С чистого листа (гет)

— Роза! — воскликнула Гермиона, стараясь перекричать толпу школьников, покидающую Большой зал.

— Привет! — Роза подбежала и за руку потащила мать вверх по мраморной лестнице, пытаясь поскорее вынырнуть из подхватившего их человеческого потока.

Наконец, они резко повернули в пустой коридор. Тогда Роза ослабила хватку и крепко обняла Гермиону.

— Я скучала, — прошептала она. — Не хотела этого делать при всех, -добавила она смущенно.

От этих слов что-то нежно защемило у Гермионы в груди. Все-таки это приятно — иметь любящего ребенка. Она встретилась с обращенным к ней ясным взглядом дочери, взглядом точно таких же глаз, как ее собственные. Чуть склонившись, Гермиона чмокнула рыжую макушку и, приобняв, увлекла Розу вперед по коридору к ее кабинету.

— Мы с папой несколько раз были в Лондоне, ну, я писала тебе, — без промедления затрещала Роза — еще одна общая черта, правда, скорее не с Гермионой, а с Роном, но тем лучше для нее. Гермиона не раз слышала, что ее занудству нет предела, а способность вот так легко болтать ни о чем до сих пор была ей не свойственна. — Но я не говорила, кажется, что мы часто заходили к дяде Джорджу. Ну, чтобы просто было, что рассказать при встрече, сейчас в смысле. Мне показалось, что у папы какие-то дела с дядей Джорджем. Правда, я так никак и не смогла связать мракоборцев и магазин шуток, может, у тебя есть идеи?

Гермиона отрицательно покачала головой. Роза продолжила рассказывать о каникулах, проведенных с отцом и его семьей, но Гермиона почти не слышала. Почти инстинктивно она задумалась о том, как отдел мракоборцев, которым она руководила до того, как вышла в отставку, может быть связан с «Волшебными Вредилками Уизли»? Или просто Роза что-то не так поняла?

Работа в очередной раз перетянула внимание Гермионы на себя, заставив ее забыть о том, что ее уже не касается то, что происходит в Отделе Магического Правопорядка. Роза, видимо, почувствовала, что мама ее почти не слушает, поэтому, остановившись на полуслове, вопросительно посмотрела прямо ей в лицо.

— Прости, дорогая. Я просто задумалась о…о том, что думают обо мне твои бабушка с дедушкой, — быстро сориентировавшись, Гермиона перевела разговор в другое русло, тем более что этот вопрос ее тоже волновал.

Она не общалась с семьей Уизли уже больше полугода. Последний раз они виделись весной прошлого года на семейном праздновании Пасхи. Гермиона старалась не думать о том, как к ней теперь относится миссис Уизли. В Артуре она была уверена: он понял ее и принял ее решение. Но этого нельзя было утверждать о Молли. Для нее семья всегда была чем-то незыблемым. И даже несмотря на свою любовь и хорошее отношение к ней, Гермиона не была уверена, что Молли спокойно воспримет развод сына.

Роза наморщила лоб:

— Да, в общем-то, наверное, ничего особенного. Они просили меня передать тебе их поздравления с праздниками. Вообще-то бабушка просила написать об этом в одном из писем, но я как-то об этом забыла. А почему ты спрашиваешь? Думаешь, они бы изменили к тебе отношение только из-за того, что вы с папой развелись?

— Нет, я так не думала, — слукавила Гермиона, улыбнувшись. — Как Рон?

— Неплохо. Он много работает, насколько я поняла. Кстати, он живет практически все время в Норе, я тебе говорила?

Брови Гермионы поползли вверх от удивления. Ничего подобного ей Роза раньше не говорила. Да и зачем Рону жить в Норе, если их бывший семейный дом стоит свободным: она же в Хогвартсе. Хотя… Неожиданная мысль показалась ей вполне логичной. Рон всегда был неравнодушен к еде, а рядом с его мамой точно можно было не бояться умереть от голода. Но, с другой стороны, когда они жили вместе, Гермиона практически не готовила, разве что только по праздникам. С чего бы ему сейчас переезжать в Нору, если годы до этого Рон самостоятельно готовил? И снова вопрос без ответа.

— Нет, ты не говорила.

Роза плюхнулась в кресло перед камином, стоявшее рядом с диваном в кабинете Гермионы, и подобрала ноги под себя. Гермиона растянулась на диване, вытянув вперед уставшие за день ноги.

Зимой пламя в камине горело без перерыва. Холодные каменные стены не давали никакого тепла, горячее дыхание огня было единственным спасением от замерзания насмерть в постели.

За окном кружили в танце снежинки. Снег, не переставая, падал с неба уже несколько дней. Сугробы во дворе Хогвартса увеличивались с каждым днем, давая первокурсникам раздолье — играть в снежки при каждом удобном случае. Так много снега здесь выпадало далеко не часто.

— Как твоя подготовка к СОВ? — спросила после минуты молчания Гермиона.

— Нууу…у меня готов план подготовки. Я занимаюсь по нему практически каждый день. Я все распределила так, чтобы часы оставались еще для внеклассного чтения и немного свободного времени.

— Вы общаетесь с Мари? — внезапно решила спросить Гермиона. Она никогда не говорили с Розой о ее друзьях и подругах. Раньше на это у нее не хватало ни времени, ни сил, а после того, как она стала профессором в Хогвартсе, ей казалось, что они недостаточно близки для того, чтобы разговаривать на эти темы.

Но Роза, очевидно, совершенно так не думала, потому что без тени смущения или недовольства ответила:

— Да, конечно. Но она практически все свое время проводит с Тедди. Ты бы видела их в Норе. Они не отлипали друг от друга! И это при том, что они и так здесь все время в Хогвартсе вместе. Я все понимаю, он выпускается, и со следующего года у них все изменится. Но у всего же должны быть пределы! — эта маленькая речь была произнесена с затаенной яростью в голосе, но без обиды.

Чувствовалось, что хоть Розе и не очень приятно, что подруга почти забыла о ней, она не очень сильно об этом переживает. Видимо, ее успокаивает тот факт, что этот год для Тедди последний, и шестой курс они проведут, как и всегда до этого, вместе. Но, может, не только это было причиной такого удивительного спокойствия Розы. Может, у нее был рядом человек, который мог заменить Мари-Виктуар…

Не успела Гермиона додумать эту мысль, как Роза уже ее подтвердила:

— …к тому же, у меня есть Скорп. Ты даже не представляешь, как с ним бывает интересно. Мы часто переписывались во время каникул, и он… — Роза оборвала себя и пристально посмотрела на Гермиону, ожидающую продолжения. — Он писал мне, что ты провела каникулы с профессором Малфоем, это так? — резкий тон звучал почти, как обвинение. Но через мгновение Гермиона решила, что ей показалось, потому что Роза тут же мягким голосом добавила: — А как же Поттеры? Ты хотела провести время с отцом Скорпиуса?

От удивления Гермиона даже не нашла, что сразу же ответить. Какой-то уж слишком странный оборот принял их разговор. В голову заползли мысли о допросах. Но, тряхнув головой, Гермиона переключила внимание на поиск подходящих слов для ответа.

— Я же тебе писала. Мне было необходимо доделать работу здесь, а у Поттеров я никак не могла сосредоточиться. У них же Лили маленькая, ты же знаешь. Чересчур шумно. И да, мы часто встречались с Малфоем, в смысле, с профессором Малфоем.

Роза бросила на нее почти подозрительный взгляд, сильно сузив глаза. Она долго и упорно изучала лицо матери, как будто силилась прочесть затаенные мысли Гермионы, которые могли бы дать ответы на ее непроизнесенные вопросы. От этого взгляда по спине Гермионы поползи непрошенные мурашки. Чего же она хочет от нее добиться?

Наконец, Роза отвела глаза и заговорила о том, как соскучилась по Джеймсу. Но Гермиона вновь почти не слушала ее. Ее мучил вопрос: что же такого Роза хотела разглядеть в ней? И почему такой резкий тон проявился именно в вопросе о Малфое?

* * *

Время стремительно спешило в раскрытые и теплые объятия весны, постепенно пробуждающейся ото сна природе. Белые сугробы во дворе посерели и опали под собственным весом. Там, где снега было меньше, уже появились первые проталины, сквозь которые проглядывала прошлогодняя засохшая трава и давно опавшие и загнившие листья.

В Хогвартсе стало заметно теплее; ученикам уже не приходилось, дрожа от холода и плотнее закутываясь, стремительно перебегать во время перерывов из кабинета в кабинет. Каменные стены впитывали недостаточно солнечного света, чтобы дарить тепло окружающим, но достаточно для того, чтобы не замораживать их.

В конце февраля Гермиона и Малфой вместо того, чтобы сидеть в надоевших кабинетах, стали гулять по ночному замку, погруженному в приятную для их слуха тишину. За день они успевали переброситься лишь несколькими словами во время завтрака и ужина, а вечера посвящали проверке домашних заданий и контрольных своих студентов. Но ночь была полностью в их распоряжении. И Гермиона с радостью отдавала законные часы для отдыха Малфою, с которым ей было приятнее, чем с кем-либо еще проводить время.

Рухнувшая стена, защищавшая душевное спокойствие и самые нежные чувства, на которые только был способен ее новый друг, дала Гермионе возможность посмотреть на него другими глазами. Малфой совершенно не изменился в отношениях с другими преподавателями и студентами, но в ее присутствии, Гермиона видела это отчетливо или же просто очень хотела видеть, у него как-то по-особенному загорались глаза. Как прирученный дикий зверь, никогда и близко никого не подпускавший к себе, Малфой признал в Гермионе человека, достойного быть посвященным в тайны его души, сокрытые от всех остальных, что ей очень льстило.

Как-то вечером они прогуливались по пустым коридорам, постепенно все ближе подходя к Астрономической башне. Малфой рассказывал о сегодняшних успехах Розы на его уроке и пророчил ей высокий балл на СОВ. Гермиона слушала его невнимательно. С самого начала его рассказа ее все не покидала мысль, которая уже много месяцев и даже лет словно червь настойчиво изъедала ее мысли, заставляя думать только о ней. Какое-то время назад ей удалось усмирить ее. Но после того, как Малфой раскрыл перед ней то, чем он никогда и ни с кем не делился, а сама Гермиона убедилась, что она может доверять ему, этот гнусный червяк вновь взял верх в борьбе за свободу ее мысли.

С каждым днем ей казалось, что Малфой, как никто больше, лучше всего походит на человека, с которым она может поделиться тем, что ее терзает уже шестнадцать лет. Он пришел из другого мира. Все это время его не было рядом с ней. Он сможет понять ее и посмотреть на все ее глазами.

— …тебе повезло быть ее мамой. Но что с тобой, Грейнджер? Или от гордости не знаешь, что и сказать? — вполне добродушно усмехнулся Малфой, обернувшись на нее.

Гермиона с затаенной надеждой встретила этот взгляд. Ей нужно было еще раз убедиться в том, что она права и в этих глазах не увидит презрения, которого опасалась от близких, поэтому и молчала все эти годы. Глубокий вздох. Назад пути уже не будет. Не обязана же Гермиона Грейнджер быть во всем такой уж правильной и идеальной?

— Да, мне повезло, — Гермиона отвернулась и шагнула в сторону, к окну. Прислонившись лбом к приятной прохладе камня, она сказала, стараясь сохранять спокойный тон: — Я… м-м… Хочу тебе рассказать кое-что, — она сделала паузу и, не оборачиваясь на застывшего за ее спиной Малфоя, продолжила: — Мы с Роном поженились так рано только потому, что я забеременела. Буквально через пару месяцев после окончания Хогварста. Мы хотели пожениться, но когда-нибудь потом. В будущем. Он… мы решили оставить ребенка. Что могло быть естественнее? Это было очень правильное и логичное решение. Я согласилась с ним…

Перед ее мысленным взором всплыла давно забытая картина из прошлого. Как в один солнечный день в конце августа она зашла в как всегда захламленную комнату Рона в Норе, чтобы сказать, что у них будет ребенок. Гермиона думала, что никогда не забудет его ошарашенной физиономии, но вот уже много лет она совершенно не вспоминала об этом. Она отчетливо видела, как вихрь эмоций, которые Рон никогда не умел скрывать, пробежался по его лицу, снеся детское выражение беззаботности и оставив после себя почти воинственное упрямое выражение. Как он тогда уверенно говорил о том, что они теперь просто обязаны пожениться раньше. Что так будет лучше и правильнее для всех. Но лучше ли для нее? Ее собственное «да» эхом прозвучало в ушах.

Видение длилось всего секунду. Гермиона продолжила:

— Но я не знаю. Все это время меня мучит, что моя жизнь могла бы сложиться по-другому. Лучше? Не знаю. Но мне всегда так хотелось строить карьеру, быть полезной волшебному сообществу, а в тот момент мне казалось, что все мои мечты разрушились, словно карточный домик, а меня саму заключили в тюрьму на пожизненный срок. И виной всему был еще не родившийся человек, — до Гермионы вдруг дошло, как ужасно прозвучали ее слова, поэтому она почти отчаянно добавила: — Я люблю Розу! Я знаю, что звучит все так, как будто нет, но я люблю ее и …

— Ты жалеешь о том, что она у тебя есть? — голос Малфоя достиг слуха Гермионы словно издалека, хоть он и стоял буквально за ее спиной.

Гермиона снова погрузилась в свое видение. Она снова смотрела в упрямое и решительное выражение такого знакомого лица, в первый раз пытаясь понять: а смогла бы она тогда отказать ему? Если бы было возможно вернуться в тот день, она бы смогла сказать Рону «нет»? Мысли и чувства спутались в тугой узел. Но смутное ощущение обволакивало теперь всю ее внезапно расцветшим осознанием — она бы не смогла ему отказать.

Да и жалеет ли она по-настоящему о том, что у нее есть дочь? Тут даже не надо было и думать! Она прекрасно знала ответ: она бы ни за что не захотела расстаться с дочкой.

— Нет! — сказала она вслух. — Я не жалею. Но я была плохой мамой. Мои амбиции в тот момент были важнее для меня. Я не бросила работу в Министерстве. Мне кажется, я даже стала работать больше, чем до этого. Карьера была очень важна для меня, а ребенок… да, я вышла на работу через пару месяцев после рождения Розы. Все время с ней возился Рон, он…

Новое осознание с еще большей силой поразило ее. Настолько, что Гермиона вся выпрямилась и посмотрела прямо перед собой, но не видела темный школьный двор. Перед ее мысленный взором, словно в замедленной съемке, проносились бесчисленные картины того, как Рон всегда был готов заменить ее. Она видела, как в первые годы жизни дочери приходила домой и только тогда узнавала о том, что Роза заболела. Рон всегда с таким справлялся сам или с помощью Молли, но никогда не отвлекал ее от работы во время рабочего дня. Рон всегда готов был взять дополнительные выходные, чтобы отвести маленькую Розу к подружкам на день рождение. Он первый увидел, как она пошла. Учил играть в квиддич. Читал ей сказки перед сном, когда Гермиона была слишком уставшей, чтобы сделать это самой.

Милый, родной, такой знакомый Рон вдруг предстал перед Гермионой в совершенно другом свете. Он столько делал для их семьи. И никогда, ни разу за все шестнадцать лет не сказал ей и слова в упрек, всегда поддерживал ее и ее амбиции. И как она только могла хоть на секунду задуматься о том, что Роза и Рон в какой-то степени помешали исполнению ее планов?!

Краска залила лицо Гермионы. Ей стало невообразимо стыдно за свои мысли. И в то же время тяжелый камень упал с ее души; то, что столько лет не давало покоя, вдруг рассыпалось на тысячи осколков, оставив после себя лишь приятное освобождение. Хоть и смешанное с горьким чувством вины.

Малфой, очевидно, заметил ее покрасневшие щеки, потому что в следующую секунду она почувствовала неуверенное прикосновение к своему плечу. Сразу было заметно, что этот человек не привык утешать других. Но Гермиона была и этому рада.

Она обернулась и сквозь тонкую пелену слез облегчения и злости на саму себя встретилась с внимательным взглядом Малфоя, который постарался вложить в него столько сочувствия, насколько был способен. Грустно улыбнувшись, Гермиона сказала:

— Я подумала о том, что Рон всегда помогал мне. Он брал все заботы о Розе на себя, — о том, что она чувствует себя виноватой перед бывшим мужем, а чувство вины перед дочерью достигло своего апогея, Гермиона благоразумно решила промолчать. Все же у нее была гордость. — Поэтому мы с Розой так далеки друг от друга. Я ее не знаю. Очень люблю, но не знаю. Ни что у нее на душе, ни ее целей, желаний. Я плохая мама. Особенно, если меня сравнивать с таким внимательным отцом, как ты, — усмехнувшись, Гермиона приложила все силы, чтобы сдержать слезы.

Малфой слушал ее все это время, не перебивая, наоборот, он давал ей возможность полностью высказаться. Он не предполагал услышать нечто подобное, но ничем не показал ни удивления при этом откровенном разговоре, ни своего легкого внутреннего замешательства. Почувствовав, что Гермиона полностью высказала все, что было у нее на душе, он ответил:

— Вовсе ты не плохая мама. Ты признаешь, что была неправа, признаешь свою ошибку. А раз ты это делаешь, значит, ты готова ее исправить. А это уже немало, —он говорил тихо, но голос звучал убедительно. Так, чтобы наверняка добиться понимания того, что он имеет в виду, от Гермионы.

Не ожидая подобного ответа, она несколько секунд не знала, что сказать. Много раз прокручивая в голове, как она кому-то рассказывает о том, что ее столько времени мучило, после ее исповеди, по ее сценарию, слушатель должен был разразиться длинной речью, в которой еще больше обвинял бы ее в несправедливости и эгоистичности. Поэтому ответ Малфоя, такой легкий, простой и…логичный, озадачил ее.

— Да, ты не самый замечательный родитель, по сравнению со мной, — на этих словах он самодовольно улыбнулся, но Гермиона почувствовала, что он это не всерьез, просто хотел разрядить напряженную обстановку, поэтому поддакнула.

— Ну, конечно, куда мне до тебя?

— Вот и я о том же. Но, в принципе, у тебя ничего не потеряно. Ты всегда можешь сблизиться с Розой, — добавил он уже более серьезным тоном. — Я не говорю, что это будет легко. Но вам обеим это нужно. Она тоже любит тебя.

На секунду воцарилось молчание. Гермиона отвернулась и принялась внимательно осматривать чернеющие пики деревьев Запретного леса. Пока неожиданный звук, похожий на подавленный смешок, не заставил ее обернуться. Карие глаза сузились, пристально изучая прямую фигуру, которая так и лучилась торжеством, как будто какая-то тайна мира внезапно стала известна лишь ему одному.

— Что?

— Хм-м, ничего такого, — усмехнулся Малфой. Но, видимо, сдерживать эту уникальную истину он был не в силах, потому что добавил: — Ты мне уже просто, похоже, частично рассказывала эту историю. Уже давно. В твоем кабинете, под огневиски. И мне вспомнилось продолжение того вечера… — и он замолчал, многозначительно посматривая на все сильнее краснеющую подругу.

— О, Мерлин! — почти простонала Гермиона. — И ты решил напомнить мне об этом прямо сейчас? Когда я перед тобой душу выворачиваю?

Ее праведный гнев был вполне справедлив, но злилась она вовсе не на непочтительное отношение Малфоя к ее истории, потому что она прекрасно знала, что это было не так, и он ее понял. Но на то, что он напомнил о той памятной ночи, о которой они не вспоминали несколько месяцев, делая вид, что тогда ничего не произошло.

— Я просто подумал, что тебе нужно мое дружеское «плечо» в этом контексте. Если что, я к твоим услугам, — ухмылка все не слезала с его губ.

Издав нечленораздельный грозный звук, Гермиона от души ударила его ладошкой в грудь, словно она была вчерашняя школьница, а не профессор Хогвартса, при этом повторяя:

— Какой же ты несносный! Удивительно несносный!

Увернувшись от второго удара, Малфой почти рассмеялся. Это длилось всего секунду, так что Гермиона не была уверена, что ей не показалось. Но он был. Чистый и звонкий. Это был первый раз, когда она услышала его смех.

Второй раз за последние пару месяцев этот человек удивил ее. Не только тем, что, оказывается, умеет смеяться, как и все другие люди, но больше всего тем, что он смог услышать ее и подбодрить.

Несмотря на скомканность этого откровенного разговора, Гермиона чувствовала, что ее шаг по мостику доверия был сделан. И теперь они стояли вместе, лицом к лицу, над пропастью непонимания, лежащей под ними, вполне осознавая, что, если их мостик когда-нибудь порвется, они полетят вниз вместе.