Последствия (джен)

Через пару дней Яков возвращается.

Если вначале это пугало, то теперь казалось неизбежным.

Подумаешь, дом спалил, будто так можно избавиться от того, что засело в голове. И от этого становилось гадко, ведь тот Яков, который был сейчас, который трогал и звал, был лишь образом, не был настоящим проклятьем, которое можно снять, совершив пару последовательных действий, он был лишь тем, от чего я так и не убежал.

Теперь он утешал мою боль, которая звучала в культях, говорил не пить много обезболивающего, как заботливая мать, продолжал гладить по голове и внушать надежду, которой я в себе не ощущал.

Его призрак всё реальнее, весомее, он трогает меня сильнее, чем прежде, и липнет куда больше, чем при жизни.

Под вечер его присутствие так накапало на нервы, что непредсказуемые мысли снова взяли надо мной верх, но в этот раз я действовал с намного большим волнением и беспокойством. Я не мог спрятать лопату, как зажигалку, не мог точно удостовериться, что водитель такси обо мне ничего не подумает, даже если я сойду раньше, я определённо не знал, как руководить собой и своими действиями.

Что Яков, что мои мысли казались вовсе не моими. Будто их вживили извне, а я обязан только исполнять приказы. Обязан двигаться не так, как я обычно двигаюсь, обязан делать то, до чего в здравом уме не додумался бы, и обязан быть там, где мне делать нечего.

Нечего, но… делаю.

Запястья продолжали ныть, вес лопаты усугублял боль, но ногам приходилось хуже — будто я наступал на незажившие обрубки, из которых сочилась кровь и которые я своими руками изодрал. Я не шёл прямо и ровно — шатался и дрожал, я мог завалиться в любой момент и не подняться, но продолжал идти по ранее проложенной тропе. Кажется, по ней никто так и не прошёл после меня.

Я хотел забыть, где его могила, но память отчётливо вырисовывала маршрут, я даже запомнил, какие могилы располагались рядом, хотя мне это было не нужно.

Я пришёл к нему.

Ничего не изменилось с моего ухода, даже тишина осталась прежней.

Я сжал лопату и огляделся вокруг. Неужто действительно никого не будет? Никто не придёт и не увидит меня? Никто не донесёт за расхищение могилы и всё останется, как раньше?

Тайно я желал, чтобы меня увидели, необязательно, когда я дойду до конца, можно прямо сейчас. Человек с лопатой на кладбище — не к добру! Кто-нибудь увидел бы меня, спросил, что я тут собираюсь делать, а я бы раскаялся, сказал, что сам не знаю, что творю, и мы бы ушли. Лопату бы выкинул по пути, а сам бы вернулся в город и, может быть, начал готовиться к Новому году.

Я так хотел, чтобы кто-нибудь появился, что ждал и смотрел в одну точку — в ту, из которой сам пришёл, ждал и ждал, пока руки не промёрзли и глаза не заслезились от ветра.

Я ждал впустую. Никто сюда не придёт. Кроме могилы Якова, здесь находились такие же пустые и никому не нужные могилы с такими же ненужными людьми.

Я обернулся, прочёл надпись на плите и опустил глаза на землю. Будто бы заранее я уже разметил участок, который буду раскапывать.

Я надеялся, что земля достаточно промёрзла, чтобы я не смог разворошить её, но буквально на днях температура поднялась на несколько градусов, и снег начал подтаивать. Кладбище не стало исключением. Верхние слои земли были размокшими и податливыми. Я ужасался, с какой лёгкостью входит лопата и как машинально я двигаюсь, не испытывая усталости и меньше чувствуя боль в руках и ногах. Я даже подумал, что могу рыть и рыть, намного дальше гроба, в котором лежит Яков.

Действия были необоснованно простыми, в теле не было сомнений, а в моей голове только возникал и угасал один вопрос: «Как долго я буду продолжать?».

Я действительно собираюсь откопать его гроб? Когда откопаю, что буду делать? Вскрою его?

Ответ определённо был «да», зачем ещё я это делаю? Но так нельзя… просто нельзя. Разве того, что он лежит там, недостаточно для меня? Нужно продолжать рыть и своими глазами увидеть его?

Становилось холоднее. Я весь вспотел, тело не удерживало темп и начало болеть — трещали пальцы, запястья, локти, плечи, торс, таз, колени… Земля не поддавалась, я старался пробить её, но не получалось, я словно бил по валуну.

Сегодня не получится. Пока не пройдёт зима не получится. Нужно подождать. Я могу всё закопать обратно и уйти. Я хотел отпустить лопату, но не мог, всё так же крепко сжимал её и продолжал копать. Я не мог остановиться. Я должен был раскопать сегодня, несмотря ни на что.

И эти мысли угнетали больше совершаемых действий. Я ничего не могу с ними поделать. Я ничего не могу поделать с собой…

Я услышал музыку и обернулся.

Никого не было. Музыка звучала из моего телефона. Я вдохнул через рот и отпустил лопату.

Звонил Толя.

— Толя… — я тут же принял его звонок. — Да, Толя, Толя, привет, — я был рад ему. Чуть ли не до слёз.

— Илья, привет, — я уже слышал вопрос в его голосе, — во сколько ты придёшь? Мы договаривались на шесть, но уже половина седьмого, так что я решил позвонить.

— Что? Сегодня?.. — его слова поразили сильнее моих действий.

— И… — Толя не договорил. Оборвал себя. — Сегодня Новый год.

Я посмотрел на мобильник.

«Пт, 31 дек.»

Выпало порядка двух дней, а я не то что не заметил, не почувствовал.

Я терялся не только в ощущениях своего тела, но и в восприятии времени — ни на что не ориентировался, ни за чем не следил, не имел возможности обратить внимания. Как у Якова.

Пошли слёзы. Даже слишком неожиданно для меня. Я тут же принялся стирать их и не заметил, как хлюпнул носом.

— Илья, что-то случилось?

Я замер. Посмотрел на разрытую перед собой землю и могилу Якова.

То, что я здесь нахожусь, уже ненормально. А то, что делаю, тем более.

— Толь… я, — могу ли я это сказать? Поймёт ли Толя сейчас? Если я скажу, как есть, он оставит меня? Или всё так же попытается помочь?

Я боялся, что первый вариант окажется правдой, и желал второго, но также я желал ничего не говорить, скрыть это в тайне и не показывать такого… сумасшедшего себя.

— Толя, я… я не хочу, чтобы… ты отворачивался от меня, — я уже не пытался скрыть, что рыдаю, вздохи, как под ударами, выбивались из тела, — но я не знаю, не знаю, что со мной… я… — Я очень хотел, чтобы Толя остался со мной.

— Мне прийти?

Он знал, как обнадёжить и поддержать меня, знал, что нужно сказать и как.

— Я сейчас не дома… и я… далековато от города, — почему-то это показалось мне забавным. Наверное, хоть так, но я пытался увидеть что-то облегчающее в этой ситуации.

— Хорошо, скажи где, я подъеду.

В отличие от меня, ему как-то удавалось сохранять хладнокровие и рассудок, когда они особенно требовались.

— Я на кладбище.

* * *

После того, как Толя сказал, что приедет, я бросился прочь. О лопате вспомнил, когда добежал до дороги, и обрадовался, что оставил её.

Пусть лежит там. Я туда не вернусь, и она не понадобится.

Ждать пришлось больше получаса, но мне было намного спокойнее, чем когда я копал землю. Я просто знал, что Толя за мной придёт. Он меня примет, и мы вместе проведём чёртов Новый год. На это я рассчитывал. На это я поставил все свои чувства, но в глубине души сомневался, что будет так. Толя посмотрит и увидит во мне сумасшедшего, и не захочет иметь со мной ничего общего. Я бы понял. Понял и не стал бы осуждать, но, как представлю, так кишки в животе сжимаются и закручиваются.

Толя приехал с отцом. Я, как увидел его серьёзную фигуру за рулём, окаменел. Он может всё понять. Он, как и Толя, всё знает и может спросить, что я тут делал, а я ничего не смогу придумать, не смогу ни сказать правду, ни соврать, а он поймёт почему. Ему не нужно от меня подтверждение, в своей голове он уже связал все факты и утвердил вердикт. Ему будет достаточно сурово посмотреть мне в глаза, и я расколюсь.

— Илья, залезай, — Толя открыл дверь.

— Д-да, — я не сразу решился на действие, не сразу подступился и сел в автомобиль.

— Ну, с наступающим, — сказал его отец.

Я, как сел, голову не поднимал и понимать не стал.

— Вас тоже.

Ещё я не мог моргнуть. Глаза будто засохли, но я боялся, что даже моргание сдаст меня.

Машина тронулась. Ни Толя, ни его отец, ни я ничего не произнесли по пути до города.