Проклятое солнце (гет)

Следующая их встреча начинается с пронзительного визга, сменяющегося хохотом, и недоуменного, почти в самом деле растерянного взгляда. Йоко смеется, переступая с ноги на ногу так, чтобы вылезти из пут промокшей одежды, и алые глаза напротив нее сощуриваются и закрываются. Учиха Итачи отворачивается, бурча что-то об отсутствии у нее стыда, но Йоко видит, как рдеют смущением кончики его ушей. Она, между прочим, кричала достаточно громко, чтобы во всеуслышание заявить о своем благочестии. Итачи, тем не менее, уходить не спешит, стоит к ней спиной и определенно прислушивается к шуршанию сухой одежды.

Когда Йоко расправляется с новой одеждой, убирает мокрую в печать и обвязывает бинтами руки, Итачи, кажется, не выдерживает и тихонько прыскает со смеху. Йоко недовольно поджимает губы, но хохот в ее груди все еще не утих, и оттого губы сами собой растягиваются в широкой улыбке. В отличие от прошлого раза ей больше не страшно, потому что она ощущает, что убивать ее он вовсе не собирается, и от этого, наверное, в груди расплывается жалостливая обида.

Дождь снаружи усиливается, тарабанит по хлипкой металлической крыше и падает в плохо закрытые окна, обдавая кожу мелкими холодными брызгами. Итачи стоит у самого входа, и плащ его, черный с алыми облаками, давно уже мокрый насквозь.

— С чего ты решил, что я бесстыжая? — несколько обиженно тянет Йоко, тщательно присматриваясь к мимолетной реакции. — Я ведь достаточно громко кричала?

Итачи ведет плечами, и кончики ушей его снова забавно краснеют. От одежды его натекла уже приличная лужица, и ручеек от нее теперь струится прямехонько Йоко под ноги.

— Достаточно, — он кивает, оборачиваясь, и быстрым движением отбрасывает мокрый плащ в угол, — только забыла прикрыться.

Теперь настает очередь Йоко краснеть, и она отводит взгляд, делая вид, что смотрит на распластавшуюся комом одежду. Вода оттуда течет темным пятном, расползающимся во все стороны, и Йоко на мгновение чувствует укол совести оттого, что не может заставить ее высохнуть. Вместо этого она прикусывает от обиды губу и переводит взгляд за окно:

— Похоже, это надолго.

Итачи следует за ее взглядом, и с губ его срывается протяжный вздох. Не похоже, чтобы ее присутствие его вдохновляло, но и возвращаться под дождь он явно не хочет. От взгляда его алых глаз колет в груди и сжимается в горле, Йоко ловит чувство восторга на кончиках пальцев, и щеки ее снова неприлично алеют. Они стоят друг против друга и оба понятия не имеют, что теперь делать.

Ливень за окном только усиливается, колошматит землю, обращая камни в грязь, и, кажется, не собирается прекращать вовсе. Кроме серой дымки за окном почти ничего не видно, свет в дом проникает слабый, и только светится в полутьме завораживающий алый взгляд. Глаза Итачи не гаснут даже наедине, но Йоко чудится, будто это вовсе не из-за того, что он чувствует в ней угрозу. Кончики ушей его все еще розоватые, но взгляд его больше беспорядочно не блуждает, остановившись где-то у Йоко между бровей. Она, признаться, может стоять так до самого конца ливня, пока земля совсем не просохнет, но подступающий к груди азарт толкает вперед. Йоко усаживается прямо на пол, вытаскивает из дорожной сумки флягу с водой и смачивает пересохшее горло.

— Саске-кун делает неплохие успехи, — голос ее глохнет в шуме дождя, но Итачи все равно слышит, и глаза его едва заметно сужаются.

Он продолжает стоять, нервируя и порождая любопытство в кончиках пальцев, Йоко вглядывается в его алый взгляд и сравнивает, насколько по-разному они с братом смотрят. Глаза Итачи направлены будто насквозь, куда-то внутри ее тела, видят самую суть и слепо барахтаются на мелководье, а то время как Саске хватается за каждую мелочь, но так и не может собрать единое полотно. Йоко думает, что Итачи выискивает нечто в ее голове, но признаков гендзюцу не ощущает, вгрызается зубами в размякший от дождя сухарь и бросает точно такой же своему молчаливому компаньону. По изначальной задумке это должен быть хлеб, однако Кабуто, как она неподдельно считает, отвратительный повар.

— Его хоть есть теперь можно, — причмокивает Йоко, хихикая оттого, с каким скептицизмом Итачи разглядывает угощение.

Разговаривать его, очевидно, не тянет, а Йоко отвратительно скучно просто сидеть и пялиться в пустоту. Дождь за окном похож на голубовато-серое облако чакры, не видно теперь уже ничего совсем, одни только алые глаза Итачи светятся в темноте. Пару минут спустя Йоко успевает доесть свой размякший сухарь, а Итачи все так и стоит, глупо разглядывая такой же в раскрытой ладони. В конце концов Йоко не выдерживает и снова смеется, запрокидывая назад голову, и на глаза ей попадается маленькое пятнышко света в давно обветшавшей крытой металлом крыше.

— Если не собираешься есть, давай мне, — Йоко протягивает раскрытую руку, и Итачи переводит на нее обескураженный взгляд.

Йоко думает, что едва ли кто-нибудь обращался с ним подобным образом, да и общения с девчонками Учихе явно недостает. Саске справляется чуточку лучше, больше не буравит ее презрительным взглядом и мало-помалу учится разговаривать.

Вместо того, чтобы вернуть сухарь назад, Итачи неопределенно фыркает и засовывает его в рот почти целиком, так что щеки его забавно раздуваются как у лягушки. Он пережевывает медленно, подняв глаза к потолку, и Йоко подается вперед, ожидая вердикта. Сама она думает, что размякший сухарь, приготовленный Кабуто, такой же отвратительный, как и свежий, и вскоре на лице Итачи появляется выражение полного с ней согласия. Не дожидаясь какой-нибудь словесной реакции, Йоко снова громко хохочет и хлопает по прогнившему полу ладонью, норовя нахватать заноз.

— Это ужасно, — говорит Итачи, когда хохот утихает, а потом будто спохватывается и переводит на нее обеспокоенный взгляд, — это же не ты приготовила?

— Ты правда заботишься о моих чувствах? — Йоко прыскает, но от смеха удерживается, пристально разглядывает его лицо и машет рукой. — Это дело рук Кабуто, и он уж точно не обидится, если ты назовешь его отвратительным. Потому что оно отвратительно.

На мгновение повисает тишина, так что слышен только барабанящий по металлу крыши дождь, а потом по ушам ударяет скрежет, и дыра в потолке становится больше. Вода падает сверху прямо на Йоко, застает врасплох, так что она не успевает отскочить и оказывается мокрой с головы до ног, и с громким хлюпающим «бух» лист металла падает под окном. Рубашка противно липнет к груди, Йоко запоздало подскакивает, вытирает мокрые руки о мокрые же штаны и убирает с лица прилипшие мокрые волосы. Итачи смотрит на нее широко раскрытыми глазами, и уголок губ его едва заметно подрагивает. У него самого несколько мокрых капелек на одежде и подступающая к ногам лужа, и Йоко поджимает от обиды губы и фыркает, встряхивая сумкой.

Дождь теперь заливает внутрь, разлетаясь брызгами по всему помещению, Йоко громко ругается и трясет руками, и шума от нее больше, чем от ударяющихся о землю и металл крыши капель. Итачи почти смеется, одергивая себя, отступает от подступающей лужи и оглядывается в поисках другого укрытия.

— Там вроде есть еще одна комната, — Йоко машет рукой себе за спину, туда, где прячется сливающаяся со стенами дверь, и задумчиво хмурится, — только я сперва снова переоденусь.

Полноценного комплекта одежды у нее больше нет, так что приходится натягивать на себя платье с разрезами от бедер и широкими рукавами и надеяться, что обливаться водой ей больше не светит. В маленькой комнатке за неприметной дверью света побольше, Йоко растягивает под потолком веревку и вешает одежду сушиться. Дождь не заканчивается, кажется, собирается лить как минимум до следующего утра, так что ей ничего не остается, кроме как разделить кров с подозрительным и опасным врагом.

На врага, впрочем, Учиха Итачи отчего-то не тянет, походит больше на растерявшегося ребенка посреди шумной площади, и Йоко зачем-то хватает его за руку и тянет в обход дыры в потолке. Подхватить его черный с алыми облаками плащ она тоже не забывает, вешает его на веревку и утягивает всю кучу одежды в одну сторону, чтобы капало с нее только в дальнем пыльном углу. Итачи манипуляциям не сопротивляется, ловит ее за руку только когда Йоко тянется потрепать его по щеке, и глаза его снова неприязненно вспыхивают. Наверняка будет синяк, думает Йоко, потому что сжимает он крепко до хруста в суставах, и отец опять будет волноваться и может быть даже запрет ее дома на какое-то время.

Алые глаза проходят по ней сверху вниз, и Йоко сглатывает, ощущая, что вот теперь он точно может запросто убить ее. Она хочет извиниться, соврать, что перепутала с Саске, но молчит и следит за глядящим куда-то внутрь нее взглядом. Итачи будто не видит ее саму, разбитую на детали, концентрируется на общем образе и только подтверждает кажущуюся дурацкой догадку.

— Мои глаза здесь, — ехидно тянет Йоко, указывая себе в лицо, и Итачи растерянно моргает, осознавая, что все это время вроде как пялится ей на грудь.

Так и хочется заявить, что с самого начала она прикрыта, просто нательные рубашка и шорты на ней молочного, почти белого цвета. В голове вертится целая прорва желаний, но вместо всех них Йоко растягивает губы в нахальной улыбке, тянет на себя руку и широко раскрывает ладонь:

— Сколько пальцев ты видишь?

Поначалу Итачи непонимающе щурится, совсем сбитый с толку, а потом лицо его превращается в непроницаемую белую маску и глаза продолжают ярко алеть. Йоко торжествующе ухмыляется, ощущая прилив адреналина еще и оттого, что куда крепче сжимаются пальцы на ее запястье. Учиха Итачи, кажется, не собирается уступать даже просто догадке, так что они оба проваливаются в созданное им гендзюцу, в котором все еще барабанит по земле алыми каплями дождь, а Йоко сидит, задрав к нему голову, на дне бездонного озера.

Тугие багровые капли со свистом шлепаются о поверхность озера и расплываются розоватыми пятнами, растворяясь в голубоватой мерцающей толще. Йоко подставляет руки, пытаясь дотянуться хоть до одной из них, раскрывает рот, чтобы спеть, но только бульканье вырывается из горла. Вода заливается в нос, мешая дышать, перед глазами плывет и окрашивается красным, а в груди жутко давит и жжет. Йоко закрывает лицо ладонями и отталкивается от дна, но тугие звенящие цепи тянут ее назад, змеями вьются вокруг щиколоток и наползают выше, опутывая бедра. Она статуей замирает на дне бездонного озера, а с неба в него падают кровавые капли дождя. Смех рвется из груди, обращается пузырями и лопается, и Йоко рывком усаживается вниз, глядя, как красиво рассыпаются в воде длинные черные волосы.

Откуда-то сверху на нее смотрит Учиха Итачи, видит размытое пятно и голубоватые каналы чакры, растянутые по телу, а Йоко все еще тянет во все стороны свои тонкие длинные пальцы. Ей, пожалуй, нравится эта игра, только дышать становится совсем тяжело, в груди жжет и болит противно, вовсе не как обычно, а руки ее теперь тоже привязаны кандалами. Розоватые мутные пятна наконец-то достигают дна, стелются алой дымкой и волнами накатывают на босые отчего-то ступни. Дождь прекращается и воцаряется тишина, и Йоко глухо хохочет, сквозь кровавую пелену разглядывая расплывающиеся под водой пузыри.

* * *

В груди болит непривычно оглушающе, в животе противно тянет, и Йоко переваливается на спину, смотрит на прояснившееся небо сквозь дыру в крыше и ловит губами последние капли. Она приходит в себя в том же ветхом домишке, кое-как перебирается в первую комнату — там дождь приятно холодит разгоряченные щеки — и ловит срывающееся с губ дыхание. Ей все еще кажется, что она накрыта призрачным озером, а капли дождя с привкусом металла на языке, и Йоко неприязненно морщится, кусая губы до крови. Одежда ее снова насквозь промокает и неприятно липнет к телу, бинты обхватывают запястья железными кандалами, и пальцы вовсе не складываются ни в одну печать.

Надрывный кашель сотрясает пропитанный влагой воздух, кровь горчит и булькает, отвратительно горячая, и хочется разом выплюнуть ее всю. Видимое сквозь дыру в крыше небо серовато-голубое, все еще покрытое тучами, и кажется, будто снова вот-вот заплачет. Йоко кусает губы и хмурится, ощущает биение жилки на шее и тянет к лицу ладонь, утирая стягивающую кожу кровь. Нужная печать складывается с четвертого раза, Йоко хлопает перепачканной багрянцем ладонью по полу и жмурится от ударившего по ушам хруста и скрежета.

Отцовский змей настолько огромный, что домик лопается изнутри, и Йоко снова обдает влагой и щепками. Глаза слезятся от попавших под веки мелких соринок, но она все равно скалится неприятно, глядя прямо в нависший над ней черный зрачок. Манда шипит и ругается, как делает обыкновенно, грозится сожрать ее прямо сейчас, и Йоко глухо смеется, захлебываясь собственной кровью. Внутренности ее сжимает так, точно вот-вот вывернет наизнанку, воздух вырывается из легких с тихим заунывным шипением, и вода на лице делается совсем горячей.

— Бесполезная девчонка, — шипит Манда, склоняясь так близко, что она видит собственное дыхание на его черном зрачке, — Орочимару сейчас слаб, еще и ты вздумала…

— Прекрати трепаться, — усилием воли каркает Йоко, прерываясь на порцию рвущего изнутри кашля, — и доставь меня в убежище.

Висящий над ней глаз на мгновение отдаляется, приближается снова и совсем исчезает из поля зрения. Йоко ощущает клацнувшие в опасной близости зубы, тепло обдает ее отвратительным смрадом, и тело ее, зажатое в змеиной пасти, поднимается в воздух.

Должно быть, она снова теряет сознание, потому что открывает глаза уже в коридоре, где лампы режут глаза и разлетаются вокруг слепящими клубами света. Йоко дергается, поддаваясь сжавшему изнутри спазму, и отец недовольно косится на нее желтым глазом. Он несет ее по коридору, весь тоже перепачканный кровью, говорит что-то снующему позади Кабуто и велит высунувшему голову Саске заняться своими делами. Йоко слышит их будто сквозь толщу воды, пятна света расползаются перед глазами, и падает кровавыми каплями дождь.

Йоко приходит в себя еще несколько раз — когда отец останавливает взбунтовавшуюся в ее теле чакру, когда он же проводит прохладной ладонью по лбу, и когда недовольно бурчит под нос Кабуто — но потом снова погружается в сон. Упавшая на плечи дремота вяжет ее, придавливает к жесткой постели, и все стучит где-то в стороне дождь, пока Йоко окончательно не понимает, в чем дело. Свет в этой комнате желтый, недостаточно яркий, чтобы резать глаза, но она все равно неприязненно щурится и поджимает пересохшие губы. Тело тяжелое и почти не движется, а сердце яростно бьется в висках, вымеряя ритм. Это оно, а вовсе не призрачный дождь, барабанит по металлической крыше и выводит Йоко из темного вязкого равновесия.

Отец осторожно касается ее щеки, и она взглядом вгрызается в его руку, вызывая усмешку в глазах. Она слишком слабая и беспомощная, опять лежит здесь, окутанная заботой и жалостью, и оттого жарко наливаются щеки. Йоко жмурится и пытается отвести взгляд, в отцовских глазах пляшет насмешка, и он убирает руку так резко, что она едва не тянется следом. Тишина воцаряется в комнате, так что можно, едва ли прислушавшись, уловить дыхание прячущегося за дверью шпиона.

— Я буду счастлив, если однажды ты принесешь мне вырванные из тела глаза Учихи Итачи, — смешок срывается с губ отца, и дыхание за дверью становится чаще, — но собрать тебя заново будет куда более сложной задачей, не стоит таких забот.

Сам отец в алчном сражении с Учихой потерял руку, и теперь грезит получить для исследования шаринган врага. Сама же Йоко, кажется, вовсе не интересуется глазами отдельно от тела, куда больше ее занимает причина ухудшения зрения (ведь не мог же Учиха Итачи всегда видеть так отвратительно) и общее влияние шарингана на сформировавшиеся куда раньше каналы чакры. Йоко думает о том, что это было бы полезно отцу, займи он в конце концов тело Саске, и в глубине души хочет проверить и его тоже, но отчего-то пристыженно молчит, не выдавая посторонним подтвердившуюся вскользь догадку.

Отец говорит, что она слишком слабая, чтобы тягаться с гендзюцу, созданным шаринганом, и Йоко снова краснеет, отворачивается и поджимает губы. Скрывающая ее тело простыня белая, будто облако, уходящая в горло трубка мешает говорить, а скованные злостью пальцы вовсе не гнутся. В Йоко все еще нет ничего особенного, кроме переломанного на куски тела, сшитого черными нитками, и ядовитой, раздирающей внутренности чакры. Йоко слабачка с нахальным лицом, только и может что прятаться за отцовской спиной, но даже отплатить ему полноценно не в состоянии.

Скрипнувшие пружины постели заставляют ее вздрогнуть и повернуть голову, охватывая взглядом поднимающегося отца. Он мягко смеется, уже совсем не похожий на чужое тело, которое занял, и в желтых глазах его отражается желтый свет. Йоко вдруг думает, что Аоба наверняка опять все подслушал, и даже несговорчивый сварливый Манда в этот раз оказался по другую от нее сторону. Тепло растекается по ее телу с каждым новым размеренным вздохом, Йоко косит глаза на вздымающуюся белоснежную простыню и хочет уже уснуть, потому что бесконечные поддерживающие ее жизнь приборы мешают ей говорить. Скрывающийся за дверью шпион остается без внимания, и снова стучит по поверхности мутного озера красный дождь.

* * *

Йоко предпочитает не думать, сколько времени проходит, прежде чем она окончательно приходит в себя. Кашель все еще то и дело раздирает грудь, дождь призрачными барабанами стучит в ушах, а ядовитая чакра вьется, перетекая, внутри. Впрочем, пилюли она принимает реже, но оставляет это без внимания, предпочитая крепко сжимать баночку в рукаве. Песни ее, медленные и тягучие, опутывают коридоры, взлетают под потолок и там рассеиваются, опадая капельками холодной влаги. Йоко бродит по убежищу неприметным призраком, глазеет на эксперименты и крепко сжимает в руках инструменты, когда отец в очередной раз просит ее о помощи.

Тело его непослушное, точно оцепеневшее, холодное все больше и больше, и теперь уже не только у нее внутри зарождается ядовитый кашель. Ему нужно новое тело, однако время еще не пришло, и они оба переглядываются, вливают в себя лекарство и одновременно молчат, привечая стоящую за углом смерть. Йоко поет для отца легко и тягуче, не обращая внимания ни на блуждающего по коридорам Саске, ни на сверкающего глазами подозрительно Кабуто. Они втроем собираются уходить, а Йоко выпрашивает себе возможность остаться, блуждает по коридорам и задирает голову так, будто видит над собой небо.

От сидения в четырех стенах стучит в висках, от постоянных лекарств сводит зубы, и Йоко в конце концов не выдерживает, находит занятого тренировкой Саске и долго следит за смазанными движениями. Конечно, она не собирается ждать, когда он закончит, обрывает смешком и растягивает в ухмылке губы, когда алый взгляд прошивает ее насквозь. Саске неприязненно морщится, и на лице его гораздо больше эмоций, чем он обычно позволяет себе выставлять. Висящая под потолком лампа мерно раскачивает из-за созданного Саске ветра, и Йоко предвкушающе жмурится, перетягивая косу в тугой пучок.

В конце концов отец запрещает ей использовать чакру, а не тренироваться вовсе, так что невысказанным укором можно и пренебречь.

— Привет, — Йоко вскидывает вверх руку и заходит внутрь, перекатываясь с ноги на ногу, — если твой брат однажды меня убьет, спрошу я, пожалуй, с тебя.

Не самая удачная тема для начала разговора, но Йоко, глядя на искривившуюся физиономию Саске, ухмыляется только шире. Саске знает, что было в их первую встречу и чем закончилась предыдущая, потому что Йоко попросту не умеет держать язык за зубами, и теперь глаза его все чаще и чаще сверкают алым без всяческой надобности.

Не сдержавшись, Йоко вытягивает вперед руку и растопыривает пальцы, спрашивает, сколько видит Саске, и громко хохочет, когда он называет правильный ответ. В белом свете его черная одежда кажется мутным пятном, Йоко утирает ладони о штаны и ведет плечами, делая вперед еще пару шагов. Она замирает напротив него, глядит чуточку сверху и уже тянет было ладонь, но Саске перехватывает ее руку, отталкивает и скалится, как лисенок. Йоко нравится такой его вид, и она гулко хихикает, привставая на цыпочки и примериваясь, через сколько он станет выше нее.

— Что ты хочешь? — резко спрашивает Саске, точно отбивает ее в сторону, приказывает уйти.

Кожа его белая-белая на фоне черных волос и черной одежды, глаза сверкают капельками ночного неба, устланного в ладонях, и Йоко снова думает о том, что Саске на самом деле очень красивый. Паршивый характер его прекрасно сочетается с миленьким личиком, и от такого только и ждешь подлого удара в спину. Саске похож на старшего брата, однако в том, думает Йоко, гораздо больше красоты взрослой, выверенной и плавной. Она мысленно сравнивает их, ставит рядом, делает выводы не в пользу хмурого Саске и подается вперед, переступая с ноги на ногу.

— Мне скучно, — Йоко тянет слова, приближается медленно, ловит каждый крохотный шаг, — могу я присоединиться к твоей тренировке, Саске-кун?

Лицо Саске искривляется в отвращении, и Йоко разводит руки в стороны, хрипяще смеется и отхаркивает скопившуюся в глотке желчь. Бесконечно долгой недели хватает, чтобы она встала с постели, еще столько же занимают бесполезные прогулки по коридорам, однако в конце концов ей требуется еще целая куча времени, чтобы окончательно восстановиться.

— Только тайдзюцу, — Йоко пораженно вскидывает руки, стоит Саске раскрыть рот, и глаза его вдруг снова делаются кроваво-красными, — обещаю не делать ничего лишнего.

Йоко лукавит, и Саске слышит ложь в ее голосе, но едва ли понимает, что именно она значит. Он смотрит на нее исподлобья, будто ждет еще уговоров и аргументов, и Йоко делает еще один крохотный шаг:

— Мы ведь какое-то время с тобой не увидимся. Саске-кун, обещаешь хорошо тренироваться, пока меня нет?

Скользящий удар летит в сторону ее шеи, и Йоко растягивает в ухмылке губы, прежде чем уклониться. Крутится на мыске, выбрасывает ногу для подсечки, но Саске подпрыгивает, обрушивается сверху и задевает плечо. Йоко хочет свистеть и ругаться, но лишь хохочет, выплевывая воздух, хватает его за руку и заводит за спину, оставляя пару ударов над селезенкой. Она не рассчитывает силу, слышит оглушающий хруст и отскакивает, принимая защитную позицию.

Саске сплевывает густую вязкую кровь себе под ноги, и в черных глазах его загорается огонек. Следующую серию ударов, обрушившихся на нее камнепадом, Йоко кое-как отбивает, скользит по шероховатому каменному полу и вьется кругами, выискивая заминки и слабости. Она не любит драться лоб в лоб, чувствует себя беспомощной мышкой на чужой территории и оттого распаляется все сильнее. Боль от пропущенных неосторожно ударов расползается по телу волнами, неумолимо сковывает движения и застывает кровавым дыханием в горле. Спазмом давит живот, горят легкие, и она, кажется, снова слышит этот раздражающий алый дождь.

Нелепый поединок оканчивается хлопком в ладони, и оба они замирают, не сводя взгляда друг с друга. Саске не смотрит ей за спину, а Йоко не оборачивается, утирает кровь из разбитой губы и перешагивает с ноги на ногу, неловко поправляя съехавший пояс.

Отец не ругает и не обвиняет их в безрассудстве, и оттого Йоко только сильнее хочет спрятаться за спину незадачливого партнера.

— Мы отбываем уже завтра, — ровный отцовский голос обрушивается на нее ушатом воды, и Йоко фыркает и наконец оборачивается, — есть еще несколько мест, которые Саске-куну стоит увидеть.

Он не добавляет, что пора бы некоторым мальчишкам собирать манатки, но Саске все равно поджимает губы и выходит прочь. Йоко провожает его долгим взглядом, только бы не смотреть отцу в лицо, и в конце концов упирается в оказавшиеся у нее перед носом длинные белые пальцы. Отец утирает капельку крови на ее подбородке рукавом, качает головой укоризненно и вдруг тоже уходит, не сказав больше ни слова.

Утром Йоко провожает их у самого выхода, поставляет лицо тусклому рассветному солнцу и обещает непременно уничтожить все до дня возвращения. Йоко не поясняет, что именно, и отец ухмыляется, подталкивает Саске в спину и исчезает, оставляя ее один на один с дождем.