы ни старался, прежней она уже не станет. Северус это знает по себе — сколько чашек ему в детстве склеить довелось. Но если есть магия… Чары сильны и надёжны, и чем проще заклинание, тем лучше. Хоть то же Obliviate. Жалко, что люди — не чашки.

Северус не делает ничего — ему, в общем-то, всё равно. Поиграл и будет.

Полдень. Питер торопится как может, в голове каша и немного ломит виски, но он всё равно спешит в Хогсмид, куда уже успели уйти его друзья.

На улице довольно прохладно и гриффиндорец, спотыкаясь на ровном месте, раскрасневшимися пальцами торопливо застёгивает мантию на все пуговицы. Одной не хватает.

Регулус играет в шахматы и есть всего один шанс из десяти, что сегодня ему повезёт, поэтому, хоть он и замечает слишком ранее возвращение брата, оставляет это без комментариев. Он сосредоточен.

В зелёных глазах на против плещется веселье — ему забавно — вперемешку с лёгким торжеством, когда их очередную партию завершают слова «шах и мат», и Регулус снова горестно вздыхает. Он всегда играет белыми, но не умеет использовать своё преимущество и к концу партии на доске всегда — чёрные.

А Северус ждёт завтра. Ждёт, но не хочет, чтобы оно наступило, потому что знает, как только Сириус расскажет обо всём этом Поттеру — а так и будет, хотя, может, сам Блэк ещё и не решил — и всё станет как прежде. Вернётся на круги своя.

Всё ещё полдень.

* * *

— Мистер Уайт!

Алекс плавно — стараясь не расплескать ни капельки драгоценного напитка — обернулся. Его куда более юные друзья — Ремус и Джеймс, сидевшие вместе с нагнавшим их Питером за соседним столиком, как ни в чём не бывало обменивались шутками и прихлёбывали тёплое сливочное пиво, вроде бы даже не услышав этого оклика. Сам Алекс тоже некогда любил этот напиток, но в последнее время предпочтение отдавал чему-нибудь покрепче. Чему-нибудь, но только не огневиски — с этим он завязал. Сейчас же в его наполненной до краёв кружке плескалось тёмное маггловское пиво, которым последние несколько лет весьма успешно приторговывала Розмерта.

— Моя леди, — с неожиданной для него самого радостью откликнулся Алекс. Арифанта вежливым кивком поблагодарила мадам Розмерту и, взяв сливочное пиво, направилась в его сторону. Кто бы мог подумать, что изысканная аристократка пьёт самое обыкновенное пиво? Алексу она больше представлялась у камина или на высоком балконе с бокалом французского вина, чем с запотевшей бутылкой сливочного пива в «Трёх мётлах». Поставив свою кружку на край стола, Алекс почтительно замер, ожидая, когда девушка приблизится.

— Можно? — вежливо осведомилась та.

— Разумеется, — улыбнулся он в ответ на её вопрос. — Я жду только вас.

— И давно?

Алекс нарочито театральным жестом откинул рукав мантии и внимательно посмотрел на стрелки часов.

— Секунд двадцать.

— Да? — голубые глаза смеялись, сияя. — А я-то думала с нашей прошлой встречи. Помните бал?

— При всём желании, вряд ли я смог бы забыть ту девушку, что подарила мне все свои танцы, — не отрывая от неё взгляда, произнёс Алекс и только потом, спохватившись, отодвинул для неё стул, выудив-таки из памяти основательно подзабытые светские манеры.

Синие глаза снова вспыхнули как два маленьких голубых солнца.

— Спасибо, мистер Уайт.

— Зовите меня Алекс, — всё ещё продолжая улыбаться, положив руку на сердце, попросил тот, садясь рядом и притягивая к себе пиво.

— Хорошо. Алекс. — Будто пробуя имя на вкус, повторила девушка. — Но в таком случае и вы прекращайте звать меня «своей» леди. Я — Арифанта.

— Это я тоже никогда не смог бы позабыть.

В этом Алекс почти не соврал и даже не преувеличил. Долгое время после того чудесного вечера он с наслаждением вспоминал и приятно туманящий голову коньяк из малфоевских запасов, и танец, и девушку, затмившую собой даже похожую на нимфу Нарциссу. Правда, эти необычайно светлые воспоминания, отогнавшие прочь его дементоров, возвращались к нему лишь по ночам — во сне, а днём все его мысли крутились лишь вокруг одного — внезапной смерти отца и ещё более внезапного и нереального появления вроде бы объявленного покойным Райдена Блэра.

К тому времени Алекс — вернее тогда ещё Сириус, уже отбывал свой пожизненный срок в Азкабане, поглощённый самобичеванием настолько, что на какое-то время, кажется, даже утратил рассудок — хотя в этом он не был уверен. Воспоминания о проведённом в тюрьме времени слились в одну длинную однообразно серую полосу, из которой будто бы выпали нечёткие воспоминания об отдельных скучных днях заключённого, счёт которым он пытался прилежно вести на протяжении всех двенадцати лет, выколупывая на стене коротенькие чёрточки. Так, чтобы осталось место для последующих лет — сколько проживёт, а прожить Алекс собирался не мало — даже там, а потому экономил, как мог.

Девушка улыбнулась и все тёмные воспоминания о будущем, которое было прошлым для него одного, растаяли, как снег под солнечными лучами. Алекс и не знал, что глаза женщины — даже если она волшебница, могут так сказочно сиять.

Девушка-звезда улыбалась — не восторженно, а просто радуясь их неожиданной, но от того не менее приятной встрече и день для одного только Алекса — для него одного — из пасмурного с воющим за окном ветром плавно светлел, озаряясь одним ему видимыми и только им одним ощущаемыми солнечными лучами. А звезда — Арифанта — всё улыбалась. Светло, искренне, непривычно. Наверное, именно так для Джеймса улыбалась Лили — этого невозможно было увидеть, оценить, будучи сторонним наблюдателем, ведь это уже совсем другое — когда кто-то почти незнакомый точно также улыбается тебе. Для тебя.

Алекс и не подозревал, что его очаровательная собеседница думает почти о том же о чём и он, глядя на такую же непривычно искреннюю — как у неё — улыбку.

В конце концов, несмотря на разные судьбы и разные пути, выбранные ими и за них, они были похожи, эти дети, кровь от крови, плоть от плоти своих чистокровных родителей. К тому же, как подозревал, но не смел пока спросить Алекс, юная дочь Ричарда МакНейра отнюдь не так остро и категорично, как её старший брат относилась к полукровкам и магглорожденным.

Наваждение не проходило, продолжая дурманить голову, да так, что с этим ни в какое сравнение не шли самые лучшие вина из малфоевских и блэковских погребов.

Вспыхнула, тут же пригашенная мягким взглядом синих глаз полная невольного подозрения смутная мысль-воспоминание о привороте. Было дело.

На своём седьмом курсе Сириус на собственном опыте узнал, что это такое — быть без ума влюблённым. Повезло ещё, что Джеймс заметил странное поведение друга почти сразу же. Для Сириуса во все времена не были характерны тоскливые вздохи в сторону объекта вожделения, впрочем, Сириус-Алекс всегда подозревал, что на мысль о приворотном зелье догадливого Поттера навела найденная им на кровати Блэка тетрадка по Трансфигурации с неумелыми, но старательными, полными романтических соплей стихотворениями (которые ни Сириус, ни уже взрослый Алекс не написали бы даже под воздействием Imperio.), которые, все без исключения, были посвящены некоей огненноволосой деве.

Молодой Сириус, после того как Помфри напоила его отворотным зельем и сжигающая его любовная лихорадка сошла на нет, впервые в жизни по-настоящему искренне поблагодарил явившегося по его душу в Больничное крыло Джеймса. А затем, безо всякого перехода поинтересовался, не потому ли тот притащил его в эту «обитель зла» (мадам Помфри, к счастью для Сириуса, этого не слышала), что элементарнейшим образом приревновал к «огненноволосой красавице». Поттер от ответа уклонился.

Он встряхнулся, сбрасывая и воспоминания, и наваждение.

— Как вы здесь оказались? — сам собой сорвался с губ вопрос и Алекс, удивившись своему поведению, замер, ожидая, когда на тонком лице отразится обида.

Не отразилась.

Арифанта бросила беглый взгляд на отворившуюся входную дверь: внутрь, весело хохоча и переругиваясь между собой, ввалилось несколько студентов, судя по цвету полосатых шарфов из Равенкло.

— Я жду брата, — вновь вернув всё своё внимание Алексу, ответила МакНейр. — Он прислал сову, просил, чтобы я встретила его здесь, а теперь вот опаздывает, — в голосе девушки прозвучало извечное женское негодование на безответственное поведение мужчины, назначившего встречу и не пришедшего в условленное место вовремя.

Алекс устремил глаза к потолку, припоминая учившихся у него студентов: хоть тресни, а никакого МакНейра он не помнил, а ведь за слизеринцами он с самого начала своей преподавательской карьеры следил с особым вниманием.

— Ммм… Уолдена? — единственный МакНейр, которого он сумел вспомнить, да и то, министерский палач был из его собственного времени, но ведь и этот матёрый Пожиратель когда-то был ребёнком, хотя Алекс был уверен, что тот был куда старше.

— Кого? — изумилась девушка, а потом, поняв, что имел в виду Алекс, рассмеялась. — О! Нет-нет, я жду Ульриха! Уолден — это мой старший брат, а он уже давно окончил школу.

Всё равно. Даже столь редкое имя — Ульрих, ничего не прояснило.

— А на каком он курсе?

По блестящим от только что пригублённого пива губам скользнула мимолётная улыбка.

— Уль ещё совсем ребёнок, в этом году он заканчивает четвёртый курс.

— Слизерин?

Арифанта кивнула.

Правильно. Где же ещё как не в Слизерине учиться очередному МакНейру. На этот раз — чёрт знает с какой попытки, хотя вряд ли это ведомо даже ему — Алекс вспомнил студента, о котором шла речь.

Ульрих МакНейр.

Ничем не примечательный, «серый», хлипкий тонкокостный паренёк, ничем не похожий ни на могучего телосложением отца, ни на упорного, обладающего сильной волей и железными нервами (а какие ещё нервы могут быть у будущего профессионального палача?) старшего брата, ни на ослепляющую красотой сестру, так что не было ничего удивительного в том, что он не сразу вспомнил этого нерешительного, вечно в чём-то сомневающегося мальчишку.

Ульрих МакНейр выделялся среди остальных студентов только своим именем, даже его оценки — и те стойко держались на среднем уровне — не выше, но и не ниже. Одни только «удовлетворительно» и лишь изредка «выше ожидаемого». Наверное, пареньку не легко было с таким ярким именем, в котором самому Алексу, например, слышался звон мечей скандинавских викингов, с немалыми потерями отвоёвывающих себе всё новые и новые территории. Но в младшем МакНейре ничего этого не было: ни лихой удали, ни хитрости, ни желания выделиться из толпы — возможно, его отец тоже это видел и в глубине души наверняка страшно радовался, что, по крайней мере, его младший сын не родился сквибом. Могло быть и хуже, куда хуже — как у Дэвенхорстов. И наверняка эта мысль постоянно грела и воодушевляла Ричарда МакНейра — отца Уолдена, Арифанты и Ульриха.

Дэвенхорсты. Древнейший волшебный род. Гордость магического мира, сливки общества, исторгшие, отказавшиеся и в запале ярости лишившие наследства своего единственного потомка, которому после этого была одна дорога — к магглам. И тем самым своими руками изничтожившие сами себя. Семнадцатилетнему Константину Дэвенхорсту, только что с грехом пополам окончившему Хогвартс не оставалось ничего иного, кроме как уйти к тем, в ком его с раннего детства приучали видеть едва ли не бессловесных животных. Известие о его смерти было опубликовано в некрологе два дня спустя после того скандала: оказалось, что его сбила машина, водитель которой скрылся с места аварии.

Виновного нашли три дня спустя. Выловили в каком-то пруду. На безобразно раздувшемся теле не нашли никаких следов, кроме одного — в почти вывалившихся из орбит глазах всё ещё плескался легко узнаваемый зелёный отсвет Непростительного. К Рэне Дэвенхорсту никаких обвинений предъявлено не было — в конце концов, погибшим был всего лишь маггл, а вскоре, в неизвестно отчего разгоревшемся пожаре, быстро охватившим весь их замок, погибли последние представители этой семьи. На этом их история закончилась. Род, возраст которого на несколько столетий превышал род и Малфоев и Блэков вместе взятых, пресёкся. С тех пор прошло сорок лет и единственными, кто помнил о них и о постигшей их беде были лишь те, в ком текло столь же чистая кровь.

— …Знаете, тогда, на балу, в Малфой-мэноре, я видела вас с Абраксасом Малфоем. Он ещё так странно на вас смотрел весь вечер… Я не стала тогда спрашивать, в конце концов, — Арифанта замялась, то ли не зная как продолжить, то ли сомневаясь, стоит ли вообще спрашивать то, что она хотела от него узнать, — я уверена, что вам уже не раз говорили это, но всё-таки… Алекс, вы знаете, что вы как две капли похож на Ориона Блэка? Того самого, о смерти которого писали в «Пророке» около года назад.

Вот. Оно. То самое. Многие замечали это опасное сходство, многие, но никто из студентов или преподавателей, более-менее знавших или просто знакомых с Орионом Блэком, ни разу не заводили об этом речи, опасаясь ранить чувства того, кого они считали бастардом блэковской семьи.

Алекс замер, так и не дотянувшись рукой до своей кружки с пивом. Ему так долго удавалось ловко избегать подобных поворотов в разговорах — даже Дэверо, после того инцидента при их первом «знакомстве» ни разу больше не задавал никаких вопросов о его поразительном сходстве с их общим родственником, — что в итоге он расслабился. Забыл о постоянной бдительности, неустанно воспеваемой Грюмом и вот… Он поднял глаза на девушку и с глухим отчаянием попавшего в ловушку зверя понял, что та всё ещё ждёт ответа на свой вопрос. Алекс, просто не видя сейчас иного выхода, кивнул, и ещё раз кивнул, поймав на себе взгляд Джеймса. Поттер явно нервничал — это было видно по тому как он не переставая барабанит по краю застеленного скатертью стола, всё чаще и чаще невпопад отвечая на вопросы Питера, и Алексу достаточно было одного-единственного взгляда на друга, чтобы понять, что беспокоит того отнюдь не соседство с предателем. Он не знал — не понимал как, но каким-то образом тот интуитивно почувствовал его собственную тревогу, связанную с вроде бы невинным вопросом Арифанты. Алекс успокаивающе улыбнулся приятелю и обернулся к девушке.

«— Последний вопрос. Мой отец. Его ведь убили, потому что спутали с тобой, верно?

— Да.

— Я так и думал».

— Говорили. Мы с ним… ммм… в какой-то степени родственники. Дальние.

— И тем не менее вы похожи на него как родной брат.

— Или как клон, — хмыкнул Алекс. Разговор упрямо закручивался вокруг него и Ориона, а Арифанта явно не собиралась останавливаться.

— Говорят, что Сириус тоже на него очень похож.

Алекс помялся, снова раздумывая над своим ответом.

— Наверное тем, кто это говорит знать куда лучше — я не был столь близко знаком с его отцом, чтобы судить об их семейном сходстве, — сам того не заметив, от волнения он начал манерно тянуть слова.

Арифанта подалась вперёд, уперевшись локтями в край стола и заинтересованно уставившись прямо на него.

— Но вы же преподаёте ему Защиту! Расскажите мне о нём!

— З-за-ачем?

— Ну как же? Мне интересно! — и кокетливо пожала плечами.

— Слушайте, моя леди, — Алекс аж сбился на прежний тон, — думаю, будет лучше, если вы спросите о нём у его однокурсников. Например, вон у тех парней, видите, сидят трое за соседним столиком? — он указал в сторону хорошо ему знакомых гриффиндорцев. — Один из них Джеймс Поттер, лучший друг интересующего вас мистера Блэка.

МакНейр проследила за его рукой, но Джеймсу сотоварищи уделила всего несколько секунд, поморщилась, когда те над чем-то расхохотались (правда, смех Поттера казался немного натянутым, но это заметил только Алекс) и покачала головой.

— Нет. Я слышала, они поссорились, так что его суждения вряд ли будут объективны, а вот ты, Алекс, совсем другое дело.

Алекс, которому «не было никакого дела до дел Сириуса» мысленно усмехнулся. «Другое дело», ну надо же! Да его дела вокруг одного только Сириуса и крутились уже который год! С самого рождения. Но Арифанта выражение его лица истолковала по-своему.

— Ты согласен?

Будь Алекс плохо воспитан, он бы сейчас выругался, не обращая внимания на присутствие дамы. Что он и сделал, но — только мысленно

— Ладно, — скрепя сердцем ответил он. Даже забавно, но помимо смутной тревоги, было ещё и обидно. Женщины не обделяли его вниманием и в этом времени (слава Мерлину, едва ли не преследовавшая его по пятам Синистра наконец-то охладела к нему после того как он проигнорировал распахнутую для него дверь её комнаты.), но Арифанта была первой, кому своё внимание уделил он. И тут-то беда и пришла откуда не ждали. Она предпочла Сириуса. Нет, разве может быть что-то оскорбительнее этого? Бросить его ради него же, но моложе?! Кажется, Алекс скрипнул зубами.

— Ладно, — более отчётливо повторил он. — Но только после того как вы объясните мне причины своего внезапного интереса к мистеру Блэку.

Холодный голос, которым это было произнесено оказал нужный эффект: девушка часто-часто заморгала, видимо недоумевая в чём дело, а потом — облегченно улыбнулась.

Арифанта медленно кивнула в знак согласия с условием Алекса и, почему-то чувствуя себя виноватой, отвела взгляд. Смотреть на беспечно веселящихся, чуть ли не хрюкающих от смеха гриффиндорцев оказалось куда проще и легче, чем на непонятного, загадочного, влекущего и вместе с тем отталкивающего — и волнующего, да, — мужчину.

Арифанта украдкой бросила на него взгляд и тут же смущённо уставилась на собственные отчего-то подрагивающие руки — тонкие пальцы без остановки двигались, теребя собравшуюся складками на коленях ткань модной мантии.

— Наши родители хотят нас обвенчать.

Голос прозвучал достойно — без дрожи и отзвуков испытываемого ею волнения. Да и с чего бы ей вообще волноваться? Арифанта знала, кто будет её супругом едва ли не с десятилетнего возраста. Ричард и Стелла МакНейр всё обговорили с родителями Сириуса ещё когда те были детьми — теперь всего лишь пришло время перейти от слов к делу. В будущем муже Арифанту смущало только одно — «супруг» был младше её почти на пять лет. Впрочем, мать на её вопрос с таким видом, будто дочь отвлекла её от какого-то чрезвычайно срочного дела, мимолётно ответила, что возраст в этом деле не помеха, а состояние Блэков с лихвой может компенсировать любой недостаток мужа. При этом она с непонятным Арифанте, но весьма многозначительным взглядом посмотрела на Ричарда, в ответ на что тот молча сложил читаемый им «Ежедневный Пророк» и невозмутимо встал из-за стола.

Арифанта знала — чувствовала на интуитивном уровне, что нравится молодому профессору, наверняка состоящему в очень близком родстве с Блэками (хотя, если она была права, то такое родство как у него лучше всего было не афишировать), но ТАКОЙ реакции она не ожидала.

— ЧТО?! — тот так резко взлетел со стула, что девушка испуганно отшатнулась. — Как, обвенчать? Когда?! Меня?!.. — он вдруг затих и закрыл глаза, упёршись руками о край стола и тяжело дыша после такого взрыва. — Простите.

— Простите, — тихим шёпотом повторил он извинение и, опустившись на сиденье, кратко взглянул на девушку. Та сидела так откинувшись на высокую спинку стула, что создавалось впечатление, будто она таким образом надеялась оказаться как можно дальше от своего вспыльчивого собеседника. Алекс раздражённо притопнул ногой под столом — что ж, если она и впрямь помолвлена с Сириусом, то пусть привыкает: у «юного варианта» характер был куда менее спокойным.

В «Трёх мётлах» стояла непривычная тишина — обычно-то здесь с трудом можно было расслышать собственные слова, такой гул создавали болтающие друг с другом студенты. Алекс, заподозрив неладное, оглянулся и…

— В чём дело? — напустив на себя невозмутимый профессорский вид, осведомился он у глазеющих на них с Арифантой студентов, в число которых входили и Мародёры. Блондинка-семикурсница за соседним столиком отвернулась первой, но только для того чтобы что-то шепнуть своей светловолосой соседке без отличительного шарфа. Та сначала недоверчиво нахмурилась, затем посмотрела на профессора Уайта и леди МакНейр чуть более внимательно, а затем (и в этот миг Алекс понял, что он влип), обиженно закусила нижнюю губу.

Постепенно студенты возвращались к прерванным воплем Алекса разговорам и уже несколько минут спустя в хогсмидском баре вновь царила привычная им всем атмосфера абсолютного и всепоглощающего бедлама, того самого, что каждый день властвовал в гриффиндорской гостиной и становился особенно невыносимым в дни квиддичных матчей. Хотя, уж если быть до конца честным и правдивым, то мнение, что гриффиндорцы — самые шумные студенты Хогвартса было не совсем верным, и равенкловцы уже не раз развенчивали этот приятный миф, после своих побед в квиддичных матчах устраивая такие вечеринки, что сам Годрик Гриффиндор от зависти удавился бы.

Гриффиндорцы дружной компанией (и Джеймс в первую очередь) предпочли забыть об одном-единственном разе, когда их несравненный ловец не справился со своей задачей и не поймал снитч. Первым.

Тот день стал для Гриффиндора днём траура.

Но окончательно добило Джеймса приглашение опередившей его Ли Лэнг придти вечером на их вечеринку в гостиной Равенкло. Алекс отчётливо помнил каким говорящим было выражение лица друга, когда тот, размахивая руками, громко — так, что слышно было, наверное, во всей башне — возмущался наглостью равенкловских ботаников. У Сириуса из-за этого язык так и не повернулся признаться друзьям, что он согласился придти на запланированное «ботаниками» празднество. Да это и не нужно было: Джеймс узнал всё сам. И в итоге Сириус, вернувшись в башню Гриффиндора под самое утро, весь следующий день якобы непонимающе хлопал глазами, встречаясь с преследующим его неодобрительным взглядом Джеймса.

Стыд за тот свой поступок Сириус испытал много позже — сидя в Азкабане и изводя себя мыслью, что именно тогда, на третьем курсе, он и предал лучшего друга в самый первый раз… Правда тогда всё обошлось куда проще.

Алекс проглотил рвавшиеся с языка ругательства, посмотрел на столик Мародёров и выругался ещё раз — теперь уже вслух.

Питер был на месте, Ремус тоже, а вот Джеймс исчез без следа. И что-то — скорее всего интуиция, потому что здравый смысл предпочитал вставлять свои реплики голосом Джеймса Поттера — подсказывало Алексу, что исчез тот ненадолго и ушёл очень даже не далеко. Его опасения подтвердил искренний-преискренний, невинный-преневинный взгляд Люпина, который тот обратил на него после обращённого к ним с Питером вопроса «мистер Люпин, где вы умудрились потерять вашего друга?»

Оборотень огляделся по сторонам, будто только сейчас заметил, что чего-то не хватает и пожал плечами, явно не усматривая в «пропаже» друга никакой проблемы и как ни в чём не бывало — будто это не его спину продолжал сверлить взглядом профессор ЗоТИ — занялся своим недопитым пивом. Или это было что-то более крепкое? Как ещё объяснить внезапно уехавшую «крышу» обычно умного Лунатика? Минус двадцать баллов с Гриффиндора!

В конце концов, после секундного раздумья Алекс пришёл к выводу, что куда бы Поттер не подевался, он всё равно не сможет его найти — да у него и не было желания бежать куда-то, чтобы пытаться его отыскать — и вернулся к ставшему уже не столь приятным как раньше разговору с дочерью МакНейра.

— И когда должно произойти это… — смутная и странная гримаса, — радостное событие? — крайне осторожно и совершенно не заинтересованно осведомился он, причём и сам не вполне понимая, в отношении чего именно он так осторожничает: чтобы не сболтнуть лишнего о Сириусе, или о себе?..

Волшебница не стала медлить с ответом, но радости в её голосе при этом не ощущалось.

— Вообще-то ещё не все формальности соблюдены, так что точной даты пока не известно.

Облегчение. Вот что почувствовал Алекс. А почувствовав его, рассмеялся. От души.

— Поверьте мне на слово, Арифанта, мистер Блэк — не тот человек, которого можно принудить к чему-либо. Особенно к браку!

Уж в чём в чём, а в этом Алекс был уверен на все сто, тем более что у него для этой уверенности были веские причины. Ну а случай с Меткой скорее исключение, а исключения только подтверждают правила.

Он бы веселился и дальше, — выражение сомнения на лице Арифанты только добавило масла в огонь, — если бы совершенно неожиданно кто-то весьма фамильярно не хлопнул его по плечу. Даже Мерлину неведомо, чем это могло обернуться для неизвестного самоубийцы, отреагируй Алекс чуть быстрее и окажись его палочка там, где она должна была быть. Теоретически. Потому что там Алекс её не обнаружил. А потом это уже стало не нужным, ибо наглый камикадзе, из-за действий которого Алекс едва не заполучил сердечный приступ (да, паранойя Грюма всё-таки оказалась заразной болезнью), вдруг, не убирая руки с его плеча, голосом Джеймса заговорщицки зашептал прямо в ухо.

— Не дёргайся Сир, это всего лишь я — Сохатый.

«Сир» безрезультатно пронзил серым взглядом воздух справа от себя, но ни продолжавшая уютно лежать у него на плече рука, ни её невидимый обладатель никуда не делись. А жаль.

— Сир, а что если Бродяга не в курсе своей будущей помолвки? Чёрт, я хочу видеть его лицо, когда он об этом узнает!

Ну и что, а главное, КАК теперь на это ответить?

— Не сомневаюсь, — толком не додумав свою полностью не оформившуюся мысль, ляпнул Алекс и немедленно проклял и Джеймса, и свой длинный, не держащийся за зубами язык, поймав непонимающий взгляд Арифанты. На это он смог ответить только улыбкой, от которой уже челюсти сводило.

— А она ничего. Чуть постарше Бродяги, но зато целиком и полностью в его вкусе. И в твоём тоже, — продолжал издевательски шептать на ухо дьявол-искуситель Джеймс Поттер, в то время как Алекс, уже отчаявшись заставить его заткнуться, всё чаще и чаще отвечал невпопад. Вот только отвечал-то он Арифанте. Джеймса было твёрдо решено игнорировать, только вот получалось плохо. И данное им самому себе клятвенное обещание прибить Джеймса за его выкрутасы, обретало всё большую актуальность.

— Вы уверены? — недоверчиво прищурился он, таки расслышав среди студенческого гомона слова Арифанты о том, что автором этой слегка отдающей безумием идеи был никто иной как Альфард Блэк.

Девушка утвердительно кивнула.

Да уж, теперь Алексу тоже ОЧЕНЬ хотелось увидеть лицо Сириуса, прознавшего эту новость. Жаль только, что учитывая отношение к нему Сириуса, это было невозможно. Впрочем, вряд ли тот отреагировал бы на это как-то иначе, чем он сам. Очередной скандал мадам Блэк был обеспечен, это как пить дать.

— М-м-ерлин Великий! — вдруг с чего-то начал заикаться прямо над его ухом Джеймс. — Я ДОЛЖЕН увидеть лицо Бродяги, когда он узнает, КТО увёл у него невесту!

Алекс на это то ли согласно, то ли — скорее всего — наоборот «а мне бы не хотелось» хмыкнул и, облокотившись локтями о край стола, поднял глаза как раз в тот момент, когда недавно упомянутый Ульрих наконец-то сумел пробиться через толчею и приблизиться к ждущей его сестре.

— Здравствуйте, мистер МакНейр, — обратив на себя внимание, первым поздоровался Алекс.

— А я и не знал, что у того выпустившегося два года назад громилы есть брат. Про сестрицу его мне Сир рассказывал, но из его слов выходило, что она страшная как смертный грех. Хотя, кажется, в двенадцать лет он за девчонками ещё не таскался… — с любопытством разглядывая почему-то стремительно заливающегося краской щупленького паренька, прошептал Джеймс.

— З-здравствуйте, профессор, — на миг запнувшись, выдавил из себя тот и неловко переступил с ноги на ногу, передёрнув плечами от внезапного ощущения преследующего его чужого взгляда. Конечно, будучи тем, кем он был — сыном достаточно влиятельного волшебника, с самого начала поддерживающего идеи Тёмного Лорда и совершенно не скрывающего это об общественности, он привык ко вниманию к своей персоне, но тем не менее предпочитал оставаться в тени — брата, сестры или других, куда более ярких представителей слизеринского факультета. А так, — он немного расслабил плечи, хотя ощущение взгляда никуда и не делось, — так и до паранойи было не далеко.

— Нехорошо опаздывать. Арифанта уже давно ждёт вас здесь, — пожурил юношу Алекс и в ожидании поддержки, покосился на девушку. Ульрих стоял рядом с сестрой и от того различия между ними были сейчас заметны больше, чем обычно. Неуютно чувствовавший себя при разговоре с профессором вне стен школы Ульрих и беспрерывно смущённо комкающая салфетку Арифанта если и не были схожи внешне, то в поведении их как никогда ярко просвечивали общие черты.

— «Арифанта?»

Парень удивлённо моргнул и, вдруг сощурившись — будто вспомнил что-то, бросил взгляд на старшую сестру, отчего та покраснела ещё больше. Алекс, не меньше Ульриха удивлённый феноменальным цветом лица девушки (брат и сестра МакНейры определённо били все возможные рекорды по скорости краснения) или же просто менее осведомлённый, кивнул.

— Уже «Арифанта», значит? — переспросил тот, не заметив, или проигнорировав — вот уж вряд ли, духу не хватило бы, — кивок профессора ЗоТИ. — А ты времени зря не теряешь, сестрёнка.

«Сестрёнка», и без того загадочно пунцовевшая с самого появления Ульриха, ради которого она и притащилась-то в это не подобающее и совершенно не подходящее ей, по мнению Алекса, место, вдруг бросила на братца настолько «громкий» взгляд, что этот вопль души услышал и понял даже Алекс.

«Заткнись, или пожалеешь!»

Видимо Ульрих, связанный с Арифантой кровными узами и к тому же знавший её намного лучше Алекса, встретившегося с мисс МакНейр всего-то во второй раз и потому имевший возможность сполна оценить всю степень её угрозы — наверное, у него и в самом деле было о чём жалеть, внял её призыву.

Скрипнули, пропахав по деревянному полу, ножки отодвигаемого стула. Арифанта решительно встала. Тряхнула русой головой, от чего змеёй свившаяся на ней коса едва не вырвалась на свободу.

— Рада была нашей встрече, — и, с нажимом выделив последнее слово, — Алекс, — вышла из-за стола, оставив рядом со своим сливочным пивом туго стянутый изящной тесёмкой кошелёк, денег в котором, кажется, было даже более чем достаточно, чтобы заплатить за двоих. Алекс, никогда не считавший себя нищим и уж тем более никогда не попадавший в такую ситуацию — чтобы за него платила женщина! — почувствовал себя оскорблённым.

— Подождите, Ари…

— Что? — та обернулась, за то время что Алекс переваривал невольную обиду, успев отойти на несколько шагов. — А-а… Не беспокойтесь, Ал… эм… профессор, — быстро исправилась она, вовремя заметив удивлённые выражения лиц стоявших совсем рядом девушек. — Здесь должно хватить денег. До свиданья!

И вслед за младшим братом неуловимо легко и быстро проскользнув через галдящую толпу студентов, она выпорхнула из «Трёх мётел», оставив Алекса наедине с кошельком и хихикающим за его плечом Джеймсом.

Вот только смех этот мигом оборвался, когда мужчина, чуть обернувшись якобы для того, чтобы высмотреть среди посетителей Розмерту, точным ударом — вот что называется слух анимага! Попробуйте сами врезать так тому, кто невидим для глаз! — заехал ему прямо по зубам.

Ремус, продолжавший развлекать Питера, пока Джеймс «был в туалете» и краем глаз всё это время наблюдавший за соседним столиком, украдкой улыбнулся.

— Так вот о ком вы с леди Эойей болтали тогда у нас на террасе? — всё ещё продолжая крепко-крепко сжимать узкую ладошку сестры, невинно поинтересовался Ульрих. — А родители в курсе о вас с ним?

Арифанта возмущённо вспыхнула.

— Ну Уль!

И тот рассмеялся, не замечая, каким задумчивым вдруг стал её взгляд.

* * *

Вечером того же дня в фамильном загородном доме МакНейров состоялся по настоящему серьёзный разговор со слезами, криками, руганью, топаньем ногами и хлопаньем дверей. И, разумеется, выйти победителем из этого спора у хозяина дома не было ни малейшего шанса. От неожиданности уступив перед первоначальным напором всегда и во всём послушной родительской воле теперь будто с цепи сорвавшейся дочери, волшебник даже не сразу понял, в какой момент спора перед ним возникло уже написанное письмо Блэкам с отказом от помолвки. Быстро изучив явно заранее составленный предусмотрительной дочерью текст, Ричард МакНейр, и так давно славящийся жёсткостью и манерой решать все дела не обращая внимания на чувства и желания других, но в узком кругу семьи буквально становившийся другим человеком, пришёл в ярость.

Тихим, свистящим после недавней болезни шёпотом процедив приказ не глупить и вести себя, как подобает его — МакНейра — дочери, он взмахом палочки испепелил письмо и, считая разговор оконченным, вернулся к прерванным появлением Арифанты делам. Но не тут-то было. Сумасшедшая кровь Блэков, текущая в жилах и МакНейров (несколько поколений назад их семьи уже роднились), наконец дала о себе знать.

МакНейр, сухопарый и вместе с тем очень крупный, но сильно сдавший в последнее время мужчина — скорее старик с почти полностью седыми волосами, выглядел куда старше своего возраста. Он по себе хорошо знал, какие проблемы доставляет столь опасный темперамент, но уж от кого-от кого, а от Арифанты он такого предательства не ожидал. Тем более в такое время, когда он — её отец, всё ещё с трудом передвигался по поместью и до сих пор находился под неусыпным присмотром элитного целителя из св. Мунго. Болезнь всё ещё давала о себе знать, хотя злые языки утверждали, что до удара старого спекулянта довёл кризис, обрушившийся на маггловскую экономику.

К счастью для спокойствия дома, примерно между «нет, я сказал, ты выйдешь за него!» — «нет, не выйду!» в чересчур бурно развивающийся разговор вмешалась супруга Ричарда — хозяйка дома, обладавшая таким же властным характером — под стать мужу и потому с успехом периодически заменяющая его на тех деловых собраниях, на которые тот по тем или иным причинам не мог придти сам. Жена, достойная своего мужа.

Желая избежать скандала, госпожа МакНейр, покровительственно глядя на раскрасневшуюся, едва не плачущую, но твердо намеренную стоять до последнего дочь, спокойно поинтересовалась, кого же её милая Арифанта выбрала взамен юного Блэка.

Зря она это сделала.

Стоило ободрённой девушке только заикнуться о том, что ОН профессор в Хогвартсе, и хозяину дома, возвращающему себе утраченное душевное равновесие с помощью срочно налитого в стакан виски, стало ещё хуже, чем раньше.

Успокоить его удалось только когда Арифанта, на вопрос по-прежнему непробиваемо спокойной матери «знает ли этот профессор о её планах выйти за него замуж?» ответила «ещё нет». Страдальческие стоны как-то неуловимо быстро перетекли в истерический смех. Ричарду МакНейру было уже не плохо, ему было весело как никогда.

Самым счастливым человеком в семье МакНейров в тот день был юный, ничего не ведающий об этом небольшом семейном скандале Ульрих, который впервые осмелился поцеловать давно нравящуюся ему девушку. Ну и что, что грязнокровка? Будучи лишь третьим ребёнком, он мог позволить себе куда больше, чем старшие брат и сестра. И был этим вполне доволен.

* * *

Добраться до злополучной пещеры — той самой, в которой он встречался с Гарри и его друзьями Роном и Гермионой, когда те учились на четвёртом курсе, — в человеческом облике оказалось не так легко, как он опрометчиво думал. Желание перекинуться в собаку, и уже на четырёх лапах достичь нужного места стало ещё больше, когда он едва не упал, споткнувшись о незамеченный сразу камень и пребольно ударившись при этом коленом. Прокляв все местные булыжники в общем и конкретно этот в частности он, оставаясь в человеческом облике, продолжил свой путь скалолаза-любителя.

Пещера, когда он до неё наконец-то добрался, была абсолютно, совершенно пуста — не считая висевших под потолком летучих мышей: Блэр, который и назначил встречу именно на это время, которое сам Алекс мог провести в куда более приятной компании, сам до сих пор не явился.

К счастью пещера была надёжно укрыта от дующего снаружи весеннего ветра, однако внутри всё равно было не намного теплее, чем на открытом воздухе. Восстановив сбившееся дыхание и подышав на замёрзшие руки Алекс, отнюдь не стремясь замёрзнуть насмерть в томительном ожидании встречи, немного подумав, взмахнул палочкой, накладывая на внутреннее пространство пещеры согревающее и препятствующее проникновению холодного воздуха заклинание. В считанные минуты потеплело настолько, что Алексу пришлось даже снять мантию. Что он и сделал, постелив её под себя на широкий валун, уже давно присмотренный им в качестве сидушки. Затем, когда температура повысилась ещё на несколько градусов и в пещере стало совсем уж жарко — почти как летом, Алекс вспомнил о некоторых особенностях использованных им заклинаний и, обругав самого себя, снял одно из них.

И кто бы мог подумать, что бытовые чары, которым однажды — давным-давно — обучила его Лили, когда им с Джеймсом пришлось уехать на несколько дней (если быть точным, то на целых четыре), оставив немного приболевшего Гарри на попечение крёстного, и в самом деле пригодятся ему в будущем?

Сириус любил мелкого отпрыска лучшего друга, но именно тогда, проведя четыре дня наедине с ужасным младенцем он окончательном решил, что с его стороны на продолжение рода Блэков, — впрочем, к тому времени его имя уже было успешно выжжено с гобелена — мать может не надеяться.

С Лили у Сириуса тоже были хорошие отношения — по-крайней мере она искренне радовалась его периодическим появлениям в их с Джеймсом доме — но перед отъездом два психующих родителя (правда судя по выражению лица главы семейства, Джеймс никак не мог окончательно решить за кого он больше волнуется: за своего сына в руках Сириуса, или за Сириуса, на руках которого находился проснувшийся и тут же ударившийся в рёв ребёнок) наложили на него столько инструкций и обязанностей, что несчастный крёстный чуть не взвыл с горя. По-собачьи. На страдальческий стон Сириуса, что ему не впервой сидеть с ребёнком — ни Нимфадора, ни сам Гарри ни разу не жаловались! — миссис Поттер не обратила внимания, в десятый раз начав объяснять что, как, где, когда и почему он должен будет сделать. Так что спокойно вздохнул Сириус только когда Поттеры, напоследок ещё раз напомнив ему, что квартал, в котором они живут — маггловский, а, следовательно, колдовать на улице ЗАПРЕЩЕНО, похватав свои чемоданы, — и куда столько? — посюсюкавшись на прощание с утихнувшим — слава великому Мерлину! — младенцем и даже благодарно чмокнув в щёку самого Сириуса (благоразумно промолчавшего под взглядом Джеймса), дружно аппарировали.

Первые два часа первого дня прошли нормально (потом Сириус пришёл к выводу, что уже это должно было его насторожить — затишье перед бурей), а затем Гарри проснулся. Милый мальчик — просто копия своего папочки (Сириус видел детские фотографии Джеймса, так что с уверенностью мог сказать: один в один), с которым он во время своих не очень-то частых визитов просто обожал возиться на ковре в гостиной, превратился в захлёбывающееся криком зеленоглазое чудовище.

Сириус перепробовал всё, что говорила Лили, и что ещё не успело выветриться из его памяти, но тот просто не желал успокаиваться, предпочитая довести единственного — и, наверное, не очень любимого крёстного до разрыва барабанных перепонок, а применить Silencio к ребёнку — как бы соблазнительно это не было — Сириус не решился. К тому же узнай об этом Лили и Джеймс, и они убили бы его собственноручно.

Ремус, к которому он отправил громовещатель с паническим криком о помощи, как назло оказался страшно занят на работе и не смог посоветовать ничего более толкового, чем «попробовать его покачать». Можно подумать сам бы Сириус до этого не додумался.

Гениальная по своей простоте идея пришла ему в голову спустя час после того как очередная попытка успокоить ребёнка с треском провалилась.

Сириус обратился к Андромеде.

Когда по истечении четырёх дней Джеймс и Лили на такси вернулись домой, их встретили разбросанные по всей гостиной и кухне игрушки (которые на момент покупки были вполне нормальными, а не бегали там, где им вздумается), тишина (телевизор работал в беззвучном режиме) и подозрительно похожее на кровь красное пятно, расплывшееся до размеров средней лужи.

Лили, побросав сумки с подарками, бросилась наверх, а Джеймс, испуганный не меньше неё, дрожащим голосом попытался вызвать Сириуса с помощью извлечённого на свет со дна одной из сумок Сквозного зеркала. Учитывая, что со школьным подарком Люпина тот почти не расставался, а перед самым отъездом пообещал постоянно быть на связи, его молчание Джеймса едва не доконало. И если бы в самый последний момент не прозвучал тихий оклик вернувшейся Лили, Джеймс поставил бы на уши весь Аврорат и Орден, погнав тех на поиски своего сына и своего лучшего друга. Но всё обошлось. Когда он, последовав за приложившей указательный палец к губам в знак молчания Лили, поднялся наверх — в детскую, то с облегчением обнаружил там мирно дремавшего на кровати Сириуса и рядом с ним — в кольце его рук — спящего Гарри.

Представшая им картина была настолько очаровательна, что Лили, помимо Джеймса прихватившая с собой и фотоаппарат, не удержавшись, сделала снимок на память. Когда Сириус не проснулся даже от тихого щелчка отодвигаемого в сторону объектива и последовавшей за этим вспышки, супруги, с улыбками переглянувшись, удалились разбирать вещи и наводить порядок, не забыв тихо-тихо, чтобы никого не разбудить, закрыть за собой дверь.

А когда уже ближе к вечеру проголодавшийся и всё ещё сонный Сириус спустился вниз, его ждал сюрприз: специально ради него приготовленная его любимая запеканка.

За возвращение домой (и за избавление от мук) была раскупорена бутылочка вина, от которой не отказалась даже раскрасневшаяся после готовки Лили. Приглашённый на ужин Ремус — на этот раз соизволивший придти, что навело буквально вылизывающего тарелки Сириуса на мысль, что предыдущие четыре дня подряд тот был занят лишь потому, что не хотел возиться с ребёнком, — клятвенно пообещал, что в следующий раз так и быть будет его черёд. В ответ на что довольный жизнью Сириус пообещал ему непременно об этом напомнить… Не довелось.

А когда они с Ремусом, на ночь оставшиеся у Поттеров, тихо прощались с Джеймсом — до завтра — Сириус удивлённо заметил на столике в гостиной совершенно новую фотографию… И потребовал копию.

* * *

Блэр появился в пещере, ворвавшись в неё как торнадо. Также быстро и стремительно возник в воздухе и тут же завертелся юлой в поисках напрягшегося Алекса. Увидел и переменился в лице — будто, несмотря на назначенную на это время встречу, не ожидал — или не надеялся — того здесь найти, а затем быстрым шагом преодолел разделявшее их расстояние.

— Уходи отсюда немедленно! — задыхаясь, словно после быстрого бега, распорядился он. И не давая никаких пояснений, сунул непонимающе хмурящемуся Алексу смятый клочок бумаги. — Через час аппарируй по этому адресу. Пошёл!

Алекс вскочил с камня, на котором он сидел до его появления и оперативно снимая с пещеры наложенные ранее чары, лаконично спросил:

— В чём дело?

Блэр, уже поднявший палочку для обратной аппарации, выругался и, бросив беглый взгляд на часы, всё-таки ответил:

— Тебя кто-то сдал. Лорд знает, что здесь, сейчас «икс» должен с кем-то встретиться, но не знает с кем. У меня было меньше минуты, чтобы предупредить тебя. Всё.

— Когда они здесь будут?

— Я же сказал: меньше минуты! — рявкнул маг и, поправив маску, тут же исчез. До столкновения оставалось всего ничего, когда Алекс, закончив выстуживать пещеру, аппарировал в первое пришедшее ему в голову место, которое можно было бы назвать относительно безопасным. Мысли привели его в Годрикову Лощину.

Когда Пожиратели Смерти спустя ровно двадцать секунд аппарировали в пещеру, она уже снова промёрзла, а того, за кем они сюда явились, уже давно и след простыл.

* * *

Спустя пятьдесят четыре минуты — время шло слишком медленно, а он просто никак не мог дождаться оговоренного часа — Алекс, ещё раз пробежав глазами по бумажному огрызку, аппарировал в указанное там место. И очутился перед небольшим и неопрятным двухэтажным домом, буквально зажатым между «пузами» двух соседних гигантов.

Алекс с сомнением прочитал покосившуюся табличку, висевшую на стене «уродца» чуть ли не на одном-единственном ржавом гвозде; сверился с бумажкой и только после этого, брезгливо миновав воняющие тухлятиной мусорные бачки, стоявшие почти у самой веранды, постучал кулаком в дверь, не решившись воспользоваться странного вида молоточком, который когда-то, быть может, и мог сгодиться для этой цели, но теперь проржавел и был годен только на то, чтобы отпугивать посетителей. Вон, даже мусорщики явно не часто жаловали в эту дыру.

Ждать когда дверь откроют, пришлось долго, и пока Алекс стоял, опасаясь даже просто облокотиться о стену, изнутри неслась ТАКАЯ ругань — сочетание мужского и женского голосов — в адрес незваного гостя, что он всерьёз начал подумывать о том, чтобы и в самом деле свалить подальше от этого негостеприимного места и его хозяев. Но, наконец, ожидание подошло к концу. Дверь отворилась и глазам Алекса, уже не знавшего что и думать о Блэре и его «шуточке», предстал крупный широкоплечий мужчина в клетчатой рубашке с закатанными до локтей рукавами — Метки не было, как, автоматически скользнув по нему взглядом, отметил насторожившийся волшебник, — и с испачканными в чём-то белом большими руками.

— Ну наконец-то! — воскликнул мужчина, — видимо хозяин дома — и, даже не став дожидаться пока Алекс представится, втащил его внутрь, продолжая жизнерадостно — в полную противоположность недавней ругани, подслушанной тем через дверь — тараторить.

— Мы с женой уже заждались вас! Грета сейчас ставит в духовку пирожки — с капустой, будете потом? — так что встретить вас она не сможет. Впрочем, это ведь только к лучшему, правда? Женщины такие болтливые создания…

Ошарашенный нескончаемым потоком слов Алекс далеко не сразу сумел улучить подходящий момент и вставить своё слово.

— Подождите! — упершись ногами в пол и, таким образом, помешав незнакомцу тащить его как на поводке, вмешался он. — Как понимать: вы меня заждались? Да я сам сегодня не знал, что приду сюда!

Пришёл черёд розовощёкого и круглолицего незнакомца удивлённо приподнимать брови. Он даже отвлёкся от своего занятия, едва не уронив на пол выхваченное откуда-то полосатое вафельное полотенце, которым он смахивал с рук белый порошок.

— Ну вы же мистер Алекс Поттер, верно? — Алекс промолчал лишь потому, что от удивления не сумел выдавить из себя даже «нет», а хозяин дома тем временем всё также громко и оживлённо, но хотя бы не так быстро, продолжил: — Северус предупреждал, что вы сегодня придёте.

— Стоп! — снова остановил его Алекс, заслышав ещё одно знакомое имя и опасаясь, что болтун и дальше продолжит нести околесицу. — Северус — это…?

Вся радость, испытанная мужчиной при появлении гостя тут же угасла — как будто чьи-то мокрые пальцы одним прикосновением затушили только что разгоревшийся огонёк свечи.

— Вы точно Алекс Поттер? — с проявившимся в глазах — они у мужчины были непропорционально маленькие, глубоко посаженные с тяжёлыми набухшими веками, — недоверием уточнил тот. Алекс кивнул, мысленно недоумевая какого чёрта Блэру вздумалось назвать его фамилией Джеймса, а самому назваться Северусом. Нет, разумеется, он помнил, что в школе эти двое немного общались, да и на Пожирательском поприще оба сделали неплохую карьеру, но чтобы в выборе псевдонима остановиться на «Северусе»!.. Видимо не всё так просто было между этими двумя. Недаром же когда Блэр попался в руки авроров, именно Снейп с помощью брата и сестры Кэрроу явился освободить его, не дожидаясь прямого приказа Лорда. Подробности того дела Алекс узнал не так давно, но он и раньше не сомневался, что возглавлявшим тот дерзкий набег Пожирателем был Снейп. И до сих пор смутно жалел, что Грозный Глаз не разделял его уверенности…

Тревога не исчезла окончательно из глаз мужчины, но лицо его просветлело, столь стремительно возвращаясь к прежней жизнерадостности, что это невольно натолкнуло Алекса на мысль о чём-то вроде Imperio. В конце концов, ну не может человек быть таким жизнерадостным без перерыва. Чёрт возьми, да даже та страшная ругань и то была бы более нормальной!

Хозяин облегчённо вздохнул и, открыв дверь в комнату, служившую у них гостиной, пропустил Алекса вперёд себя, затем прокричал что-то на французском возившейся на кухне супруге и вошёл сам.

— Ну всё. Скоро будем ужинать, — тот медленно, оберегая спину, опустился на раздутый диван морковного цвета, ярким пятном выделяющийся в просторной — всей такой солнечной, наверное, из-за светло-бежевых обоев — гостиной. — Ну а Северус живёт у нас наверху, — и, повинуясь взгляду Алекса, добавил, указывая пальцем вверх: — На чердаке. Но его пока нет.

И, увидев как раз остановившуюся на пороге и оттуда наблюдающую за ними супругу, жизнерадостно предложил:

— Может быть, чаю?

А Алекс, всегда считавший, что у него интуиция развита очень хорошо, не почувствовал, как, когда он согласно кивнул головой, не желая обижать отказом столь гостеприимного хозяина, ловушка сщёлкнулась.

Хозяин, чья жизнерадостность и дружелюбие начинали порядком утомлять, просиял — буквально, его лицо будто осветилось изнутри, на пухлых щеках выступил румянец, — и, улыбаясь во весь рот, потирая руки, обернулся к жене.

— Грета! Наш гость голоден!

— Но я не…

Возражения Алекса мужчина попросту не услышал, впрочем, похоже, что в этом доме мнение гостя никакой роли и не играло. Если так, то неудивительно, что Блэр поселился именно здесь: он и сам всегда был со странностями, а тут, видимо, нашёл родственную душу.

Тем временем Грета — хозяйка дома, сухим кивком ответив на заглушённое громким голосом мужа приветствие Алекса, и одарив его внимательным взглядом совиных глаз, через толстые линзы очков кажущихся просто огромными, поставила на идеально чистый столик поднос с двумя дымящимися чашками, и всё также молча удалилась на кухню. Алекс проводил её удивлённым взглядом: настолько разительным был контраст между двумя супругами. Насколько тихой и отстранённо-спокойной была жена, настолько шумным и раздражающе утомительным был Жюль — тот краснощёкий и пузатый тип, что сидел напротив него и, не замечая направленного на него убийственного взгляда гостя, вещал о своём далёком детстве на виноградниках Италии.

Время, назначенное Блэром давно миновало и было уже очевидно, что тот не придёт, но Алекс, хоть и не был мазохистом, продолжал сидеть и пить чай, едва ли не каждую минуту не очень-то таясь (Жюль всё равно этого не замечал), поглядывая на часы.

А время всё шло, пытки, мысленно применяемые Алексом то к Блэру — «где его черти носят?! Если Волан-де-Морт его ещё не убил, то я сам его убью!», — то к своему собственному мучителю со страшным именем Жюль Билль, становились всё изощреннее. Грета Билль, успевшая сменить испачканный мукой фартук на другой — с тыковками, не уставала носить им чай, изредка ненадолго присаживаясь на краешек кресла и рассеянно прислушиваясь к увлечённому монологу мужа. Алексу, периодически ловящему на себе её пустой взгляд, казалось, что где-то в глубине — за очками — плещется тихое сочувствие к его нелёгкой судьбе.

Когда прошёл ещё час сверх назначенного Блэром времени, Алекс всё-таки решил сообщить Дамблдору, что, кажется, у его осведомителя возникли проблемы и вероятно Ордену следует быть наготове. Но не тут-то было. Не колдовать же на глаза у магглов, и он, выспросив у миссис Билль дорогу в ванную комнату, якобы вышел по нужде. И лишь когда тонкая дверь щёлкнула замком, потянул палочку из-за пояса. Кстати, странно, что никто из хозяев дома не подивился его странной одежде — за пальто, что ли, приняли? Жюль просто попросил снять её и как ни в чем не бывало повесил на крючок в прихожей.

Всё-таки патронус как средство связи куда надёжнее и удобнее, но — не по силам тому, кто провёл в Азкабане столько времени, сколько там пробыл Алекс. Так что за неимением под рукой совы, для связи он использовал Зеркало — не то, не подарок Люпина, другое. Это было дороже и чары на него наложенные были куда сложнее и многояруснее: с одного только этого Зеркала можно было связаться и с Дамблдором, и с Грюмом, где бы те не находились — лишь бы Зеркала были под рукой.

Руку с палочкой неприятно жгло и дёргало и к тому времени, когда в Зеркале за место его собственного отражения проступило лицо директора, то странное ощущение, преследующее его с самого порога, возросло многократно.

Дамблдор выслушал не перебивая, сообщил, что пока что никаких происшествий с участием Пожирателей замечено не было, вскользь поинтересовался где сейчас Алекс и не получив в ответ ничего кроме «секрет», отключил связь.

Дышать сразу же стало легче, а когда до Алекса дошло убрать палочку, исчез даже невидимый пресс, стальной цепью сдавливающий грудь и обвивавший шею. Он не знал, что это за заклинание такое использовал для защиты своего убежища Блэр, но — чёрт возьми! — действовало оно безотказно. При одной только мысли использовать магию ещё раз, руки опускались, наливаясь свинцовой тяжестью. И наверняка, странный маггловский домик охраняла не одна такая подлая блэрова финтифлюшка.

Будь на его месте кто другой, он может быть — да скорей всего! — уже давно распрощался бы с хозяевами дома и с чувством выполненного долга преспокойно отправился бы восвояси, но Алекс был не таков. Хотя, чего уж там, будь на то его воля, и он поступил бы точно также! Останавливало и держало его на месте то, что в течение двух последних недель у них с Блэром не было ни единой возможности встретиться и наконец обсудить то, что произошло ТОГДА. Да и к тому же Уайта, пусть он в этом и не признался бы никому — и даже самому себе — немного, но всё же интересовала судьба Малфоев (младшего, конечно же, в меньшей, можно сказать, совсем уж мизерной степени), благодаря которым ему удалось избежать незавидной участи пленников Волан-де-Морта. И пусть даже теперь его память снова была с ним (несмотря на разъяснения Дамблдора — довольно-таки пространные, но это-то как раз в порядке вещей, — понять, каким же образом с помощью Сириуса они вправили ему мозга он так и не смог) тот поступок Блэра по-прежнему был ему непонятен. У него был — БЫЛ! — шанс на побег, тому даже не обязательно, да и не нужно было помогать!

Блэр решил иначе — сначала подставил, а потом помог сбежать: Алекс даже и не сомневался, что этот чёртов Пожиратель имел отношение к тому семейному визиту Абраксаса и Люциуса. А в то, что это было всего лишь счастливым стечением обстоятельств, он не верил и подавно. Ерунда всё это. Так что даже попытайся Блэр объяснить ТО тем, что он де спасал его, Алекса, жизнь, от вполне оправданного гнева «спасённого» это его не уберегло бы. Вот о чём думал и в чём сомневался Алекс, с улыбкой и пустым совершенно взглядом человека под Imperio продолжая упорно сидеть в кресле и слушать оживлённый трёп толстяка-хозяина.

— Скажите, мистер Билль… Жюль, — исправился он, когда тот укоризненным взглядом напомнил, что они уже час, как перешли на «ты», — а как вы познакомились с Северусом?

Было и в самом деле любопытно, как пройдоха Блэр влез в этот дом так запудрив всем мозги. Алекс упёрся рукой в подбородок и вопросительно глянул на хозяина дома. И то, что он увидел, ему не понравилось: не улыбка, не растерянность — судорожная гримаса, будто воспоминания причиняли невыносимую боль.

— Как… поз… накомились?

На широкое плечо мистера Билля легла рука его высушенной (и похожей на вяленую рыбу) жены и всё прошло — не сразу и не полностью, но он снова заулыбался, пусть и несколько растерянно. Алекс облегчённо — эта странность напугала его до того, что он сам чуть не запаниковал, не зная, что сделать, чтобы помочь.

— А Северус вам разве не рассказывал? — впервые подала голос миссис Билль.

— Нет.

«С чего бы ему это делать?»

Алекс, всё ещё настороженно наблюдающий за Биллем, в очередной раз поразился тому волшебному эффекту, который на того оказывало одно лишь упоминание имени Блэра — пусть даже и фальшивое! Стоило прозвучать тихому миссис Билль «Северус», как на лице француза прямо-таки расцвела улыбка.

Грета снова встала и серой мышкой выскользнула из комнаты. Алекс, расслабившийся после пяти чашек чая и теперь уже вместе с Жюлем смеющийся над рассказом про Блэра и не обратил бы внимания на её ухо, и если бы перед тем как выйти из гостиной та прихватила с собой поднос с посудой, как делала это раньше. Но на этот раз и поднос, и с не осиленным Алексом куском пирога, остались стоять на месте.

Жюль утробно рассмеялся, а потом вдруг ни с того ни с сего, без какой-либо причины (видимой Алексу) осёкся — приклеенная его улыбочка, которая с момента их знакомства всё время так раздражала Алекса, на мгновение будто бы отклеилась, стекла с лица, но лишь для того, чтобы в следующий миг вернуться снова. В дверях стоял Блэр, за плечом которого с по-прежнему ничего не выражающим лицом, нервно комкая передник, маячила миссис Билль.

Замешательство длилось не долго. Алексу понадобилось лишь несколько секунд, чтобы понять, что все части тела у Блэра на месте и тот даже, кажется, не ранен. К сожалению, Жюлю этих нескольких секунд не было нужно вообще.

— Севочка! Ты дома! — потряс дом и Алекса его радостный вопль.

Пальцы, мнущие фартук, сжались чуть сильнее — до белизны. Блэр скосил глаза налево — в сторону молчащей женщины, затем — бросил взгляд на ошарашенного «Севочкой» Алекса и улыбнулся — радостной и самую малость фальшивой улыбкой.

— Я дома…

…Лестница, ведущая наверх, в комнату которую занимал «Севочка», была небольшой и Алекс, топая позади Блэра по-старчески кряхтящим под ногами ступенькам, очень жалел об этом, понимая, что чтобы привести мысли в порядок после увиденного и услышанного («Севочка» надолго и гарантированно взорвал ему мозги) ему понадобится куда больше времени.

— Ну и как впечатления?

Совершенно обычный и нормальный после знакомства с ТАКИМИ людьми вопрос, но заданный с такой интонацией, что сразу становится ясно — ответ не нужен, ему просто всё равно. Алекс хмыкнул, не став отвечать и только глянув в безупречно прямую спину Блэра. «Севочки». Он снова хмыкнул, представив, как бы отреагировал на это имя настоящий Севочка. Плечи идущего впереди Блэра заметно напряглись, но тот так и не обернулся, предоставив Алексу самому размышлять о том, что если враг показывает тебе спину, это что-нибудь да значит.

— На самом деле мы познакомились совсем по-другому, — уже с более человечными интонациями продолжил Блэр, возясь с запертой на ключ дверью. Алексу подобные ухищрения было непонятны — чего ради жить как маггл, даже если дом маггловский? Наложил заклинание, и никто из тех двоих внутрь войти не сумеет. Наконец дверь поддалась и Блэр, а вслед за ним и Алекс переступили порог блэровых владений. «Владения» оказались ещё те, неприятно разочаровав Алекса своей пустотой — он-то рассчитывал, увидев комнату, узнать хоть немного нового о человеке по имени Райден Блэр.

Но одинокое кресло, стол с пустой птичьей клеткой на нём, кровать и шкаф с одеждой и книгами вряд ли могли ему что-то дать. Вот если бы была возможность в этом шкафу порыться…

— В этой комнате раньше жил их сын, но он умер три года назад от передозировки, а я, по странному стечению обстоятельств, очень на него похож, — Блэр на мгновение отвернулся от окна, чтобы бросить взгляд на Алекса.

— Стечению обстоятельств? Неужели? Теперь это так называется? — недоверчиво.

— Хочешь верь, хочешь нет. Я не навязывался играть роль их сына, просто выполняю просьбу Греты.

Ясно. Алекс кивнул головой. Не ясно только с чего бы столь жестокому Пожирателю, каким слыл среди авроров Блэр, вдруг прислушиваться к просьбе странной магглы.

— Ясно.

Тот бросил на него быстрый взгляд. Быстрый, но достаточно проницательный, чтобы понять…

— Врёшь.

— А тебе есть до этого дело?

— Нет, — и даже не подумав о том, чтобы предложить гостю присесть Блэр, с какой-то странной осторожностью и аккуратностью — «обивку боится испортить, что ли?» — занял единственное в комнате кресло. И ухмыльнулся: мол, давай, выкручивайся, как знаешь.

Крутиться долго Алекс не стал: ему было уже более чем достаточно времени, проведённого в этом доме, свихнувшемся вместе с его жильцами, а благодаря какому-то из заклинаний Блэра колдовство здесь давалось с таким трудом, что лучше было и не начинать. Он решил проблему просто: пройдя мимо Блэра и прямо у того на глазах с вызовом плюхнувшись на идеально заправленную — ни единой складочки на покрывале — кровать, да притом не на самый краешек, а так, чтобы занять как можно больше места.

Хозяину кровати это пришлось не по душе — Алекс видел выражение его лица в тот момента и потому склонялся к мысли, что сразу после окончания визита эта кровать отправится в свой персональный кроватно-диванный рай, где и упокоится с миром.

— Итак, — сложив руки на груди, приступил к делу Алекс Уайт. Или Алекс Поттер. Ему, как, переобщавшись в начале первого курса с магглорожденными студентами, частенько говаривал всё тот же треклятый Поттер, было это глубоко фиолетово.

— Итак? — безрадостно повторил за ним «Северус», также известный как Райден Блэр. — С чего предпочтёте начать, мистер «Поттер»? Обсудим мой недавний поступок? Или же вы желаете узнать о причинах, побудивших меня использовать именно эти имена? Или, быть может, чашечку чая после долгой дороги?

Алекс вспомнил, сколько таких чашечек чая ему пришлось вылакать в ожидании явления мистера Северуса, и ему неожиданно поплохело.

— Нет, спасибо, — отчётливо скрипнув зубами, отказался он, вместе с тем продолжая мысленно недоумевать почему это Блэр, даром что тоже аристократ — голубая кровь, раньше не особо щеголявший своими манерами (по крайней мере в отношении к нему), теперь вдруг ни с того ни с сего перешёл на «вы». Но тут Пожиратель красноречиво покосился в сторону двери и, достав палочку, прошептал заклинание. Чтобы не делали там, за дверью, у замочной скважины, господа хозяева дома, и чтобы они не надеялись услышать, теперь им ничего не светило.

— Право же, признаться, я удивлён, — оставив палочку лежать рядом — на подлокотнике, произнёс Блэр. Алекс промолчал, несмотря на то, что это говорило о многом — и в первую очередь о том, что, несмотря на чары Блэра, вызывающие странное нежелание колдовать, преследующее его с тех пор как он переступил порог этого дома, его всё ещё считали опасным.

— Чему? Тому, что я дождался?

— Нет. Тому, что ты не настоял на встрече раньше. Я был уверен, что после случившегося тогда ты будешь рвать и метать, и вернув память сразу же бросишься ко мне за объяснениями, — Пожиратель легонько, будто стирая что-то, дотронулся до нижней губы. Наблюдай Алекс за ним повнимательней, и он непременно заметил бы на подушечке большого пальца Блэра небольшое красное пятнышко, но он вместо этого, ни на миг не отрывая глаз, как прикованный смотрел на правую руку Блэра, всё это время неподвижно лежавшую на подлокотнике кресла.

— Даже непривычно как-то. Ты точно настоящий Сириус? — тот предупреждающе вскинулся, — ой, прости, — Блэр ухмыльнулся и снова повторил свой жест. — Я хотел сказать «Алекс».

Тот удовлетворённо кивнул и снова вернулся к созерцанию правой руки собеседника. Райден недоумённо моргнул и почему-то нахмурился.

— Отчего-то мне кажется, что тебе всё равно, какие у меня были мотивы, когда я стирал твои воспоминания, — задумчиво обронил он, не меняя позы.

— Что у тебя с рукой?

Блэр едва заметно вздрогнул. Даже не вздрогнул — шевельнулся.

— Что?

— С тех пор как ты сел в это кресло, ты ни разу не пошевелился. Ты правша, но заклинание сейчас ты накладывал левой, поэтому я спрашиваю: что у тебя с рукой?

— Ничего, — произнесено это было обычным, то есть не спокойным, а насмешливым тоном, но рукой Блэр так и не шевельнул. Даже для демонстрации. — С чего бы это такая забота?

— Значит, если я сейчас произнесу Finite Incantatem, в твоём облике ничего не изменится? — сощурился Алекс.

— А сможешь? — в свою очередь вперился в него взглядом Райден.

Чёрт знает, что могло бы произойти в следующий момент, наверное, Алекс бы попытался что-то сделать вопреки защитным блэровым чарам, или Райден, не терпящий, когда суют нос в его дела, что-нибудь предпринял, но тут как нельзя кстати (закон жанра) вмешался случай. В открытое окно за спиной Блэра влетела сова и, напоследок покружив под потолком, опустилась рядом с Алексом.

Пожиратель, при появлении птицы, казалось, даже и не пошевелившийся и, тем не менее, теперь уже сжимавший в руке — левой — до этого преспокойно лежащую рядом волшебную палочку, внимательным совиным взглядом уставился на непрошеную гостью.

— Чья это птиц…? — договорить он не договорил, но произошло это только потому, что следующая реплика Алекса сбила его с толку.

— Блэр! — с неожиданной радостью вдруг воскликнул тот. Райден опешил. Из всех людей, которые знали его и которых знал он, у Блэка/Уайта радоваться ему поводов было едва ли не меньше всех. Хотя, если вспомнить, что именно он и никто иной доставлял Ордену всю информацию о планах Лорда, то такая реакция была бы куда более понятна при его первом появлении, а не сейчас… Маг пригляделся к птице.

— Это — Блэр? Блэк, ты что, назвал свою сову в мою честь? Я польщён.

— Не неси ерунды, — фыркнул тот, на миг отвернувшись от птицы рядом с собой и тут же пропустив момент, когда та отвлеклась от сунутой ей печенюшки.

— Ч-ч-ёрт! — зашипел Алекс, мотая укушенной рукой. Блэр, своим поступком заслуживший уважение тёзки, злобно ухнул в ответ и, взмахнув угольно-чёрными крыльями, вылетел в окно. Алекс проводил высокомерную птицу — под стать хозяину — прощальным взглядом. Даже странно было то, как сильно к нему был привязан Блэр раньше, и как он относился к нему теперь — к нему нынешнему, пришедшему из иного времени.

— Не льсти себе, — ещё раз повторил Уайт. — Это вообще не моя сова.

— И чья же тогда?

Тот подозрительно нахмурился, удивившись внезапному интересу Блэра к сове-тёзке, но всё-таки ответил.

— Сириуса.

Блэр повёл себя совершенно по блэровски: в высшей степени пошло, как получалось только у него одного, ухмыльнулся.

— Вот как.

Алекс убрал письмо во внутренний карман — оно было от Джеймса, а значит не к спеху. Закрыл глаза. Мысленно досчитал до десяти и снова открыл. Не помогло. Блэр по-прежнему был на месте. И по-прежнему ухмылялся. Он вздохнул.

— Давай к делу. Откуда Пожиратели знали, что наш отряд будет ждать их в засаде именно там? Твоих рук дело?

— В какой-то степени, — самую малость покривив душой кристально честно ответил тот. — Я знал о Гилберте, но расскажи я о нём, и это было бы равнозначно подписанию смертного приговора.

— Хочешь сказать…?

— Да, — серьёзно кивнул тот. — О нём знали только я и Лорд.

— То есть, он подозревает тебя? Но почему?

— А я не рассказывал? — с неподдельной искренностью и удивлением спросил тот. — Лорд знает кто я и откуда.

У Алекса впервые в жизни пропал дар речи. Будь здесь Ремус или Джеймс, они, несомненно, смогли бы сполна оценить подвиг Райдена и, наверное, даже поаплодировали бы герою дня.

— Ты ему рассказал?

— Да.

— И зачем?

Пожиратель фыркнул.

— Ну а ты зачем Дамблдору о себе рассказал? Теперь снова бегаешь по его поручениям, как его цепной пёсик, — он замолчал и, устало прикрыв глаза здоровой рукой (хоть Блэр этого так и не признал, но Алекс был уверен, что гнев Тёмного Лорда его не миновал), тихо и неожиданно откровенно, будто разговаривал не с врагом, а с другом, произнёс: — Ты не представляешь, КАК здесь было скучно до твоего появления.

Алекс хмыкнул и рассмеялся.

— То есть ты и помогать нам начал потому, что тебе, видите ли, было скучно?

Тот чуть сдвинул указательный палец в сторону, так, что теперь Алексу стал виден взирающий на него тусклый, а не такой яркий как раньше, зелёный глаз с нервными красноватыми прожилками, из-за игры света и тени (или это здесь было не причём?) кажущийся и в самом деле безумным.

— Именно. Только поэтому. Ужасно тяжело жить, зная всё наперёд. А у меня всегда была хорошая память.

Алекс подавился смешком.

— Но тогда… — он недоверчиво вскинул брови, всё ещё продолжая улыбаться и вдруг особенно живо вспомнив те слухи, что ходили среди авроров — там, в будущем, о Блэре, — выходит, что если тебе снова станет скучно, ты предашь и нас? Это что, шутка такая?..

Пожиратели столь высокого ранга как Блэр нечасто попадались в руки аврорам, мелкая шушера — да, и при том так часто, что создавалось впечатление, что молоденьких дурачков, согласно моде того времени, примкнувших к Волан-де-Морту, им просто подсовывали, раззадоривая аппетит. Блэр был едва ли не первым Пожирателем Второго круга, попавшимся — почти — Аврорату. Почти — потому что его так и не довезли до пункта назначения. Специалистам, занимавшимся потом после провала операции анализом произошедшего, так и не удалось ничего выяснить. Невыясненным также остался и наиболее волновавший Грюма вопрос: откуда пришедшие за пленником Пожиратели знали когда, во сколько и по какой дороге будет проезжать тюремный фургон. Это уже потом, много-много позже, выплыла наружу информация о Руквуде — том, который работал в Отделе Тайн и который более чем кто-либо ещё был полезен Волан-де-Морту.

Безумие. Врачи — маггловский психиатр, недолго пообщавшийся с Блэром, после того как того будучи раненным доставили в госпиталь (этот идиот каким-то образом умудрился сунуться в дом военного офицера в отставке, а пожилой маггл сумел постоять за себя), считал, что странно одетый пациент был безумен.

Авроры тогда стёрли память всем, кто контактировал со сбежавшим вскоре Пожирателем, не став толком выяснять, что именно тот имел в виду. В конце концов, мало ли что мог наговорить им чистокровный волшебник, впервые оказавшийся среди обыкновенных магглов, в своём желании просветить их об истинном устройстве мира. Но что если… Что если тот врач совсем иное имел в виду и Блэр в самом деле ещё семнадцать лет назад — до того как его схватили магглы, а может и ещё раньше — лишился рассудка? Но ведь тогда…?

Но как же тогда Мэган? Та девушка, что в воспоминаниях Блэра была его женой? И была ли она вообще?

Алекс незаметно напрягся в кресле. Расслабленная поза Блэра, казавшегося просто обмякшим в кресле и сейчас выглядевшего совершенно беспомощным, больше не представлялась столь уж безобидной и жалкой.

— А как же та трогательная история про твою жену?

Алекс, уже почти уверившийся в своей новой теории насчёт Блэра ожидал, что тот сейчас пожмёт плечами, презрительно сморщится и «какое мне может быть дело до ничтожной магглы?» — да, именно так он и должен был сказать, — сбросив с себя, как маску, усталый вид, броситься в бой, но… Блэр умел удивлять. Он полностью убрал руку с лица и уже по настоящему удивлённо — не притворяясь вроде бы даже — буквально уставился на него во все глаза.

— Какую ещё жену?

Глаза слишком удивлённые, слишком непонимающие, слишком — так лгать невозможно. В своём столь настоящем удивлении — «какую ещё жену?» — Блэр, возможно, впервые за всё время их сотрудничества был искренен. У него не было жены. Или была?

Алекс понял, что запутался между всеми этими маловразумительными «была — не была». В голове смутно брезжила так и не оформившаяся ещё толком и потому никак не дающаяся в руки догадка.

— О, только не делай такое удивлённое лицо, Блэк! От этого ты сразу становишься похож на слабоумного. Ещё больше, — с видимым удовольствием прокомментировал Блэр, по-своему истолковав замешательство Алекса. — Я с самого начала предупреждал тебя, что я не перехожу на сторону Ордена и Дамблдора. Всё, что я делаю, я делаю ради себя самого. Плохой из меня «враг человечества» получился, так ведь, кажется, нас называют в «Пророке»? — и поинтересовался мимолётно: — Не читал часом? Я ведь тебе в этом даже не солгал ни разу. Аж противно от собственной честности.

— Кто спас тебя из машины по дороге в маггловскую тюрьму семнадцать лет назад?

Блэр, как-то уж слишком высокомерно усмехавшийся до этого, оторопел. Не только от неожиданности и неуместности вопроса, но и…

— Зачем тебе это знать?

— Снейп и Кэрроу, так?

Зелёные глаза сузились — превратились в узкие, горящие настороженностью и агрессивностью щёлки, изменился даже голос: с тянуще слащавого, явно наслаждающегося ситуацией на отрывистый и резкий.

— Откуда ты об этом знаешь?

Алекс откинулся на спинку кресла, не расслабленно, отнюдь нет: Блэр, потревоженный чем-то опасным для него вопросом, теперь был слишком напряжён, чтобы его, несмотря на ранение, можно было списать со счёта. Догадка подтвердилась, а значит их соглашение годичной давности больше не имело силы.

— Не важно.

К сожалению, возможности прямо сейчас спросить совета у Дамблдора не было и Алексу, для которого никогда не существовало такого понятия как «риск и опасность» должен был решать сам. То есть делать то, что он не любил больше всего на свете. Он никогда не умел подчиняться, именно поэтому ему чаще кого-либо доставалось от Грюма за невыполнение приказов, но лучше уж так, думал тогда молодой Сириус Блэк, чем самому решать за других. Он только однажды решил и последствия были ужасными.

С одной стороны сейчас был скучающий Блэр, у которого больше не было прежней мотивации доносить на своего Лорда и который теперь вполне мог предать их в любой момент и выдать его, Алекса, Пожирателям, а с другой стороны полагаться на Сириуса и Снейпа было глупо: слишком уж маловероятно было то, что им могут — даже случайно — сказать что-то важное.

— Вижу, ты не очень-то настроен беседовать со мной, — странно, но почему-то голос Блэра звучал по-детски обиженно. Впрочем, кто их, психов, знает? Может, это для них норма?

— Ну так и у тебя ничего важного для меня больше нет, верно? — пожал плечами Уайт.

И всё же, несмотря на возросшую — не появившуюся, нет! вероятность была всегда! — вероятность предательства, отказываться от услуг Блэра было недальновидно и глупо. А говорить ему об этом в открытую — ещё и самоубийственно глупо.

Чересчур логично и здраво мыслящий для психа, Пожиратель обжёг его взглядом. Помолчал. И наконец, досадливо протянул.

— Верно.

Согласился. И сдался. Причём и то, и другое произошло впервые, и потому было особенно поразительно. День начался слишком хорошо, — ни с того ни с сего подумал Алекс, — чтобы также хорошо и закончиться, нужно держать уши востро. Тем более, если Блэр так покладист.

— Ты так мил, что мне аж жутко становится, — вдруг озвучил он свои мысли и тут же едва не хлопнул себя по губам. Алекс уже в который раз проклял свой длинный язык, а когда в ответ на его фразу Блэр вдруг улыбнулся — устало, но на этот раз это точно была самая настоящая улыбка! — ему стало по-настоящему жутко.

— Мне считать это комплиментом или оскорблением?

— Как пожелаешь, — язык, как всегда, поспевал быстрее мысли.

В общем, ситуация складывалась донельзя абсурдная: двое не то союзников, не то врагов — и самим уже не разобрать, — сидели друг напротив друга и ухмылялись так, будто невесть когда успевшие распить бутылочку огневиски и заключить если и не мир, то, по-крайней мере, перемирие бывшие недоброжелатели. Причём именно так Алексу сейчас и казалось. Пора было уходить, сваливать, сбегать из этого странного дома с его не по человечески общительными хозяевами и их нелюдимым убийцей-постояльцем. И очень хотелось обвинить закинувшую их обоих в это сошедшее с ума время Арку Смерти в своём нежелании оставить лишённого — отказавшегося — от воспоминаний о жене Блэра. Избавиться от щенка было бы проще — просто вывести его на улицу и оставить там, но Блэр, как назло, был каким никаким, а человеком. То есть грустных щенячьих глазок у него не было, и умоляющий о помощи взгляд Алексу не грозил, да и будь Блэр прежним — каким он был ещё сегодня утром, ещё часа три назад, Уайт в этом не сомневался, — он точно также не стал бы унижаться и просить о помощи. Тем более что в данной ситуации кроме Алекса помочь ему было некому.

Он встал и неловко провёл рукой по покрывалу, расправляя складки. Почему-то захотелось это сделать.

— Я должен идти.

Собирался Блэр сказать ему ещё что-то важное или нет, но он только окинул Уайта, казалось бы, ещё более недоброжелательным взглядом, чем обычно.

— Скатертью дорожка, — и, наверное, собирался указать в сторону двери, чтобы Алексу не вздумалось попытаться аппарировать прямо отсюда (кто их, гриффиндорцев, знает?), но рука — правая, так что была повреждена, — этому воспротивилась, приподнявшись на несколько сантиметров и снова безвольно опустившись на подлокотник кресла. Алекс на этот раз промолчал, сделав вид, что ничего не видел. Значил ли этот момент слабости, что ему доверяют или Блэр просто не рассчитал свои силы, желая как можно быстрее спровадить нежеланного гостя, но тот Блэр, который ещё был 16-летним мальчишкой, вряд ли был бы рад тому, что его враг видел его в таком беспомощном состоянии. А этот Блэр, пусть и был значительно старше того 16-летнего себя, точно также считал Алекса врагом и менять одну противостоящую сторону на другую был не намерен.

— Слушай, Блэр, — Алекс обернулся, и вдруг как ужалило — когда? когда?! он успел довериться этому человеку настолько, чтобы повернуться к нему спиной?! Когда он стал настолько легкомысленным?! Уж себя-то Алекс знал хорошо — и это уж точно не было демонстрацией силы и превосходства. И это-то после того как он решил, что с позабывшим причину своего предательства (что бы Блэр ни говорил, а предательство всё равно остаётся предательством) следует быть настороже. Такое отношение стало неприятным открытием, но поразило другое: Блэр ничего не сделал, просто сидел, ждал и, чуть сощурившись, взирал на него зелёными глазищами Лили Эванс.

— …А где твоя сова? Клетка-то пустая… — голос охрип, стало дурно: от тревоги ли, от внезапно пробежавшей по телу дрожи дурного предчувствия или от чего-то нового, незнакомого, странного… и страшного?

Блэр глянул на него как на больного — опасался, что гриффиндорская глупость заразна? — и тоже посмотрел в сторону клетки. Та по-прежнему пустовала. Пожиратель потянулся поправить слишком тугой ворот мантии, — хотя до этого он вроде бы его не особо беспокоил, — и Алекс пошёл на попятную. Блэр не знал, где его птица — это было ясно и так, слишком резко и нервно бросился он приводить себя в порядок, слишком расфокусированным стал его взгляд при попытке вспомнить местонахождение своей злобной и кусачей любимицы.

— Ладно, можешь не напрягаться, мне в общем-то без разницы, — отмахнулся Алекс уже стоя у двери, за которую он с облегчением и выскользнул, не дожидаясь ответа и не прощаясь. А ещё он очень надеялся, что у Блэра была веская причина стереть свои воспоминания — тот же Волан-де-Морт, однако это не мешало ему чувствовать, что вот теперь-то они точно квиты.

Внизу у лестницы его встретил Жюль Билль с неизменной улыбкой на лице.

— Уже уходите? Не ужин не останетесь? Жа-аль…

Проходя мимо гостиной — той самой в которой у них были посиделки, Алекс снова увидел жену билля — та что-то вязала, сидя спиной к двери, но обернулась на звук шагов. И он снова увидел её глаза. Показавшиеся ранее совиными и равнодушными, они больше не были такими. Теперь даже толстые линзы круглых очков не могли скрыть её тревогу и страх — да, этого чувства там было больше всего, — что незваный и нежеланный гость скажет что-то, что окончательно повергнет её мужа в такие пучины безумия, из которых его уже ничто не вернёт. Даже человек, так сильно похожий на её любимого сына.

Грета Билль была здесь единственным нормальным человеком.

— Спасибо за гостеприимство и угощение, мадам, — тихо произнёс Алекс. На лице женщины, бледном от волнения, настолько явственно читалось облегчение и невысказанная благодарность, что ему стало стыдно за свой визит, чуть не перевернувший весь крохотный мир этой семьи из двух человек.

— Приходите ещё как-нибудь, — тихий голос, а в глазах — «никогда не возвращайтесь».

Алекс кивнул, сам не зная, на какую из её просьб отвечает.

— Прощайте.

Блэр говорил, что их настоящий сын, настоящий Северус Билль умер от передозировки — наверное, так оно и было. Теперь его место заняла искусная подделка, в которой, возможно, по истечении времени, однажды всё-таки перестанут нуждаться.

Распрощавшись с не желавшим его отпускать хозяином дома и надеющейся никогда его больше не увидеть хозяйкой, едва выйдя из дома, Алекс аппарировал прочь. Прочь от этого безумного места, где даже запах мусора казался запахом безумия…

* * *

Стоило Алексу войти в кабинет как первым, что бросилось ему в глаза, был терпеливо маячащий за окном расплывчатый в наступающих сумерках силуэт совы. Невзрачное оперение, благодаря которому взъерошенная, мрачно глядящая на него через стекло круглыми глазами птица ничем не выделялась среди сотен других сов, ежедневно доставляющих в Хогвартс десятки писем. Что было только на руку как её эгоистичному хозяину, с которым она была так схожа характером, так и Алексу, для которого секретность их взаимовыгодного сотрудничества также стояла на первом месте.

Птица, видимо придя к выводу, что «друг» её хозяина — тугодум, многозначительно стукнула крючкообразным клювом по стеклу, и Алекс поспешил открыть окно.

На улице вовсю моросил дождь, удивительно тёплый по сравнению с холодным утренним ветром. Секундный сквознячок, устроенный Алексом, мигом выгнал спёртый тёплый воздух помещения и дышать стало значительно легче. Придерживая рукой тяжелую, так и норовящую снова захлопнуть раму, Алекс посторонился, освобождая место для того, чтобы серая, совершенно не вымокшая сова могла влететь в его кабинет.

Чудо-птичка Блэра (Алексу снова вспомнился его пернатый тёзка, который ничем — и в первую очередь своим именем не был обязан сэру Пожирателю) недовольно и неодобрительно оглядела его священную обитель и с таким же высокомерно-гордым выражением жёлтых глаз вытянула вперёд когтистую лапу с привязанным к ней тряпичным свёртком.

Блэр как всегда (а кроме него послать птичку было некому, да та никого кроме него и не послушалась бы — уж скорее глаза выцарапала бы, она и Алекса к себе-то подпускала лишь по приказу хозяина) был как всегда предусмотрителен: водоотталкивающие чары надёжным покровом защищали и посылку, и даже саму птицу от дождя.

— Хорошая птичка, — максимально дружелюбно произнёс Алекс, с нарочитой медлительностью протянув руку за свёртком. И не без причины. Он ещё из своего первого опыта общения с этой совой выучил урок, обойдясь в прямом смысле «малой кровью».

Вывод был простой: свою зверюгу-людоедку Блэр явно приобрёл по дешёвке в Лютном переулке.

Внутри посылки, когда он её развернул, оказалась небольшая полупрозрачная склянка, до краёв заполненная странной жидкостью и пергамент. И так как вряд ли Блэр был настолько любезен, чтобы прислать ему халявное огневиски, то непонятную склянку было решено пока оставить в покое до лучших времён, благоразумно решив вернуться к ней после прочтения письма.

Первым, что бросилось в глаза была даже не дата, а прыгающий нервный почерк Блэра. При взгляде на эти строки, которые и разобрать-то можно было с трудом, создавалось впечатление, что Блэр крайне спешил, отправляя это послание, будто у него не было и секунды на промедление.

«Первым делом, Блэк (многократно перечёркано) — НЕ ПЕЙ ЭТО! — несмотря на очевидный недостаток времени Блэр всё равно всё-таки нашёл его, чтобы поиздеваться. — Надеюсь, ты это его ещё не сделал, и твоего ума хватило на то, чтобы начать с письма».

Алекс покосился на склянку и, будто Блэр смотрел на него глазами Хартнера и мог это видеть, отрицательно покачал головой.

«Времени мало и я не знаю, когда ты получишь моё…»

Алекс читал письмо и не верил своим глазам.

Как он и полагал, выходило, что Блэр сам, добровольно стёр все воспоминания, которые могли бы навести Лорда на мысль о том, что предатель — он. И теперь ему, видите ли, была нужна помощь. А у Алекса, в последние месяцы поставлявшего Грюму исключительно информацию Блэра, как следствие, не было выбора.

Будь оно всё проклято.