21,55,01 (джен)

«Наконец-то трудный день подошел к концу», — хотел бы сказать я, но увы.

Привычка, посаженная и пустившая во мне корни, подстрекала заныть, обвинить весь мир и эту женщину в несправедливости. Два года назад я бы так и поступил. Как любил говорить Михаил Сергеевич — сосед по комнате в приюте для обездоленных — взрослого от ребенка отличает то, как он встречает трудности. Там, где ребенок закатит истерику, взрослый остановится и подумает над решением. Если перед ним окажется стена, он найдет веревку и крюк.

До такого «взрослого» мне как до луны, но путь осилит идущий. Я старательно очищал свою речь от нытья. С каждым днем выбивал из-под него землю, сантиметр за сантиметром.

Щелчок. Я устало потянул входную дверь на себя.

Всю дорогу думал о Наде, мысли шли по кругу и повторяли сами себя. Возвращались к ритуалу. К полному провалу. Невозможность Нади стать мистиком щедро вознаградила меня за все страдания. Раз, всего раз в жизни, я поблагодарил эту женщину. Конечно же, шепотом.

Будь сестра на малую долю осторожна, будь она благоразумна, будь она строга к себе и терпелива. Не будь она собой, я бы отправился в ад, чтобы мучить эту женщину, которую Надя звала «мамой», до конца вечности. Но мне повезло.

Я отмахнулся от мыслей и поднял взгляд на квартиру.

Она встретила меня гробовой тишиной. На улице давно стемнело — единственным источником света была одинокая лампа на лестничной клетке. «Стеклянная груша» держалась на тоненьком волоске провода и раз в минуту медленно-медленно меркла и резко зажигалась, как вспышка в старом фотоаппарате. Тусклый свет ложился на порог квартиры, а дальше тянулась тьма. Липкий мрак спускался по стенам и, казалось, подрагивал от вспышек. Лампа ярко моргнула за моей спиной. Темнота на краю отпрыгнула пугливым котенком и через секунду поползла и растянулась на полу вновь. Взад. Вперед. Как приливы и отливы в море. Вид завораживал и отчасти успокаивал.

Я оттягивал, как мог.

Переступил порог, нащупал левой рукой переключатель. Дверь захлопнулась за спиной вместе с бодрым треском ламп в коридоре. Желтый свет залил все свободное пространство. Тьма забилась в углы.

Передо мной открылась громадная пасть крокодила вместо коридора. Ошметки кожи и внутренние органы покрывали белые стены. Я с трудом мог рассмотреть за красной плотью сами обои. Ни одного свободного места. На полу разлили десятки литров крови, не меньше. Кроссовки тонули в алом болоте целиком. Багровизна пробиралась внутрь, обволакивала ступни и сочилась между пальцев. Запах соответствовал. Коридор провонял мертвечиной, потом и, как ни странно, сексом. Словно два мешка плоти сошлись в жарком танце и затем перекусили друг другом, раскидываю повсюду внутренности.

Я пошел по коридору к спальне. Кровь мерзко хлюпала под ногами.

Мара разгулялась на полную. Она, будто опытный рыбак, выловила из меня опасения в день заселения, подсекла, выпотрошила и размазала по чистому холсту. Не иначе как произведением больного ума, назвать эту «картину» язык не поворачивался.

За спиной булькнуло. Я резко обернулся и краем взгляда задел громадную тень, что беззвучно метнулась на кухню. Бульканье раздалось со стороны ванны. Повернулся и увидел, как двери в конце коридора медленно открываются, являя непроглядную тьму. Даже свет пугливо замирал на порогах ванны и туалета.

Мара играла со мной, натягивала нервы до предела. Как знакомо. Я видел похожее сотни раз, если не тысячи.

Эта женщина прибегала к этому трюку постоянно. Нагружала собеседника «мусорной» информацией, стыдила, выбивала почву из-под ног. Все ради одной цели — вымотать. Ведь усталость играла ей на руку. Уставшие жертвы охотнее соглашались со всем, что эта женщина говорила, и подписывали любые договоры не читая. Но любая манипуляция разбивалась вопросом: «что происходит?»

Я остановился у спальни. Над дверью торжественно нависала арка то ли из кишок, то ли из кровавых котлет. Вся «картина» торжественно кричала: «тебе сюда». И полушепотом добавляла: «ничего хорошего тебя не ждет».

Мары обитали в Кошмарах и Снах. Они плели ужасы, встречали заблудившихся путников и обнажали их самые потаенные страхи. По коже пробежали мурашки от мысли, что за каждым плохим сном стояли мары. Но ради чего? Со слов Александра, Былины питались вниманием, оставляли выживших, чтобы те разносили слухи, чтобы вовлекать в сюжеты больше людей, расти и развиваться. Возможно, мары питались людскими страхами. Закрепляли чудовищные образы в сознании жертв, чтобы люди помнили о них, чтобы сам мир не забыл о марах.

Для создания кошмаров мары прибегали к мороку. «Сахарной пудре» — как ее назвал Александр. Они усиливали или ослабляли мелочи, наводили на ужасные мысли. Сами жертвы творили свои кошмары, мары лишь подталкивали в нужном направлении.

Я сглотнул ком в горле и вдавил взгляд в «мясную арку» над дверью. Присмотрелся к изгибам плоти, к жилкам, к синей сетке капилляров и вен. Чем больше смотрел, тем больше замечал мелочей. Они плодились и росли от внимания, как сорняки под дождем.

— Подделка, — прошептал я. Повторил громче и увереннее: — Жалкая подделка.

Каждое действие и слово — обмен. Мара потратила морок для создания видения. Чутье подсказывало: чтобы разрушить его, нужно бросить вызов. Вложить больше, чем вложила мара.

Вторя моим мыслям, арка истончилась. Розовизна и краснота поблекли. Потроха на стенах окрасились серым и огрубели — стали неотличимы от старых черно-белых фотографий.

Я продолжил:

— Мара заперта в квартире. Столько плоти не найти.

Кишка над дверью иссохла и рассыпалась серой пылью. Кровавое болото на полу вспыхнуло, поднялось белыми клубами к потолку и рассосалось. Стены очистились. Передо мной открылся обычный коридор: белые обои с простеньким узором и слегка пыльный паркет. Я увидел на полу белый контур «круга». За стеной послышались разговоры настолько тихие, что не разобрать. В воздухе витала приторная вонь, но и она постепенно выветривалась.

С губ сорвался громкий выдох. Сработало. Чувствую себя настоящим мистиком. Мало помалу я приучал себя видеть во всем «обмен». Почему-то все мои мысли вращались вокруг кармы. Но у меня есть много всего для обмена: время, внимание, слова, мысли, возможности. Было где разгуляться. Звание «оккультного бомжа» больше не стыдило. Оно даже зазвучало гордо.

Я открыл дверь и вошел в спальню.

Мебель сливалась в большой черный силуэт, что выглядел как поверхность чуждого мира, далекой планеты. Стенки кровати и шкафа напоминали резкий спуск огромного кратера, а подоконник и очертания монитора отдаленно походили на плоскогорье. В темноте окно выделялось темно-синим прямоугольником. Перед ним кто-то стоял.

Щелчок. Свет сорвал с комнаты штору мрака, и я увидел парня в синей толстовке, которую покрывали многочисленные пятна — я помнил историю каждого — и джинсах, таких же потрепанных, как толстовка. У него были темные сальные волосы и бледная кожа. Гость смотрел в окно. Руки закладывались за спиной — костлявые пальцы переплетались в замок.

Он обернулся. Посмотрел на меня кровавыми провалами вместо глаз. По щекам спускались алые потеки.

— Ты вернулся, — сказал он моим голосом.

У меня перехватило дыхание. Умом я понимал: гость — хрупкое видение, которое наслала мара. Но сердце вопило: когда-нибудь хрупкое видение воплотится. Если расслаблюсь, потеряю глаза.

— Кончай этот цирк! — огрызнулся я.

— Пора обсудить условия, — пропустила мои слова мимо ушей мара. Она говорила медленно, выговаривала буквы и растягивала пробелы между словами. Иначе говоря: бесила. — Ты опоздал. Я потеряла карму.

— Нечего обсуждать. Мне нужна от тебя карма.

Мара покачала головой и сказала:

— Мне тоже. Без кармы тяжело заключать неравные сделки и обмениваться с миром.

— Прекрасно. Обойдешься.

— Я думала, пока тебя не было. Отныне каждый день повторит этот вечер.

Челюсти сомкнулись, а губы сжались в тонкую линию. Она же обещала не мешать!

— Я не мешала, — будто прочитала мысли мара. — Думаю, ты не оценил мой теплый прием.

Теплый прием? Она же шутит? Размазать по стенам потроха и разлить десятки литров крови на полу теперь зовется теплым приемом? А кишечная арка над дверью спальни не уж то извращенное «приглашение»?

— Похоже, ты не понял.

— В кусках плоти не было ни капли «теплоты»! — выпалил я. — А та арка из кишок и вовсе будет сниться мне в кошмарах.

— Рада слышать, — улыбнулась мне мара, чем окончательно сбила с толку.

Она не лгала. Каждое ее слово — чистая правда. Неужели я неправильно ее понял, ошибся с выводами?

— Мары питаются страхом. С рождения до смерти мы плетем ужасы, — объяснила она. — Как люди общаются с помощью речи и жестов, мы общаемся с помощью страхов и образов. Большинство молодых мар не говорят вовсе. Они знают множество человеческих языков, но не понимают сути, ведь для них язык — еще одна мелочь, ниточка для плетения кошмара. Твой гнев понятен. Для людей страх — неприятное чувство, но для мар он подобен сладчайшему нектару.

— Ты, — опешил я. — Ты не понимаешь, что говоришь. Не понимаешь меня…

После слов мары на ум пришла «китайская комната». Мысленный опыт. Чтобы разговаривать с носителем языка, не нужно знать сам язык. Достаточно выучить правила и усвоить закономерности.

— Отнюдь, — возразила она. — Я не раз спускалась в Срединный мир. Не раз заключала сделки с мистиками. И без знания смысла давно бы погибла.

— Тогда я не понимаю, зачем ты говоришь об этом.

Мара окончательно меня запутала. Она превратила коридор в страшный сон мясника, затем заявила, что это было «теплым приемом», и рассказала про беды с пониманием нашего языка. Чего же мара добивалась?

— Взаимовыгодные отношения начинаются с понимания, — глубокомысленно ответила она. — Что приемлемо для одного, дикость для другого. Чего уж говорить о разных тварях.

Отлично. Мара не пролила свет на свои причины. Вместо прямого ответа, юлила и явно уводила разговор в около-философские дебри. Причина ясна как день — скрыть мотивы за ширмой рассуждений о высших материях. Жаль, что я сыт по горло дешевыми манипуляциями. Сполна наглотался ими еще в детстве.

— Ближе к делу, — потребовал я.

— Предлагаю тебе морок, — сдалась она. — Морок — плоть и кровь мар. Уверена, ты научишься работать с ним.

Научусь запросто, но вот использовать морок не выйдет. Разговор с марой приближал к забвению. Каждое ее слово стирало из мира частичку меня. Боюсь представить, что случится, используй я морок.

— Думаю, ты сомневаешься, — предположила она.

— Конечно. Я исчезаю.

— Это решаемо. Закрепись и создай якорь. А лучше пару десятков. Встречай людей, запоминайся им, строй отношения. Веди себя как обычно ведут люди, — пожала мара плечами. — Морок полезен тебе. Ты можешь представить палку как меч. Обмануть врагов и убедить союзников в своей силе. На что хватит воображения. И мое предложение не заканчивается на мороке.

— Продолжай.

— За твое разрешение находится в квартире, я отдам право вредить тебе и твоим гостям. Отдам право входить в эту комнату без разрешения. Думаю, достаточно.

Я мысленно повторил ее слова. В предложении нашлись лазейки. Очень опасные оговорки.

— Ты отдашь право использовать морок на мне, гостях и на квартире.

— Нет. Это не обсуждается.

— Ув… — начал я, но мара не дала вставить и слова:

— Я не зря рассказала тебе о марах. Мы живем и питаемся страхом. Забери его, и я долго не протяну.

— Твои проблемы, — пожал я плечами.

Во мне не осталось сил для жалости. Даже будь они, мара своими руками выпотрошила все мои чувства, оголила нервы и оставила выжженную пустошь, где выжил лишь гнев. В общем, сама виновата.

— Не только мои, — хищно улыбнулась она. От ее кривых зубов у меня пробежали мурашки. — Скрытые подчиняются правилам. Они — сохраняют нас «нами». Если я перестану пугать, перестану плести ужасы, обернусь Первобытным. По этой же причине я не согласна платить за разрешение кармой. Чем ближе я к краю, тем опаснее для тебя и для себя.

Первобытный… В «Основах» о них не было ни слова. Я почувствовал себя молодой марой, что знала слово, но не понимала его смысла.

— Первобытные — бездумная сила. То, чем были Скрытые до Темнейших времен. Они не скованы разумом, не скованы правилами, кроме одного, из-за которого Скрытые и не показывают себя.

Я невольно цокнул. И мара продолжила:

— Я отдам право вредить как телу, так и душе, но оставлю для себя лазейку для преображения квартиры и только квартиры. Никаких ложных людей, никаких изувеченных знакомых. Без твоего страха мне не выжить. А значит, и тебе.

— Хорошо, — раздраженно вздохнул я. — Сверим цены.

Вытащил из рюкзака блокнот с ручкой, перелистнул на чистый лист и вписал «Разрешение на нахождение в квартире». Обвел в кружок. Протянул блокнот. Она не взяла его.

Точно. Совсем забыл.

— Разрешаю тебе использовать блокнот и ручку… пять минут.

Мара кивнула. Когда она дописала свою часть и вернула мне блокнот, я провел черту от своего кружка к ее. Чернила не высохли, и линия не утолстилась. Обмен равноценный.

— Я разрешаю тебе находиться в квартире в обмен на право вредить мне и моим гостям. Вред включает в себя тело и душу. А также в обмен на право входить в спальню без разрешения, — сказал я и поспешно добавил. — И морок.

— Согласна.

Она взорвалась серым дымом, клубы метнулись мне за спину. Я развернулся. Пыль просочилась через щель под дверью, и я остался наедине с самим собой.

— Наконец-то трудный день подошел к концу, — только и пробормотал я.

☉☉☉

Если обойти поместье этой женщины, можно выйти на террасу. С нее открывался вид на небольшой задний дворик и ряды грядок: пять горизонтальных, параллельных террасе, и две вертикальные. Они собирались в квадрат, а каменные дорожки тянулись между. Даже чудовищам не чужды увлечения. Когда-то эта женщина ухаживала за грядками. К вечеру выходила из поместья, набирала полную лейку с ведрами и копалась в земле. А после захода солнца садилась на одинокое кресло на террасе и смотрела, наслаждалась своей работой. Мне всегда казалось, что она любила помидоры и огурцы больше, чем родных детей.

Но от ухоженных грядок не осталось и следа. Ряды почвы давно поросли травой и сорняками. Эта женщина забросила садоводство год или два назад. На задворках сознания слабенький голосок убеждал меня, что верно второе. Что мое бегство ранило ее. Увы. Скорее виновата старость. Из-за возраста и стремительного старения у этой женщины не осталось сил на любимое дело.

Утром я сразу пошел на задний дворик. В детстве мы с Надей играли здесь днями напролет. Она тащила на террасу игрушки, а я тащился следом за ней.

Надя сидела на кресле и отдаленно напоминала эту женщину. Такая же одинокая. Такая же холодная, будто живое сердце заменили ледышкой. Она держала в пальцах сигарету и выдыхала кольца дыма. Надя выглядела ужасно. В тех же джинсах и черной водолазке, но одежда была потрепана, словно Надя бежала в ней по лесу и пару раз упала. Волосы распущены — кончики едва касались опущенных плеч.

Заметив меня, Надя дернулась.

— Привет, — сказал я.

— … Привет, — приобняла она себя. — Рано ты.

Ее левая рука была перебинтована. Не только ладонь и палец, но и запястье.

Я дошел до середины террасы и сел на ступеньки.

— Не спросишь про сигареты? — донесся из-за спины голос Нади.

— Даже если бы хотел, — пожал я плечами.

— А точно. Я и забыла, — громко выдохнула она. — Мама говорила, что курение — вклад в скорую смерть. Размен жизни на короткое удовольствие.

— Как раз в ее духе.

— Ага. Забавно, но после тех книжек многие ее слова зазвучали иначе. Более зловеще.

Я улыбнулся, но Надя не увидела.

— Знаешь, я попыталась убедить себя, что это плохая шутка. Обошла дом снаружи, взобралась по лестнице на второй этаж библиотеки и взглянула в те «всегда светлые» окна. Даже пыталась их открыть. Только без толку, — выдохнула она. — Перед лицом холодного бытия нет места самообману. Я почти жалею, что мама научила меня так думать. Глядишь, и убедила бы себя в обмане зрения.

У меня не нашлось ответа. Он и не требовался. Надя изливала душу и делилась тревогами. Самым лучшим ответом было молчание. А худшим — слова поддержки.

— Я нашла способ защитить себя. Не спала всю ночь, но нашла. Эй, Тео.

Я повернулся к ней. Она улыбалась. Фальшиво, вымученно, но улыбалась. Надя и сама не верила в свои слова. Но сейчас они удерживали ее от падения в болото обреченности. Туда, попав, куда никогда больше не увидишь света.

— Я могу защитить себя, Тео. Я не беззащитна.

Она поднялась с кресла и кинула тлеющий бычок под ноги.

— Пойдем, — сказала Надя, растерев подошвой остатки сигареты на половицах террасы.

Мы зашли в кабинет. Тайная библиотека была открыта. А на краю рабочего стола лежал комок разноцветных ленточек, какие приклеивают на страницы книг.

Когда Надя переступила порог, она дернулась.

— Какого хрена?

Она застыла на месте, будто уперлась в невидимую стену. Я шагнул к входу в библиотеку.

— Э-это ты сделал? — полушепотом спросила Надя, указывая на комок ленточек.

— Я сразу пошел на террасу.

Она нервно почесала щеку — на бледной коже остались красные следы.

— Не знай я про магию, подумала бы, что ты разыграл меня. Здесь был бардак. Я всю ночь просидела за книгами.

«Надя за книгами? Всю ночь?» — подумал я и повторил вчерашние слова:

— В доме два Скрытых. Может, больше.

— Никогда не привыкну.

Надя обняла себя. Ее взгляд уперся в пустоту перед собой, а из глаз пропали искорки жизни. С виду и не скажешь: задумалась она или потеряла сознание. Из-за болезненной бледности она и вовсе напоминала ходячий труп. Или восковую статую, которую неудачно оставили прямо на проходе в коридор.

Пока она приходила с мыслями, я зашел в библиотеку, вытащил «Указатель». Сегодня — день подготовки. Мой враг — черт. Изменчивый и хитрый Скрытый, что держит в заложниках целую многоэтажку. Идти против него — верх глупости. Мне нужно оружие и план. А лучше несколько планов. На случай если… Когда все пойдет наперекосяк.

Я освободил из хватки «соседок» толстую книгу с лаконичным названием — «Черти. Том 1». Качество оставляло желать лучшего: чернила на желтых страницах почти выцвели, часть листов вырвали то ли в приступе ярости, то ли горя — часто встречались половинки или четверти — то тут, то там виднелись заметки на ломаном русском. Присмотревшись, я понял, что это старорусский. Из тех времен, когда в конце слова ставили твердый знак. Кожаная обложка хорошо сохранилась. От ее темного цвета и страниц веяло мраком и безнадегой. Будто я держал в руках не талмуд о чертях, а самый настоящий Некрономикон. Стоит прочесть первый абзац, и на дне океана спящий бог поднимет тяжелые веки. Не иначе.

— Короче, вот моя идея, — сказала Надя, когда я вышел из библиотеки. — Я стану охотником. Типа как Ван Хельсинг или братья Винчестеры. Охотники оборачивают правила Скрытых против них самих. Ловят чудесных тварей и собирают что-то вроде коллекции из магических артефактов и всяких побрякушек. Дело опасное, но зато прибыльное. И мне даже не нужно быть мистиком. Знаешь, что это значит? Я могу без последствий заточать и пленить Скрытых. Они же мне ничего не сделают. Я, типа, Знающая, и меня защищают правила. Ну знаешь, не показываться мне на глаза, не вредить мне и все такое.

— Ужасная идея, — признался я. — Правила легко обойти. А если ты одна, то…

У меня перед глазами пронеслись воспоминания об Автобусе и близняшках-солдатиках. Былина похищала одиночек и плевать хотела на правила. Все из-за Закона Остина.

— … В общем, лучше откажись от затеи, — закончил я.

— Скрытые уже играют против меня. Против нас. Помнишь о долге? Не выплатим его, и за нами придет страшная бабайка. В нашем дуэте я — слабое звено. Разве не логично, усилить меня?

— Ты будешь лезть на рожон. Я знаю тебя слишком хорошо.

— А что прикажешь делать? — плеснула она руками. — Сидеть весь год в доме? Ты сам говорил, что здесь два Скрытых. Не ударят ли они в спину?

Почти наверняка. Когда речь заходила про Амбрагаруду, я и не спорил. С первой встречи она показалась мне скользкой, а ее мотивы — туманными. Но второй Скрытый не показывал себя. Он перемещал книги из кабинета в библиотеку. Я даже не уверен, что он такое. Черт, дух, может кикимора, дивий человек или зеркальный двойник? Скорее последнее. Зачем-то в библиотеке стояло жуткое зеркало.

— Молчание — знак согласия, — расценила Надя. — Куда бы ни пошла, везде опасно. Разумнее, если у меня будет оружие. Еще разумнее, если меня начнут бояться. Я стану бабайкой для бабаек. Хорошо же звучит.

В ее словах был смысл. Но я все равно перебирал возражения. Она опиралась на логику. Свою, но логику. Если правильно подберу слова. Если найду иной путь. Если предложу другое решение. Более безопасное. К сожалению, все без толку. После поместья вторым самым безопасным местом была моя квартира, но внутри обитала мара. Да, она обменяла право вредить гостям. Но я сомневался, что закрыл все лазейки для удара в спину.

— Черт, — только и ответил я. — Хорошо! Твоя взяла.

— Отлично. Теперь поговорим про оружие.

— Погоди. Сначала я расскажу про наше положение. Раз ты не отсидишься в стороне, тебе нужно знать.

— Только не говори, что все еще хуже…

В ответ я сдержанно улыбнулся.

— Блядь, — протянула Надя.

— Блядь, — согласился я.

Она пододвинула к себе кресло и грохнулась на него.

— Итак? Сколько у нас на самом деле времени? — устало облокотилась на стол Надя.

— Два дня, — опустил я взгляд на книгу о чертях. — За два дня я должен изгнать одного Скрытого, иначе изгонят меня.

— Изгонят из города или…

— В место, в котором застыло время, — повторил я слова Воронова.

— Просто прекрасно, — протянула она. — Что-то еще?

— Еще один Скрытый и его рабы весь год будут склонять тебя к самоубийству.

Надя не повела и бровью. Похоже, новость об изгнании не переплюнет ничто.

— И ты хочешь, чтобы я спокойно сидела на месте? — риторически спросила она. — Да мне же кровь из носу нужно оружие. И милый братец мне в этом поможет.

Я поднял на нее взгляд, в котором читался немой вопрос. В ответ Надя закатила глаза, всем видом говоря: «неужели трудно догадаться?»

— Магия! Сделай для меня магическое оружие! Зачаруй пистолет или на худой конец нож.

Любопытство подбивало меня спросить, где она возьмет пистолет, но до меня дошло, что Надя говорила не о настоящем огнестреле. Скорее о пневматическом. По крайней мере, надеюсь на это.

Ее слова напомнили о задумке, которая пришла мне по пути в поместье. После покупки квартиры я стал кармическим должником. Еще чуть-чуть и для меня закроются неравные обмены и покупка «услуг» у Вселенной. Раз мара отказалась платить кармой за проживание, остался еще один способ. Но его нужно проверить.

— Принеси серебряные ножи, — сказал я.

— Сам принеси, — буркнула она.

— Не могу. Меня отворачивают на подходе к лестнице.

Надя лишь приподняла бровь. Откровение нисколько не удивило ее. И она сказала:

— Так кухня на первом этаже.

— Какую бы дверь я ни открыл, меня возвращают в кабинет, — объяснил я. — Для меня существуют только прихожая, гостиная, коридор и кабинет. Ну и библиотека.

— Ладно, — прищурилась она.

Надя поднялась с кресла и вышла из кабинета. А я встал рядом со столом, положил книгу на край и открыл на первой странице.

Как ни странно, «Черти. Том 1» повествовала о чертях. К сожалению, в первой главе давалась общая справка о Скрытых: их темперамент, изворотливость, хитрость и животная страсть к девушкам. И ни слова о слабостях. Со второй главы начинались истории о встречах с одиночками и Плясками.

Я не успел прочитать и первое слово, как в кабинет вернулась Надя. В руках она несла ложки, что блестели от чистоты. Выгрузила небольшую горку на стол, рядом с книгой, и уселась за кресло. Похоже, назвав эту кучку «горкой», я сильно преувеличил. Насчитал всего восемь ложек: шесть столовых и две чайные.

— Это не ножи.

— Ложки подойдут, — заявила она и откинулась на спинку кресла. — Зачем тебе ножи?

— Хотел кое-что проверить, — вздохнул я. Перетянул рюкзак на грудь, расстегнул змейку.

— Извиняй, Тео. Ложки лучшее, что я могу предложить, — пожала Надя плечами.

— Ладно.

Я вытащил из рюкзака блокнот и ручку.

— Поищи в ящиках линейку.

Она открыла один из нижних и достала деревянную линейку. Положила на стол. Медленно пододвинула в мою сторону. Линейку покрывали темные пятна, а цифры почти стерлись. В последний раз я видел такую в начальных классах. В средних «деревяшки» сменились на разноцветную пластмассу. Ведь на ней на переменах не порисуешь, а значит, не испортишь.

Я бросил блокнот на стол. Начертил два кружка на разных концах, провел линию. Сравнил ценность «Я» с «Кармический долг». Чернила высохли в паре сантиметрах — отмерил на глазок — от второго круга. Время для точных расчетов. Приложил линейку и сбоку от линии черкнул: «11,4 см».

— Что делаешь? — спросила Надя.

— Зарабатываю карму. Подай ножницы.

— Их нет. Объясни.

— Подай что-то острое.

— Объясни, что ты делаешь.

Я прошипел сквозь зубы. Уже и забыл, насколько она иногда невыносима. В детстве, когда я играл с машинкой, Надя тоже захотела поиграть. Но машинка была одна. Мелкая чертовка встала над душой и принялась умолять, а затем и требовать, чтобы я отдал игрушку. Три минуты. Три минуты, которые показались вечностью, она повторяла слово: «отдай». Отдай. Тогда ее лицо напоминало каменную маску. Отдай, отдай, отдай, отдай.

Вот что случается, когда ребенка балуют.

— Мистики могут обменять что угодно. Буквально, — сдался я. — Я куплю ложки, вложу в них свои время и усилия и продам.

— О, — только и произнесла Надя. И добавила: — Почему бы не продать время и усилия сразу?

Я дотронулся волос пальцами. Нащупал локон.

— Символизм. Нельзя просто так продать время и усилия. Другое дело, будь у меня часы. Но я не куплю их ради продажи времени. Обойдусь ложками.

Выделил пару волосков, чуть-чуть накрутил на указательный палец и дернул со всей силы. С хрустом голову пронзила боль. Я сдавил челюсти, поморщился. На глаза навернулись слезы.

— Раскусил бы кожу на пальце, — предложила Надя.

— Попробуй, — прошипел я сквозь зубы. — Они жестче, чем кажутся.

— Поверю на слово.

Дрожащей рукой я взял столовую ложку. Серебро переливалось на свету. По нему ползли узоры в виде стебельков, они обвивались вокруг ручки под черпалом. Кончик держала был плоским и круглым. Его обводили такие же плоские овалы, словно лучики солнца или лепестки подсолнуха. Думаю, последнее. Что ни говори, а эта женщина любила растения и цветы. Виноградные лозы на ограде, яблони, огород на заднем дворе. Ее страсть находила выход даже в обычных ложках. Наивный прохожий назвал бы это милым, но у меня ее «человечность» вызывала лишь приступ рвоты.

Я обмотал волосок вокруг ложки два раза — насколько хватило длины. Денег на парикмахера у меня раньше не было, поэтому я стригся сам. В приюте вставал перед пыльным зеркалом, брал в руки старые ножницы, у которых ушки обматывала изолента, а лезвия с трудом резали бумагу. И подстригал по чуть-чуть за раз. Мои «сожители» по комнате смеялись надо мной, ведь иногда стрижка длилась не меньше часа. Все из-за ножниц и моей неумелости. А про бритье и вспоминать не хотелось. Как представлю ржавое лезвие вместо бритвы, по спине пробегает холодок, а на щеках и шее пощипывают давно зажившие раны.

— Сработало? — спросила Надя.

— Сейчас узнаем.

Рядом с прошлой проверкой нарисовал новую и… чернила высохли позже. Отмерил длину линии, записал на ее середине: «11,8 см». Итого столовая ложка из серебра стоит примерно четыре миллиметра. Не самая надежная величина, но выбирать не приходилось.

Я вытащил из рюкзака бинты и медленно, словно пеленаю новорожденного, обмотал вокруг ложки. Откусил зубами от основного мотка. Разорвал краешек на две половины и завязал. Постарался украсить ложку бантиком, но, как ни посмотри, вышла полнейшая хрень. Даже серебро не выдерживало убогости желтых бинтов. Они скрыли «цветочный узор» — только металлический подсолнечник выглядывал из-под уродливого кокона.

«Хоть бы не потеряла в цене», — взмолился я.

— Как ты продашь ее? — не унималась Надя.

— Догадайся.

— Уберешь волос?

— Я уже похоронил его под бинтами.

— Отломаешь кусочек от стола и привяжешь к ложке?

— Так я потрачу карму на этот кусочек, — вздохнул я. — Все намного проще.

Положил ложку на стол и вытащил набор разноцветных мелков из рюкзака. Со вчерашнего дня таскаю их с собой. С меня довольно авантюр с обычным ножом. Пришло время для настоящего оружия.

Достал синий мелок, провел линию от себя к ложке.

— Смотри и поражайся, — произнес я с гордостью, будто отличник, что ответил правильно на все вопросы учителя.

И стер середину.

В «Основах» прием гордо звался Отречением. Мистик разрушал связь с предметом и обменивал его на карму. Обычно кармические должники прибегали к нему в крайнем случае, когда порог долга уже равнялся ценности всего имущества.

Я нагнулся над блокнотом. Пририсовал сбоку, на разных краях листа, два кружка: «Я» и «Кармический долг». Прочертил. Отмерил.

— Ну как там, зазнайка? — буркнула Надя.

— 11 сантиметров и 3… 2,5 миллиметра! — воскликнул я.

— Вау! — обрадовалась она, настолько фальшиво, чтобы даже бесчувственный робот понял. — Целых полтора миллиметра! Ну ты даешь.

— Копейка рубль бережет.

— Говоришь, как старый бомж.

— Я, — только и выдавил я.

Слова застряли камнем в горле, а язык онемел. Я не мог сказать ей. Сказать, что просил милостыню в подземных пешеходных переходах. Сказать, что срывал голосовые связки, пока пел одну и ту же песню по кругу часы на пролет. Сказать, что рылся в мусорках, искал еду, чтобы не умереть с голоду. Сказать, что один раз на меня налетели «собратья по несчастью» и отобрали два кулька банок. Сказать, что в первый год я чуть не замерз в заброшке зимой. С моих губ не сорвалось ни слова. Казалось, пропасть между нами увеличилась. Надя — золотой ребенок. Она росла в тепле, уюте и любви. А я… Я всего лишь плешивая овца, чья роль недалеко ушла в агнца на жертвенном одре.

Я потупил взгляд, и, похоже, от Нади не укрылся смысл моего молчания. Она приобняла себя, поежилась, будто ее окатили ледяной водой и выставили на мороз.

— Прости, — полушепотом произнесла Надя. — Ляпнула не подумав.

Черт. Ее проницательность не к лицу.

— Ничего, — отмахнулся я.

Надя помотала головой и пододвинула к себе книгу о чертях. Перевернула на первую страницу, сгорбилась над старым томом.

— Делай свою магию с ложками, а я почитаю. Работаем вместе. Как там обычно говориться? Одна голова — хорошо, а две — еще лучше?

— Спасибо, — неловко улыбнулся я.

Пододвинул стул из библиотеки к рабочему столу и принялся за ложки. Каждая повышала мою карму на полтора миллиметра — сущие копейки. Мара по-прежнему должна мне «два правдивых ответа» — иной меры ее долга я не придумал. Вспыльчивость томно шептала на ушко, что нужно забрать ее карму, а не корчиться над ложками. Но я не слушал. Пускай пока долг мары полежит у меня «в кармане» до лучших времен. Обойдусь и жалкими миллиметрами.

Ложки быстро закончились. За окном все еще светило утреннее солнце.

Я повернулся к Наде, хотел отправить за вилками и кружками, но ее взгляд улиткой полз по строкам книги. Для нее такая усидчивость — редкость. Лучше не мешать, не сбивать настрой моим поручением. Кроме кармы есть и другие дела.

Я зашел в библиотеку и нашел в «Указателе» нужную книгу. Скудность библиотеки бросилась в глаза сразу после ритуала. Полки ломились от разнообразнейших томов. Но среди них недоставало книг про Грезы, Сны и Кошмары. Будто эта женщина брезговала этих тем. Зато книг про природных духов и чертей было в достатке. Из них состояла чуть ли не вся библиотека. Три четверти, уж точно.

Поэтому вера, что среди ее коллекции затесалась нужная книга, пыхтела на последнем издыхании. Но она вспыхнула яркой звездой, когда мои глаза остановились на названии «Скитания в Зазеркалье. Дневник потерянных».

Я достал книгу и вернулся в кабинет.

До заседания Совета остался один день.