Тропа небытия (джен)

— И это все?! — возгласом, полным удивленного разочарования, Освальд окликнул спутников, очутившись по ту сторону зеркала.

Было отчего. Оказавшись в темноте, достойной царства нечистого, бывший вор почуял было неладное. Но глаза быстро привыкли к недостатку света. И столь же немедленно сообщили Освальду, что вокруг не вечный первозданный мрак, а… все та же маленькая комнатка в бывшем донжоне. Все та же комнатушка, где мастер Бренн обычно отрабатывал чары и проводил колдовские опыты.

Плотно прикрытая дверь, закрытые же ставни на единственном окне. Маленький столик, на который бывший вор сослепу наскочил. А потом еще и Сиградд, неуклюже ввалившись, вовсе его опрокинул.

Только на столике не горела никакая лампа — к счастью для нее. Единственным же источником света неожиданно оказалось зеркало на западной стене.

Только это было громко сказано: «источник». Зеркало просто тускло поблескивало в темноте, будто отражая сияние луны. И отнюдь не в полнолуние.

— Так не пойдет, — проворчал сэр Андерс, успевший кого-то толкнуть, а кому-то, кажется, и на ногу наступить. Подобравшись к окну, он рывком распахнул ставни.

Точнее, попытался распахнуть рывком. Но те как заело — поддавались они с трудом. Даже разомкнулись кое-как.

Зато когда рыцарь, поднажав, развел-таки в стороны ставни, не столько в комнате сделалось светлее, сколько самому сэру Андерсу захотелось испуганно попятиться от окна.

Было из-за чего. В открывшемся проеме взору рыцаря предстал чистейший безоговорочный хаос. Какое-то месиво из тени, света и всевозможных цветов. Разглядеть там хотя бы смутно знакомые предметы было еще труднее, чем различить здравую мысль в безумных воплях одержимого демоном.

И — никаких устойчивых форм и сочетаний. Каждый миг месиво беспрерывно менялось. Сэру Андерсу хватило нескольких мгновений, чтобы, глядя на него, почувствовать дурноту.

— Вы бы закрыли окно, благородный сэр, — окликнул рыцаря мастер Бренн.

Сэр Андерс охотно подчинился. Отпустил ставни почти с облегчением. И они мгновенно захлопнулись. Будто так и стояли.

А старый колдун снизошел до объяснений.

— Пусть знакомая обстановка никого не обманывает, — важно изрек он. — Эта комната лишь образ. Что-то вроде якоря, удерживающего нашу связь с миром живых. Однако за ее пределами нас необязательно будет ждать тоже что-то знакомое. Или хотя бы обычное. Можете считать это уроком первым.

— Надеюсь, что хоть заклинания здесь работают, — с надеждой молвила Равенна.

Затем что-то прошептала скороговоркой и удовлетворенно кивнула — на руке волшебницы засветился маленький, но яркий шарик.

Свет от шарика развеял мрак. Мастер Бренн, его соратники и Вожак переглянулись, точно убеждаясь, что все в сборе, все на месте. А также, что немаловажно, никто посторонний, незнакомый и лишний поблизости не объявился.

Ни потерь, ни незваных попутчиков не обнаружилось. Так что мастер Бренн решительно шагнул к двери, ведущей из комнаты, и отворил ее. В отличие от оконных ставен дверь поддалась легко.

За дверью обнаружился все тот же бывший донжон. Только выглядел он еще более старым, запущенным и явно непригодным для жизни. Никакой мебели. Даже крохотной табуретки. Зато кое-где отсутствовали немалые куски межэтажных перекрытий. Отчего то в полу, то в потолке зияли огромные дыры.

Дыры в потолке, кстати, временами пронзали бывший донжон вплоть до крыши. И путники, поглядев наверх, то и дело могли созерцать кусочки неба.

Последние отличались разнообразием, какого не встретишь в привычном мире. По крайней мере, в течение одного дня. Через одну дыру проглядывала незамутненная небесная синева — почти забытая в том мире, откуда пришли мастер Бренн и его спутники. Через другую дыру лил дождь, а небо то и дело озарялось вспышками молний. Через третью дыру падал легкий снежок. И скапливался на полу, не торопясь таять.

Что до дыр в полу, то из них одни зияли чернотой, а другие источали тусклое багровое свечение. Причем свет сей зловещий тем более не добавлял желания в них заглядывать.

— Примерно так привычные предметы выглядят во сне, — зачем-то изрек по этому поводу мастер Бренн. — Странно, но в целом узнаваемо.

Равенне еще в этой связи вспомнился один ее собственный сон. Будто она бродит по большому незнакомому дому в поисках выхода, но отыскать не может.

Мудрые толкователи обычно утверждают, что подобные сновидения означают стремление человека найти решение какой-то сложной проблемы, выход из трудной ситуации. Однако теперь кое с чем подобным и Равенна, и ее спутники столкнулись хоть и в потустороннем мире, но бодрствуя. Что делало бессмысленным любую другую трактовку, кроме буквальной.

Некоторые коридоры внезапно оканчивались тупиками там, где в обычном мире их не было. Некоторые лестничные пролеты обрывались на середине. А за иными дверями обнаруживалась просто глухая стена.

Так что путникам пришлось побродить не меньше часа в поисках выхода наружу.

Когда же они добрались-таки до большой парадной двери, волшебница была внутренне готова к тому, что и эта дверь не откроется. Или за ней тоже обнаружится стена, тупик. А может жуткое месиво, вроде того, что давеча увидел в окне сэр Андерс.

Однако все опасения оказались напрасны. Дверь открылась без труда. За порогом расстилался густой туман, сквозь который проступали силуэты леса.

Совершенно незнакомая местность. Но по-прежнему напоминавшая мир живых.

— И куда теперь? — вопрошал Освальд недовольно и недоуменно. — Далеко до этого… аль-Хазира.

— Расстояние, как и время — свойства нашего мира, — важно изрек в ответ мастер Бренн, — вещественного, телесного… твердого — но подверженного разрушению. Конечного мира, который оттого и нуждается в мерах для описания собственной предельности. У небытия свои законы.

— Тот знаменитый «Закон мертвых», на который вы охотитесь, — не без сарказма отозвался Вожак.

— А пока до трактата аль-Хазира мы не добрались, — чуть ли не оправдываясь, молвил Бренн, — остается довольствоваться теми обрывками, что просочились в письмах южного мага. Да попали в работы других мудрецов. Насколько я понимаю… хоть мы и живьем сюда прибыли, точно так же как и сам аль-Хазир, но раз мы все-таки в мире духов, нам нужно добиться близости именно с духом этого человека. А не просто идти к нему. Потому что идти здесь…

Он обвел рукой окружавшую путников туманистую местность.

— Идти можно до бесконечности и никуда не дойти. Зато если нас свяжет с аль-Хазиром хотя бы ниточка, этого хватит, чтобы быстро вывести нас к нему.

— И что ж это за ниточка должна быть? — не поняла даже Равенна. — Нам что, необходимо все время думать об аль-Хазире? Представлять его себе?

— Притом, что я и то не видел колдуна живьем, — посетовал Вожак.

— Представлять не обязательно, — сказал на это мастер Бренн, — можно проникнуться его мыслями и чувствами…

— Еще легче, — съязвил Освальд, — прямо я бы сказал, сущие пустяки.

— Для чего я, например, — продолжал старый колдун, — не поленился выучить одно из стихотворений мага. И охотно поделюсь со всеми вами.

Он вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха. И продекламировал:

В посеребренной звездами ночи

Дремала степь, вся в лагерных кострах,

Чьи языки, в стада вселяя страх,

Лизали мрак, остры и горячи.

— Наше воинство его, видно, так вдохновило, — заметил Вожак, — когда мы под стенами Дийлата стояли… ну, того городка, где он жил. Да, дело было не в степи, а в пустыне, но невелика разница. Тем более что страх мы тогда вселяли на славу. Причем не только огнем. И не только стадам… животных, я имею в виду. Человеческим тоже, да.

Он расплылся в улыбке, предаваясь приятным воспоминаниям. А мастер Бренн продолжал:

На юге — там, где степь во всю длину

Ныряла вниз — темнел зигзаг стены,

Как будто некий змей из глубины

Там в камень превратился в старину.

— Сколько помню, всегда считал колдунов безумцами, — признался сэр Андерс, — или упертыми сухарями тоже не от мира сего. А вон оно что оказалось. Иной колдун рифмами владеет не хуже записного менестреля. Даму подобными строчками он, допустим, не очарует…

— …но вот должное настроение в таверне создать или поддержать, — вторил ему Освальд, — вполне такому по силам.

— Напрасно удивляетесь, — отвлекся мастер Бренн, — про наших колдунов не скажу… может, мы действительно сухари или безумцы. Или… как все в Священной Империи в одно ремесло вцепились и больше ничего не умеем. А вот на юге тамошние мудрецы не таковы. Сотворить заклинание, написать картину, стихотворение сочинить или сыграть мелодию — ничего из этого для них не чудо. Как и многое другое. Зря, что ли их при дворе привечают.

И продолжил:

Куда попал я и каким путем? —

Метался я, судьбу свою кляня.

Вдруг чья-то тень, поднявшись над костром,

По имени окликнула меня.

— Так понимаю, — шепотом предположила Равенна, — то бегство в потусторонний мир… ну, когда он от воинов Священной Империи спасался, было для него не первым. Уже делал он туда вылазки… прежде.

— Ну, было бы странно, если бы он сунулся туда наобум, — молвил на это Вожак. — А то какой смысл спасаться там, где сам не знаешь, чего ждать? Как по мне, рядом с неизвестностью даже люди с мечами и копьями не так страшны. В конце концов… от людей откупиться можно. Убежать, в крайнем случае.

— Но если эти стихи о загробном мире, — продолжила волшебница свои мысли вслух, — тогда… если они правдивы, тот мир… теперь уже этот похож на наш!

А вот последние строчки, зачитанные ее наставником, звучали далеко не жизнеутверждающе:

Приблизившись, я встретил мертвый взгляд.

Зачем я пил надежд напрасных яд!

— Ах, я ошибся, — сокрушался, услышав их, Освальд, — даже в таверне такое бы вряд ли приняли с восторгом. Разве что в дни большого траура. Или во время чумы. Ну, или если б менестрель захотел по-быстрому получить в морду, не тратя времени…

— В мертвом мире и взгляд мертвый, — заключил Вожак, — так что? Идем?

* * *

Растянувшись цепочкой, они шли по тропе, с каждым шагом проступавшей сквозь туман. Тропа вилась мимо призрачного леса, маячившего в тумане. Но откуда она взялась; точнее — кто ее мог протоптать, спутники старого колдуна старались не задумываться. Едва ли даже сам Бренн ломал голову над этим вопросом. А тем паче знал ответ.

Сколько они так шли, видя лишь туман и силуэты деревьев, путники не представляли. Но и усталости вроде пока не чувствовали. Другое дело, что мало-помалу то один, то другой из участников похода все чаще отвлекался от тропы да спины своего спутника. Все больше оглядываясь по сторонам. И понемногу каждый из них начинал замечать: не только лес виднеется в тумане.

То и дело между деревьями вспыхивали пятна холодного света — тусклого как болотные огни, но на фоне тумана и царившего вокруг полумрака не заметить их было трудно. А еще труднее не обратить внимания.

— Неприкаянные души, — пробормотал, впрочем, без прежней уверенности, шедший впереди мастер Бренн, тоже отвлекшийся на эти огоньки.

Помимо них между деревьями мелькали темные силуэты — едва уловимые, но вроде похожие на человеческие. Причем если огоньки вспыхивали без единого звука, то появление мелькающих теней, напротив, сопровождалось какофонией, нараставшей с каждым мгновеньем.

Нараставшей… и менявшейся. Если сначала в ней слышались лишь стоны и завывания, какие издают лесные звери, то спустя некоторое время голоса, сопровождавшие появление силуэтов, стали все больше напоминать человеческие. Все чаще до путников доносились обрывки до детского плача, то смеха — какого-то наигранного и безумного, совсем не веселого, то басовитой брани, то умоляющего сетования дрожащим голосом.

— Не отвлекайтесь, — велел мастер Бренн. Даже у него эти звуки вызывали ощущения, далеко не приятные.

— Андерс! — вдруг чуть ли не разорвал туман девичий голос, одновременно горький и яростный. — Андерс! Ты обещал!

— Нела! — вскинулся рыцарь, до сих пор старавшийся как можно реже глазеть по сторонам и шедший, вперив взгляд в тропу.

— Я думала, ты любишь меня, Андерс, — стенал голос, — потому что я любила тебя…

Словно споткнувшись, рыцарь остановился на тропе. Обернулся, всматриваясь в туман, силуэты деревьев, пляшущие между ними тени и пятна холодного огня.

— Ты предал меня, Андерс! — причитал голос. — Предал и обманул!

Одна из теней двинулась сквозь туман к тропе.

— Идем! — шедшая рядом Равенна бережно взяла рыцаря за руку. — Вспомни, что говорилось в стихах. «Вдруг чья-то тень, поднявшись над костром, по имени окликнула меня». А дальше: «Приблизившись, я встретил мертвый взгляд». Мертвый взгляд! Вот, что ты увидишь… получишь, если будешь стоять и глазеть. И ничего лучше.

— «Зачем я пил надежд напрасных яд», — процитировал и Вожак, шедший впереди не сбавляя шагу. — Потому что надежду сюда входящим лучше оставить. Как говорил один из наших поэтов… тоже, небось, колдун. Только скрытый. А на что надеешься ты, бедняжка, я даже представить не могу.

— Нела… — сэр Андерс фон Веллесхайм всхлипнул, вспоминая, и на его прежде суровом лице заблестели слезы — впервые, наверное, за много лет. — Она была служанкой в замке. Красивой… а я как раз был в таком возрасте, когда чуть ли не каждая сверстница кажется красивой и привлекательной. И не только сверстница. То была любовь с первого взгляда… как ни пошло это прозвучит. Мы встречались с ней…

— На сеновал ночами бегали, — пропел Освальд, но рыцарь будто не услышал его слов.

— Я обещал, что женюсь на ней, — продолжал он, — сделаю благородной госпожой. Наивный юнец! Очень скоро я узнал, что у нас… знатных и благородных, принято жениться опять-таки на особах знатного рода. Причем нравится друг другу совсем не обязательно!

На последних словах уже не горечь звучала в голосе рыцаря, но ярость.

— Мы товар, понимаете?! — продолжал он. — Товар для своих родов. Чем знатнее род, с которым можно породниться с помощью брака, чем богаче приданое у невесты. Тем сильнее… влиятельнее становится наш род. Больше земель, больше власти. Так мне объяснил отец… заметив, что я слишком уж увлекся смазливой служанкой. А Нела уже платье свадебное на себя примеряла… хоть пока и мысленно. Торжество себе представляла… кольца, клятвы перед священником. И когда я признался, что не смогу взять ее в жены — не пережила. Повесилась на конюшне в ту же ночь.

Немного помолчав, сэр Андерс добавил — уже поспокойнее:

— Не знаю, сильно ли она желала стать госпожой… в конце концов, даже служанкой жилось ей у нас в замке неплохо. Мы же не изверги какие. Не били ее, не заставляли работать за семерых. Но вот с участью подстилки для благородного она точно смириться не смогла. Подстилки… без надежд.

На несколько мгновений повисло молчание. И даже голоса из тумана, из призрачного леса вроде бы поутихли. Затем слово взял мастер Бренн.

— Нету там вашей возлюбленной, благородный сэр, — заявил он, — если она покончила с собой, то, скорее всего, в Преисподней… не в обиду будет сказано. Если верить вашим священникам, конечно. А место это, хоть и неприятное, но на геенну огненную, согласитесь, все же не тянет. Не говоря о том, что мало ли кто… и зачем стремится выдать себя за эту Нелу.

— Мертвый взгляд, — прошептал сэр Андерс, вздохнув и как бы соглашаясь.

После чего снова зашагал по тропе. А Освальд как бы между делом изрек с важным видом:

— М-да. Смотрю, не такой уж наш благородный сэр… благородный.

Однако уже в следующий миг невозмутимость покинула его. Новый голос — детский и плачущий — донесся из тумана.

— Освальд, — причитал голос, — тебя ведь Освальд зовут?.. Это ты обворовал нашего папу. Украл у него кошель… все деньги нашей семьи. Из-за этого я умерла от голода. Мы все умерли.

— Неправда, — возразил, не сбавляя шага, бывший вор, весь подобравшись и чуть ли не дрожа, — зачем мне какие-то гроши бедняков? Сколько помню, тощими кошелями брезговал. Только время терять…

— Он не был тощим, — не унимался голос, — папа много работал, чтобы прокормить нас всех. Семеро нас было в семье… одних детей. В поте лица монеты зарабатывал. А когда потерял кошель… когда ты срезал его и украл, папа слег… и больше не поднялся. И мы умерли!

Как ни старался, Освальд не смог удержаться — хотя бы беглый взгляд в сторону бросил. И увидел тень… низенькую, как ребенок. Текущую ему наперерез сквозь туман.

— Ты не можешь знать, что это был я, — неуклюже попробовал оправдаться бывший вор, а голос его дрогнул и жалко залепетал, — воров много… да любой город кишит ими как тараканами!

На последних словах к нему снова вернулась прежняя твердость.

— К тому же я завязал, ты знаешь? Больше не ворую. Наоборот, делаю доброе дело.

— Меня этим не воскресить, — с тоской отозвался детский голос, — и братьев моих, и сестренок. И маму с папой. Знаешь, какая мама у меня была красивая? А сестренки… Эльзе всего два годика было… когда ты… когда она…

— Да не слушай… это! — воскликнула, настигнув Освальда, Равенна, перекрикивая голос из тумана и от души хлопая бывшего вора по плечу.

Только тогда он заметил, что зачем-то остановился и пялится по сторонам.

Мгновенно стряхнул оцепенение. И посмотрел на происходящее другим взглядом. Отчего вмиг устыдился. Только не своей прежней неправильной жизни, нет. Но самого разговора с голосом из тумана. Беседы, которая теперь ему сильно ему напоминала общение с уличным жульем. И один из их излюбленных приемчиков — пристать к одинокому прохожему да начать показательно обвинять его, приписывая некий неблаговидный поступок. Добиваясь возмещения за это высосанное из пальца прегрешение живыми деньгами.

— Ты прав, — ободрила спутника Равенна, — во-первых, ты больше не вор. А во-вторых, даже тогда не ты один был охоч до чужих кошелей. И на твоем месте… с деньгами голодающей семьи мог оказаться… много кто.

— Спасибо, — Освальд улыбнулся и осторожно сжал кисть волшебницы своей рукой.

После чего ускорил шаг.

— Яд… и мертвый взгляд, — пробормотал он зачем-то, припоминая слова из стихов.

«Плохо, когда совесть нечиста», — про себя подумала Равенна. Сама будучи уверена, что уж ее-то духам потустороннего леса ловить не на что.

Но вот она прошла еще едва десяток шагов — и поняла, что обольщалась напрасно.

Новый голос окликнул ее, Равенну. И волшебница с удивлением узнала его. То был голос соседского мальчонки, которого она когда-то вылечила… на беду свою. А на беду потому, что попала за это на костер инквизиции. Эх, кабы не Сиградд и мастер Бренн…

— Ведьма! — услышала она возмущенный крик. — Ты думаешь, вылечила меня… спасла? Ты прокляла меня, ведьма, своей дьявольской волшбой! Друзья не хотели знаться со мной. Боялись, что у меня хвост и рога вырастут. И даже папа с мамой говорили, что я проклят… и священник. Он говорил маме с папой, что будет каждый день молиться за мою погубленную душу. И велел каждый день молиться им. Но честно признался, что надежды мало. Что ты сделала со мной, ведьма!

— По крайней мере, ты жив, — парировала Равенна, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, но голос ее все-таки дрогнул, — а мог бы умереть.

— Жив! — ее невидимый собеседник всхлипнул. — Недолго я прожил после этого. Однажды я вышел погулять на улицу. И все ребята начали кричать: «Вон, проклятый идет! Вон тот, кого ведьма дьяволу подарила!» Начали грязью в меня кидаться. Потом камнями. Были там и взрослые поблизости. Но они не вмешивались. А один даже тоже камень бросил. И потом я еще полдня умирал, валяясь на мостовой…

Вскоре показался и обладатель мальчишеского голоса. Тень, низенькая и хрупкая, отделилась от толпы себе подобных. И скользнула в сторону Равенны.

— Так он же вроде не в Преисподней, — заметил Вожак, обративший внимание на спутницу-волшебницу, на то, что и ее настиг какой-то прошлый грешок, — выходит, не было никакого проклятья. Не виновата ведьма-то, получается. Просто люди с предубеждением к нему отнеслись.

— Вот да, — произнесла Равенна, и в голосе ее прозвучал металл, — не знаю, насколько это правда. Но раз ты не в Преисподней, никого я не прокляла.

Мальчишеский голос замолчал — как показалось волшебнице, смущенно. Не зная, что возразить. А потом тень в тумане растеклась, утратив человеческие очертания и сделавшись похожей на большое чернильное пятно, бесследно растаяла.

— Спасибо! — с искренней признательностью воскликнула Равенна, обращаясь к Вожаку. — Сама бы я не сообразила… ох, да сама я… до меня самой даже только сейчас дошло, что пятилетний малец не мог так изъясняться. Ну ладно, вряд ли мог.

— Пустяки, — предельно флегматично молвил Вожак, не сбавляя шага и лишь на мгновение обернувшись, — просто… главное помнить, что надежда — яд в этом мире.