Секрет Небес: Наследник (гет)

Бонт любил историю — потому что своего прошлого просто не было. Он оказался в школе в шестилетнем возрасте. Тогда он твердо знал, что ему исполнилось шесть, и это все, о чем он помнил. Скорее всего родители Бонта исходили из знати — крестьянские дети едва ли умеют считать и не понимают, сколько им точных лет. Только почему родные оставили его? Какое имя он носил? Почему потерял детские воспоминания? Сперва эти вопросы мучили Бонта, но время шло, а ответы не приходили. Мальчик докучал вопросами Мисселину: она отвечала, что Бонта принесли рыбаки — якобы ребенка прибило морской волной. Да разве море Мрачных волн оставит свой улов, выбросит добычу на берег? Геральд всякий раз придумывал новое: травник притащил Бонта в своем кузовке; его принес на спине сокол; из леса вышло чудовище и оставило Бонта на опушке. Фенцио буднично говорил, будто бы Бонт родился из огня и воды заклинателей школы. Его растили как приемыша, не сближаясь с ним достаточно сильно, но и не отдаляясь: обучали и придумывали досуг; развлекали фокусами, когда тот грустил. Мальчика берегли от зла, он не видел жестокости, и многие ученики поражались простоте и доброте Бонта. Возмужав, он, конечно, соображал, кто достоин доверия, а кто пытается получить от него необходимое обманом — но в его сердце всякому подлецу находилось прощение. 

Вики Бонт относил к первым. Запутавшаяся, растерянная, пришедшая в школу ради него или за ним — и забывшая о прошлом по воле Фенцио. Может быть, она что-то знала о Бонте, поэтому Фенцио пришлось провести над ней Обряд первой крови по-настоящему? Ах, вот бы она вспомнила! Шанс на это невелик: хотя Фенцио слаб кровью и не разбирается в ведьмовстве, ритуал все же был проведен. Только сильнейшая ведьма способна побороться с последствиями Обряда. Бонт снова мучился вопросами. Ему хотелось отправить к Фенцио и спросить напрямую: зачем? какую тайную заклинатели стерегут от него? Но, как и в детстве, ответов не будет. 

Он привык искать ответы сам, в книгах о прошлом. Бонт считал себя любителем истории: не только знатоком, чем мог похвастаться любой выходец Ордена черных одежд, а тем, кто изучал, сопоставлял и делал выводы. Он знал множество дат — важных и не очень; знал множество имен — громких и едва знакомых; знал множество легенд — про отвагу и про любовь. Бонт знал легенду про Алишу и Алия. Говорят, Алиша была темной леди, а Алия — светлым лордом. Они так сильно полюбили друг друга, что отреклись от своих имен и ушли разбойничать в леса. Конечно, это лишь предание, сохранившееся только в книгах со сказками и легендами. Но Бонт знал и события, случившиеся много веков назад. Доподлинно известно, что Алианна Толлэк, наследница дома нынешних Водных просторов, сбежала из-под венца и отправилась в странствия по Тенебрису, где посетила Залиеру и разделила ложе с рабом из Золотых степей. Домой она вернулась с первенцем, похожего на дикаря: с раскосыми темными глазами, кожей цвета раскаленного песка и черными, как ночь, волосами. С раба, сраженного красотой Алианны, начался бунт — такой жестокости, что Каменный пролив между Залиерой и Небесами окрасился красным. Алианна заслуживала наказания, но вряд ли кто-то мог указать девушке на ее место — знаменосцы почитают своего сюзерена как короля, а Алианну любили как свою принцессу. Своенравная, унаследовавшая железную волю отца — она сделала бежавшего за ней раба мужем, а общего сына — наследником. Знал Бонт и то, что записывали современники: Соннелон Фаньяно после смерти жены, Розы, взял розу в качестве родового герба и вырастил диковинный розовый сад. Роза умерла в муках, рожая на свет дочь, — прекрасную, как цветок, и девочка стала утешением и спасением для Соннелона. 

Любовь… Что она творила с сердцами! Что она творила с сердцем Бонта! Рядом с Вики Бонт ощущал только радость, яркую и игривую, как пузырьки в сладком фруктовом вине. Он глубоко понял и Алианну, и ее мужа-раба, и Соннелона. Хотелось вечно смотреть на Вики, любоваться ею. Ее немного стеснительный вид вызывал внутри бурю, дрожащие ресницы заставляли задержать дыхание, приоткрытые губы — упасть на колени и молить о поцелуе. Бонт мог бы соврать, что о большем и не мечтал, но он стал сжимать ее ладонь чуть крепче, чуть дольше задерживал взгляд на губах и поднимающейся волнительно груди. 

Бонт знал историю. Он знал об Эдварде Лейке, который на 317-м турнире Победы вручил венец королевы любви и красоты Мариссе Найтшилд. Для супруги Эдварда это стало оскорбительнее еще и тем, что она носила под сердцем наследника, а Марисса больше спешила в мужскую постель, чем замуж. Никто не скажет, чем закончилась та ночь для Эдварда и Мариссы; говорят, пара поделила один шатер на двоих. На следующий же день Марисса подарила танец Грегу Блэквуду Ширскому. Эдвард забил его до смерти в общем поединке. Тем же вечером Марисса, вместо того чтобы последовать в шатер к Эдварду, отправилась в родовой замок. Эдвард со своими людьми шел за ней, оставляя позади реки крови. Он вырезал отряды, которые отправляли Найтшилды в защиту дочери. Слуги рассказали, что, когда Эдвард добрался до замка, то упал перед Мариссой на колени, умоляя отправиться с собой. «Ты пойдешь со мной, или я погублю весь твой род», — сказал Эдвард, обнажив меч. Она отвергла мужчину в гневе: «Я никогда не буду принадлежать тебе одному: уведи меня силой, и я лягу с тобой — но вечером лягу с конюхом, утром — с кузнецом и оруженосцем. Весь двор будет знать меня и смеяться над тобой. Запри меня в башне, и я выброшусь на камни; привяжи к себе, и моя жизнь закончится в петле этой веревки». Эдвард был человеком слова. Он зарубил отца, мать и двенадцатилетнего брата Мариссы, кого та любила больше всех, заставляя девушку смотреть. Она кричала и билась так, что расшибла голову насмерть. Впрочем, говорят также, что ее убил сам Эдвард — и покончил с собой, насадившись на острие собственного меча подбородком. Род Найтшилдов прервался. Вдова Эдварда выполнила свой долг: она родила крепкого мальчика с глазами отца, который вырос в нелюбви, но все же стал ростком новой ветви дома Лейк. 

Любовь! Любовь, смешанная с желанием, — опасное варево. Чем больше Бонт узнавал любовь, тем меньше ему хотелось вспоминать. Он знал истории про жертвенность; про вожделение столь острое и жгучее, что приводило к тысячам смертей; про боль и излечение; про отречение и гордость. И что делать со своей любовью Бонт решительно не понимал. Сначала ему хотелось, чтобы Вики улыбалась, позже — чтобы улыбалась ему одному. Сначала он просил разрешения лишь любоваться ею, позже — касался губами ее пальцев и умирал. Стоило Вики показать ноготок, как Бонт требовал всю руку. Его сердце горело, грудь пылала рядом с ней! Такое мощное чувство пугало и окрыляло одновременно. Вики сделалась всем, к чему Бонт проявлял интерес. Он стал рассеянным и невнимательным. Он смотрел на строчки, но буквы складывались в ее лик. Бонт кинулся к ней тогда, в комнате травника, закрыв собой вид на мертвеца. Вики подняла на Бонта испуганные глаза, и Бонт никогда не чувствовал такого страха — страха за другого человека. 

— Миледи, ты в порядке? 

Она закивала, ее подбородок плаксиво задрожал, но Вики сурово поджала губы. У нее отняли ответы и возможность узнать правду, но она не проронила ни слезинки. Стойкость восхитила Бонта настолько, что он не сдержал порыва и легко, почти касаясь, поцеловал девушку в горячий лоб. В этот момент Бонт совсем забыл про покойника — да, впрочем, и вообще обо всем мире. Он хотел бы, чтобы этот жест выглядел утешающим. Но в мечтах юноша возвращался к поцелую снова и снова и с каждым разом позволял себе все больше и больше. Вот бы он поцеловал лоб и спустился губами от переносицы к кончику носа; вот бы она потянулась навстречу, дрожа не от испуга, а от желания, тогда бы он поцеловал ее в губы, по-настоящему, очень нежно и деликатно. 

Тьма, в которой блаженствовал Бонт, вдруг вспыхнула искрой, которая переместилась с чужих пальцев на фитиль свечи. Бонт зажмурился, прикрывая глаза ладонью. Тени заплясали на деревянных стеллажах, которые уходили в темный потолок библиотечной башни. Перед Бонтом оказался высокий и широкоплечий брюнет с дерзкой ухмылкой. Парень носил мягкий бархатный жакет, летний плащ был пристегнут к плечам украшениями в виде змеек из красного золота и глазками-рубинами. Отстроченные легким мехом полы плаща волочились за вошедшим, и Бонт подивился, как в своих мечтах не услышал шороха сена. Это, конечно, был Люцифер — красная змея на черном песке. Он поднял книгу, над которой сидел Бонт, и прочитав название, хмыкнул: 

— «Баллады и сказания о любви». Женское чтиво. Планируете впечатлить сказками свою непризнанную? 

— Здесь нет законных и непризнанных детей. Вы все отрекаетесь от семьи. — Бонт поднялся, не сводя глаз с пламени. — Вам стоит быть осторожнее с огнем в библиотеке. — Прежде он редко, даже почти никогда, не злился и всякому злодеянию находил оправдание. Но оскорбление Вики сделало его взгляд тяжелым. Люцифер ухмылялся, и Бонт вдруг произнес: — В более дремучие времена я бы убил вас за эти слова. 

Люцифер казался потрясенным. Змейки испуганно мерцали темными рубинами. Гнев тихого и спокойного Бонта удивил его. 

— Я пришел с вестью от Геральда: совет начался без вас. 

— Извинитесь, — Бонт проигнорировал сказанное. Его голос заледенел. 

— Вам стоит перестать стыдиться правды, она — непризнанная, и вы хотите сделать ее своей. — Люцифер опять забавлялся, но, заметив решимость в глазах Бонта, смягчил тон и приложил руку к сердцу, всем видом показывая раскаянье. — Мне жаль, если мои слова бросили тень на ее честь. 

Ничего не говоря, Бонт покинул помещение и быстрым шагом преодолел три этажа башни. Его серая туника и пепельные волосы почти сливались с темным камнем коридоров, только яростно блестели светлые глаза. Вечерний воздух обдал прохладой, свежесть отрезвила. Бонт резко остановился, запустил руку в волосы, взъерошивая, поднял голову и взглянул на убывающую луну. Что происходит с ним? Бонт хотел было подняться и принести Люциферу извинения за излишнюю резкость, но застыл у тяжелой дубовой двери. Поразмыслив, что Люцифер вернее всего просто посмеется над его поступком, Бонт горько вздохнул и побрел в сторону главной башни. 

Хотя он знал, что Вики уже спит, ему отчаянно хотелось встретить ее случайно. На всякий случай он сорвал пурпурную веточку волчьей травы. Бонт видел в ней красоту, но подумал, что Вики наверняка засушит увесистую кисточку для какого-нибудь отвара. Цветок казался черным в синих сумерках. «Я сошел с ума. Готовлюсь к встрече, которой не суждено сбыться», — без всякой эмоции подумал Бонт, зажимая нежные лепестки в ладони. 

Совет располагался в круглой комнате на самом верху донжона. Отсюда из узких окон любой мог узреть, какой значительной школа была много десятилетий назад: и ее сады, и башни заклинателей, и комнаты учеников, и склады, и конюшни и хлева, теперь пришедшие в упадок и заросшие бурьяном. Школа строилась, чтобы стать домом для тысячи заклинателей, которых сейчас чуть больше тридцати. Но в былое время школа жила. Из Тенебриса переплывали Бескрайние воды жители Золотых степей: высокие и смуглые, с глазами узкими и хитрыми, одетые в богатые меха и кожу; учились заклинательству и богатые господа Залиеры: мягкотелые, изнеженные, гологрудые — что мужчины, что женщины. Из Элиона — горожане бессчетного числа нынешних колоний Тосшоса, которые в те времена еще дышали свободно и хранили независимость: трудолюбивые фалларианцы; пахнущие морем луситанцы; холодные, как их горы, авильцы; бледные, прячущиеся от солнца в лесах, целтийцы — и гордые, непокоренные иллирийцы. Были ноктеранцы с кожей черной, словно сама земля, и даже таинственные бхеанайцы. Прежде заклинатель служил дому защитником, оружием, которое сулило победу на любом ратном поле. Чем сильнее заклинатель — тем больше денег. Это и привлекало учеников… Слава и богатство заставляли навсегда отказываться от родных и вставать на службу в том числе к врагам своих семей. Однако ветер Войны проклятий смахнул со школы роскошь и величие с легкостью, будто пыль. 

Из узких окон нельзя было увидеть лишь внутренний дворик жилых комнат и статую Хранителя штормов. Бонт попытался вспомнить ее вид. Камнерез оказался умельцем и даже смог передать красоту этой женщины. Большие миндалевидные глаза, прямой нос, лицо мягким треугольником, плавные, изящные жесты ладоней. Мягкость… Слишком много мягкости оказалось в этом каменном изваянии — мастеру следовало бы изобразить женщину со щитом и мечом. Ее звали Фрия, и это имя даже Шепфа заставляло с ненавистью сжимать кулаки. Слишком сильная, слишком горделивая, слишком властолюбивая. Такие рождались и прежде, еще при матери Вардариссы — люди, способные управлять стихией, рано или поздно захотят управлять миром. Однако война миновала время суккубов — но объяла Небеса при Шепфа. 

Фрия выступила с небольшим войском заклинателей на 419-й год Победы. Она шла к юго-востоку, от Сумеречных песков к Медвежьим холмам, отрезав от владений Шепфа Юг и половину Шири. Когда на пути встали Волчьи угодья и Жуткие топи, продвижение замедлилось; к тому времени война раздирала Небеса уже два года. Любое промедление выводило нетерпеливую Фрию из себя, и это сыграло роль. Она уперлась в тридцатитысячное войско Шепфа на половине пути к Цитадели. Его возглавлял сэр Гарольд Стоквуд, блестящий стратег и отважный воин. Кто знает, чем бы все кончилось, если бы Фрия действовала холодной головой. Но переменчивая, как море, скорая на гнев и расправу Фрия выманила Гарольда к берегу, пообещав, что явится одна. И сдержала обещание: одинокая женская фигура встретила Гарольда и его полчище на берегу Бескрайних вод, у рек Три Сестры, где Старшая соединялась с большой водой. Что произошло дальше неизвестно наверняка: одни чернецы считают, что Фрия утонула, не сумев совладать со столь мощной стихией. Другие — что Стоквуду все же удалось ранить Хранителя, и она, как камень, легла на дно — на дно той воды, которую обрушила на землю до самой Шири, погубив одной волной тридцать тысяч человек. 

Битву, длившуюся не дольше взмаха ладони, окрестили Разливом. Сестер стало пять: Старшая, Средняя, Младшая и две безымянных — Правая и Левая. Волчьи угодья, Медвежьи холмы и Жуткие топи с тех пор стали звать Водными просторами — так и закрепилось, хотя спустя много лет вода все же схлынула отовсюду, кроме Леса-утопленника у самого берега, где стояла Фрия. Болота, озера и реки просторов напитались сполна. Война проклятий шатко и валко продлилась еще три года и завершилась запретом использовать заклятия на человеке. Заклинатели вдруг стали бесполезной игрушкой. Дешевой и предназначенной только для развлечения. Школа шутов и дураков. 

«А ведь Фрию тоже вела любовь», — мрачно подумал Бонд, садясь к остальным, — «Любовь к власти и престолам». Наверное, его думы отразились на лице, поскольку Мисселина сразу обратилась к нему: 

— Бонт, все хорошо? Ты не болен? 

Бонт ободряюще улыбнулся, чтобы успокоить женщину. Большой круглый стол запросто вместил тех немногих, кто руководил школой. Фенцио с вечно злым лицом, Мисселина, знавшая стихии понемногу, Фидеро, Хранитель ветра, и чернец Геральд, сумевший познать силу огня. Все когда-то носили имена, но школа отобрала прошлое у каждого. «Впрочем, у меня забрали больше всех», — невесело подумал Бонт, — «У меня — и Геральда». Геральду исполнилось девять или десять лет, когда его подобрал Орден черных одежд. Его родители, возможно, погибли во время последнего, четвертого, восстания Шепфамалума. Оно затянулось на год и стало одним из самых долгих. Геральд рассказывал, что солдаты пришли в деревню ночью. Он видел много огня, горели деревья, дома, кони, люди… Крыши с грохотом опадали внутрь стен, суетились живые, стонали умирающие. Во тьме виднелись лишь яркие красные угли и белые обезумевшие глаза жителей. Крики и ржание смешались в страшный звук. Мать усадила его на лошадь к соседу и растворилась в черном дыму. К утру беглецы достигли Змеиного ока, небольшого участка, очерченного двумя мелкими реками в форме глаза. Тропа Цитадели проходила ровно посередине, разрезая зелень черной полосой. Орден принимает только детей, и сосед оставил Геральда. Мальчик надел белое — знак чистоты без знаний. Его обучали истории и гербам, цифрам и письму, лечению болезней и строению тела, алхимии и металлам, сторонам света и землям. Лишь к тридцати годам он сменил одежду на черное и поступил на службу в школу. Здесь же он пробудил в себе стихию огня. Правда, в отличие от Фидеро, его умение сильно отличалось: он едва мог разжечь огонек на ладони — зато умел отыскать в себе силу, чему и учил других. Бонта он обучал всему, что знал сам, однако мальчик увлекся одной историей. 

Судя по напряженным лицам, Бонт застал спор между участниками совета. Геральд сидел, скрестив руки на груди, Фенцио сжимал посох до побелевших пальцев, Мисселина натянуто улыбалась с посеревшим лицом — и только Фидеро, кажется, находил обстановку конфликта приятной. Подождав, когда Бонт присоединится, он произнес тоном, будто говорил о хорошей погоде: 

— Бедняга наверняка поперхнулся от жадности, почему сразу убийство? Пусть Сирота закопает бедолагу здесь — сделайте вид, что ничего не случилось. 

— Мы должны сообщить об этих смертях в столицу, — настаивал Геральд. 

— Возможно, Цитадели в самом деле не стоит знать о наших проблемах, — проскрипел Фенцио. — Вместо помощи Его светлейшество сделает все, чтобы наши дела стали еще хуже. 

Наступило молчание. Фидеро склонил голову к плечу и лукаво посмотрел на чернеца. 

— Твоя вера во влиятельность Шепфа поражает меня, дорогой Геральд. Поверь, делами государства управляет совет чуть больше нашего, пока Его светлейшество прозябает над книжками в башне короля, словно запертая отцом принцесса. Что до его доброты, — он вдруг посмотрел на Бонта, заставляя всех сделать то же самое, — то мы знаем, чего стоит его милосердие. 

Бонту стало неловко под взглядами старших заклинателей, он явственно осознал, что не только Фенцио хранил от него секреты. «На то есть причины», — подумал он, опуская глаза, — «Я верю, что в этом нет злого умысла». Из всех только Фидеро ему не нравился. Что он хотел от Вики? Геральд поспорил снова: 

— Тем не менее у Шепфа есть силы найти губителя. Есть мечи, есть власть. 

— Силы? — Фидеро посмеялся над словами Геральда. — Да что мы вообще знаем об этих сущностях? Красная у него кровь или зеленая? Спаслось ли двое или их было больше? Бонт, расскажи нам, как горящий Афиум ушел под воду. Как знать, что Небеса не ждет та же участь? Из-за чего горящий Афиум ушел под воду…

— Этого никто не знает, — растерянно произнес Бонт, не понимая сути разговора. 

— Бонт, спасибо, — прервал его Геральд и гневно добавил: — Это измена, Фидеро. 

— В таком случае Шепфа обязан заключить меня под стражу прямо сейчас, — Фидеро помолчал. — Видите? Ничего. Шепфа не всемогущ, — он развел руками, и по комнате прошел сквозняк, — Шепфа взял меня шутом, и мне хватает ума быть дураком при дворе. У вас же должно хватить ума никому о моих словах не докладывать — иначе трясти деньги с нерадивых учеников будет некому. 

— Кстати об этом, — оживилась Мисселина, радуясь смене темы, — мы давно не получали золота от Уфира. Он так и не выплатил свою часть за обучение. 

— Говорят, он сейчас в Ноктеране, — буркнул Фенцио. — Уж не в Беханайя ли он сулится? Абсолютно бесталанный, но совершенно беспринципный — с него может статься увлечение чем-нибудь диким и запретным. 

— Если он еще в Ноктеране, то получить золото не будет проблемой, — Фидеро подбросил невесть откуда взявшийся медяк, и он завис в воздухе, весело подпрыгивая. — С печатью Шепфа новость об Уфире отправится королю Ноктерана со следующим кораблем — и делу край. Однако, друзья, мы засиделись и ни к чему не пришли. Оставляю решение за Кроули — он владетель школы и знает, в чем благо для всех нас. 

Медяк со звоном упал на стол. Участники совета неторопливо поднялись, только Бонт остался на месте. 

— Доброй ночи, — он кивнул уходившим заклинателем, мягко улыбаясь. — Я погашу свечи. 

Ему хотелось побыть одному и еще немного помечтать. Смятые лепестки волчьей травы лежали на его раскрытой ладони. Он коснулся их подушечками большого и указательного пальцев, как всегда украдкой касался волос Вики, когда она становилась впереди. В толпе учеников он смотрел только на нее, только ей впервые и без стеснения говорил, как она красива, страдая от того, что слова не выразят и сотой доли его восхищения. Бонт обожал Вики, но не понимал природы этой любви — чувство росло стремительно, как смертельная волна. Впрочем, Эдвард Лейк положил жизнь к ногам Мариссы после одного лишь взгляда. «И нам тоже не быть вместе», — эта мысль заставляла лихорадочно стучать сердце, словно Бонта загнали в ловушку, — «Не потому, что у нее теперь есть только долг. А потому, что у нее нет любви».

Раньше его любви хватало на двоих. Ему было достаточно любить, теперь же сердце жаждало быть любимым, страстно желало увидеть в ее глазах отражение глубокой нежности — и он бы без всяких колебаний умер ради этого. 

Стало прохладнее, из узких окон потянуло ночной свежестью. Лес ершился верхушками на фоне синего глубокого неба, усыпанного яркими блестящими звездами. Пахло полежавшим сеном, свечными огарками и сыростью — по преданию, именно в этой комнате заперли последнюю ведьму крови, и даже камень смягчился от ее слез. Слышались тихие перешептывания листвы, перекликивание ночных птиц эхом доносилось из леса, растворяясь по пути в темноте. Показалась и тут же спряталась оранжевая луна, на миг озарившая мир бледным светом. За спиной раздались шаги. 

— Вернулся за медяком, — проговорил Фидеро серьезно и сел напротив Бонта. Парень едва признал в мужчине шута, которым тот предстал на совете. Хранитель бросил мимолетный взгляд на цветок в ладонях юноши: — Она сказала, что разбирается в травах, а ты уже готов тащить ей каждую соринку. Думаешь, эта палка ее впечатлит? 

— Что вам нужно? — Бонт привык, когда его доброту принимали за слабость. Он многим позволял пользоваться собой — и позже прощал себя и других за это. Что плохого в том, чтобы быть полезным людям? Пусть даже и с ущербом для себя. Однако использовать Вики он не позволит. 

Фидеро со скучающим видом пожал плечами. 

— В сущности ничего. Я всего лишь дурак Его светлейшества, а цель у шута одна — развлечение господ, — в его руке что-то блеснуло, и он выложил на стол стеклянный осколок не больше ладони. — Развлекись. Подумай о ней и увидишь, чем она занята. Также советую иногда подсматривать за Шепфа — он, как и ты, увлечен историей, но, в отличие от тебя, лично участвовал во многих событиях. 

— Что это? — Бонт аккуратно поднял стекляшку, и в ней отразился его непонимающий взгляд. 

— Зеркало Небытия, очень занятная вещица. Попробуй! 

Бонт с недоверием посмотрел на сияющее лицо Фидеро, но все же закрыл глаза и представил Вики. Ее красивое лицо в обрамлении темных локонов, пухлые губы, сведенные к переносице брови, придающие упрямое выражение. А когда открыл глаза, то увидел этот образ в зеркале — она спала, шумно выдыхая через нос, волосы разметались по постели, пальцы с силой сжимают покрывало. «Ей снится кошмар», — подумал Бонт с тревогой. Он перевел взгляд на Фидеро и снова на зеркало, боясь, что это обман, и Вики сейчас же пропадет. Но возлюбленная не исчезла: ее рот открылся в немом крике и она, резко сев на кровати, уставилась прямо на Бонта.