↓
 ↑
Регистрация
Имя/email

Пароль

 
Войти при помощи
Размер шрифта
14px
Ширина текста
100%
Выравнивание
     
Цвет текста
Цвет фона

Показывать иллюстрации
  • Большие
  • Маленькие
  • Без иллюстраций

Игра, финал которой - жизнь (гет)



Автор:
Фандом:
Рейтинг:
PG-13
Жанр:
Ангст, Драма, Фэнтези
Размер:
Макси | 373 Кб
Статус:
Закончен
Предупреждения:
UST
 
Не проверялось на грамотность
История девушки, обладающей необычными способностями и самыми обычными желаниями и проблемами. История о том, как тяжело порой расплачиваться за сделанный кем-то другим выбор, о том, как легко можно даровать человеку счастье или разрушить его жизнь. История о любви, к несчастью пересекшейся с "шахматной партией", расплатой за которую стала жизнь... О трех людях, заплативших за чужую игру.
QRCode
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
  Следующая глава

Часть 10. Новая жизнь...

— Что-то старое, — Ирма коснулась колье на шее сестры, доставшегося ей от Лили, — что-то новое — серьги. Что-то голубое, то есть подвязка, заимствованное…

— Мои туфли, — встряла Джессика.

— И шесть пенсов. Магловские традиции соблюдены, а мы все-таки хоть и не маглы, но тоже англичане… — отмахнулась Ирма. Розалина вздохнула.

— Ты полячка, — улыбнулась она, снова повернувшись перед зеркалом, отражавшим молодую девушку в белоснежном платье, с аккуратно уложенной прической из темно-каштановых волос. Фата ложилась на пол, спускаясь от венка из белых искусственных цветов. Роуз взглянула на свое непривычно красивое личико, с не менее непривычным макияжем — ей накрасили ресницы и чуть заметно подкрасили губы, хотя девушка не красилась никогда… На глаза от волнения навернулись слезы, дыхание замирало, а сердце, напротив, колотилось как сумасшедшее. До свадьбы оставалось все меньше и меньше, всего несколько часов. Меньше двух часов…

— Ну и что? Я и британка тоже! — усмехнулась Ирма. — Ладно, Джесс, пошли одеваться, а то скоро на свадьбу идти… — женщины упорхнули, оставив Розалину наедине с ее мыслями и эмоциями в спальне, когда-то принадлежавшей ей. Но уже сегодня вечером она отправится в новый дом… Девушка сжала в руках медвежонка, с которым так любила играть в детстве.

Она заберет его с собой, наверное… В новую жизнь… Вот только новую ли? Сердце сжималось при мысли о том, что это могло произойти год назад, и она могла бы идти к алтарю совершенно с другим человеком. Когда она думала о том, чего уже никогда не будет, просто не может быть… И какая-то крошечная частичка души, человеческая, не усыпленная даром и выбором только из-за чар Анны, сжалась от болезненного осознания того, что это никогда уже не вернется. Даже если она захочет, даже если будет снова противиться сущности, живущей в ней, не сможет его любить. Не сможет дать то, чего он ждет, заглядывая в ее глаза с бесконечной болью и бесконечной надеждой на взаимность. Она должна была разорвать эту связь, заставить если не забыть о ней, то хотя бы суметь все же жить, хоть как-то, без нее… Она была обязана сделать это, отпустить, не удерживая, не причиняя боли. Но не могла… Какая-то почти безумная надежда, почти безумное желание быть с ним, не осознаваемое ей самой, останавливало в последний миг. Вина сжимала душу, стоило лишь вспомнить на миг его взгляд, когда она сказала, что им не дано быть вместе… Вина, жившая в душе даже тогда, когда она была почти счастлива. Но только почти. Быть по-настоящему, безоглядно счастливой, ей было не суждено… Расплата за дар.

— Хоть бы не пришел, — прошептала девушка, глядя на свое отражение. — Только бы не пришел… — она не виделась с ним с начала подготовки к свадьбе и не представляла, придет ли он на церемонию, которая была с каждой секундой все ближе. На ее венчание с другим человеком, которому принадлежало теперь ее сердце, которому принадлежала ее душа и с которым она проведет свою жизнь. Его, то есть, валькирии живут довольно долго, а Том к тому же старше… При мысли о Реддле захотелось впервые за утро улыбнуться — вспомнила смех, теплую улыбку, руки, обнявшие впервые тогда, в Тайной Комнате, и вдруг осознала, насколько же она по нему соскучилась и как сильно хотелось к нему, туда, в разбитый на лесной полянке, уютно окруженной деревьями, шатер, где ждали алтарь со скамейками и столы, поставленные по случаю свадьбы. Совсем немного осталось до мгновения, когда она станет миссис Реддл, и этого хотелось безумно. Хотелось стать женой человека, ставшего едва ли не самым дорогим на свете. Хотелось переступить вечером на законных основаниях порог небольшого домика. Их домика…

— Роззи, — в дверь постучали и заглянул папа, в новом сюртуке, с галстуком. Прокашлялся, немного нервно теребя рукав сюртука. Посмотрела на знакомое лицо с морщинками и ахнула, впервые в жизни заметив притаившиеся в уголках его глаз слезы. — Нам пора, малышка, — голос прозвучал как-то хрипло. Роуз сглотнула подкативший к горлу комок — пора.

Сейчас все начнется, когда они окажутся там, на полянке. От волнения вдруг слова клятвы напрочь вылетели из головы, а ведь учила их… Волнение лишь усилилось от осознания того, что папа волнуется, и впервые за всю ее жизнь едва ли не плачет. Хотя нет, он, наверно, и на свадьбах сестренок плакал… И вот ее очередь…

Когда медленно шли по шатру между скамейками, на которых уже расселись гости, к Томасу, ждущему ее рядом со своим другом, Джимом Норкиссом, бывшим в этот сказочный день шафером, к Джессике, Ирме и Шарлотте Кидс — подружкам невесты, к священнику, ждавшему ее, чтобы обвенчать их и соединить их судьбы, сердце глухо замирало. Клятва никак не вспоминалась, а фата, длинная, до пола, показалась какой-то чужой. Ядвига шла впереди, разбрасывая цветы, как самая маленькая из гостий. Майкл, который всю предсвадебную суматоху носился по дому, радуя всех кругом известием о том, что Роззи выходит замуж, включая саму Роззи, раз в сотый, вел себя на удивление тихо, сидя на первом ряду рядом с Тадеушем.

Нарядные девушки и женщины в красивых платьях и шляпках, мужчины в парадных мантиях и костюмах, некоторые едва-едва знакомые, а кого-то Роззи вообще впервые видела, как ей казалось — верно, гости Тома. Взгляд ее, шагавшей под руку с отцом между всеми этими людьми, ожидавшими, когда она станет женой любимого ей человека, невидяще скользил по их лицам, выискивая только одно лицо и не видя его. Тони не пришел! Все-таки не пришел! От осознания этого на мгновение даже возникло чистое незамутненное счастье в глубине души, сменившееся новой болью… Он не пришел. Значит, не отпустил из своего сердца, значит, злится и она причинила ему боль… Значит, заставила страдать…

Однако при взгляде на Томаса мысли, приносившие боль, растаяли, будто их и не было. Улыбнулась, увидев ту самую рубашку, с того Рождества, когда она впервые представила себе их свадьбу. Наверное, для него она тоже значит что-то особенное, раз он надел ее в этот день… Отец подвел ее к жениху и отошел, садясь рядом с мамой, одетой в красивое красное платье, промокая глаза салфеткой. Взялись за руки, стоя перед множеством гостей и священником-магом, венчавшим их сегодня, но как будто остались наедине.

Белоснежные шатры-палатки с золотистого цвета стульями и дубовыми столами, уставленными приборами, гости, множество каких-то лент, цветов, украшений вокруг исчезли, ушли куда-то в другой мир. Остались лишь теплые руки, сжавшие ее ладони, и темные глубокие глаза, внимательно, нежно и с безграничной любовью смотрящие на нее. Дыхание сбилось, и Том сделал нервный вдох тоже… Волновался, и руки чуть дрожали, и губу на секунду прикусил. Роуз до боли закусила нижнюю губку, чтобы справиться с замирающим сердцем. Всего минуты остались, и она — жена. Его жена.

— Когда я впервые увидел тебя, я заметил, какие у тебя красивые волосы, — она даже не заметила за своими мыслями, как он начал приносить свою клятву. — Это было моим первым впечатлением о тебе, но чем больше я узнавал тебя, твой характер, чем больше общался с тобой, всеми силами пытаясь удержаться в деловых рамках, тем сильнее ты была мне дорога, любимая. И перед всеми присутствующими хочется мне сказать, что каждой встречи с тобой я ждал с нетерпением. Для меня ты — ангел, озаривший мою жизнь, когда появилась в ней. И я клянусь, что буду поддерживать тебя в любом твоем начинании, оберегать и защищать, заботиться о тебе и принимать все твои достоинства и недостатки. Я буду любить тебя, пока мое сердце будет биться… И если что-то есть там, по ту сторону, то любить тебя я буду вечно…

— Я… — слова, которые учила целую неделю ночами, напрочь вылетели из головы. — С первых мгновений нашего знакомства меня потянуло к тебе, я видела твою смелость, силу, ум и то, что ты очень красив. И хотя я боялась признать и принять эти чувства, и смущалась своих чувств к тебе, такому взрослому и опытному человеку, я не жалею о том, что приняла их, — она сделала глубокий вдох. Мир сейчас существовал только для них двоих, и это ему, а не гостям, она хотела сказать, выразить, насколько сильно она его любит. Пальцы сплелись крепче. — Когда ты обнял меня впервые, ты знаешь, как это было, я на мгновение испытала счастье. И в ночь, когда впервые ты поцеловал меня, я осознала, наверное, до конца, как сильно ты мне нужен… Я клянусь быть твоей верной женой, клянусь заботиться о тебе и уюте и тепле нашего дома… Пройти рука об руку с тобой наш жизненный путь, сколько бы нам не было отведено, и любить тебя вечно, — когда на ее пальчике оказалось колечко, тоненькое, сердце на секунду замерло и часто-часто забилось. Джим, одетый в лучшую свою мантию, нервно кашлянул, выполнив свою задачу доставить кольца молодым лучшим образом и сейчас неловко переминаясь с ноги на ногу. Он, помогая лучшему другу и коллеге организовать свадьбу, и не думал, что волноваться так сильно начнет уже когда они все будут стоять у алтаря. Да и на мальчишнике проблем не было ровно никаких, их и было-то четверо — Джим, Томас, Аластор и еще Карл Кинди, давний приятель Тома. Потом, правда, присоединились Тадеуш, Натан и Брендон, но прошло все гладко. Посидели мужской компанией за рюмкой виски, поболтали, посмеялись, поздравили Тома с окончанием холостяцкой жизни… Зато теперь чуть ли не коленки дрожали у шафера, наблюдавшего за парой, обменивавшейся кольцами. Ирма и Джессика украдкой промокнули глаза, а Шарлотта, молоденькая подружка невеста, ее лучшая школьная подруга, почти нескрываемо плакала от радости за красивую молодую невесту, залившуюся таким милым румянцем… Джим на минуту даже позавидовал Тому, получившему такую прекрасную девушку в жены…

Более широкое кольцо на шершавом и немного неровном мужском пальце и, под умиленные и счастливые взгляды друзей и ее семьи, и под внимательные и иногда насмешливые взгляды приятелей и некоторых дальних родственников, губы молодой девушки в белоснежном платье в пол, украшенном серебристым узором в виде лилий, и мужчины в парадной мантии встретились. Муж и жена. Мистер и миссис Реддл. Отмеренные им судьбой годы счастья только что начали обратный отсчет, чего, конечно же, не знали ни Томас, ни Розалина, нежно касавшиеся губами губ друг друга и забывшие обо всем на свете…


* * *


Небольшая приглашенная по случаю такого торжества группа средней известности играла что-то, призывавшее к быстрым и веселым танцам, шутки и смех слышались за каждым столом, в том числе и за столом, где собралась семья невесты. Майкл и Ядвига, уплетая сладкие салаты и пирожки, спорили, кто из них первый будет жениться и какой большой у кого из них будет свадьба, да так увлеченно, что заслушались даже Джессика и Ирма, обсуждавшие до того то, как проходили их собственные церемонии.

Шарлотта, сидевшая неподалеку от Розалины, взяла на себя роль командующей мероприятием, давая невесте возможность вдоволь насладиться таким важным событием. На ее плечики легла роль главной подружки невесты, и девушка, искренне обожавшая подругу, всеми силами старалась не ударить в грязь лицом на таком важном для Роззи дне. Даже взяла отпуск — она работала в аптеке, помощницей продавца, — чтобы спокойнее позволить себе уделить максимум внимания подготовке к торжеству.

На всех троих подружках невесты были одинаковые темно-зеленые платья в пол и серебряные украшения, чтобы, как сказала Ирма, подчеркнуть их роль на этом мероприятии. Идея нарядов для немалой части гостей принадлежала, как легко догадаться, Ирме Ожешко. В общем-то, люди надевали вещи, на которые указывала им вездесущая пани Ирма Ожешко, не потому, что им хотелось, нередко, а потому, что иначе от женщины невозможно было отделаться никаким образом…

Казалось, веселье и радость царят кругом, не омраченные абсолютно ничем. И никто из тех, кто то и дело подходил к жениху и невесте, чьи руки соприкасались с нежностью, невыразимой словами, чтобы поздравить или сделать колдографию с счастливой парой, не замечал, как тревожно блестят карие глаза, скользившие по гостям, словно ища кого-то. Никто, кроме ее мужа, сидевшего совсем рядом, не видел этого, даже прибывшие в честь такого события сестры-валькирии Оливия и Гертруда. И даже заметь это кто-нибудь, едва ли кто-то кроме Оливии догадался бы, кого ищет ее взгляд. Томас же, внешне ничем не выдававший этого, догадывался… Он осознавал, что жить с этим пятном в прошлом Розалины, с тем, что произошло по вине ее дара с жизнью этого парнишки, Антонина, которому он искренне сочувствовал, им придется всегда. Что этот груз не исчезнет с ее души, даже если она того захочет. Да и с его тоже — он чувствовал себя виноватым в какой-то мере за то, что случилось. За то, что сердце и любовь девушки, ставшей его женой, отданы были именно ему. Любовь, делавшая его, несмотря ни на что, счастливым…

— Молодые, — шикнула Джессика, оказавшись как-то незаметно за спиной у сестры и зятя. — Ваш танец! — Розалина, очнувшись от каких-то своих мыслей, в которые была погружена, рассеянно улыбкой и стандартным «спасибо» отвечая на поздравления и пожелания, поднялась вместе с мужем и вышла в центр расставленных специально для того, чтобы сделать возможным первый танец молодой семьи, столов. Его рука легла на ее талию, совсем как во время их первого танца, на выпускном, вторая коснулась ее маленькой теплой ладошки, сжав ее тонкие пальчики. Роуз обвила рукой его шею, заглянув в его глаза. Вместе. Теперь они всегда будут вместе! Повел в танце, уверенно, легко… После него танцевала с папой, он как-то грустно улыбался и все желал и желал ей счастья, и радовался за нее. Захотелось вдруг и самой радоваться, жить, быть счастливой… Потом еще танцы, веселые, легкие, непринужденные. Свадьба совсем такая, как в ее мечтах, и он рядом с ней, держит своей теплой и сильной рукой за руку, обнимает за талию. Большой, теплый и уютный, как папа.

Уже темнело, когда утянула его из шатров, снова окинув их грустным взором. Она надеялась, что Тони не пришел на официальную часть, чтобы не слышать ее клятву, но придет потом. Не пришел… Радость, которую она испытала было при мысли о том, что он не пришел, сменилась тревогой за него и волнением. Почему не пришел?!

Сердце болезненно кольнуло при мысли о том, что она натворила, написав это приглашение. А вдруг он там… Вдруг что-то сделает с собой?! Она никогда себя не простит за это, никогда… Отогнала эти мысли, прижалась к мужу, обвив руками его талию, поцеловала в уголок губы.

— Я люблю тебя… — шепнула почти неслышно, целуя его щеку, нос, губы, приподнявшись на кончики пальцев. — Люблю тебя…

— Роззи, — его пальцы зарылись в ее волосы, перебирая их. — Родная моя, маленькая. Котенок, — целовал ее макушку, щеки, губки, сладкие, нежные… Он действительно любил эту девушку и готов был принять что угодно, если она будет с ним. Что угодно, и неважно, что осталось за ее спиной. Важно, что она с ним и будет с ним. И мужчина всеми силами заставлял себя верить в то, что она по-настоящему любит его. Но в голове билась мысль, жестокая, живущая в самых глубинах мозга, и неотвратимая. Выбор — не любовь…

«Она хочет меня любить, — думал он, когда, вернувшись домой с молодой женой, уложил своего уставшего за день котенка спать. — Мне этого хватит. Главное — хочет и счастлива со мной, остальное — неважно…»

Но все же что-то странное было не между ними, но вокруг. Что-то жуткое и неотвратимое… Они были счастливы вместе, но в глубине души обоих жил крошечный след того, чем омрачено было начало их любви и сама их любовь… И след этот не мог исчезнуть уже никогда…

И когда наутро Роззи, почти всю ночь спавшая тревожно, то и дело вздрагивая и подскакивая на супружеской постели, прильнула к нему после завтрака и виновато опустила глаза, Реддл не удивился. Он понимал, и это причиняло ему в глубине души боль, о чем она думала вечером, несомненно, постоянно себя одергивая, и что так беспокоило ее сейчас. Потому не удивился он и когда услышал ее виноватое:

— Том, я навещу Антонина. Я послала ему приглашение, — девушка, по чьим щекам катились слезы, сообщила ему, что против рассудка, воли и здравого смысла послала приглашение на свадьбу, в чем винила себя теперь. И Антонин не пришел. — Я боюсь, что он что-то сделал с собой, — прошептала она, прижавшись к мужу. — Не сердись, пожалуйста, но я должна убедиться, что он жив. Иначе я никогда себя не прощу… — она заглянула в его темные глаза своим карими вишнями, и поцеловала мужа в губы.

— Ты уверена, что оно дошло? — девушка мрачно кивнула. — Ну… Я понимаю, Роззи, я все понимаю, — шепнул он, сделав глубокий вдох. — И ни в чем тебя не виню. Я готов пройти этот путь с тобой, приняв и это тоже.

— Я люблю тебя, — ее рука скользнула по его щеке, теплая, нежная, ласковая. — Я очень быстро вернусь, обещаю. И мы с тобой отправимся в Эдинбург, на нашу медовую неделю. — Она потерлась носом о его щеку, и с улыбкой посмотрела на своего медвежонка, сидевшего на тумбочке у кровати. Она забрала его сюда вчера. Частичка родного дома там, где теперь будет жить она сама. В ее новом, пусть и крошечном, но все же родном доме…


* * *


— Тони, сынок, как ты? — Вирджиния Долохова заботливо склонилась к сыну, со слабым стоном открывшему глаза. Он вернулся поздно ночью, пьяный, и уснул, едва рухнув на диван в гостиной. Николас настолько ошалел от поведения Тони, что даже не нашелся, что сказать, а сегодня с утра не вышел еще ни разу из кабинета, и сидел там подозрительно тихо. Однако винить сына в том, что он шатался где-то почти до трех часов ночи, язык не поднимался ни у кого из родителей. Несколько дней назад сова, красивая, крупная, принесла письмо.

Долоховы как раз ужинали, почти молча, как и всегда, Виджиния по мере сил тормошила мужа и сына, устроившегося в Министерство, в Надзор, секретарем и теперь с энтузиазмом хлопотавшего на работе, мечтая стать настоящим инспектором. Но когда Николас отпустил сову, угостив ее орешком, и протянул письмо сыну… Тони побледнел, прочтя строчки, и еще раз пробежался по ним глазами. Рука дрогнула и выронила лист пергамента, красивый, праздничный. Антонин, чуть пошатнувшись, встал, опрокинув свой стакан с соком на светло-голубую скатерть, и, ни слова не сказав, пулей вылетел в холл. Шаги по деревянным ступенькам и страшный грохот наверху, чего-то тяжелого и явно только что разбитого. Долохова подняла на мужа недоуменные глаза, Николас как раз подобрал письмо и пробежался взглядом по строчкам…

— Не думал. Что она на такое способна, никогда не думал. — Он протянул жене написанное аккуратным ровным почерком письмо. Вирджиния прочла и схватилась за сердце, болезненно кольнувшее. Приглашение на свадьбу Розалины и некоего Томаса Марволо Реддла. Наверное, подумала женщина, того, из-за кого Роззи оставила Тони. Мальчик все каникулы просидел в доме, не выходя никуда, и когда единственный раз Николас вытащил их в Косой Переулок, кое-что подкупить, Антонин увидел там Розалину в обществе какого-то мужчины, настоял на возвращении домой и всю ночь просидел в своей комнате, запершись магией, молча… Вири тогда ужасно перепугалась за сына, но когда Николас умудрился все же открыть дверь и ворваться внутрь, Тони просто сидел на кровати, методично сворачивая и разворачивая свою колдографию с Розалиной. Когда он поднял глаза, женщине стало страшно — такого демонического мрачного блеска она прежде никогда в них не видела. Антонин, будучи поздним ребенком, живущим не в самой теплой атмосфере — Николас не любил его, ведь болезни ее были выявлены после рождения сыночка, всегда был мальчиком со сложным характером и очень противоречивой психикой. Но никогда прежде в нем не было так ярко выраженного зла. Вирджиния обожала единственного сына, но в тот момент она испугалась того, что проснулось в нем. Того, что проявилось в его глазах, жестах, интонации голоса… Во всем его облике…

Она не могла простить Розалине ее поступка, помня, как счастлив был сын, когда сказал, что его любимая Роззи теперь будет его женой, они будут вместе… И как он плакал впервые в жизни в тот день, когда Розалина сказала ему, что уходит к выбору… И каждый раз, когда она появлялась у них в доме — это случилось пару раз за прошедший год, Роуз навещала Тони, как друга, Вирджинию трясло от гнева и злости на девушку, продолжавшую мучать ее мальчика. И когда он упоминал, что виделся и разговаривал с Роззи, произнося ее имя всегда с нежностью, тоской и какой-то отчаянной надеждой, Вирджиния ненавидела несостоявшуюся невестку только сильнее. А уж те два эпизода с ее подружками, с которыми она пыталась познакомить ее милого сыночка, и которые вызвали у Тони тошноту, еще больше раскалили неприязнь женщины к девушке, которую она когда-то обожала.

Но приглашение на свадьбу было уже сверх любой меры. Издевательство, какому не было равных по мнению Вирджинии. Она помнила, что Тони всю ночь тогда сидел под дверью своей комнаты, после того, как разбил все стеклянное, что было в комнате, и от злости сломал тяжелую деревянную подставку под колбы и пробирки — приобретенную во время учебы, вопрошая кого-то шепотом, как она может так с ним поступать. Именно в тот день, когда пришло это приглашение, Николас впервые за годы крепко обнял сына, похлопал по спине и сказал, что Антонин сильный мужчина и выдержит это сумасшествие. Впервые и в последний раз в жизни он оказал сыну мужскую поддержку, показал, что верит в него и подставил плечо, на которое можно было опереться. Единственный раз…

И вчера Тони ушел вечером из дома потому, что это был день свадьбы, на которую он не пошел, день свадьбы Роззи...

— Плохо, — вздохнул Тони, морщась от головной боли, пока мать заботливо протирала его лоб мокрой холодной губкой. — Тошнит и голова болит страшно. Я, наверно, много вчера выпил… — он виновато взглянул на мать, но та в очередной раз вздрогнула. Она обожала Тони, заботилась о нем и опекала, как умела, но с того дня, как в его глазах появилось что-то мрачное и страшное, она начала бояться сына. Потому что это мрачное нечто не исчезало из его глаз никогда. И никуда…

— Ничего, малыш, сегодня воскресенье, полежи денек, — Вирджиния поцеловала сына в лоб и заметила, как он напрягся, глядя на дверь гостиной. Женщина обернулась туда же и застыла, уронив губку. Розалина, стоявшая в двери, сминая в руках платок, опустила глаза. В джинсах и потертой кофточке, но со следами красивой еще вчера прически и тушью на ресницах. И кольцо на пальце… Обручальное кольцо… Вчера она вышла замуж. Вирджиния медленно выпрямилась, открывая было рот, чтобы высказать этой маленькой дряни все, что думает о ней, но Антонин резким жестом прервал ее. В его взмахе показалась впервые такая властность, что у женщины и мысли не возникло перечить его указанию. Тони с трудом сел и кивнул матери на дверь:

— Выйди на минутку, ма, — посмотрел он на нее. — Розалина, видимо, поговорить о чем-то хочет… — Вирджиния, ощущая, что лучше не спорить сейчас, когда он в таком состоянии, бесшумно вышла из комнаты и поднялась наверх, проверить, все ли в порядке с мужем и почему он так тихо сидит…


* * *


— И чего тебе от меня надо? — скрестив руки на груди, осведомился Антонин, буравя Роуз глазами. — За подарком на свадьбу пришла? Я по почте пошлю, погоди, — он поморщился от головной боли. Розалина неслышно прошла к нему и села рядом, сочувственно на него глядя. И наморщила носик.

— Ты пил? — нахмурилась она, осознав, чем пахнет. Она никогда не одобряла алкоголь, сама вообще не могла пить, будучи валькирией, и когда они еще близко общались, когда между ними еще не было страшной пропасти выбора, не раз Роуз буквально орала на него, когда узнавала о забавах Малфоя с огненным виски, в которое тот пытался втянуть и Антонина. Результатом этих ссор стало то, что прежде Долохов не пил, лишь пару раз попробовав. Но теперь от него буквально разило выпитым вчера алкоголем.

— А тебе какое дело? — грубо отозвался он, резким движением отстранив руки, коснувшиеся было его лба. — Тебя должно заботить, пил ли твой муж… — язык с трудом поворачивался и голова ужасно болела, хотелось пить… И все же ему одновременно хотелось и прогнать ее и больше никогда не видеть, и чтобы она осталась еще на мгновение. Рядом с ним, совсем близко, со своими карими глазами и волосами, которые пахнут шалфеем… Он ощущал их запах так часто, когда они были вместе, когда он целовал ее, когда она, сидя под деревом в Школе, клала голову ему на плечо… Когда он любил ее. Он и сейчас любил ее, безумно тосковал и отчаянно и безнадежно желал вернуть, но он и ненавидел ее за все то, что она сделала с ним и продолжала делать.

— Я просто хотела убедиться, что ты… Ты в порядке… — она вздохнула, отводя глаза, влажные от непролитых слез. — Зачем ты пил?! Это вредно! И плохо! Я же столько раз говорила этого не делать! — рявкнула точно так же, как когда-то давно, в другой жизни, для них исчезнувшей навсегда… Тони метнул на нее сумрачный взгляд и вдруг осознал, что головная боль стремительно проходит, а в комнате раздаются странные чарующие звуки. Словно песня без слов… Песня Валькирии, Роуз часто раньше лечила его таким образом, и маму тоже. Но сейчас это казалось оскорблением, насмешкой над прошлым. И какое право имела она кричать на него? У нее есть муж, пусть на него и кричит. Хотя, конечно, на выбор она орать не будет, а вот на Антонина можно?! С внезапной злостью он довольно ощутимо оттолкнул ее еще дальше.

— Пью я или нет — тебя больше не касается, миссис Реддл! — обращение прозвучало в его устах как обвинение. В голосе скользнули одновременно боль, обида и ненависть. Но дальнейшего разговора не вышло, потому что сверху донесся отчаянный крик Вирджинии и стук, словно женщина упала. Долохов, голова которого почти уже прошла, метнулся наверх, взлетев по ступенькам меньше, чем за секунду… Розалина скользнула следом, безошибочно поняв по крику Долоховой, что дело не в самой Вирджинии, что та что-то увидела…

Николас сидел в кресле кабинета, как-то весь обмякнув на одну сторону, с полузакрытыми глазами. Казалось, не дыша. Лицо приобрело слегка синюшный оттенок, словно он задыхался, прежде чем упасть в обморок или же… Антонин заботливо усадил побледневшую мать на стул у двери, пока Вирджиния бормотала, начав задыхаться от волнения и приступа астмы, что-то про «умер».

— Он жив, — еще от двери заметила Розалина, моментально оказавшаяся около Николаса. Пальцы девушки коснулись шеи мужчины, неведомо откуда взявшееся зеркальце — у его полуоткрытого рта. Роуз, что-то проверив, обернулась к Долоховым:

— Дядя Николас жив, у него, наверное, сердечный приступ, я сейчас спою, чтобы уменьшить опасность, и отведем его в больницу… — она склонилась над мужчиной, открыв было рот, и вздрогнула, ощутив, как плечо стиснули сильные пальцы. Девушка непонимающе обернулась к Долохову. — Тони, я спою, это поможет, точно зна…

— Пошла вон.

— Что?! — девушка заморгала, глаза ее расширились. Долохов усмехнулся, взмахом палочки отправив в руку матери ингалятор, необходимый ей сейчас, чтобы дышать.

— Я сказал пошла вон. Из-за тебя мой отец при смерти, и маме плохо. Из-за твоей свадьбы и того, что ты вообще сюда притащилась. Тебя не звали, — его голос дрогнул от сдерживаемого гнева. — Пошла вон!

— Тетя Вирджиния? — девушка обернулась к Долоховой, снимающей приступ, что-то бормоча себе под нос. — Я помогу…

— Уйди из моего дома, дрянь, и больше не смей даже ногу на порог ставить, — едва начав нормально дышать, прошипела женщина. — Тони, малыш, ты сможешь доставить нас в клинику Мунго? — посмотрела она на сына, полностью игнорируя Розалину. Долохов же метнул на девушку такой взгляд, что желание спорить у нее исчезло моментально, уступив вине перед ним и желанию побыстрее исчезнуть… Розалина трансгрессировала, а вскоре Николас был доставлен в клинику, где врачам почти чудом удалось спасти ему жизнь. Вот только надолго ли, никто не мог предсказать — сообщив, что жить он будет, колдомедик шепнул Антонину, что из больницы Николас вряд ли выйдет быстро. Однако надеяться Долоховым еще ничто и никто не запрещало…

Отведя мать домой и уложив ее отдыхать, успокоив, что отец вот-вот поправится, Антонин ушел из дома, не в силах находиться сейчас в показавшихся после ее визита душными стенах.

Подумав немного, парень трансгрессировал было к Люциусу, но молодого лорда Малфоя дома не оказалось, и Долохов перенесся в Лютный переулок, бесцельно ошиваясь у лавочек с артефактами темной магии и ингредиентами для самых жутких и опасных зелий. Примерно полчаса такого шатания и заманивания его продавцами в их лавчонки и лачуги за спиной послышалось высокомерное:

— Антонин, а ты что тут делаешь? — он обернулся, глаза снова полыхнули мрачным огоньком, на губах появилась усмешка:

— Привет, Белла, — подмигнул он. — Так, осматриваюсь, интересно, чем торгуют, — Беллатриса кивнула с понимающей улыбкой, и показала на аккуратную сумочку, черную, в ее руках.

— А я вот решила кое-что подкупить, провожу опыты с… Знаешь, с какой магией, — она, все еще числившаяся на условном наказании, предпочитала пока что свое пристрастие к темной магии не афишировать. После того, как Реддл объявил, кто виновен в смерти Миртл, девушка, сообразив, что он и есть наследник Слизерина, раз управлялся со змеем, предложила ему выслушать ее идеологию, искренне предположив, что он мог бы возглавить их на этом пути. Фанатичное желание установить господство чистоты крови и превратить маглов в рабов волшебников жило в ней с детства, хотя до четвертого курса и не проявлялось… И вот оно проявилось, чудовищное и пугающее в самой сути своей. — Домовиков посылать глупо, да их у нас и всего-то двое, — покривилась она. — И эти тупые создания уже каждый по два раза приносили мне не то, что я хотела… Головы бы им срезать… — усмехнулась девушка. — Зайдешь в гости? Обменяемся новостями, расскажу про свои наблюдения и достижения, ты ведь тоже интересуешься… С мужем, правда, не пересечешься. Он где-то в поездке у меня, — махнула она рукой. Чуть меньше года назад Антонин был приглашен на свадьбу Беллатрисы и Родольфуса Лестрейнджа, двумя или тремя годами их старше, с которым Блэк сосватали родители для соблюдения чистоты крови. Хотя сама Беллатриса ровно никаких чувств к мужу не испытывала, она не сопротивлялась этому браку и союз заключен был быстро и без малейших осложнений.

Однако ни Родольфус, ни Белла не выказали ни разу ни любви друг к другу, ни даже какой бы то ни было заинтересованности друг в друге. Союз, заключенный исключительно по причине чистоты крови. Вполне в духе фанатично-аристократичного мировоззрения Блэк (бывшей Блэк) и ее семейства. Вероятно, думалось всегда по этому поводу Антонину, плохо знавшему Родольфуса, и для Лестрейнджей такое было вполне естественно.

— Знаешь, пойдем, — кивнул он, подумав о том, что матери стало лучше и она, скорее всего, весь день будет лежать в постели и вышивать или читать, и он, следовательно, до вечера абсолютно свободен. Отец в больнице, пока еще почти все время спит, так что визит к старой подруге он мог себе позволить. И позволил…

Поданный домовиками обед из настоящих деликатесов, рассказы Беллатрисы о том, что она изучила в темной магии за этот год, его рассказ о министерских новостях, о поездке прошлым летом в Германию с матерью и отцом на неделю, и о планах побывать во Франции и Италии… Время одновременно и тянулось, ведь это все же была не Роззи, за встречу с которой он готов был отдать все на свете, хотя и бесконечно злился на нее, и мчалось незаметно. По крайней мере, он не успел и заметить, как пробило семь вечера и Белла приказала домовикам подать ужин. Те, кланяясь и явно боясь секунду лишнюю быть в ее поле зрения, исполнили приказание. Беллатриса протянула ручку изящным жестом к фужеру вина.

— Итальянское, старое, Род выбирал, — сообщила она, облизнув нижнюю губку очень соблазнительным движением кончика языка. И внезапно обошла стол, приблизившись к Антонину. Ее руки мягко легли ему на плечи, пальцы скользнули к шее, под воротник рубашки. Парень вздрогнул.

— Бэлз, ты вообще-то замужем, да и я… — он осекся. А что, собственно, он? Ждет свою любимую Розалину, не встречаясь с девушками и ни разу еще не позволив себе быть с кем бы то ни было? Так и будет всю жизнь бегать за ней, плясать под ее указание и ждать? Она не давала ему никаких надежд, она сказала, что у него нет ни единого шанса, и не отпускала, навещая, присылая письма, которые он не знал, сжечь или хранить как хоть какую-то частичку ее… Внезапно он чуть не задохнулся от возмущения, осознав, что вчера была ее первая ночь в замужности. Значит, она с этим гадким Реддлом… Представив, как он целует Роззи, как она обнимает его, как платье сползает с ее плеч, как она закрывает глаза с другим, Антонин до хруста в костяшках сжал кулаки. Как часто он представлял, как после свадьбы прикоснется к ней, коснется ее шеи губами, как ее руки обнимут его за шею, притягивая к себе… И теперь все это случилось у нее, но не с ним… Злость на нее и обида за то, что эти мечты быть с ней, нежно касаться, не сбылись, захлестнули. Беллатриса чуть настойчивее, расстегнув две верхних пуговки его рубашки, касалась шеи тонкими бледными пальцами. Губы молодой женщины коснулись его уха, спустились к уголку губы. Вопрос о муже она проигнорировала…

— Бэлз, — рывком притянув ее еще ближе, Долохов с усмешкой посмотрел ей в глаза. — Ты замужем, помнится? — тепло его дыхания опалило кожу девушки, а губы почти коснулись ее губ.

— И что? Это по расчету, — она пожала плечами. — Он для меня значит… — она на долю секунды задумалась. — Да ничего не значит, — ее руки пробежались по пуговкам его рубашки, и девушка властно впилась поцелуем в его губы, скользнув руками по обнаженному торсу. Долохов, движимый злостью и ненавистью к Розалине, обидой и каким-то маниакальным желанием отомстить Роуз, страстно впился в ее губы, руки скользнули по талии…


* * *


— Для первого раза неплохо, — Беллатриса вытянулась на семейном ложе, укрывшись тонким одеялом, открывавшим обнаженные плечи. — Хотя странно, в двадцать лет — и впервые, — она с усмешкой посмотрела на приподнявшегося на локте Долохова, оценивающим взглядом окинув его торс и опустив глаза ниже, на скрытые одеялом ноги и низ тела, который она совсем недавно имела неплохую возможность оценить. Неплохо она и оценила, для неопытного мальчишки он был очень даже хорош… Беллатриса ухмыльнулась, осознав, что с неопытным мальчишкой она была впервые. Слакхгорн, которого ей удалось соблазнить еще в конце шестого курса, и выведывать у него во время таких вот встреч тайком побольше о порядком заинтересовавших ее крестражах, уж точно неопытен не был, как и еще двое ее дружков, помимо мужа, имевших счастье провести с ней время. Еще шире стала ухмылка при воспоминании о том, как она, тогда еще ненастойчиво, пыталась соблазнить его уже в школе. Тогда он носился со своей валькирией и это Беллатрисе не удалось. А уж от мысли о том, что она получила-таки то, что причиталось стерве Роззи, что она снова обошла ее, переплюнула, и, хотелось Белле думать, унизила, она вообще испытала эйфорию. Розалина и Белла с первых минут знакомства возненавидели друг друга прочно, на всю жизнь. Почему — не могла бы сказать ни одна из них, но факт был налицо.

— Ты же знаешь, почему, — отмахнулся он, поведя плечами. — Род о твоих проделках в курсе?

— Даже если и да, мне плевать, — ее глаза сверкнули в полумраке комнаты, освещаемой только свечами у двери. — Домовики молчат, потому что если откроют рот, их голова украсит стену моей спальни раньше положенного срока, — покривилась она. — Тебе пора, я устала и хочу спать, — в ее голосе зазвучала властность, с которой она обращалась с Люциусом и прочими своими дружками. В первые же месяцы после свадьбы она осуществила наконец свою задумку и основала организацию, о которой мечтала уже с четвертого или третьего курса. Сообщество волшебников, осознающих истинную суть учения Слизерина, его идей, волшебников, готовых управлять стадом более слабых людишек, просто обязанных быть рабами у ног господ. Чистота крови — вот что было по-настоящему важно и ценно для истинных волшебников, считали новоиспеченные Пожиратели Смерти (название придумали она и Люциус, после долгого консилиума). Возглавила эту группу Беллатриса, наиболее продвинувшаяся в изучении темной, как она считала, истинной магии, для настоящих чистокровных волшебников, для достижения идеи Слизерина о превосходстве чистоты крови и превосходстве волшебников над грязными маглами. Люциус же стал ее первым участником. А вот Долохов никак не соглашался войти туда окончательно, несмотря на все ее ухищрения. Наверное, сохранялось влияние этой мерзавки, Роззи. Беллатрису в случае Долохова мало волновал даже тот факт, что он — полукровка. Его отец (дурак, что женился на грязной магле, но плевать) — чистокровный. Антонин — очень способный волшебник для своих лет, это говорили преподаватели Заклинаний и Защиты от Темных Искусств в один голос. Это мнения придерживалась профессор МакГонагалл и даже Дамблдор, отмечавший, что и Беллатриса — очень сильная юная волшебница. И, пожалуй, Дамблдор был единственным, кого она по-настоящему опасалась в роли противника. А ведь когда она начнет активные действия, он станет ее противником. Поэтому упускать такие ценные кадры, как Долохов, нельзя никак…

— Я тоже устал, — огрызнулся было он. И вздрогнул, увидев тяжелый взгляд Беллатрисы.

— Тебе пора, — парень, кивнув и не сказав больше ни слова, отправился домой… Два месяца спустя Николас скончался от повторного сердечного приступа, не выйдя ни на день из клиники. Еще месяц спустя, оборвав после смерти отца всяческое общение с Розалиной, которую он винил в первом приступе Долохова-старшего, Антонин, навещая Лестрейнджей — Родольфус был дома, и тоже к тому моменту вошел в организацию жены, разделяя ее интересы и планы, официально вступил в ряды Пожирателей… А еще чуть меньше пяти месяцев спустя он, уже уволившись из Министерства и похоронив скончавшуюся во время очередного приступа астмы мать — та, как это часто случалось, забыла купить лекарства, после смерти мужа став совершенно рассеянной, отправился вместе с Беллатрисой, Родольфусом и Люциусом в путешествие по Европе, изучать темную магию дальше. Слизеринец окончательно превратился в темного мага, в Пожирателя смерти именно в тот год, когда Розалина стала женой другого. То, что удерживало его от этого поступка, оборвалось в день ее свадьбы с Реддлом. Толчок к развороту событий был уже дан…


* * *


— Мы решили, Реддл, что ты получишь диплом аврора годом раньше, чем обычно. В общем-то, по хорошему счету, девочка, ты уже работаешь. Дежурства ночные, в двух арестах участие принимала, — поведал Грюм, когда Розалина зашла в кабинет Скримджера, где ее ждали все взрослые опытные авроры, включая ее мужа. — Министр разрешение дал, так что…

— Миссис Розалина Аманда Реддл, поздравляем вас с получением диплома об окончании аврората и получением должности аврора, — важным тоном произнес Скримджер и пожал ей руку. Роуз сжала на мгновение маховик и улыбнулась.

— Спасибо! — она чуть покраснела. — Не стоило, наверное, так скоро, — пробормотала она, — но спасибо. Я очень… — она умолкла, не договорив. Муж обнял ее за талию, притянув к себе и забрав из ее дрожащих рук диплом.

— Ты заслужила, Роуз, намного обошла остальной курс, — заметил Норкисс. — Так что не стесняйся, все нормально. Тем более авроры-сотрудники все больше нужны, — помрачнел мужчина. — Молодые маги проказничают все чаще и опаснее, так что лишняя палочка, пара глаз, маховик…

— И интуиция и способности валькирии, — прервал его Грюм.

— Лишними не будут, — закончил Персиваль Джонсон, еще один опытный аврор. Роуз понимающе кивнула. Последний арест, некоего мистера Кортинсона, всего-то пятью годами старше самой Розалины, состоялся исключительно благодаря ее способностям управлять временем. Мужчина едва не ушел, очень сильно изранив одного аврора, с которым в тот день работали Реддлы (а они зачастую работали в паре, что было инициативой Тома), но Роуз остановила время на минуту и когда оно снова пошло, Кортинсон был связан и уже на пути к Азкабану. Роуз помнила, как он тогда плюнул ей в лицо со словами «мелкая тварь с маховиком… Я до тебя еще доберусь»… Однако добраться до нее ему было не суждено. В виду того, что он обвинялся в трех изощренных убийствах маглов и одном покушении на волшебника, плюс нападение на аврора, едва не стоившее последнему жизни, к нему был применен поцелуй дементора…

Мать с отцом, которых после работы навестили Реддлы, поздравили дочь с окончательным осуществлением ее мечты — она стала настоящей аврором, полноценным мракоборцем.

— Ну вот, хотела и добилась, — заметил Брендон. — Молодец, Роуз! Джесс в свое время хотела стать преподавательницей Заклинаний, но не сложилось. А ты вот наших дочек пере… — мужчина осекся и с широко раскрывшимися глазами посмотрел на Розалину, медленно опустившуюся в ближайшее кресло. — Наших старших дочек, я хотел сказать, — замялся Брендон.

— Я валькирия и я по глазам вижу, что вы мне врете, — тихо заметила Розалина, взглянув на мать. — Что значит ваших дочек? А я тогда кто?

— Ну что ж… — Брауны мрачно переглянулись. — Мы, конечно, думали, что это случится иначе, но пора тебе все-таки узнать правду, наверно, да… — Лили посмотрела на нее полными слез глазами. Брендон тяжело вздохнул, подумав о том, что оговорка на радостях после стольких лет будет им дорогого стоить… — Ты не наша дочь, Роззи.

— Очень глупая шутка, — покачала головой девушка. — Я бы сказала, дурацкая.

— Это не шутка, — выдохнула Лили. — Мы очень любим тебя и считаем родной, но все-таки ты не наша дочь, — она, опустив глаза, рассказала девушке, как забрала из рук Анны Экалы крошечную девочку, получившую дар, с карими глазами-бусинками. Как они, Анна попросила заранее, делали видимость того, что Лили ждет малыша, обманули даже дочек, попросив не приезжать на Рождество, в силу беременности и плохого самочувствия матери, а на Пасху они уже увидели новорожденную «сестренку». Брауны рассказывали, что очень любили малышку и она была им очень дорога. Розалина, прижавшись к плечу мужа, со слезами на глазах слушала, что на самом деле происходило с ее жизнью. И когда мама и папа умолкли, а она отчего-то даже узнав, что они не мама с папой, не могла воспринимать их иначе, спросила только:

— А моя настоящая семья… Вы знаете, кто это?

— Нет. Нам не сказали, — покачал головой Брендон. — Знаем мы только, что они маглы.

— Я маглорожденная?! — Розалина подняла на мать и отца широко распахнувшиеся глаза и перевела взгляд на Томаса, потрясшего ее за плечо. — Но почему Василиск не заметил этого? — спросила девушка. Реддл грустно покачал головой.

— Он заметил, я просто не сказал, — признался он. — Он говорил, что ты маглорожденная. — Все трое боялись, что у девушки случится истерика, что она обидится, рассердится или что-то в этом духе, но этого не произошло… Розалина скорее ушла в себя, задумавшись.

— Эванс, — пробормотала она наконец минут десять спустя. Остальные непонимающе на нее посмотрели.

— Что Эванс? — уточнил Брендон.

— У нас в Школе учится девочка, Лили Эванс. Теперь я, кажется, понимаю, что я чувствую, когда она рядом… Она моя сестра, видимо…

— Если ты теперь не захочешь нас видеть, мы поймем, — всхлипнула Лили. — Роззи, родная, мы виноваты перед тобой, но мы очень тебя полюбили и боялись, что ты от нас… — ее прервало то, что дочка обняла ее за шею и поцеловала в висок.

— Вы меня вырастили, а родителей я даже не видела никогда и не знаю, примут ли они тот факт, что я их дочь, и вообще ничего о них не знаю. Конечно, обидно, что меня обманывали, но вы все равно мои мама и папа, и Джессика с Ирмой все равно мои любимые сестры, — улыбнулась девушка. Брендон и Лили с облегчением вздохнули и, казалось бы, мир и покой в семье, породненной множеством лет, прожитых, и вполне счастливо, как настоящая семья, воцарился вновь. Но навязчивое желание познакомиться с родной семьей или хотя бы узнать, кто это, у Розалины осталось…


* * *


Работа мечты оказалась совершенно не такой, какой представляла себе Розалина. Уже после первого же месяца работы, когда она, случалось, по несколько суток не была дома, адски уставая, девушка начала осознавать, что работать в аврорате было не для нее… Особенно четко она осознала это в день, когда для того, чтобы задержать очередного мага, немолодого, применившего магию в присутствии магловских детей, согласно донесению, ей пришлось его атаковать… Волшебник оказал сопротивление и Розалине пришлось прибегнуть к заклинанию, которое сильно обжигало ему руки при контакте с волшебной палочкой. Но когда она накладывала его, руки ее самой так дрожали, и сердце так кольнуло… Может быть, вдруг подумала она, он вообще невиновен и она арестовывает хорошего человека. Что было еще ужаснее, ей пришлось слишком много уверять себя в том, что аврорат никогда не ошибается, чтобы работать. И подчас она, возвращаясь домой с очередного рейда, рыдала в подушку, жалуясь подушке и Томасу, ставшему ей самым близким человеком, что работа кажется ей слишком тяжелой и трудной…

Хотя для всех, кроме мужа, она прекрасно справлялась со своими обязанностями и была просто замечательным аврором. Девушка была почти для всех, кто ее знал, кладезью жизненных сил, и мало кто был в курсе, что работа, о которой она так мечтала, оказалась ей не по силам. Реддл тоже начал уставать от необходимости выполнения подчас грязной работы с применением Запрещенных Заклинаний и подлых трюков, и как-то раз еще осенью первого года работы жена, видя его усталость и недовольство, обронила «ты уйдешь из аврората», оказавшееся пророческим.

Той же осенью она посетила Дворец Сов в Афинах во время своего первого отпуска на несколько дней, и там в разговоре с Оливией по душам узнала, кто был ее настоящей семьей. Ее догадка о Лили Эванс подтвердилась. А еще Роуз почувствовала себя виноватой за то, что Оливию перевели в обычные валькирии за тот эпизод с ее щекой, хотя сама Говьер по этому поводу не слишком грустила.

Радовало Роуз и то, что Тони почти прервал всякое общение, и лишь редкие, раза два за год, встречи сохраняли безумие между ними. На письма он не отвечал и это радовало еще сильнее. Она и представить себе не могла, хотя пару раз Том уже говорил, что есть основания полагать, что Антонин числится в рядах новой организации темных магов, в существовании которой подозревалась все та же многострадальная Лестрейндж (бывшая Блэк) и ее муж, что это так. Она не могла, будучи под воздействием чар, поверить в то, что он превратился в жестокого и хладнокровного злодея. Да и он путешествовал по Европе очень много и едва ли мог при этом активно разбойничать в Англии, даже будь он злодеем. Как и Лестрейнджи…

И после визита к Совам она, даже не побывав дома, отправилась в Хогвартс прямо в официальном одеянии. Желание познакомиться с сестрой пересилило усталость…

Лили шла из библиотеки, прижимая к груди какую-то толстую книгу, а рядом с ней шагал тот самый мальчик-слизеринец, которого Роуз заметила еще на первом курсе. Отчего-то они напомнили ей ее саму и Антонина… В ту пору, когда они еще дружили близко, хотя для Роуз он остался тем, кем был всегда, лучшим другом.

— Здравствуйте, — улыбнулась Лили, ее веснушки мило выделялись на коже. — Вы…

— Розалина Реддл, — улыбнулась Роуз. — А ты Лили Эванс? — она оглядела пустой коридор. Мальчик, Северус, осторожно подергал подругу за рукав.

— Да. Я вас узнаю, кажется, — Лили забавно наморщила носик. — Это в вас тогда попал снежок, три года назад? Да? Вы были старостой Равенкло…

— Да, — Роуз улыбалась. — А ты — Северус Снейп, я тебя помню, — кивнула она мальчику. И, заметив его длинные спутанные грязные волосы, дружелюбно, без умысла, заметила: — кстати, я знаю хорошее средство, чтобы промывать такие волосы, как у тебя. Могу посоветовать, — в ней сказалось постоянное желание помогать окружающим, но мальчика оно явно задело и Северус, вспыхнув, быстро зашагал прочь. Лили окликнула его и мальчик поспешно остановился и как-то робко подошел ближе. — Извини, я не хотела тебя обидеть, — виновато посмотрела на него Розалина. — Ты довольно… — она оглядела сальные пряди и крючковатый нос на болезненного цвета лице. — Милый, — тактично закончила молодая женщина… В тот день она впервые пообщалась с младшей сестрой, узнала о семье, рассказала о своей работе и о том, что она замужем, но сказать, что она сестра Лили, так и не решилась. Еще несколько встреч, пара писем друг к другу — несмотря на разницу в возрасте, Роуз с радостью отметила, что сестра умная девочка, и они в некотором роде сдружились. Именно тогда-то Розалина и решилась открыть Лили, что она — ее старшая сестра. Девочка поначалу была в шоке, не в силах поверить, что это так, но все-таки чуть позже даже обрадовалась этому и в очередной визит Розалины в Хогсмид во время его посещения четверокурсниками, обняла девушку с радостным: «Сестренка! Привет!»… Вскоре Лили познакомилась с Томом и прочно вписалась в жизнь Розалины, однако знакомство последней с остальными Эвансами не удалось. Она навестила их на Рождество, но ни родители, ни вторая сестра, Петунья, не сумели принять факт их родства. А вот Лили сумела и сестры все же подружились… Незаметно для самой Розалины Лили стала одним из самых дорогих для нее людей. Во время визитов в Школу и Хогсмид она, к тому же, чуть ближе стала общаться с Римусом, который доверял ей и к которому у нее было самое дружеское отношение, и даже снова ей довелось пересечься с Джеймсом, по словам Лили «балбесом и задирой», и Сириусом. Окружение Роуз начало складываться постепенно именно тогда…

Весной она увиделась случайно с Антонином, на Косой Аллее, лил дождь и они оба по совпадению забежали в одно и то же кафе. Посидели за чашкой чая и немного поговорили, обсыхая. Но когда он в разговоре случайно обронил «и эти грязнокровки в Испании», что-то рассказывая о своих путешествиях, девушка, позеленев, резко встала на ноги.

— Я тоже грязнокровка, — прошипела она. — Мои настоящие родители — маглы… — она собралась уже уйти, но Антонин задержал, извиняясь. Из гложущего чувства вины перед ним, существовавшей и так, осталась. Коротко рассказала о полученной летом новости, вызвав новую порцию извинений. И что-то мелькнуло в ее глазах, когда уходила. Хотя наложенные чары заглушали в ней собственные мысли, подсознательно она ощутила, что этот человек изменился, и не в лучшую сторону. Вот только осознать этого ей было до самого конца не суждено…


* * *


Два с половиной года спустя * * *

— Поздравляю, миссис Реддл, — улыбнулась врач, взглянув на Розалину. — Вы беременны, — пожилая женщина улыбнулась шире, заметив, что в глазах молодой мелькнули искорки счастья. Они с Томом уже пару лет мечтали о ребенке, и вот сейчас прозвучали слова, делавшие Розалину счастливой. Она беременна. Девушка погладила еще плоский животик и улыбнулась еще счастливее, чем в первую секунду.

— Это точно? — выдохнула она. Доктор кивнула.

— Это… — Роуз опустила глазки и тут же подняла уже засветившиеся от счастья. — А какой срок?

— Примерно полтора месяца, думаю, судя по вашим словам и по симпт… Признакам.

— Спасибо! — женщина охнула, когда молодая валькирия обняла ее и расцеловала в щеки. — Спасибо огромное! — уже торопясь к выходу, прокричала Роззи.

— А мне-то за что? — недоуменно пожала плечами доктор, думая о том, что таких счастливых беременных девушек она уже давно не видела…

…Снова перечитала заявление, и улыбнулась. Поработает еще пару месяцев и как только животик начнет расти, уйдет, решила для себя. А вечером сообщит Томасу, конечно. Представила радость мужа, улыбнулась снова. И тут же над ухом:

— Реддл, сопровождаешь арестованного на суд, вместе с Норкиссом, — муж уже ушел из аврората, а она работает. Но после родов не вернется, не ее это. Силы измотала эта работа.

Когда коснулась руки арестованного, в голове вспыхнули видения преступления, в котором его обвиняют. Вот только он… Он его не совершал…

Иногда дар просыпался в самые неожиданные моменты, как сейчас. Мужчина поднял на нее несчастные глаза, увидев маховик.

— Ты же валькирия, скажи им, скажи, я не убивал, я не пытал, — закричал он, вырываясь из магических наручников Норкисса. — Скажи им. Проверь! Скажи! — не выдержала, заглянув в его глаза. В том, что ее видения — истина, сомнений не было. Попросила Джима подождать и поспешила к Скримджеру.

— Он невиновен! — заявила с порога, распаленная, взволнованная. Скримджер вопросительно выгнул брови.

— С чего решила? — жестко спросил он.

— Видение валькирии. Я видела все. Я видела убийцу и это — не он! — случилась ссора с начальником. Скримджер решительно отмахнулся от ее настойчивого «не виновен же». Арестанта увели, а Скримджер отвел Розалину подальше от двери.

— Его поцелует дементор и это — решено. Суд — формальность. Улики все показывают на него, так что…

— Я валькирия! — прошипела. Мужчина пожал плечами.

— Роуз, у тебя слова, у меня улики. Его поцелует дементор. Ясно? И впредь… — замолчал, когда девушка сунула ему под нос лист бумаги.

— Подпишите, — в глазах, всегда добрых, полыхнуло раздражение. Заявление об увольнении.

— Роуз, зачем?

— Во-первых, я беременна, собираюсь родить в нормальной обстановке. Во-вторых — просто подпишите и все, — в голосе прозвучала несвойственная ей злость. Подписал, предложил вернуться, когда подрастет малыш. Не ответила ни слова, собралась и молча ушла из аврората, чтобы больше не возвращаться. Осудили невиновного на поцелуй дементора. Она же его и арестовала, и не думала тогда, что творит… Это стало последней каплей.

Встретила мужа с работы вкусным ужином, обняла за шею, прижалась щекой к его плечу.

— У меня две новости, — шепнула. — Во-первых, я ушла из аврората. Во-вторых — я беременна!

— Первое: давно пора, а второе — я счастливейший человек на свете! — осторожно оторвал от пола, целуя в обе щеки. Счастливый смех послужил ответом… Мечты воплощались в реальность, а до рождения девочки, ради которой это все было затеяно, оставалось все меньше…

Глава опубликована: 05.02.2022
Отключить рекламу

Предыдущая главаСледующая глава
Фанфик еще никто не комментировал
Чтобы написать комментарий, войдите

Если вы не зарегистрированы, зарегистрируйтесь

Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
  Следующая глава
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх