Призрак в конце коридора (джен)

Лили вскочила со своего места, гневно сжимая кулаки.

— Хватит, Барти, остановись! Ремус не врет! Я читала о вестах, они правда не могут себя контролировать — и ты должен это знать! В этом же весь ужас Эм-Тринадцать: если тебя накрывает, ты уже не сможешь остановиться сам!

— Ах, вот оно как, — голос Барти стал приторно сладким — но взгляд был страшен. — Лили, милая, а ты слышала когда-нибудь, что информацию надо проверять? Где же ты почерпнула такие потрясающие сведения?

— Я же говорю, я прочитала.

— Где прочитала?

— Не помню… — не готовая к таким вопросам Лили растерялась. Нервно прикусив губу, она дергала себя за край жилетки. — Кажется, в газете какой-то, там была статья…

— В газете, очаровательно. Боюсь, моя дорогая, мне придется тебя разочаровать. В отличие от тех, кто строчит подобные статейки, я работал с Эм-Тринадцать напрямую, я знаю, что это такое. И могу смело сказать: вся эта грустная сказка о вестах, которые во время своей ломки… — с задних парт донесся смешок, и Барти слегка возвысил тон: — Ломки, именно так. А вам, молодые люди, сейчас придется присоединиться к нам, если я услышу еще хоть один звук, нарушающий дисциплину в классе.

— Мистер Крауч, — вновь подала голос мисс Вектор, — осмелюсь все-таки напомнить вам…

— Да что ж за день такой, все со мной спорят! — Барти негодующе всплеснул руками. — Мисс Вектор, не мешайте, пожалуйста, воспитательному моменту. Так вот, сказка о вестах, неспособных контролировать себя во время ломки и теряющих разум — слабенькое неубедительное оправдание, в которое и сами весты-то не верят. В первой фазе, предшествующей, собственно, припадку, вест прекрасно понимает, где он и кто он, поэтому вполне может — и обязан — подавить приступ в зародыше. А удержать под контролем свои крики и подавно. Вот и выходит, что наш Ремус — совершенно бессовестный обманщик.

— Нет!

— Да, Ремус, да.

— Барти, я не вру! — Ремус сорвался на крик, позабыв, с кем он говорит. Негодование в нем так и кипело: почему, почему каждый раз, каждый чертов раз его загоняют в угол, а потом еще и обвиняют во лжи? Они все сговорились, что ли?!

— Барти, он не врет! — отчаянно взмолилась Лили. — Если бы он врал, я бы это почувствовала, пожалуйста, поверь нам! Ремус не виноват!

— Лили, это уже слишком. Напомню, что вы мешаете остальным заниматься. Если вы продолжите злостно срывать урок мисс Вектор, мне придется вас наказать — и за нарушение дисциплины, и за этот бред, который вы несете.

— В смысле за бред?! — рассердился где-то позади Джеймс. — Это же просто слова, Барти, что ты…

— Сядь на место, Джеймс, и помолчи, когда говорит старший, — невозмутимо осадил его Барти. Джеймс неохотно, но молча повиновался. — Вот так-то, не хватало еще устраивать анархию посреди урока. А что касается вас двоих, то вы меня очень разочаровали, вам должно быть стыдно. Лили, сядь на место, пока ты не договорилась. Ремус, после уроков останешься отбыть наказание. И я поговорю с мистером Реддлом о твоем поведении.

— Но это несправедливо! — снова вскинулась Лили.

— Я же велел тебе сесть!

— Это несправедливо! Несправедливо, несправедливо, несправедливо… — повторяла она как заведенная.

Ее глаза блестели, словно она собиралась плакать. Вот только плакать Лили не могла. Это было чревато смертью. Ремус протянул к ней руку, успокоить, пока не случилось беды, и в ужасе замер. Блестели теперь не только глаза Лили: вся ее кожа покрывалась влажно блестящей пленкой. На ладонях проступили первые крупные чешуйки. Ее качнуло, она ухватилась за парту и в испуге уставилась на Барти.

— Боже милостивый… — мисс Вектор побелела, да и было, от чего. А вот Барти…

Барти смотрел на Лили с интересом натуралиста, нашедшего в саду редкую бабочку для своей коллекции. И с пугающе снисходительной насмешкой. Казалось, ему плевать, что у него на глазах умирает человек.

— Держи себя в руках, Лили, — посоветовал он, нисколько не изменившись в лице. — Ты ведь не хочешь разрыдаться прямо здесь? Это недопустимо для леди.

— Б-барти… Зачем? — непонимающе прошептала Лили. С ее носа на парту упала первая капля.

— Нужно уметь владеть собой, моя дорогая. Иначе о излечении можно и не думать. Держи себя в руках.

— Но я н-не могу…

— Можешь, еще как можешь.

— Барти, не надо! Ты же делаешь только хуже! — Взгляд, с которым Барти повернулся к Ремусу, был таким жутким, что того передернуло.

— На твоем месте я бы помолчал, Ремус, — ласково посоветовал Барти. — Ты себе уже и так наговорил на три могилы. Ну, Лили, ты возьмешь себя в руки наконец или так и будешь срывать урок?

С Лили творился сущий кошмар: вода капала с ее лица и волос, она кусала от боли губы, из последних сил цепляясь за парту покрывшимися чешуей пальцами. Ремус смотрел на нее и ненавидел себя за свое бессилие. Он стоял тут, в двух шагах, смотрел, как она теряет контроль, едва ли не чувствовал ее боль — и ничего не мог сделать!

— Воды… — прохрипела Лили умоляюще. — Мне нужна вода…

— Что тебе нужно — так это приложить хоть немного усилий. Ну же, останови это!

— Я не могу!

— Можешь!

— Не могу! Не могу! Не мог…

Словно что-то невидимое ударило Лили в спину; она вскрикнула и рухнула на пол без чувств. Она вся была мокрая, вода струилась по лицу, застилая неподвижные распахнутые глаза.

— Лили! — Джеймс вскочил, с грохотом опрокинув стул. Ремус, оттолкнув свой, рванулся было на помощь, но Барти рявкнул не своим голосом:

— Стоять на месте! Всем стоять на месте, я сказал! — он в один прыжок оказался у двери и заорал: — Код красный, я повторяю, код красный! Зовите Гертруду, срочно!

Он рот закрыть не успел, как в классе появилась мисс Крэбб, подхватившая бесчувственную Лили на руки. Барти, на ходу сбрасывая пиджак, вылетел в коридор, мисс Крэб поспешила за ним. Хлопнула дверь медпункта. Повисла страшная мертвая тишина. Кто-то тронул Ремуса за локоть, и он вздрогнул. Это была Алиса:

— Эй, ты дышишь? Жив?

— Не очень… — слабо пробормотал Ремус, чувствуя, как кружится голова. Он опустился на парту, медленно оглядел класс. В дальнем конце Сириус хлопал Джеймса по спине и что-то тихо ему говорил. Джеймс заторможенно кивал, вид у него был потрясенный и испуганный. На Северуса вообще было больно смотреть: белый как бумага, он держал под носом какой-то флакон и шумно втягивал в себя воздух. Остальные выглядели чуть лучше, но припадок Лили их тоже шокировал. Первой опомнилась мисс Вектор:

— Она… она же не?.. — она осеклась на полуслове и неуверенно посмотрела на класс. Алиса, единственная сохранившая, похоже, способность мыслить, покачала головой:

— Не должна. Барти уже спас ее один раз, спасет и второй. Верно, Ремус? Он же сможет даже в таком случае, да?

— Н-наверное. В тот раз у него получилось, — про себя Ремус подумал, что в тот раз они почти сумели предотвратить припадок сами, прежде чем появился Барти, и шансов на спасение у Лили было куда больше. Он отодвинул эту мысль подальше — пугаться самому и пугать других ему хотелось меньше всего. Тем более его слова заметно успокоили мисс Вектор.

— Полагаю, мне придется привыкнуть, что у вашего класса есть свои… особенности, — вздохнула она. Потом взглянула на часы, на ребят и махнула рукой: — Да, кажется, урока у нас с вами уже не выйдет. В таком состоянии логарифмы никому не по зубам, верно?

— Абсолютно неверно, логарифмы — это именно то, что им сейчас нужно, — от голоса Барти класс синхронно вздрогнул.

— Боже, мистер Крауч, вы меня напугали!

— Барти, что с Лили?

— Она жива?!

— Угрозы для жизни нет, — рассеянно отмахнулся Барти. Он привалился к дверному косяку и застегивал воротник с усталым, но вполне удовлетворенным лицом. — И что вы так все волнуетесь, вполне штатная ситуация, обычный припадок. Не вижу никаких причин останавливать из-за этого урок. Работаем, ребята, работаем!

Ремус обессиленно стек с парты на стул и не без труда заставил себя смотреть в тетрадь. Голова грозила взорваться от количества мыслей. Как, черт возьми, после такого сосредоточиться?!

Кажется, вспышка оказалась слишком сильной, потому что задремавший было Волк поднял голову. Мысленно прося прощения у мадам Помфри, Ремус двумя пальцами сжал медальон. Легкая боль немедленно вернула его в реальность и притупила все остальные чувства. Надолго не хватит, но до конца урока — вполне. Ему нельзя сейчас думать ни о чем, кроме учебы, иначе он точно получит двойку. Ремус набросился на треклятые логарифмы с удвоенной силой и ни на миг не выпуская цепочку. К концу урока его тетрадь первая легла на стол мисс Вектор. Барти, проходивший мимо, якобы к окну, небрежно бросил:

— Ну вот. Можешь же, когда хочешь.

Ремус промолчал. На Барти он не смотрел: ему было жутко встречаться с этими прозрачными льдистыми глазами, видевшими тебя будто насквозь.

К одиннадцати, когда мисс Вектор собрала вещи и попрощалась с классом, вернулась Лили в сопровождении медсестры Паркинсон. Она куталась в длинную кофту, шла неуверенно, слегка пошатываясь, но от помощи отказывалась. Джеймс и Северус бросились к ней с разных сторон. Алиса, однако, опередила их обоих; взяв Лили под руку, она помогла ей сесть, дала свою тетрадь по алгебре, стала пересказывать тему. Лили выглядела даже еще хуже, чем в прошлый раз — нынешний припадок ее просто выпотрошил. И все-таки, слушая Алису, она заставляла себя улыбаться. Только один раз она подняла голову и взглянула на Ремуса. Тот сразу отвернулся. Не из страха: смотреть Лили в глаза у него совести не хватало. По счастью, в эту минуту за окнами послышался велосипедный звонок, и ребята моргнуть не успели, как класс озарился благодатным светом улыбки мисс Синистры. Она без лишних церемоний — и к явному неудовольствию Барти — бросила на стул свою сумку и устроилась на краешке учительского стола.

— Доброе утро, дорогие мои литераторы! Судя по вашим унылым лицам, математика с утра не идет на пользу юному организму?

— Математика, может, как раз идет, а вот потакание своим слабостям очень вредно для юного организма… — Барти произнес это тихонько, себе под нос, словно ни к кому не обращался, но класс прекрасно все расслышал. Ремус почувствовал, как в спину ему уперся пронизывающий и очень осуждающий взгляд. Наверняка Северус. Что ж, его можно понять — особенно, если Лили права и он действительно так сильно к ней привязан.

Может, у мисс Синистры было очень хорошее настроение, а может, она привыкла к подобным нарушениям дисциплины на своих уроках. В любом случае, на Барти она не обратила никакого внимания.

— О, я вижу, вас здорово потрепало, а? Ну, ничего, ничего, я здесь, чтоб развеять вашу тоску! У нас с вами впереди еще два часа, и мне очень хочется немного с вами поговорить. Поэтому, — мисс Синистра с заговорщицким видом извлекла из своей сумки два толстенных тома, — я принесла вам две прелюбопытнейшие книжицы для обсуждения. Можем взять “Великого Гэтсби”, которого мистер Поттер так плодотворно и блистательно не прочел — а можем поточить зубы о “Войну и мир”.

— “Война и мир” — это же русская книжка, — ворчливо возразил Северус.

— Прежде всего, мистер Снейп, это мировая классика, которую очень полезно знать. В мире может твориться что угодно, но, по моему скромному мнению, искусство должно быть вне этого “чего угодно”, — парировала мисс Синистра. — Так что запомните: Толстого я разрешаю ругать только как писателя! Ну, что думаете?

Ремус не запомнил, какую книжку в итоге выбрали, да и в обсуждении не участвовал. Силы думать трезво стремительно таяли, все, что он сейчас мог — это сидеть с умным видом и изображать полную заинтересованность в надежде, что его не спросят, что он думает по этому поводу. Его не спросили. Казалось, каждая минута тянется в два раза дольше. На большой перемене он кое-как побросал свои вещи в портфель и убежал из дома в сад. Там было прохладно и пасмурно, все блестело от влаги. Мисс Синистра определенно была сумасшедшей, если ей нравились прогулки в такое время. Да еще и на таком ветру. Ремус спрятался от него за домом, куда выходил черный ход с кухни. Здесь не шевелилась ни одна травинка, зазывания ветра доносились словно издалека — только спокойствия тишина не прибавляла. Наоборот, еще сильнее тревожила.

Быстро холодало, и Ремус стал замерзать в своем тонком свитере. Хотелось вернуться домой, в тепло, пойти со всеми в столовую и согреться кружкой крепкого чая, но… Ему было не по силам провести рядом с Лили еще хоть одну лишнюю минуту. В сердцах Ремус бросил свой портфель на крыльцо, сам рухнул на верхнюю ступеньку и схватился за голову. Надо было, надо было остановиться! Ведь он знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Пустил Лили слишком далеко — и она поймала припадок. Пустил Грея — и ему разломали мечты… Да какой он после этого друг? Пора уже привыкнуть, никто рядом с ним долго не держится. Потому что такие неудачники обязательно заражают своей невезучестью всех вокруг. Потому что от таких неудачников одни только беды.

Задняя дверь несмазанно скрипнула и выпустила кого-то на крыльцо. Нехотя подняв голову, Ремус увидел незнакомую полноватую девицу-горничную в накрахмаленном фартуке. Девица облокотилась о перила и ловко скручивала сигарету. Потом чиркнула спичкой, от души затянулась и выдохнула дым в небо.

— Здорóво. Ты что тут делаешь? Вам сюда вроде ходить не положено.

— Извините, я не знал. Я уже ухожу, — Ремус было приподнялся, но горничная махнула рукой:

— Да ладно, сиди. Я никому не скажу, не бойся. Ты чего сердитый такой, двойку, что ли, получил?

— Нет, — он попытался казаться безразличным. Не хватало еще первому встречному в жилетку реветь. — Все в порядке.

— Точно? А то мы слышали на кухне, что какая-то девчонка припадок словила, ее аж в медпункт с урока унесли. Как она, ничего?

— Д-да. Да, ничего.

Горничная огорченно покачала головой и стряхнула пепел с сигареты. У нее было круглое, не очень правильное, но симпатичное лицо — почему-то с такими лицами Ремус всегда представлял старших сестер, которым приходится воспитывать и поучать целую толпу непослушных младших.

— Н-да-а-а, дела… Ну, хорошо хоть, что цела. Паршивая это вещь, болезнь ваша. А на чем ее клинит, ты не знаешь?

— На печали, кажется? — Если я скажу — это же ничего? Да, ей вроде как не положено знать, но я ведь тоже никому не расскажу! В этом нет ничего плохого, правда ведь?

— Совсем херово. Проще сразу ложиться да помирать. Ваша девчонка молодец, раз до семнадцати дотянула — тут не каждый сдюжит. Вы там приглядывайте за ней, чтобы никто ее не обижал, особенно Барти. А то этот мелкий… выпендрежник, — горничная сердито смяла сигарету, — больно любит к другим цепляться. Чувствует, зараза, власть, и остановиться не может. Будь он моим мелким, ей-богу, давно бы его отшлепала! Так что подружку свою вы ему в обиду не давайте.

Это было слишком. Ремус хотел вскочить, убежать подальше, спрятаться — но не мог сдвинуться с места. Как не мог, когда Барти издевался над Лили, упиваясь своей властью. Ему было слишком страшно. Не будь он таким трусом, он бы остановил Барти — даже если бы для этого пришлось дать ему в нос. Не будь он таким трусом, он бы давно извинился перед ней, а не бегал бы от ответственности.

— Это… это я виноват.

— Чего?

— Это и-из-за меня Лили поймала при-ипадок. Я поспорил с Ба-арти. Она вмешалась, пыталась меня защитить, и… он дове-ел ее.

— Ха! — горничная хлопнула по перилам. — Узнаю мерзавца! Такое в его духе — чем больше людей страдает, тем ему счастливее. А ты, парень, вот что, перестань жрать себя просто так. Не твоя вина, что Барти херни наворотил.

— Нет, моя, — Ремус изумленно уставился в ее спокойное лицо. Она что, не понимает таких простых вещей? — Е-если бы я признался, если бы промолчал, ей не при-ишлось бы вмешиваться, и Барти бы не стал…

— Ох и любите же вы, мелкие, гадать. Если бы я то, да если б я не это… Толку-то? Сделанного не воротишь, а жрать себя вредно, так и в больницу можно загреметь. И потом, с чего ты такой уверенный? Барти человек простой: хочет издеваться — будет издеваться. Поводы ему не нужны. Уж ты мне поверь, он и без тебя нашел бы, за что твою Лили съесть.

— Damn iddo… И что мне теперь делать?

— Да ничего не делать, — флегматично пожала плечами горничная. — Приободри ее. Скажи: так, мол, и так, сочувствую, понимаю, жаль, что с тобой такая херня стряслась. И вообще, поговори с ней. Может ей сейчас одиноко или помощь твоя нужна — припадок штука страшная, с ним шутки не шутят.

— Вы думаете, — робко уточнил Ремус, — она меня простит?

— Если она тебе правда подруга, она и злиться на тебя не будет.

Дверь приоткрылась, кто-то за ней буркнул невнятно несколько слов, и горничная, поспешно затушив сигарету, подмигнула Ремусу:

— Зовут, застоялась я тут с тобой. Ну, парень, бывай. Удачи тебе с твоей Лили.

Она ушла, а Ремус так и остался сидеть на крыльце, глядя в холодное низкое небо. Он окончательно запутался в своих чувствах. Горничная говорила так убедительно, что ей действительно хотелось поверить — но все, что Ремус знал и с чем сталкивался прежде, кричало об обратном. Его поступку нет и не может быть оправданий. Когда он подставил Грея, тот разругался с ним и просто прогнал. Разве Лили сможет его простить? Разве он сам сможет простить себя? И с чего он только взял, что в этот раз будет по-другому… Ремус подул на замерзшие ладони и подтянул к груди колени. Очень хотелось так и замерзнуть насовсем тут в одиночестве. Только если он замерзнет, Чарли, наверное, расстроится. И Флёр — она же такая впечатлительная. Да и маме с отцом будет плохо. Черт. Похоже, все-таки придется жить.

Остаток большой перемены Ремус слонялся по саду, чтобы хоть немного согреться, и думал. Чем дольше он вертел в голове слова горничной, тем больше видел в них смысла. Поговорить с Лили определенно стоило — и извиниться перед ней; может, в остальном горничная и права, но не стань Лили защищать Ремуса, ей бы не досталось. Нужно только выбрать подходящий момент и…

Однако выбрать этот момент оказалось совершенно невозможно: на уроках ни Ремус, ни сама Лили больше не рисковали отвлечься хотя бы на минуту, а в перерывах между уроками их парту штурмом брали Алиса и Тонкс, едва не вытесняя Ремуса. Тонкс игнорировала всякие мелочи вроде правил приличия и забиралась на парту с ногами, Алиса пристраивалась рядом, опираясь на трость. Они травили какие-то сумасшедшие байки и постоянно друг друга перебивали, причем оскорбленная Алиса так и норовила спихнуть Тонкс тростью с парты — Тонкс же защищалась с такими уморительными гримасами, что даже на измученном лице Лили нет-нет да появлялась слабая улыбка.

Наконец часы в углу класса с хрипом пробили половину четвертого, и учитель истории, старый мистер Биннс, шаркая покинул класс. Все сразу оживились, принялись собираться. Никуда не торопился один Ремус; он прекрасно помнил об обещанном наказании, и, как оказалось, не только он. Сириус, проходя мимо его парты, покосился на Ремуса и злорадно хмыкнул. Тот сделал вид, что не заметил. Наказание слишком его тревожило, он напряженно гадал, что придумал для него Барти. Каково же было его удивление, когда Барти, отложив свою газету, остановил Джеймса, почти выбежавшего в коридор:

— Куда это мы так спешим, мистер Поттер? А ты, Лили, далеко собралась? Не помню, чтобы я вас отпускал.

Лили побледнела и крепче сжала в руках ремень своей сумки. У Ремуса внутри похолодело. Он понял, куда дует ветер.

Только не это. Пожалуйста, только не это.

— Что происходит, Барти? — нахмурился Джеймс. — Нам надо идти, еще же уроки делать.

— Уроки могут и подождать, — хладнокровно отрезал Барти. — А вам сначала придется отбыть свое наказание.

— Наказание? — Алиса от возмущения чуть трость не выронила. — А Лили-то за что?

— Тебя, моя дорогая, этот вопрос вообще не касается. Я был бы очень тебе признателен, если бы вы с Нимфадорой оставили нас. Северус, ты тоже. У тебя, кажется, были дела? Вот и займись ими. Нечего ждать у моря погоды, идите, идите.

Все еще бледный Северус нервно и подозрительно оглядел класс, словно боялся оставлять здесь Лили, и неохотно вышел. Бесстрашная Алиса же явно собиралась сказать что-то очень нелестное, но Тонкс благоразумно утащила ее прочь, пока она тоже не попала в число наказанных. Лили, лишившаяся моральной поддержки подруг, нервно посмотрела им вслед и снова обернулась к Барти:

— Правда, что мы сделали? Поттер-то тут вообще ни при чем…

— Как это “что сделали”? А кто помог Ремусу сорвать урок мисс Вектор?

— Послушай, Барти, — не выдержал Ремус, — Лили права. Это все я виноват, если бы не…

Он поднялся — и снова натолкнулся на пронзительный жуткий взгляд. Стоило посмотреть в глаза Барти, и тебя парализовывало на месте. Это оцепенение было никак не перебороть. Ты просто терял контроль над своим телом и что бы ни делал, оно не слушалось. Под его взглядом Ремус почувствовал себя таким жалким и ничтожным, каким уже давно не ощущал. Барти мягко, почти нежно произнес:

— Ремус, мальчик мой, вот кто-кто, а ты бы поменьше рот открывал. Твои слова слишком дорого обходятся твоим друзьям. Или ты хочешь снова втянуть их в неприятности?

— Нет… Прости, Барти…

— Вот, так-то лучше. Ну-ка, сядьте все и достаньте ручки.

Барти прошествовал к учительскому столу, порылся в нем и достал три листка бумаги.

— Берите листы. Джеймс, прикрой две… — он посмотрел на доску и осекся. Потом тихим страшным голосом поинтересовался: — Кто из вас это сделал?

— Сделал что? — недоуменно заморгал Джеймс, и Барти сразу вскипел:

— Не прикидывайся идиотом! Кто из вас это написал?

Он ткнул в угол доски, где твердыми, почти печатными буквами кто-то жирно вывел:

БЕРЕГИСЬ

— Если это шутка, то весьма и весьма неудачная. Это ты, Джеймс?

— Что?! Нет, конечно!

— Тогда, может, Лили? — прошипел Барти, уставившись своими ледяными глазами на Лили. Та лишь отчаянно замотала головой. — Или это твоих рук дело, Люпин?

— Это не мы! — Ремус понятия не имел, откуда взялась странная надпись, но голос предательски дрожал. Слишком виновато, чтобы ему поверили. — Клянусь тебе, не мы! Может, это…

— Хватит лгать! — Барти обвел ребят неистовым взглядом, будто ждал признания. Ответом ему было гробовое молчание. Тогда процедил сквозь крепко стиснутые зубы: — Оч-чень хорошо. Я думал пожалеть вас, обойтись всего двумя сотнями, но, похоже, вы этого не заслужили.

Одним яростным движением он схватил тряпку и стер с доски злосчастную надпись, бросив через плечо:

— Быстро все достали ручки и взяли бумагу.

— Подожди, Барти, — Джеймс опасливо поднял руку, — мы что, будем писать строчки?

— О, да. Именно, — на лице Барти заиграло какое-то садистское торжество. — Вы напишете мне некоторое количество строк, мистер Поттер. Думаю, трехсот будет достаточно.

— Трехсот?! — ахнул Джеймс.

— Да, трехсот. Я хочу, чтобы вы триста раз написали следующую фразу, — Барти на секунду прикрыл глаза и с удовольствием произнес почти по слогам: — “Я не должен лгать”.

— Но…

— Довольно! Джеймс, еще одно слово — и я заменю ваше наказание на нечто куда более существенное. У нас в саду растет великолепный орешник. Не вынуждай меня за ним посылать. Все, приступайте — и даже не думайте схитрить. Если я не досчитаюсь хоть одной строки, завтра их будет уже шестьсот.

Джеймсу оставалось только негодующе зыркнуть на Барти из-под очков. Он подпер голову рукой и принялся с обреченным видом выводить строчки. Лили молча последовала его примеру; лицо ее вновь стало мертвенно-бледным, но губы вытянулись в жесткую линию. Жестокий урок Барти она запомнила очень хорошо.

В старой школе Ремус сталкивался со строчками несколько раз и поначалу наивно порадовался, что отделался лишь таким легким наказанием. Не тут-то было: писать оказалось неожиданно тяжело. Уже после первых пятидесяти строк он почувствовал, как немеет кисть. Он растер руку и вернулся к работе, но выходило все хуже и хуже. Ручка скользила в похолодевших пальцах, продавливая кожу до самой кости, по венам разлилась мерно пульсирующая тупая боль, а каждая новая строчка словно била под дых. До нынешнего утра Ремус полагал, что в общем-то, на самом деле, неплохо управляется с Волком. Да, в последние месяцы он срывался чаще — но ему уже становилось легче, ситуация почти стабилизировалась! Да и, честно признаться, он надеялся, что терапия мистера Реддла поможет ему. А получается… получается, он просто плохо старался? Хотел, чтобы кто-то другой решил за него проблему? Со стороны ведь видней, не так ли? И тогда что же выходит — Барти прав насчет него?

Одолев первую сотню строк, он остановился на минуту и перевел дух. Рука еле двигалась и побелела, будто вместо чернил Ремус писал собственной кровью. На плечи откуда-то навалилась страшная усталость, голова потяжелела, все мысли слились в одно желание: избавиться от этой пытки. Но работы было еще полно, и приходилось закусывать губу и писать — через боль и тяжесть, через вздохи и проклятия, безмолвно замирающие на кончике языка.

К двухсотой строке руку словно медленно пилили на части. К трехсотой Ремус ее уже не чувствовал. Хуже ему было, лишь когда он сломал себе чертов нос. Да еще эта странная усталость… Настолько отвратительно и разбито Ремус не ощущал себя даже после припадков.

Зато Барти чувствовал себя превосходно. Он с той же садистской радостью принял исписанный лист и неторопливо, явно наслаждаясь происходящим, пересчитал строчки. Все это время Джеймс косился на Ремуса, нервно мнущегося у учительского стола, с неприкрытой завистью; ему, должно быть, предстояло написать еще много.

— Что ж, — наконец вынес Барти вердикт, — приемлемо. Половину, конечно, прочитать практически невозможно, но на первый раз, так уж и быть, сойдет. Можешь идти.

Дважды повторять не пришлось. Две минуты — и Ремус уже бежал подальше от душного тесного класса. В столовой он вздохнул спокойно. Здесь было много света, много воздуха, да и вся комната оказывала на него какой-то умиротворяющее действие. Обед уже кончился, со стола убрали большую часть посуды, и три оставшиеся тарелки осиротело белели на темной скатерти. Ремуса, проблуждавшего в саду всю большую перемену, уже подташнивало от голода, и он решительно снял крышку с супницы, не обратив внимания на ненавистную рыбу. От горячего бульона сразу полегчало. Даже еще бодрствующему Волку он, кажется, пришелся по вкусу. Ремус и не думал, что когда-нибудь будет так радоваться простой тарелке супа; забыв про приличия, он хлюпал бульоном, торопился и обжигался, но не останавливался.

Лили пришла, когда супница опустела почти на две трети. Держась за голову, она не села, а скорей упала на свой стул и уткнулась щекой Ремусу в плечо. Тот вздрогнул и выронил ложку. Лили что-то невнятно простонала.

— Т-ты… ты как?

— Отвратительно-о, — вздохнула она. Лицо у нее было осунувшееся и измученное, словно она не спала всю ночь. — Думала, я там умру. А ты?

— Нормально. Вроде, — соврал Ремус.

В голове сразу зажглись ненавистные строчки: “Я не должен лгать”. Кончикам ушей стало жарко. Волк недовольно заворчал и заворочался. Ремус посмотрел на лежащую перед ним серебряную ложку. Потом скосил глаза на Лили, обессиленно привалившуюся к его плечу. Она до сих пор волновалась. Ей было не плевать. Может быть, та горничная действительно в чем-то права? Он задумчиво придвинул к себе графин с водой. Плеснул в стакан до половины, отпил — потом спохватился и налил второй до краев.

— Будешь?

— А? — Лили сонно протерла глаза. — О, спасибо большое.

Она взяла стакан двумя руками и сделал несколько мелких частых глотков, как во время припадков. Ремус дождался, пока она не выдохнет и не оботрет губы. Сейчас.

— Прости меня, Лили. Я… не хотел, чтобы все так обернулось, мне очень жаль, что тебя во все это втянули.

Лили медленно обернулась и посмотрела ему в глаза. Ремус не двигался — даже не моргал, хотя от этого пристального взгляда у него кружилась голова. Ужасно долгое мгновение ничего не происходило. И неожиданно губы Лили дрогнули, уголки их поползли вверх. Она улыбнулась и махнула рукой:

— О, да брось, ничего.

— Но это не “ничего”, — удивился Ремус. Он вглядывался в лицо Лили, ища хоть намек на обиду или упрек, но не находил. — Если бы не я, тебя бы не наказали! Да вообще бы ничего не случилось!

— Кто-то ведь должен был поставить Барти на место, верно? — она натянуто рассмеялась. — Ну, хотя бы попытаться. …Послушай, а он действительно сказал правду? Я имею в виду, что ты можешь…

— Подавить припадок в зародыше? Д-да. Мо-огу. Это не всегда получается — понима-аешь, иногда мой Волк, он… он бывает сильнее ме-еня.

— Волк?

— Ну, то, что-о у меня внутри. Мне кажется, оно похоже на зло-обного волка. Очень злобного. И я не всегда могу е-его сдержа-ать. Хотя, может Барти пра-ав… и я просто плохо стараюсь…

Голос задрожал и сорвался; Ремус стиснул кулаки, чувствуя, что его трясет от отвращения к самому себе. Лили обеспокоенно придвинулась ближе и накрыла его руку своей холодной ладонью:

— Эй, ну ты чего? Мы все иногда проигрываем сами себе. Невозможно быть все время сильным. Ты борешься, и у тебя получается — это уже хорошо!

— Да-а, так хорошо получается, что Барти про-осыпается посреди ночи от моих криков, — невесело усмехнулся Ремус. — Странно, как я не разбудил весь дом.

— Если задуматься, это правда странно, — в голосе Лили послышалось сомнение. — Барти сказал, что ты его разбудил. Но ваши комнаты не рядом, он вообще не живет в нашей башне. Если крик был таким громким, почему я от него не проснулась — моя-то комната прямо под твоей!

— Башня очень старая, в ней толстые перекрытия. Мне кажется, фута три, не меньше. Они легко могли остановить звук…

— Хорошо, ну а почему тогда не проснулся Блэк? Вы с ним соседи, — упрямо возразила Лили. — Он бы всем давно нажаловался, разбуди его что-нибудь. Ремус, ты не думаешь, что Барти, ну… преувеличивает?

— Однозначно преувеличивает! — согласно поддакнули от дверей, и Лили закатила глаза:

— Поттер, ты даже не знаешь, о чем я говорю.

— О, да брось, Эванс, “Барти” и “преувеличивает” — почти синонимы. — С грохотом, от которого Лили недовольно поморщилась, Джеймс кинул на пол свой рюкзак и вытащил из хлебницы горбушку. — Черт возьми, нет, я понимаю, воспитательный процесс и все такое, но вам не кажется, что это перебор? Целых триста строчек?

— Скажи спасибо, что это всего лишь строчки и что он не взял хороший прут, как обещал, и не высек нас с тобой, — тихо отозвался Ремус. Он вспомнил, как ловко управлялся с розгами химик из его старой школы, коснулся пальцами ребер и поморщился. Старые рубцы на спине до сих пор иногда ныли к дождю, словно так и не затянулись. На его счастье, Джеймс ничего не заметил — он был возмущен до глубины души:

— Высек? Да за что — за какую-то дурацкую надпись на доске? Наверняка это рук дело Снейпа, а отдуваемся мы!

— А с чего ты взял, что это Северус? Зачем ему это? — довольно резко осведомилась Лили, но Джеймс лишь беспечно махнул рукой с зажатым в ней хлебом, рассыпав по скатерти крошки:

— Да мало ли зачем! Он себе на уме, кто его знает, что он мог учудить.

— Прекрасный аргумент, — сарказма в голосе Лили не услышал бы только глухой. — Если рассуждать, как ты, то получится, что это мог сделать вообще кто угодно! Например Блэк — он ведь тоже, как ты говоришь, себе на уме.

— Да нет, Сириус бы с нами так не поступил. Верно?

Джеймс обернулся к Ремусу, ища поддержки. Лили тоже не сводила с него глаз, ждала: что-то он скажет. Ремус мысленно выругался. Он терпеть не мог такого пристального внимания, но еще больше он ненавидел быть судьей в чужих спорах. Особенно в таких. Джеймс почему-то очень доверяет Сириусу, и ссориться с ним наверняка будет ужасно. Но Лили-то права, Блэк в злорадстве вполне мог бы учинить нечто подобное. Глядя, вниз, словно его очень заинтересовала скатерть, Ремус осторожно произнес:

— Сложно сказать. Мне кажется, что такая шутка была бы в духе Сириуса — но мы слишком плохо знаем друг друга, чтобы судить…

— О-о, да ладно, и ты туда же? — разочарованно протянул Джеймс. — Да говорю я вам, не стал бы он!

— Серьезно, Поттер? Ты же знаешь его две недели!

— И что с того?

— Да то, что Блэк — заносчивый сноб! — не выдержала Лили. Глаза ее гневно вспыхнули, голос зазвенел. — Ты разве не слышал, он надо всеми смеется!

— Ну, пошутил человек пару раз, — упрямо отбивался Джеймс, — что сразу нападать-то?

— Эти его так называемые шутки задевают других, а он этого даже не замечает! Ему плевать, что у остальных есть чувства — и тебе, я смотрю, тоже!

— Неправда!

— Правда! Вам обоим ни до кого нет дела!

— Мне есть дело до тебя!

— Это пока что, — Лили демонстративно отодвинулась от стола и скрестила руки на груди. Она смотрела на Джеймса, как на какое-то противное насекомое, кривя губы от отвращения. — Я слышала про таких, как ты. Девушки вам интересны, только пока недоступны. Вам просто хочется с ними поиграть — и выбросить, когда надоест.

— Но я не такой! — Джеймс вскочил на ноги, его глаза потемнели от злости.

— Да с чего бы это? Вы все одинаковые, для вас мы просто вещи!

— Как ты можешь так говорить?! — он задохнулся от возмущения. — Ты… ты… глупая!

— Идиот!

— Видеть тебя не желаю!

И, пнув в сердцах свой стул, Джеймс бросился вон; с ужасным треском хлопнула дверь. Лили проводила его злым взглядом, но едва он исчез, ее как подменили: она обмякла на стуле, всхлипнула и прижала ладони к побелевшему лицу:

— Господи… Господи, ну кто тянул меня за язык! Я же совсем не… он прав, я такая глупая!

— Перестань, вовсе ты не глупая. — Ремус неловко погладил ее по руке; так иногда делал Грей, утешая девочек. Лили с судорожным вздохом спрятала лицо у него на груди и ухватила холодными пальцами за свитер, отчего он совсем растерялся. Что, черт возьми в таких случаях, надо делать? Обнять ее? А если рассердится? Или просто дать выплакаться?.. Ну, выдышаться, если речь идет о Лили. Но надо же ей как-то помочь! Она ждет помощи, а он тут сидит как деревянный!

Ремус быстро подумал, поспорил сам с собой и, найдя компромисс, аккуратно положил руки Лили на плечи. Кажется, это было правильным решением, потому что Лили еще крепче вцепилась в него и задрожала пуще прежнего. Она казалась сделанной изо льда: Ремус чувствовал этот мертвенный холод даже сквозь свитер. Он как-то сам собой притянул Лили ближе и положил подбородок ей на макушку, пытаясь обнять ее как можно сильней и хоть немного согреть.

— Ну, ну, тише, не бойся. Все будет хорошо, мы что-нибудь придумаем. Слышишь? Я обещаю тебе, все будет хорошо.

— Я ведь… я не хотела ему этого говорить, — убито бормотала Лили куда-то между ребер. — Я не думала, что дойдет до такого. Он просто так защищал этого Блэка, и я так рассердилась… Он меня теперь не простит, Ремус!

— Oh, annwyl Duw…⁽¹⁾ Простит, обязательно простит, — шепотом убеждал Ремус, гладя ее по спине. — Ты ни в чем не виновата, и он это поймет. Мы все вымотались, устали, а ты больше всех — ну, не сдержалась, с кем не бывает. Он поймет, вот увидишь, вы помиритесь, и тогда…

Чей-то сердитый крик оборвал его на полуслове. Кричали сверху. Лили прислушалась и ахнула:

— Это Джеймс! Господи, что он…

— Без паники, Лили, — Ремус, изо всех сил делающий вид, что он сам не паникует втрое сильней, кое-как освободился и усадил Лили обратно на стул. — Без паники, я разберусь.

Он выбежал в холл, огляделся: пусто, даже мисс Паркинсон, следящей за всем из своего угла, и той нет. Дверь медпункта, однако, была приоткрыта, и оттуда доносились приглушенные голоса. Похоже, Паркинсон снова сделала что-то не так и теперь отчитывалась перед мадам Помфри. В любой момент она могла вернуться, поэтому Ремус бесшумно пробрался мимо двери к лестнице, откуда его нельзя было увидеть — и опрометью бросился наверх. На лестнице он с кем-то столкнулся и, даже не извинившись, отпихнул его в сторону. Крик давно смолк, вокруг стояло пугающее молчание. У Ремуса появилось нехорошее предчувствие, он прибавил ходу, готовясь к худшему.

Но на площадке башни никого не было. На стук из комнаты Джеймса никто не отозвался, а когда Ремус, с трудом переводя дух, заглянул внутрь, он увидел, что комната пуста. Но кричал точно Джеймс и точно здесь. Куда он… О, нет. Чертов показушник, чертов позер. Ремус выругался и поспешил обратно к лестнице. Дежурившая на этаже мальчиков мисс Крэбб посмотрела ему вслед, и он запоздало подумал, что она могла что-нибудь заподозрить. Неважно. Потом. Сейчас на это нет времени. Сейчас нужно успеть. Если он правильно догадался, Джеймс не станет ничего делать без публики. Лишь бы в общежитии никого не было!

Джеймс был один. Он стоял под дверью Лили и раздраженно хлопал себя по карманам; рукава его полосатого джемпера были закатаны, плотно сжатые губы приобрели нездоровый синеватый оттенок. Сердце у Ремуса екнуло. Пожалуйста, только не это.

— Джеймс, — настороженно позвал он. Джеймс резко вскинул голову.

— Зачем ты пришел? Это она тебя послала, да? — его голос невозможно было узнать: низкий и грубый, он походил на воронье карканье, а не на человеческую речь.

Уже вторая стадия. Господи, да это какой-то кошмар. Если его не остановить, тогда… тогда…

— Джеймс, послушай меня, — Ремус усилием воли запретил себе думать о страшном “тогда”. Он незаметно, шаг за шагом подходил к Джеймсу, следя за каждым его движением. — Я понимаю, ты очень зол. Мы все злимся, это нормально. Но злость, она мешает думать, можно легко наделать глупостей, понимаешь? Вы с Лили еще можете поговорить и во всем разобраться, вам про…

— Поговорить? С ней? Чтобы она еще раз меня оскорбила? Ну уж нет! — вскинулся Джеймс. Он распалялся все сильней, его губы прямо на глазах чернели. — Ты, может, и станешь такое терпеть, но у меня есть гордость!

— Она не хотела тебя оскорблять, поверь мне.

— Но она это сделала! После всего, что я… как она могла? Это ей нет до меня никакого дела, это ей на меня плевать!

— Нет же! — в отчаянии воззвал к рассудку друга Ремус. Расстояние между ними сокращалось, но все еще был далеко. Слишком далеко, чтобы успеть. — Ей вовсе на тебя не плевать! Именно поэтому она…

Джеймс его не слушал — трагически заламывая руки, он упорно гнул свое:

— Я для нее такой же, как все. Такой же, как все, ты слышал?! Это я-то? После всего? — он истерически всхлипнул, и по его щекам покатились кровавые слезы. — Этот придурок Снейп ведь ее ни в грош не ставит! Это он ее использует! Но его она защищает, а на мои чувства ей наплевать! Она смеется и над ними, и надо мной. Ну, может быть, когда она их лишится, до нее хоть что-то дойдет!

— В смысле “лишится”?! Джеймс?

Вместо ответа Джеймс запустил правую руку в карман, и в мертвой тишине Ремус услышал сухой щелчок. Сердце похолодело — он слишком хорошо знал этот звук. Так щелкает пружина в складном ноже, когда выдвигают лезвие.

Нет. Боже, нет. Не может быть, чтобы вот так все и сразу. Скажите, что я сплю, пожалуйста, скажите, что я сплю. Я же не успею, я не успею!

— Джеймс. Не надо. Не делай этого.

Крохотный, едва заметный шаг. Еще один. Между ними всего три фута, каких-то три фута — но хватит ли ему времени?..

— Ну, — горько провозгласил Джеймс, воздев руки, — взгляните в последний раз, глаза мои! Вы, руки, закрепите союз бессрочный со скупою смертью!⁽²⁾

— ДЖЕЙМС, СТОЙ!

Ремус бросился вперед, но опоздал. Джеймс увернулся, с какой-то извращенной торжественностью всадил нож в обнаженную руку и стремительно вспорол ее от запястья до самого локтя. На пол с оглушающим мерзким стуком закапала кровь, пахнуло железом. Джеймс поднял на оцепеневшего в ужасе Ремуса все тот же ненормально торжественный взгляд, улыбнулся — и неожиданно вздрогнул всем телом. Его затуманенные глаза прояснились, наполнились страхом. Он посмотрел на распоротую руку. Выронил нож. Потом захрипел и покачнулся.

Ремус успел его поймать, но сам не удержал равновесия. Они упали вместе. Кровь из раны струилась с ужасающей скоростью, все вокруг становилось красным, и только Джеймс все бледнел и бледнел. Глаза его закатились, дыхание стало редким.

Ч-черт, похоже он задел артерию! Плохо дело… Ремус в панике пытался вспомнить, как справлялся с собственными ранами. Артерия, артерия, значит главное — остановить кровь, перетянуть локоть. Нужна тугая повязка. Он сбросил свитер, вцепился в рубашку и дернул. Скрип, треск — обрывок рукава остался у него в руке. Теперь скрутить, перевязать, затянуть потуже… Только не смей умирать, Джеймс! Слышишь, не смей! Закрывая одной ладонью рану, Ремус кое-как перетянул локоть самодельным жгутом. Пальцы не слушались, мокрые от крови, ее запах туманил голову и путал мысли. Ну, еще чуть-чуть: согнуть руку, поднять выше — еще чуть-чуть, Джеймс, пожалуйста, держись!

— Они здесь, скорей сюда!

Вокруг вдруг загремели шаги, забегали люди в белом. Кто-то схватил Ремуса, оттолкнул его к стене. Где-то вдалеке кто-то всхлипывал, кто-то кричал; Джеймса подняли и стремительно унесли прочь. Ремус тупо смотрел ему вслед, так и оставшись сидеть на полу. Он медленно вспоминал, где находится. Эти люди, медсестры… Они кричат — неужели все так плохо? Он должен был позвать их. Им же говорили всегда звать медсестер, как же он не вспомнил, не додумался позвать взрослых? О, черт, а если из-за этого они потеряли время? Если уже поздно?! В панике Ремус рванулся было вслед за всеми — но не сумел даже подняться: ноги подкашивались, от любого резкого движения мутило. Он прислонился к холодной стене, вдохнул пару раз поглубже. Пот стекал по вискам, и он не вытирал его — ладони были все в крови. Рубашка, как оказалось, тоже, и даже на языке Ремус чувствовал отвратительный железный привкус. Густой и приторный запах крови сводил с ума, Волк, чуя ее, заворчал оживленно, а вот Ремусу напротив, становилось все хуже и хуже. Голова кружилась, по телу разливалась пугающая тяжесть. Он знал эти симптомы. Порой после припадков, когда он царапал или кусал себя особенно сильно, он не мог даже выбраться из подвала и терял сознание.

И сейчас потеряешь, если не соберешься! — припугнул он сам себя. Ну, давай, Люпин, не будь тряпкой. Отползай от этого кошмарного кровавого пятна и бегом в медпункт: надо срочно узнать, как там Джеймс, что с ним?

Ремус до боли закусил губу и предпринял еще одну героическую попытку подняться. И в этот момент он снова услышал рядом чьи-то шаги. Кто-то подбежал к нему, стуча каблуками, стиснул плечо холодной рукой:

— Ремус? Ремус, ты цел? Что с тобой, ты весь в крови!

— Лили! — Ремус, забыв про проклятую кровь, вцепился в ледяные пальцы. — Лили, что с Джеймсом? Прошу, скажи, что с ним, скажи, что все в…

— Все в порядке, — Лили опустилась на колени, и он увидел ее белое, насмерть перепуганное лицо. — Все в порядке, он жив. Ты спас его. Чарити сказала, ты вовремя успел — иначе он мог бы истечь кровью…

— Но с ним все будет хорошо?

— Да, да, они сказали мне, что угрозы нет, он будет в порядке.

— Слава Богу… — только теперь Ремус смог облегченно выдохнуть. Напряжение, державшее его последние секунды, растворилось, все тело стало мягким и слабым. — Diolch I Dduw…

Он откинулся обратно к стене — и только теперь заметил, что в башне они с Лили были не одни. У выхода на площадку замерли Алиса и Тонкс: первая озиралась с таким видом, словно ей сделалось дурно, а вторая неотрывно таращилась на Ремуса.

— Твою ж мать… — высказалась Тонкс. — Люпин, ты там живой вообще? А то у тебя, походу, кровь идет!

— Кровь?

— Где? — немедленно всполошилась Лили. Она испуганно оглядела Ремуса и всплеснула руками: — Ой, Господи, и правда!

— Что, опять нос? Это все от нервов, не волнуйся.

— Надо вытереть, а то ты закапаешь рубашку! — Лили решительно вытащила из кармана юбки огромный клетчатый платок, но Ремус рассмеялся:

— Да меня всего теперь стирать надо! Подумаешь, пятном больше, пятном меньше — переживу.

— Все равно приложи к носу, — настаивала Лили. — Кровь ужасно выводится.

Она села рядом с ним и прикрыла глаза; кончики ее ресниц и губ дрожали, словно Лили плакала, только не снаружи, а внутри себя. Ремус нашел ее ладонь, тоже испачканную кровью, легонько тронул. Она тут же схватила его за руку, стиснув руку так, что кости чуть не хрустнули.

— Спасибо, Рем. Если бы не ты, Дже… Поттер бы… Как ты только успел.

— Перестань, я сделал то, что было нужно. Ничего такого выдающегося здесь нет. Он умирал у меня на руках, что еще я должен был сделать?

— Другой бы запаниковал, растерялся, а ты…

— На самом-то деле я тот еще паникер — ты просто плохо меня знаешь. — Ремус чувствовал, что с каждым словом Лили все больше краснеет. Ему было страшно неловко: он ведь не заслуживал этих слов, он не сделал ничего такого, только то, что должен был. Однако для Лили это словно было чем-то особенным. Почему? Почему, черт возьми, она так говорит? Ведь так поступил бы каждый нормальный человек!

— Мне кажется, ты сам плохо себя знаешь, — Лили улыбнулась — той самой искренней улыбкой, которая всем в ней так нравилась. Ремус даже на мгновение поверил ей — может, он правда слишком строго себя судит?

— П-простите, мистер Люпин, вам плохо?

Умиротворение нарушил тихий шорох и позвякивание. Ремус поднял глаза и увидел посреди площадки тонкую юную горничную с огромным жестяным ведром, на которую с интересом поглядывали Тонкс и Алиса. Поймав его взгляд, горничная ужасно смутилась, пошла пунцовыми пятнами и сжала ручку ведра двумя руками.

— Изв-вините, я не хотела вам мешать! Вы просто в крови, я подумала…

— Нет-нет, что вы, со мной все нормально… эм, простите, я…

— Беатрис, сэр. Но все зовут меня Бет, сэр. Простите, что влезла, сэр. Меня просто послали оттереть пятно, а мистер Крауч говорил, что я должна быть незаметной… Но я слишком заметная… мне очень жаль, простите, сэр!

— Все в порядке, не волнуйтесь из-за нас. Мы не будем вам мешать, верно, Лили? — Ремус взглянул на нее как мог многозначительно, и она — слава небу! — его поняла:

— О, конечно! Да и мне надо в медпункт, узнать как там Дж… Поттер, — поправилась она, и в ее голосе послышалось смущение. Кто-то, вроде бы Алиса, сдавленно хихикнул.

— Мы подождем тебя в библиотеке, ладно, Лилс?

— Д-да, да, конечно! — Лили подскочила, точно ей хотелось побыстрее исчезнуть, как человеку, сморозившему глупость. Ремус встал следом; было нелегко, хотелось опереться о стену, но руки были все в крови. От ее запаха в голове по-прежнему все было спутано, он завалился, вставая, и чуть не упал.

— Что с тобой?

— Да ничего, ничего. Так, голова от запаха крови закружилась, скорой пройдет.

— Уверен, что не хочешь со мной в медпункт? — с тревогой уточнила Лили. — Вдруг это что-то серьезное?

— Да нет, я всегда такой был. Попробую лучше отмыться — а то кто-нибудь увидит меня таким и испугается, — отшутился Ремус с нервным смешком. Лили, сама тактичность, не стала настаивать.

— Хорошо, как скажешь. Тогда мы… мы будем в библиотеке, если что. Приходи туда, ладно?

Ремус, конечно, ей пообещал, и она убежала вниз, стуча каблуками. Алиса и Тонкс исчезли вместе с ней. Беатрис заметно успокоилась, едва Лили скрылась из виду, но присутствие Ремуса все так же ее нервировало, и он почел за лучшее поскорей убраться в ванную. Там он наскоро оттер руки, смыл с лица всю кровь и выкрутил холодный кран до упора. Рубашку отстирывать не было смысла — все равно с одним рукавом ее уже не поносить — но рукав свитера угодил в край кровавой лужи и сам стал бордовым и влажным. От ледяной воды немедленно свело пальцы; Ремус старательно оттирал с рукава пятна и невесело вспоминал, сколько у него осталось целых рубашек. Из голубой он вырос, белая сама трещит по швам… Впредь стоит быть поосторожнее, а то так ведь к зиме у него совсем ничего не останется.

Он решил не рисковать новой рубашкой и натянул еще влажный свитер прямо на голое тело. Да, он, конечно, мог поискать в шкафу второй, сухой… Но там заплатки на локтях, а если их спрятать, то станут видны шрамы… Нет уж, лучше просто мокрые рукава. Испорченную рубашку Ремус, подумав, спрятал на дно своего чемодана, мало ли, тряпка какая пригодится, и поспешил в библиотеку, к Лили. Как-то она там? Только бы не решила обвинить себя во всем случившемся. Ей тогда станет совсем плохо — ведь ей нельзя расстраиваться, а такое кого хочешь расстроит. Что ж за отвратительная у нее болезнь. Было тяжело смотреть, как Лили честно пытается найти что-то хорошее там, где этого хорошего по определению быть не может, лишь бы не поддаться запретным эмоциям. Даже не может признать, что Северус шпионит за ней не из простого беспокойства — потому что о других вариантах слишком тяжело думать. Да хоть бы методика Реддла поскорее заработала! Это же несправедливо, ей-богу несправедливо!

Он нашел девочек в самом дальнем углу библиотеки, у двери сад. Здесь было немного свободного от шкафов пространства и стояли глубокие кресла на гнутых ножках. Алиса развалилась на широком низком подоконнике и лениво листала книжку, Тонкс с усталым видом заглядывала ей через плечо. Не скучала одна Лили: с ногами забравшись в кресло, скинув туфли и убрав волосы в пучок, она вязала полосатый шарф. Спицы так ловко двигались в ее руках, что Ремус невольно засмотрелся и налетел на маленький столик между кресел. Столик угрожающе пошатнулся, и его пришлось срочно ловить.

— Да чтоб тебя! — не выдержал Ремус, поймавший столешницу у самого пола. Дерево оказалось на редкость плотным и тяжелым, ему пришлось здорово попыхтеть, чтобы вернуть столик на место. Тонкс выругалась, и Лили в кресле испуганно вздрогнула:

— Пятнадцать, шестнад… А-а! Ох, Дора, это ты… ты меня напугала, что такое?

— Тебе стоит сказать своему голубку, чтобы он перестал так подкрадываться к приличным девушкам, — недовольно буркнула Тонкс.

— Кому? А, Ремус, это ты! Ты в порядке? Голова больше не кружится? — в ее последних словах Ремус снова услышал тревогу и поспешил успокоить подругу:

— Нет-нет, все в норме.

— Ты уверен? Все-таки…

— У меня просто грациозность мешка с картошкой, вот и все. Или ты забыла, как часто я падаю? — он неуклюже взмахнул руками, заставив Лили наконец улыбнуться. Тонкс снова заворчала:

— Сложновато забыть то, что наблюдаешь каждый божий день, тебе не кажется? На твоем месте я носила бы с собой подушку — на всякий случай, чтобы было мягче падать.

— Не всем же быть такими, как Джеймс! Да, кстати, как он там? Что тебе сказали?

— Ну, — спицы в руках Лили задвигались чуть быстрей, — сказали немного, но, кажется, он повредил какие-то мышцы и задел артерию. Чарити говорит, из-за этого он мог… ну, ты понимаешь. И, — она прикусила губу, и Ремусу показалось, что ее щеки чуть-чуть покраснели, — возможно, рука не восстановится до конца. Не будет слушаться или что-то в этом роде… Он ведь спортсмен, да? Для него это будет ужасно!

— Не переживай раньше времени, — рассудительно заметила Алиса, тоже оторвавшаяся от своей книжки. — Все еще может обойтись, в конце концов это только догадка, наверняка они не знают. И потом, мы, спортсмены, вечно ходим травмированные.

— Ты занималась спортом? — удивленно подняла бровь Тонкс. Алиса, точно она сболтнула лишнего, слегка замялась:

— Да, было дело — но сейчас речь не о том! Джеймс хоккеист, у него была куча травм, он должен знать, как с ними быть и что делать. Ну, по крайней мере я так думаю…

— Наверное, ты права, — неуверенно согласилась Лили, не поднимая глаз от своего вязания. Ремус положил ладонь ей на колено и легонько погладил:

— Лили, послушай, все будет хорошо. Он жив, это главное. И не смей себя в этом обвинять, слышишь? — добавил он строго, когда она еще ниже склонилась над спицами. — Ты не виновата. Мы все были сами не свои после этих строчек, несли всякую чушь. И Джеймс тоже это поймет, когда придет в себя.

— Ты думаешь?

— Я уверен. Я знаю, он тебе не очень нравится, но он хороший парень, Лилс. И он тебя уважает. Он поймет.

Глаза Лили так и вспыхнули, точно два изумрудных камешка. Она благодарно улыбнулась и вновь занялась вязанием. Ремус опустился в соседнее кресло, о чем тут же пожалел: сквозь влажный свитер холодная кожа обивки казалась просто ледяной. Он поежился, передернул плечами — и Лили немедленно насторожилась.

— Мерзнешь? Погоди, ты что, надел мокрый свитер?

— Да тут просто прохладно, с улицы дует. И не мокрый он совсем — так, только один рукав влажный! — разговор стал принимать опасное направление, Ремус почувствовал, что рискует получить третью за день головомойку, и почему-то он был уверен, что в праведном гневе Лили страшнее мадам Помфри и Тонкс вместе взятых. Нужно было срочно переводить тему: — Ты лучше скажи: а сама-то ты как? После, ну, всего, что было.

— Я? Да нормально, только устала сильно. Почти как в тот раз, помнишь? Наверное, это из-за той штуки, которую делает Барти.

— Не знаю — меня он вытаскивал по-другому…

— Вытаскивал? У тебя тоже был такой припадок? Когда?

— Да еще в первые дни. Это уже неважно, все давно позади. Я вот чего не понимаю — зачем он устроил все это на уроке? Ну, допустим, меня он отчитывал за дело, если я его правда разбудил, но тебя-то зачем доводить?

— Он же решил, что мы срываем урок, разве нет? — нахмурилась Лили. — По-моему, он просто любит цепляться к людям, у меня в старой школе были такие учителя.

— У меня тоже, но это не то, — Ремус нетерпеливо махнул рукой. — Одно дело просто цепляться к ученикам, а он… он нарочно бил тебя так, словно хотел, чтобы ты сорвалась и поймала приступ.

— Но, Ремус, это же бред! — возразила из своего угла Алиса. — Он вытащил Лили из припадка!

— А сначала сам же до него и довел!

— Но зачем ему это делать? Он ведь должен нас лечить. Это не имеет смысла!

— Вот именно, Лилс — это не имеет смысла, но он это делает. Почему? Разве он не понимает, что выглядит как сумасшедший?

Лили пожала плечами:

— Ну, ты сам говорил, будь он сумасшедшим, вряд ли мистер Реддл стал бы ему доверять.

— Да помню я, помню… Наверное, ты права, — согласился он, рассеянно запустив руку в волосы. — Я, похоже, переволновался, и от этого мне в голову лезет всякая чертовщина.

— А меньше надо свои детективы читать на ночь, — ворчливо поддразнила его Лили. Она старательно напускала на себя суровый вид, но в уголках ее губ пряталась самую капельку горделивая улыбка. — От этого только ужасы потом снятся и мозги скукоживаются. Нормальные книги читать надо, а не про смертоубийства всякие!

Ремус фыркнул, и она довольно звякнула спицами. Впервые за этот отвратительный день ему не хотелось провалиться сквозь землю рядом с ней.

— Между прочим, Шерлок Холмс, — окликнула его вдруг Тонкс. Ей, должно быть, надоело читать Алисину книжку, потому что она слезла с подоконника и подпрыгивала, разминая затекшие ноги. — Ты пока шел сюда, Снейпа не видел?

— Да нет, кажется. А тебе он зачем?

— Мне? Нахер не сдался. Просто я считаю, что это несколько по-свински с его стороны — шляться черт знает где в такое время. Он же вроде как твой друг, Лилс!

— Вы же слышали, Барти сам сказал нас не ждать, — Лили снова занервничала, но в этот раз будто бы оправдывалась, — и мы долго возились с этими строчками. Сев, наверное, ушел делать уроки или что-то подобное.

— А глухотой твой Сев часом не страдает?

— Ты к чему это?

— Да к тому, что нормальный друг прибежал бы на помощь, едва заслышав ваши с Джеймсом разборки, если он только не неизлечимо глухой, — жестко заявила Тонкс. Ремус в глубине души с ней согласился, однако увидел, как погрустнела Лили, и решил молчать. — Но что-то я не вижу Сева в наших стройных рядах, и из этого я делаю вывод…

Сделать вывод ей не дали громкие, гулом разносящиеся по библиотеке шаги. По шкафу скользнула тень, и мгновение спустя взглядам ребят предстал Джеймс — бледный, в перекосившихся очках, с рукой на перевязи, но живой. Лили ахнула и выронила вязание, Алиса замерла, держа страницу, Ремус едва подавил в себе приступ вскочить и не то обнять Джеймса покрепче, не то съездить ему хорошенько по шее. Только Тонкс вела себя так, словно ничегошеньки не случилось:

— О, вы гляньте, кого к нам занесло! — она от души хлопнула Джеймса по плечу. — Тень отца Гамлета!

— Тонкс, по-моему ты ошибаешься, — Ремусу было очень стыдно за то, что он захотел сказать, и все же он не сдержался: — Это не тень отца Гамлета, это же Ромео Монтекки!

— Что? Какой к черту Ромео? — не понял Джеймс. Потом он посмотрел на свою перебинтованную руку, нахмурился, вспоминая — и схватился за голову здоровой: — О. Боже. Мой. Серьезно?

— Ты читал это с большим чувством. Вышло довольно… драматично.

— Чертов Шекспир! — Джеймс застонал. — Почему всегда чертов Шекспир — я ведь его даже не помню!

— Твое подсознание образованней тебя, Джимми, смирись, — Тонкс опять похлопала его по плечу и подмигнула Лили. Та неожиданно смутилась. Повисла неловкая пауза. Ребята наблюдали, как нервно Лили и Джеймс смотрят друг на друга.

— Эванс.

— Поттер…

— Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, уже лучше, спасибо. Как твоя рука?

— Передает тебе привет! — Джеймс задорно пошевелил пальцами, свободными от повязки. — И хочет принести извинения за идиотизм своего хозяина. Я плохо помню, что было, честно говоря, но я наверняка наговорил тебе много всяких глупостей. Это все неправда, что бы я там не нес! Ты самая прекрасная Дама из всех, что я встречал, и я благодарю небо за возможность просто лицезреть тебя каждый день!

Он плюхнулся на колени перед креслом Лили, покрасневшей, как маков цвет, и раскинул руки:

— О, прекраснейшая из изумительнейших, ваш покорный слуга смиренно просит прощения за все те ужасные слова, что говорил про вас! Я уповаю на вашу мудрость и молю о снисхождении!

Он пытался натянуть на себя свою извечную маску непрошибаемого оптимизма, но глаза его за стеклами очков потеряли прежнюю веселость и бесшабашность, Джеймс казался притихшим и присмиревшим. Он понимал серьезность ситуации и готов был принять ответственность. Ремус ощутил легкий укол зависти — вот бы у него самого так получалось.

От тирады Джеймса Тонкс с Алисой покатились со смеху, совсем смутив несчастную Лили. Она сердитым тоном проворчала:

— Вечно тебе надо превратить все в фарс, Поттер. Ты просто придурок, знаешь ли — ты же мог там умереть!

— Но я жив и стою перед вами! Что толку ужасаться прошлому, оно ведь уже прошло.

— Прекрати, а? Тебе пора научиться быть серьезным! Встань! — видя, что Джеймс не желает вставать, Лили выбралась из кресла и сама потянула его вверх. — И больше никогда не смей так делать, слышишь? Я… мы все страшно испугались за тебя, придурок!

— То есть я прощен? — с надеждой улыбнулся Джеймс.

Все ждали, что Лили согласится или кивнет. Лили молчала. Ее руки все еще держали ладонь Джеймса, но смотрела она не на него, а куда-то в сторону, на улицу. Ремус тоже оглянулся, но в саду было пусто. Тут дверь распахнулась, впустив Северуса. Моментально наступила тишина. Северус уставился на Джеймса. Джеймс — на него.

— Какого черта ты тут делаешь? — довольно грубо осведомился Северус. — Лили, что происходит? Почему вы двое?.. — краем глаза он заметил Ремуса — и сразу напрягся: — А это что здесь делает?

— Сев, я тебе уже говорила… — недовольно начала Лили. Северус ее не слышал: он сжигал Ремуса ненавидящим взглядом. Ну конечно, все это и его задело, он так переволновался. Ремус поднялся, шагнул к нему:

— Северус, я не…

— Заткнись, оборотень. Как ты смеешь? Ты… ты… Это все ты! — у Северуса будто сорвало какую-то внутреннюю пружину. — Это ты во всем виноват! Это все из-за тебя, ты, чудовище!

— Северус…

— Заткнись! — Северус толкнул его так, что он едва не упал. Его лицо перекосилось от ненависти, руки сжались в кулаки. Ремус уже приготовился, что сейчас его начнут бить, но Лили снова вмешалась, на этот раз куда громче:

— Не смей так говорить! Я тебя предупреждала, ты не можешь так говорить о моем друге!

— Но это я твой друг, Лили! Я, а не этот полоумный оборотень!

— Друг? — Лили тоже была в ярости, даже ее рыжие волосы словно заполыхали. — Но где ты был, когда мне нужна была помощь? Когда мне было плохо? Почему ты исчез?

— Вот именно, настоящие друзья так не поступают! — поддакнул Джеймс.

Сделал он это очень зря: Северус сдавленно захрипел и обернулся к нему.

— Поттер… Я тебя убью, — пообещал он с таким страшным лицом, что любой маньяк позавидовал бы.

— О, Господи, как же вы мне все надоели! — вдруг взорвалась Тонкс. — Я всегда знала, что вы все придурки, черт бы вас побрал!

Злая, красная, она влезла между Джеймсом и Северусом, отпихнув их подальше друг от друга.

— Вам мало, я не пойму? Сначала Лили, потом Поттер — еще одного припадка хотите? А ты? Не противно других обвинять, когда сам херни наворотил?

— Отвали, Тонкс, — процедил Северус сквозь зубы. — Это не твое дело и не тебе меня учить.

— Знаешь, тебе стоит как следует пересмотреть свои приоритеты. И то, как ты поступаешь с друзьями.

— Я сказал — не тебе меня учить, гребаная янки…

Все вздрогнули, когда Тонкс, ничуть не изменившись в лице, отвесила Северусу пощечину. Потом ткнула его пальцем в грудь и тихо предупредила:

— Еще раз оскорбишь меня, и я сломаю тебе нос. Будешь вон, как Люпин. Повторяю еще раз, раз уж ты глухой: на твоем месте я бы пересмотрела приоритеты, прежде чем называть себя другом Лили. Мы были с ней, когда ей это было нужно, а что ты делал? Паниковал и жалел себя? Подумай над этим. Лили, идем отсюда! Нечего тратить нервы на этих придурков.

— Эй, а я что, тоже… — обиженно протянул Джеймс — и получил тычок локтем в бок:

— Да, тоже. Нечего лезть в чужие разговоры, чувство такта свое разбуди наконец. А ты что молчал? — напустилась Тонкс на Ремуса. — Ждал, пока девочки все решат? Тоже мне, мужчины. Алиса, догоняй.

Она решительно забрала с кресла вязание Лили, взяла ее за руку и повела прочь; Алиса, захлопнув книгу, поспешила следом. Мальчишки безмолвно провожали их взглядами. На углу, прежде чем уйти, Тонкс обернулась, и они невольно вздрогнули.

— Да, кстати, Люпин. Приглядывай за этими вот, — она мотнула головой в сторону Джеймса и Северуса, — почаще. У них, видимо, при тебе возрастает живучесть.

Только они скрылись, как из-за шкафа появился недоумевающий Сириус:

— Ребят, что происходит? С чего Дора такая злая, чем вы ее так проняли?

— Ой, дружище, ты такое пропустил… — покачал головой Джеймс. Он плюхнулся в кресло и задумчиво растрепывал себе волосы. Ремус посмотрел на его забинтованную руку, на побледневшее лицо. Ну и влипли же они.

— Только представьте, что будет, если об этом узнает Реддл. Точнее, — поправился он дрогнувшим тоном, — когда он узнает.

— Да-а… Нам крышка, — констатировал Джеймс очевидное. Возражать ему никто не решился.

1) (валл. О, Боже милостивый...)

Вернуться к тексту

2) Джеймс с некоторыми неточностями цитирует монолог Ромео в склепе из "Ромео и Джульетты".

Вернуться к тексту