Акварели (гет)

Сова, которая принесла ему письмо, выглядела помятой и сонной.

Её рыжеватые перья топорщились, глаза смотрели с ленцой и одновременно усталостью (будь Драко чуть моложе, чуть наивнее и чуть романтичнее, он сказал бы, что в этом они с совой были похожи). Когтистые лапы крепко впились в спинку кресла, словно в привычную жёрдочку, и всем своим видом птица давала понять: она прилетела издалека, так что никуда не денется, покуда не выспится.

Не то чтобы Драко был против.

Сунув в радостно распахнувшийся клюв ароматное совиное печенье, он аккуратно отвязал перевитый золотистой ленточкой свиток пергамента. Из-под загнутого уголка выглядывал герб Хогвартса, но письмо вряд ли было от сына. После рождественских каникул Скорпиус не очень-то горел желанием с ним разговаривать (и Драко не слишком понимал, почему именно с ним, но, с другой стороны, они с Асторией в любом случае не могли ввести сына в полный курс дела, а это значило, что тому оставались лишь домыслы, и, видимо, домыслы сработали не в пользу отца), и филин у него был другой, да и золотистой ленточкой перевязывать свои письма сын точно не стал бы.

Выходит, письмо было от кого-то другого.

Он развернул его с интересом и тут же утонул в ровных строчках небрежно-красивого почерка, похожих на океанские волны.

«Уважаемый мистер Малфой,

Мы с вами незнакомы, и вы, наверное, получаете целую тонну корреспонденции в день, но речь пойдёт о вашем сыне, поэтому, прошу, дочитайте моё письмо до конца.

Драко нахмурился, вынырнув на поверхность.

Не очень-то ему нравилось такое начало, но автор, кто бы он ни был, знал, как можно заставить министра дочитать первое попавшееся письмо до конца. И вовсе даже не с помощью необычного почерка.

Он тяжело усмехнулся, чувствуя, как внутри нарастает волнение.

Когда письмо закончилось, Драко почувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Несколько минут он просто сидел, сворачивая и разворачивая мягкий пергамент, и глядя в стену, словно на ней могли проступить буквы. Буквы, которые сказали бы ему, что всё это — дурацкая шутка. Или буквы, которые заверили бы его, что Скорпиус справится сам. Или буквы, которые помогли бы ему унять ярость, требовавшую сию секунду подняться и аппарировать в Хогсмид, чтобы там, растолкав всех прохожих, юркнуть в ближайший подземный ход и через несколько минут оказаться в Хогвартсе, крича и требуя мести.

Отец озабоченно уставился на него из висевшего на дальней стене портрета, вопросительно вздёрнул светлые брови, но Драко не стал ничего ему объяснять.

Он знал: если бы такое произошло с ним, отец не стал бы прибегать в школу и устраивать там показательное избиение розгами. О нет. Он, конечно, явился бы в школу и наказание тоже было бы показательным, но… Отец нашёл бы другие рычаги давления, его месть была бы в чём-то изящней, а в чём-то — куда примитивней. Она походила бы на огромную колесницу, покрытую шипами, сминающую всё на своём пути и… и регулярно натыкающуюся на препятствия.

Люциус так и не смог ничего сделать со школьной враждой Драко и Поттера, и можно было по пальцам пересчитать те разы, когда сам Драко не жалел о том, что рассказал отцу об их стычках. Да, в младших классах это казалось так правильно — грозить за свои обиды гневом отца, но стоило отцу оказаться в Азкабане, как всё изменилось. Грозить стало нечем. Больше того, грозить стало глупо, потому что Драко неожиданно понял: он совершенно один, и если кто-то и сможет ему помочь, то только он сам.И считаться с ним тоже не будут, пока он не докажет, что с ним действительно надо считаться. Можно до старости бегать к отцу с возмущённым «меня обидели, немедленно накажи их!», но обижать перестанут только тогда, когда ты перестанешь удирать с поджатым хвостом и сам покажешь зубы, вцепившись в занесённую руку обидчика.

Скорпиус отличался от Драко. Скорпиус понял эту простую истину раньше. И у Скорпиуса, в отличие от Драко, хватило смелости и силы воплотить её в жизнь.

Он никогда не жаловался, за все годы своего обучения он ни разу не заикнулся о том, что Джеймс Поттер чем-то ему досаждает, и Драко узнал об этом только тогда, когда их с Асторией вызвала директор МакГоннагал. Мальчишки подрались — грубо и примитивно, на кулаках, без применения магии, и, глядя на хмурого Скорпиуса, вытирающего кровь с разбитого носа, Драко чувствовал настоящую гордость за сына. В том числе, потому, что за пару минут до этого успел увидеть, как у Поттера наливаются синяки под глазами.

Наверное, не стоило думать, что после этого их вражда прекратится, но забот было так много, а Скорпиус казался таким спокойным, что Драко просто выбросил случившееся из головы.

Его ошибка.

Его, судя по всему, большая ошибка, потому что, если верить этому письму, две недели назад Джеймс Поттер напал на его сына, когда тот возвращался из Хогсмида. Скорпиус пролежал в снегу несколько часов, едва не отморозил пальцы и уши, кое-как добрался до школы и ничего, решительно ничего не сказал ни родителям, ни мадам Помфри, ни хотя бы декану. И, что ужасней всего, на этом история не закончилась, потому что если бы её точка стояла именно здесь, Драко так ничего и не узнал бы.

Вчера Поттер перешёл все границы. Он ударил из-за спины, ударил заклятием, почти оглушил, и Драко, проваливаясь в неровно написанные слова и судорожно хватая воздух ртом, сразу же вспомнил, каково это было, когда к тебе подкрадываются сзади, когда ты видишь того, кого не хотел бы увидеть, когда резкая боль вонзается в грудь шипастым шаром и разрезает тебя на куски или, по крайней мере, ты думаешь, что разрезает, а потом всё вокруг становится мокрым, липким, багряно-алым…

Поэтому остаться у себя в кабинете, ничего не делая, Драко не мог. И пойти по пути Люциуса, подключив к делу попечительский совет или кого-то ещё, тоже не мог. И до мести мальчишке опускаться не собирался, и знал, что Скорпиус должен сам со всем разобраться.

Но увидеть сына, даже если тот вновь не захочет с ним разговаривать, это ему хотя бы было позволено?

Пусть Драко и сомневался, что Скорпиус оценит этот порыв, сидеть на месте он не хотел. Сдёрнув с вешалки мантию, он набросил её на плечи и подошёл к камину. Дымолётный порох упал за решётку, зелёное пламя радостно вспыхнуло и затрещало.

— Кабинет директора МакГоннагал, — сказал Драко.

* * *

Роза стояла, не зная, что говорить и куда девать руки.

Отправляя письмо «В Министерство, министру Драко Малфою», она и не подозревала, что всё получится именно так. Думала, что, может быть, он предпримет какие-то меры, отправит официальную жалобу директору или в попечительский совет, а то и решит лично поговорить с Джеймсом. Думала, что будет именно так, и заранее переживала, что предала собственного кузена, пусть он до этого и предал её тысячу раз своим поведением.

После Нового Года Джеймс словно сорвался с цепи. Он не давал им проходу, его волшебная палочка упиралась Скорпиусу в грудь, куда бы они ни пошли, и вовсе не долго Розе удавалось отводить холодное дерево ладонью и считать это короткой победой. Она была рядом, и он ограничивался только словами, только грубыми разговорами и попытками за каждым завтраком объяснить ей, как сильно она ошибается, общаясь с Малфоем. Роза считала, что это уже перебор и вообще хуже некуда, но, как оказалось, было куда. Оказалось, что когда её не было рядом, Джеймс позволял себе не только угрозы.

Сложно было забыть тот ужас, что охватил её, когда она, медленно сходя с ума от волнения, ждала Скорпиуса в Выручай-Комнате. Мать не успела подписать её разрешение на поход в Хогсмид, и Скорпиус отправился в волшебную деревеньку без неё, но для неё: чтобы купить ей новые кисти и серебристые краски (Скамандеры согласились ей попозировать). Но время шло, а он всё не возвращался, и Роза мерила шагами тихую комнату, то и дело останавливаясь возле мольберта, но так и не решаясь начать рисовать.

Она беспокоилась.

Скорпиус вернулся за час до отбоя, синий от холода, и сиплым, простуженным голосом принялся диктовать ей, какими заклинаниями его следует греть. Его скрюченные пальцы неспособны были удержать палочку, да и в её трясущихся руках палочка ходила ходуном, но понемногу у Розы всё получилось. Синева сошла с его кожи, и льдинки на ресницах растаяли, и полуотмороженные уши сначала покраснели от живого тепла, а потом принялись зудеть, и тогда ей пришлось на цыпочках красться в Больничное Крыло, чтобы украсть оттуда нужное зелье.

Идти туда сам Скорпиус отказался. Рассказывать, что случилось, тоже сначала отказывался, но стоило показательно замолчать — и слова понеслись с его губ, как ручей, вырвавшийся из зимнего плена. Когда он закончил, Роза больше всего на свете хотела отправиться прямо сейчас в гриффиндорскую спальню для мальчиков, ткнуть своей палочкой Джеймсу под подбородок и пообещать, что он за это ответит. А то и сразу призвать к ответу, угостив каким-нибудь неприятным, нет, ужасно неприятным заклятием.

Скорпиус её удержал. Буквально — схватив за рукав, когда она, исполнившись жажды мести, уже почти бросилась прочь.

— Ты нужна мне здесь, — криво улыбнулся он потрескавшимися губами, и Роза осталась.

Больше того, Роза не только осталась. Она пообещала ему молчать обо всём, что случилось, раз уж «я должен разобраться с ним сам», и не делать никому гадостей тоже пообещала.

Спасибо Мерлину, во второй раз Скорпиус забыл взять с неё это же обещание. Во второй раз — это когда Джеймс гадко и подло ударил его со спины. Роза опоздала на встречу, вывернула из-за угла только тогда, когда оглушённый, бесчувственный Скорпиус уже сползал по стене, вжимаясь в неё побелевшим лицом, а Джеймс с нахальной ухмылкой подходил к нему с противоположной стороны коридора.

Кто бы мог предположить, что она способна на подобную ярость!

Мир перед глазами, пошатнувшись, поплыл, затопился багровой волной, и Роза словно со стороны увидела, как её рука нырнула под мантию и выхватила волшебную палочку, из которой тут же выметнулся яркий луч Ступефая. Джеймс с грохотом отлетел, звучно ударившись поясницей о подоконник, но этого ей было мало. Хотелось подойти, сжать руки на его шее, увидеть в глазах дикий страх и заставить, вытрясти из него слова о том, что он сожалеет и больше не будет.

Это было так сладко, что она сама испугалась. Только поэтому и остановилась. Не бросилась к Джеймсу — бросилась к Скорпиусу, рухнула рядом к ним на колени, пробормотала контрзаклинание и попросила очнуться.

А утром написала письмо Драко Малфою.

А днём — решилась отправить.

Теперь, вечером, стояла перед ним в кабинете директора и не знала, что делать.

— Мисс Уизли, — сказал он ей вместо приветствия. — Спасибо.

В жизни, в полумраке директорского кабинета он казался одновременно таким и не таким, как на колдографиях. Тот же человек, несомненно, и волосы такие же светлые, а плечи — всё такие же напряжённые, и тёмная одежда, и бледные пятна ладоней, и… всё остальное. Он был взрослым, как на том фото с Асторией, но выражение его лица было таким же, как на рисунках Розы.

Растерянным. Уязвимым.

Наверное, привычная маска спокойствия и самообладания была ему шлемом, но сквозь забрало Роза всё равно видела суть. Или, может быть, просто хотела видеть, но всё внутри всё равно обмирало.

Ладони потели, сердце стучало как сумасшедшее.

— Не за что, — только и смогла ответить она.

— Есть за что, мисс Уизли. — Склонив голову набок, он нервно усмехнулся. Так похоже на Скорпиуса и всё-таки совсем по-другому. — Никогда не думал, что когда-нибудь скажу что-то подобное, но я действительно вам благодарен.

Это было приятно. И тепло. И лучше, чем на колдографиях и рисунках, потому что у колдографий и рисунков не было голоса, а у настоящего Драко Малфоя был.

И он превращал её коленки в желе.

Какое-то время они оба молчали, а потом Роза тихо сказала:

— Он обидится на меня, если узнает об этом письме.

— Вы друзья?

— Да. — Она кивнула и тут же напряглась, готовая встретить любую агрессию. После Джеймса это, наверное, было дальше не страшно. — Друзья.

— Я удивлен… — Он сделал осторожную паузу, будто подбирая правильные слова. — Удивлён и рад, что у моего сына такие друзья.

—Скамандеры лучше, — возразила Роза неожиданно для себя. — Они не жаловались родителям.

— Скорпиус ничего не узнает.

Он сдвинулся, оперевшись бедром на край директорского стола, и свечи в кабинете на миг вспыхнули ярче, осветив его уставшее и такое знакомое Розе лицо.

— Что будет дальше? Джеймс останется безнаказанным?

— За ним присмотрят. — Теперь его лицо стало жёстким. Таким, каким Роза ещё ни разу не видела. — Директор МакГоннагал, завхоз Филч, портреты и призраки. Если он снова… Если снова случится что-то подобное, его исключат.

Роза вздрогнула.

Что же она наделала. Ей стало страшно. Словно заметив это, Драко шагнул вперёд, будто собирался утешить, но не стал подходить слишком близко. Только сказал:

— Скорпиус — твой друг, а Поттер — твой кузен. Ужасно, не правда ли?

В Джеймсе всегда было что-то, что ей не нравилось и даже пугало, но она совсем не хотела, чтобы его исключали… Чувствуя, как к глазам против воли подбираются злые слёзы, Роза только и смогла, что кивнуть. Она опустила голову, хотя хотелось, наоборот, вскинуть, чтоб не заплакать. Разреветься здесь и сейчас было бы глупо. Было бы глупо выглядеть глупо в первую и, наверное, единственную встречу с человеком, которого она рисовала.

Безнадёжность и бесполезность вытянулись перед ней в полный рост. Показались во всей красе. Каждым камешком в стенах, каждой завитушкой в золочёных рамах портретов, каждой ворсинкой в ковре.

— Я лучше пойду, — пробормотала Роза, отступив на шаг, и, развернувшись, бросилась к двери.

— Предупреди его, — сказал Драко Малфой ей в спину.

— Предупреди его, — повторил он, когда дверь захлопнулась. — Предупреди этого чёртова ублюдка, чтобы больше он не подходил к моему сыну.