Не проверялось на грамотность 
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Санкт-Петербург, 13 декабря 1825 года
Княгиня Софья Александровна Несвицкая нежно поцеловала полуторагодовалую дочурку Лизоньку в щёчку и передала её ожидавшей няне. Девочке уже давно было пора спать, и глазки её, так похожие на глаза матери, слипались. Потом с такой же нежной улыбкой Соня обратилась к четырёхлетнему сыну Саше:
— Ну что же, тебе тоже пора спать. Твой день рождения закончился, все подарки и поздравления ты получил, а теперь время идти на покой.
— Ну, мааамочка, — заныл было бутуз, но Соня только покачала головой, приняв самый серьёзный вид.
— Всё, Саша, всё, — твёрдо сказала она. — Ты и так сегодня играл больше положенного. На часах почти одиннадцать, а тебе уже в десять надо спать.
Саша было надулся, но, видя, что мамины глаза смотрят серьёзно и строго, тяжело вздохнул и подошел к маме для вечернего поцелуя. Он прекрасно знал, что когда мама смотрит так — спорить бесполезно. Поцеловав маму в щёку и получив ответный поцелуй, он в сопровождении своей няни отправился в детскую.
— Мамочка, а мне можно ещё посидеть с Машей, Лизой и Наташей? — спросила Соню девятилетняя Оля, приёмная дочка Сони, которая родилась от первого брака князя Несвицкого, мужа Сони.
Дочери Пьера и Наташи — одиннадцатилетняя Маша, девятилетняя Лиза и семилетняя Наташа — с надеждой посмотрели на княгиню Несвицкую. Соня улыбнулась и сказала своей приёмной дочке:
— Посидите ещё полчасика, а потом Маша, Лиза, Наташа и Петя поедут домой, а ты, Олечка, отправишься тоже спать.
Девочки обрадовались и снова, сидя вместе в уголке гостиной, занялись своими куклами и игрушками. Что касается пятилетнего Пети, сына Наташи и Пьера, то он уже вовсю дремал, прислонившись к боку матери. Самого младшего сына, двухлетнего Илюшу, Пьер и Наташа решили оставить дома с нянькой, когда вместе с детьми отправились в дом своего соседа Несвицкого на день рождения его сына Саши.
Соня с лёгкой улыбкой посмотрела, как Наташа с большим животом (она была на восьмом месяце беременности) заботливо гладит волосики задремавшего Пети.
— Что-то заболтались наши мужчины, — сказала Соня кузине. — Как уединятся в своём кабинете, как начнут толковать о политике, так не замечают времени. Пойду-ка я потороплю их, а то уже время позднее.
— Да, сходи, — ответила Наташа. — Мы действительно засиделись у вас. Детям пора спать, да и мы вам, наверное, надоели до смерти.
Соня снова слегка улыбнулась.
— Вовсе нет, — сказала она. — Мы с Жаном всегда рады видеть вас с Пьером гостями в нашем доме. Но сегодня просто они припозднились со своими разговорами, так что я всё-таки потороплю их.
И легко поднявшись, она пошла к двери. В отличие от располневшей после замужества Наташи Соня даже после рождения двоих детей сохранила девическую грацию и стройность. У двери она спохватилась и обернулась к кузине.
— Да, Наташа, — сказала она. — Мы тут с тобой хорошо поболтали о наших материнских радостях и заботах, пока Пьер с Иваном разговаривали в кабинете. Но я за нашими разговорами совсем забыла спросить тебя: как там Николай? И как дети?
— Да вроде бы ничего, — ответила Наташа. — Недавно получила от Николая письмо из Лысых Гор. Он пишет, что дети растут. Старшие уже давно перестали скучать о матери, хотя и вспоминают её очень часто. А младшие просто её не помнят. И он сам потихоньку оправляется от смерти Мари. Всё-таки два с лишним года прошло, как она скончалась.
Соня кивнула на эти слова кузины и вышла. По дороге к кабинету мужа она печально вздохнула. Давнее очередное предчувствие не обмануло её. Как ей и казалось прежде, графиня Марья действительно умерла достаточно молодой, едва дожив до сорока лет. Видимо, на самом деле её хрупкий и слабый организм не выдержал постоянных беременностей и родов. Вскоре после рождения пятого ребенка она заболела, слегла и умерла от горячки. Николай остался вдовцом с пятью детьми на руках. И теперь все они вместе с отцом и с бабушкой, старой графиней Ростовой, жили по-прежнему в Лысых Горах.
Неприятное воспоминание о последней встрече с Николаем пронеслось в голове Сони. Вскоре после смерти Марьи Николай приехал в Петербург навестить сестру и Пьера. Вместе они сделали визит в дом Несвицких, и Соня привела всех в детскую, чтобы показать свою дочь — Лизе тогда исполнилось полгода. Все поздравляли Соню и любовались на очаровательную малышку, сладко чмокающую во сне маленькими губками — и Пьер, и Наташа. Лишь Николай, который всегда терпеть не мог младенцев, смотрел на девочку холодно. Да ещё и заявил при этом:
— Не понимаю, чему вы все так восхищаетесь. По-моему, пока младенец не подрос хотя бы лет до двух-трёх, это просто кусок мяса.
Все почувствовали неловкость при этих словах, а муж Сони готов был вспылить. Соня тоже почувствовала горькую обиду, но решила не доводить дело до неприятной сцены. Однако и смолчать перед кузеном так, как она это делала в свою бытность в Лысых Горах, она больше не желала. Она сумела справиться с желанием сказать резкие слова и вместо них произнесла с самой милой улыбкой:
— А вот мне чаще кажутся обычными кусками мяса некоторые взрослые люди. Те, кто настолько закоснел в своих самодовольных привычках и пристрастиях, что не желает никуда двигаться, ни в чём меняться и развиваться, не стараться стать лучше и совершеннее. Их жизнь никогда и ни в чём не изменится, они достигли предела своих возможностей, и остаётся только ждать — когда их свалят в могилу после их смерти. А вот любой маленький ребёнок, даже младенец — это всё ещё ожидание, надежды, восторг перед будущим. Когда я смотрю на любого младенца, даже не моего, я всегда думаю о том, что, возможно, в грядущем из него вырастет великий человек, благодетель всего человечества. Но даже если он или она будут самыми обычными людьми, они будут иметь все возможности стать лучше нас, чище, умнее, благороднее нас. Потому что они будут опираться на наш опыт и будут видеть дальше и лучше, чем видели мы. И мы как будто будем воскресать в них, это будет наше будущее после нашей смерти, которое будет красивее, лучше и счастливее. Любые дети, в том числе и младенцы — это наша надежда, это наши семена, которые мы бросаем в грядущие времена. Вот почему все они прекрасны в моих глазах.
— Как хорошо ты сказала, дорогая, — поддержал её муж, который до этого, казалось, был готов убить взглядом Николая за его бестактное замечание. И теперь он словно предупреждал своим взглядом приехавшего гостя, чтобы дальнейшие свои мысли он держал при себе. Николай понял это, покраснел и замолк.
«Какая же он всё-таки глупая и самодовольная говядина, — думала в этот момент про Николая Соня. — И почему я в юности этого не видела?» Впрочем, причины бестактного поведения кузена стали ей понятны, когда она уловила запах спиртного от него. Николай действительно с годами приобрел неприятную привычку пить много вина и других горячительных напитков, это Соня замечала ещё тогда, когда жила в Лысых Горах. Но сейчас, судя по его достаточно потрёпанному внешнему виду, его приверженность к спиртному стала ещё сильнее. Несмотря на давнишнее охлаждение любых чувств к Николаю, Соню обеспокоила мысль о его здоровье, и не столько даже из-за него самого, а из-за его детей. После смерти матери они остались наполовину сиротами, а если Николай загубит своё здоровье частыми возлияниями, то он может осиротить своих детей окончательно. Но что Соня могла поделать? Она давным-давно отказалась от любой мысли хоть как-то влиять на Николая и ничего не могла поделать с его пристрастием к спиртному, если оно действительно намного возросло со времён его молодости. К тому же она знала упрямство Николая и поэтому не желала даже пытаться поговорить с ним на такую скользкую тему. Пусть живёт, как знает, думала она. При этой мысли вдруг перед глазами её мелькнуло какое-то видение, связанное с Николаем, как будто он идёт по какой-то улице и вдруг падает, словно подкошенный… но Соня быстро мысленно отвернулась от него. Она с возрастом как-то лучше научилась управляться с неприятными ей видениями, делая при этом глубокие вздохи и мысленно твердя себе: нет, нет, нет. И с этим тоже получилось. Переживать за Николая она совершенно не хотела. Если и ему судьба отпустит недолгую жизнь, как и его жене, то судьбу его детей придётся решать Пьеру с Наташей. Вряд ли Вера Берг и её муж окажут им в этом помощь, разве что заинтересовавшись возможностями, которые даёт опека над богатыми сиротами. Так что, скорее всего, все хлопоты с детьми Николая лягут на плечи Безуховых. Что ж, в этом случае Соня будет оказывать им посильную помощь, так решила она про себя и постаралась выкинуть все мысли о Николае и его будущей судьбе из головы.
К счастью, в тот день Николай быстро убрался из дома Несвицких, и больше Соня с ним не встречалась. К своему огромному облегчению.
Ещё по дороге к кабинету мужа Соня думала о том, что не так уж плохо получилось, что после её замужества до некоторой степени наладились отношения с кузиной Наташей. Через месяц после возобновлённого знакомства с князем Несвицким Соня получила от него предложение выйти за него замуж. За это время они очень сблизились и полюбили друг друга. Князь был заботлив и нежен, везде сопровождал Соню. Они посетили вместе много вечеров и театральных представлений, постоянно разговаривали на разные темы и обнаружили, что у них много общего и на многие вещи они смотрят одинаково. Несвицкого и Соню постоянно видели рядом, и очень скоро пошли слухи о том, что самый завидный жених Петербурга ухаживает за приехавшей из деревенской глуши кузиной графини Безуховой. Поэтому никто особо не удивился, когда вскоре после их первой встречи в доме Пьера князь Несвицкий сделал предложение Соне, и она приняла его. Свадьбу решили не откладывать, и уже через две недели Несвицкий и Соня обвенчались. А через десять месяцев Соня родила их первого сына — Александра. И потом ещё дочку Елизавету через три года. По общему мнению, князь и княгиня Несвицкие были счастливой и удачной парой. Оба они очень любили друг друга и любили всех своих детей.
Соня грустно усмехнулась, когда вспомнила, как через несколько недель после свадьбы получила письмо из Лысых Гор от старой графини. Письмо было написано рукой новой компаньонки старухи, которая была гораздо моложе компаньонки-ровесницы Беловой. Эту молодую компаньонку Николай был вынужден нанять для матери после известия о том, что Соня выходит замуж и никогда больше не вернётся в Лысые Горы. В этом письме старая графиня упрекала Соню в неблагодарности, перечисляя все благодеяния, которыми осыпали воспитанницу Ростовы с малых лет. Соня просто изумлялась, читая это письмо. По словам старой графини получалось так, что Соня теперь обязана до самой своей смерти прислуживать Ростовым и даже мысли не иметь выйти замуж или ещё каким-то иным образом покинуть эту семью и Лысые Горы. Закончив чтение письма, Соня просто разорвала его на мелкие кусочки и выбросила в горящий камин. Отвечать на него она не собиралась и не стала.
Что касается Наташи, то она резко поменяла своё отношение к Соне сразу же после её свадьбы. Теперь Соня не представляла никакой угрозы для ревнивой кузины. Только слепой не видел, как крепко новоиспечённая княгиня Несвицкая любила своего мужа. И он любил её не меньше. Когда Соня вскоре после свадьбы доверчиво рассказала мужу, как тяжело ей было жить в Лысых Горах, как она чтением заполняла пустоту своей жизни и мечтала хоть краем глаза посмотреть на те места, которые описывались в книгах, князь сразу же пообещал свозить жену в путешествие хотя бы по некоторым странам Европы. И они действительно отправились в это путешествие, когда их первенец немного подрос. Вместе с Оленькой и Сашей они тогда они побывали в Германии, Франции, Италии, Испании, а в этом году, несколько месяцев назад, посетили Англию, Австрию и ещё раз Францию. Соня была так счастлива увидеть места, в которых мечтала побывать ещё в дни своего обитания в Лысых Горах, и неустанно благодарила мужа за то, что он предоставил ей такую прекрасную возможность. А он только смеялся и отмахивался от её благодарностей, заявляя, что видеть радость и счастье в глазах любимой жены — это величайшее удовольствие для него самого.
И ещё одно обстоятельство поспособствовало перемене отношения Наташи к Соне. Ведь теперь, благодаря своему браку, Соня перестала быть нищей бесприданницей-приживалкой, которая была по рангу чуть выше прислуги, а стала княгиней и женой одного из самых богатых людей России. Теперь уже сама Наташа искала дружбы Сони, тем более что их дома в Петербурге располагались неподалёку друг от друга. Соня, незлобивая по природе и старающаяся изо всех сил не таить ни на кого зла, решила не поминать прошлого и простить кузине прежнее не слишком доброе отношение к ней. Впрочем, такими же близкими подругами и практически сёстрами, как это было в их дозамужней юности, они всё-таки не стали. Как ни была добра Соня, но всё же, познакомившись в дни своих несчастий с оборотной стороной характера кузины, она теперь старалась не допускать Наташу до глубин своей души и сердца и держалась с ней отстранённо. Ей не хотелось больше переживать боль и страдания, которые она переживала в те дни, когда жила на положении приживалки в Лысых Горах, а Наташа злословила о ней за её спиной с Марьей. И Соня теперь не сомневалась: случись в её жизни какое-то событие, из-за которого она вновь оказалась бы в бедности и зависимости, то Наташа снова отдалится от неё и будет опять относиться к ней, как к прислуге, недостойной внимания богатой и сиятельной графини Безуховой. Поэтому Соня решила твёрдо держать дистанцию и не подпускать кузину к себе особо близко, не позволять с ней откровенностей, разговоров по душам, сестринского отношения, которое она щедро давала Наташе в годы юности. Так что сейчас, несмотря на все попытки Наташи возобновить прежнюю дружбу, обмен секретами и дружеской любовью, Соня не допускала этого. Она предпочитала теперь быть чем-то вроде отдалённой приятельницы Наташи, но вовсе не закадычной и сердечной подругой, как в юности.
Это новое отношение Сони к кузине Наташа сразу же почувствовала при первых же своих попытках возобновить давнюю, ещё со времен их совместной юности близкую дружбу с Соней. Однажды, вскоре после свадьбы Сони с князем Несвицким, Наташа приехала к ней с намерением пожаловаться и получить сочувственное внимание кузины. Пьер опять куда-то уехал надолго по делам и задерживался, и из-за этого нервы ревнивой Наташи были на взводе. А уезжать Пьеру приходилось очень часто. В последние годы он вплотную занялся заботами о своих крепостных крестьянах. Он устраивал в своих многочисленных имениях больницы, нанимал лекарей и повитух, которым платил жалованье из своего кармана, а также устраивал на свои средства школы для крестьянских детей. Кроме того, во всех своих имениях он отменил барщину и ввёл небольшой оброк для крестьян. Что-то подобное он пытался сделать в своих владениях ещё двадцать лет назад, когда только получил огромное наследство своего отца. Но тогда он был слишком юн, неопытен и непрактичен. Управляющие его обманывали, и вместо облегчения жизни крестьян на них налагались дополнительные тяготы. Тогда ещё слишком молодой Пьер не мог раскрыть обмана. Но за последние годы он понял, что необходим личный и самый строгий присмотр за действиями своих управляющих. Он взял за обыкновение часто и без предупреждений посещать свои имения и строго проверять, действительно ли установились назначенные им нововведения, не увеличивают ли самовольно управляющие оброк крестьянам. И если обнаруживал обман, то он строго наказывал, даже выгонял тех управляющих, которые пытались его обхитрить, как двадцать лет назад. Результаты такого личного строгого присмотра сказались на положении крестьян Пьера самым благодетельным образом. Теперь они действительно получали немалое облегчение, помощь и поддержку от своего хозяина и благодарили его неустанно. Но все эти разъезды отнимали у Пьера много времени, поэтому Наташа с детьми часто оставалась одна и сходила с ума от одиночества и ревнивых подозрений.
Вообще, за последние годы Наташа, которая и раньше отличалась повышенной эмоциональностью и порывистостью, стала какой-то совсем уж нервной и неуравновешенной. Вначале Соня не понимала, в чём тут дело. Но потом начала догадываться, что, возможно, на Наташу так действуют постоянные беременности и кормления детей. Это понимание пришло к Соне после того, как она сама испытала на себе состояние беременности и сама тоже выкормила обоих своих детей. После этого она поняла, каким неустойчивым может быть настроение беременной женщины и кормящей матери. Но у неё было время хотя бы восстановиться после каждой из двух беременностей. А вот Наташа ходила в состоянии беременной либо кормящей матери практически без перерывов. Скорее всего, именно с этим и было связано расстройство нервов Наташи за последние годы. Видимо, и её организм, как организм её покойной невестки Марьи, начал с трудом справляться с такой нагрузкой. Вот почему в тот день, о котором сейчас вспомнила Соня, Наташа снова приехала к ней в самом взвинченном состоянии из-за очередного отсутствия Пьера. Она хотела, чтобы Соня утешила её, обняла, как-то приласкала, погладила по голове, поцеловала волосы, укачала в своих объятиях, уговаривая и успокаивая… словом, проделала бы снова всё то, что Соня часто делала по отношению к Наташе, пока они ещё обе не вышли замуж и жили в доме Ростовых. Тогда Соня постоянно служила чем-то вроде «носового платка» для кузины. Наташа могла любое своё горе и расстройство выплакать на груди Сони и получить самое горячее утешение и ободрение. Но на сей раз ничего не получилось. Когда Наташа со слезами на глазах стала нервно жаловаться на отсутствующего мужа и своё несчастное из-за этого положение, а потом попыталась обнять Соню и поплакать у неё на плече, Соня с со спокойной улыбкой, но твёрдо отстранилась от кузины и сказала:
— Наташа, ну зачем такие крайности! Перестань плакать и вести себя, как малое неразумное дитя. Пьер обязательно вернётся, рано или поздно. Успокойся, твои слёзы по такому незначительному поводу выглядят просто глупо!
Наташа тогда с таким изумлением глянула на ту, которую считала безотказной и безответной жилеткой для своих слёз и расстроенных нервов, что Соне даже захотелось рассмеяться. В своем обаятельно-детском эгоизме Наташа даже не предполагала, что Соня может как-то изменить отношение к ней, к рыдающей и жаждущей сочувствия и поддержки Наташе. Но Соня спокойно и даже с какой-то слегка насмешливой улыбкой смотрела на бывшую подругу, всем своим видом давая понять, что больше она никогда не будет утешительницей и умиротворительницей для кузины. Наташе пришлось смириться. Она, правда, ещё не раз пыталась повернуть ситуацию в свою пользу. Ведь она всегда нуждалась в ком-то, кто показывал бы ей свою любовь и восхищение. Это для неё было как воздух, которым она дышала(1). До замужества обожание и восхищение ей обеспечивала вся семья Ростовых, а также их ближайшие знакомые и поклонники Наташи. Потом, после свадьбы с Пьером, это место занял сам Пьер, её муж, а также жена Николая Марья, которая стала ближайшей и задушевной подругой Наташи вместо отвергнутой и разжалованной до положения прислуги Сони. Но Марья умерла, а Пьер довольно часто стал уезжать по разным делам и хлопотам. В одиночестве и в отсутствии любящих её людей Наташа чувствовала себя не в своей тарелке, даже многочисленные дети не спасали её от этого чувства. Близких подруг у неё не было. Светские дамы Петербурга и Москвы, где иногда жила Наташа с мужем, избегали молодую графиню Безухову. Её считали ограниченной и неумной. Она вообще ничего не читала, не интересовалась ни театром, ни музыкой, ни каким искусством, вообще ничем. Не то чтобы абсолютно все светские дамы были книгочейками и образованными умницами (хотя встречались и такие), но они хотя бы умели делать вид, что интересуются литературой, театром, музыкой, вообще последними культурными веяниями и новинками. А Наташа даже изобразить этого не умела. Книг она в руках не держала с юности, да и тогда читала разве что сочинения о любви. Когда она приходила в театр, то не могла оценить ни актёрского, ни исполнительского искусства актёров, певцов, танцоров. Ей казалось, что это какие-то странные, неестественные люди что-то непонятное представляют на сцене: непонятно говорят о чём-то неинтересном ей, непонятно поют, разводя руками, непонятно зачем танцуют на сцене(2). Она еще в юности признавалась Соне, что гораздо больше эмоций и удовольствия испытывает на псовой охоте. Соня тогда не пыталась критиковать кузину, но думала про себя, что сама не могла бы получать удовольствие от охоты, когда стаи собак загоняют зверя — волка, лисицу или зайца — и начинают рвать его на части, пока охотники не отгоняют их. Это жестокое зрелище всегда заставляло визжать от восторга Наташу, но Соня, в отличие от кузины, испытывала отвращение к охоте и никогда не ездила охотиться вместе с дядей и кузенами(3). Ей как раз больше нравилось чтение и театр, то есть то, что совершенно не увлекало Наташу даже в юности. А после замужества интересы кузины вообще замкнулись на детской. О чём бы знакомые светские дамы не пытались заговорить с ней, она всё сводила на болезни и проблемы её детей, наивно не понимая, что её дети интересны только ей самой, а её собеседницам тошно и скучно в очередной раз выслушивать, кто из детей Наташи как поел, как себя вёл и чем болел. В результате дамы избегали общения с Наташей и никаких дружеских отношений с ней не поддерживали. Многие жаловались, что о чём бы они не заговаривали с графиней Безуховой, она все беседы сворачивала на детей и проблемы детской. Через пару месяцев после рождения сына Ильи у неё почему-то пропало молоко, и она должна была отдать сына кормилице. Она при этом так долго и нудно жаловалась всем знакомым светским дамам на то, что не имеет возможности кормить сына сама, что они просто начали бегать от неё. Известный в свете острослов Билибин даже пустил шутку, что графиня Безухова настолько ограниченна, убога и скучна в своих интересах, что даже её собственное молоко скисло в её присутствии. Иногда, впрочем, за неимением собственных мыслей и интересов, кроме детей, Наташа пыталась повторять слова и мысли Пьера, её мужа. Но делала это всегда так слабо и неловко, очевидно, не понимая толком того, что она говорит, что все только переглядывались в недоумении и старались поскорее отойти от неё(4). В результате Наташа подруг среди светских дам не имела, а общение и внимание ей было нужно.
Вот поэтому Наташа и попыталась вновь определить в близкие задушевные подруги Соню, когда та вышла замуж и стала княгиней Несвицкой. То приезжала к Соне снова пожаловаться на отсутствие мужа, который опять куда-то уехал, то на болезни или дурное поведение детей, но Соня твёрдо держала дистанцию и свои личные границы, не подпускала Наташу к себе особо близко, отделывалась лишь самыми банальными словами и утешениями. А если Наташа пыталась поплакать и кинуться в объятия кузины, то Соня спокойно отстранялась и упрекала Наташу в капризах и детском поведении. Со временем Наташе пришлось смириться с тем, что Соня желает видеть в ней лишь дальнюю родственницу и отдалённую приятельницу, но вовсе не сестру и сердечную подругу, как это было в годы их общей юности. И утешать, и успокаивать капризы и дурное настроение Наташи Соня больше не будет никогда.
Подойдя к кабинету мужа и увидев дверь приоткрытой, Соня остановилась у двери и услышала взволнованный голос Пьера.
— Нет, я давным-давно разорвал все отношения с этими господами, — говорил он. — Уже года четыре как держусь от них подальше. Ходят слухи, что они там организовали какие-то общества, даже имена им дали, что-то вроде «Северное» и «Южное». Но я не являюсь членом ни одного из них, и даже переписку бросил с прежними друзьями, которых знал ещё по масонским ложам, но которые ударились в политику. Признаюсь, я и сам в своё время мечтал о каких-то изменениях в устройстве нашего государства, но всё это должны были быть постепенные реформы. А пришедшие к власти в наших сообществах молодые господа радикалы предлагают вообще Бог знает что. Я как-то четыре года назад послушал их и в ужас пришел. Спорил-спорил с ними, да всё без толку. Они на меня стали смотреть, как на стареющего дурака, который сам не знает, что говорит. Поэтому я сразу сказал им, что ни в каких планах военных переворотов участвовать не буду. Они меня и выгнали. Да и слава Богу! Я бы и сам ушёл.
Потом раздался голос мужа Сони, князя Несвицкого:
— Но чего они желают, эти молодые радикалы? Я и сам не прочь от некоторых реформ в нашем государстве. Уже давно можно задуматься о конституции, о представительном правлении типа парламента. Да и крепостное право стоило бы в первую очередь отменить, хотя бы постепенно. Но, понятное дело, я не хочу, чтобы при этих переменах проливалась кровь, как это было во Франции в годы революции и террора.
— В том-то и беда, — снова взволнованно заговорил Пьер, — что, по-моему, эти господа ведут дело как раз к кровопролитию и террору. Они договариваются до совершенно возмутительных вещей. Некоторые даже выступают с предложением истребления всей царствующей фамилии… Да-да, не смотрите на меня с таким ужасом! Я слышал это собственными ушами. Истребить всех, включая детей! А метод — не постепенные реформы, как мы с вами желаем, а военный переворот с кровью и жертвами, с целью захвата власти!
— Военный переворот? — изумлённо спросил муж Сони. — Да это безумие! Для подобного предприятия нужны сотни и тысячи рядовых солдат! Обычные младшие офицеры, которые, по вашим словам, состоят в этих обществах, слишком малочисленны, чтобы провернуть такое дело! А как они выведут солдат? Под каким предлогом? Для солдат слова «конституция», «права и свободы граждан», «парламентское правление» — это пустые слова! Они в большинстве своём простые, безграмотные мужики, недавно от сохи, они даже не поймут, что значат эти слова!
— Ах, эти господа на всё способны! — отчаянным голосом заговорил Пьер. — Налгут им, придумают какой-то предлог… Сейчас время как раз подходящее… Даже мы ещё толком не знаем, кто будет править после смерти государя Александра Павловича — великий князь Константин или великий князь Николай… а уж у рядовых солдат вообще голова кругом идет. Что стоит их обмануть какой-нибудь байкой насчет Константина и повести за собой!
— Неужели они смогут обмануть ничего не подозревающих людей и вывести их… вывести их скорее всего на смерть, — заговорил после недолгого молчания муж Сони. — Ведь власти не потерпят никакой попытки мятежа. Любых мятежников тут же расстреляют из пушек!
— Я же говорю вам, что молодые господа радикалы, что теперь заправляют в обществах, готовы на всё! — сердито заговорил Пьер. — Я года четыре назад был в своих малороссийских поместьях недалеко от Тульчина, и там меня познакомили с неким Павлом Пестелем. Он сейчас полковник и командует Вятским пехотным полком. Я сильно подозреваю, что именно этот господин руководит всеми заговорщиками на юге России. Он умён, образован, имеет обширные связи в армии среди офицеров, и у него железная воля. Мы поговорили с ним о будущем обустройстве России, и он такого наговорил мне и другим, кто его слушал!.. После военного переворота и захвата власти он предлагал учредить республику, а если так, то истребление императорской семьи неизбежно, хотя он и не упоминал об этом. И очень ловко уклонялся от моих расспросов на тему о том, какова будет судьба императора и его семьи после учреждения республики. Потом он предлагал изгнание из России всех евреев, дескать, это «вредный элемент». А некоторые кавказские народы переселить в центральную Россию. Как хотите, но это преследование по национальному признаку, то есть то, что любой истинный либерализм поддержать не может! Ещё предлагал после победы восстания и революции создать какой-то полутайный Государственный Приказ Благочиния, который должен присматривать за гражданами — не затевают ли они контрреволюционных заговоров и переворотов. А если такие граждане и появятся, то немедленный арест и заключение в тюрьме. Так что я понял, что этот Государственный Приказ Благочиния будет просто-напросто тайной полицией, которая будет хватать любых инакомыслящих по своему усмотрению. Как хотите, — озлобленно продолжал Пьер, — но он ни много ни мало, но хочет всю будущую Россию наводнить шпионами и надзирателями!.. А во главе этого Государственного Приказа Благочиния на долгие годы должен быть поставлен один-единственный человек с диктаторскими полномочиями! И не предусматривается введения никакой конституции, никакого парламентаризма в первые годы после победы революции, чтобы дать новой революционной власти время укрепиться. Я ему тогда прямо сказал, что он предлагает деспотизм ещё худший, чем сейчас! А период диктатуры продлится при таких условиях не годы, а десятилетия!
— А кого же господин Пестель видит на месте человека с диктаторскими полномочиями? — раздался насмешливый голос Несвицкого.
— Себя, разумеется, — с таким же озлоблением продолжал Пьер. — Правда, должен сказать, что в том разговоре идеи господина Пестеля не у всех нашли поддержку. Многие даже из молодых, радикально настроенных офицеров, согласились со мной, что он предлагает какой-то чистой воды восточный деспотизм. Но на лицах многих других я заметил одобрение идеям этого господина. Вот по этому моему рассказу вы можете судить о том, кто сейчас главенствует в обществах заговорщиков… Нет, я разорвал с ними тогда же и не жалею об этом. Я, конечно, вовсе не хочу сказать, что в этих обществах сейчас собираются исключительно опасные и не слишком порядочные люди. В том то и беда, что там очень и очень много благородных и в высшей степени честных людей, которые искренне заботятся о благе России, о введении конституции, об отмене крепостного права. Но, по моим наблюдениям, сейчас не они играют главную роль. Главную роль теперь играют какие-то заговорщики-террористы вроде этого господина Пестеля и его сторонников. А это опасные люди с опасными и сомнительными намерениями и принципами(5).
Соня с нарастающим страхом слушала разговор мужа с Пьером и понимала, что они обсуждают весьма страшные и тревожные вещи. Но подслушивать дальше сочла делом неблагородным и громко постучала о косяк приоткрытой двери. А потом вошла, изобразив на лице улыбку. При её входе мужчины немедленно замолчали.
— Господа, — с натянутой улыбкой произнесла Соня, — вам пора расходиться. Вы уже больше часа беседуете, а детям пора спать. Уже полночь скоро.
Пьер рассеянно потер лоб, а потом как-то вымученно попытался улыбнуться. Видно было, что разговор с её мужем изрядно его взволновал, и он никак не может отойти от него.
— Простите нас, Софи, — сказал он. — Конечно, мы сейчас поедем домой. Благо наш дом недалеко. Видно, моя малышня уже засыпает?
— Кое-кто уже засыпает, — ответила с улыбкой Соня. — Петя, например. А девочки ещё играют, но я думаю, скоро и у них будут слипаться глазки.
Несвицкий тоже улыбнулся при этих словах жены, а потом подошел к ней и нежно поцеловал в щёку.
— Прости, дорогая, — сказал он, с любовью озирая прелестное лицо жены, — мы действительно заболтались с Пьером. Надо было вам с графиней ещё раньше нас разогнать.
Соня так же нежно улыбнулась мужу, глядя на него с не меньшей любовью, и пошутила:
— В следующий раз мы с Наташей вооружимся помелом из кухни, чтобы вас разгонять!
Все рассмеялись при её словах и вышли из кабинета. Когда они вошли в гостиную, где сидела Наташа с детьми, Соня пошла вперёд, чтобы помочь кузине собирать детей. А Пьер остановился при входе вместе с Несвицким, улыбнулся уже искренне и сказал:
— Месяца через два у нас с Наташей родится уже шестой ребёнок. А вы, — обратился он к приятелю, — вы не ждёте нового прибавления в семействе?
Несвицкий отрицательно покачал головой.
— Нет, — решительно сказал он. — Мы с моей дорогой Софи уже обсудили этот вопрос и решили, что нам достаточно троих детишек. Постоянные беременности и роды могут не самым лучшим образом сказаться на женском организме. Вы должны это понимать после смерти жены вашего шурина Николая Ростова. Поэтому мы постараемся больше детей не иметь. Да и роды… они всегда опасны. Я до сих пор не могу забыть, как моя первая жена умерла от последствий родов. И хотя Софи прекрасно два раза родила, но всё может быть. Я очень люблю Софи и даже мысли не допускаю, что с ней может что-то случиться во время родов или сразу после них, как это случилось с Ольгой, моей первой женой.
Пьер с изумлением глянул на друга и хотел что-то сказать. Он знал, конечно, что среди образованных людей начали появляться семьи, где рождались двое, от силы трое детей, а больше их не было. И он понимал, что в этих семьях супруги после рождения желанных детей как-то предохраняются от рождения не слишком желанных. Но как они этого добиваются, для него это было секретом. Он хотел было спросить Несвицкого, как они собираются предотвратить рождение новых детей, но этот вопрос был слишком интимный и деликатный, поэтому он промолчал. И подумал, что вряд ли и в будущем решится заговорить на эту тему с приятелем. Следовательно, после рождения шестого ребенка у них с Наташей будут появляться ещё и ещё дети. Что ж, снова подумал Пьер, он не против большой семьи. Поэтому он не стал поднимать эту тему, а вместо неё начал говорить с Несвицким о начинающемся голоде, который был готов накрыть все северные губернии России из-за сильного неурожая в этом году. Оба, и гость, и хозяин оживлённо обсуждали вопрос о помощи голодающим крестьянам, пока их жёны собирали детей.
— Нет, в нашем имении под Петербургом крестьяне голодать не будут, — говорил Несвицкий Пьеру во время этого разговора. — Мы с Софи ещё осенью решили, что распорядимся заготовить хлеб в нашем курском и пензенском имениях, где урожай был отличный и обильный, и перевезти часть запасов хлеба сюда, на север. Наш староста под Петербургом уже начал бесплатно выдавать хлеб самым бедным семьям, у которых свой хлеб на исходе. А если число таких семей увеличится, то все будут получать такой же бесплатный хлеб от нас до нового урожая.
— Как вы хорошо это придумали! — с чувством похвалил его Пьер.
— Что же тут особенно хорошего? Это наш долг, обязанность наша перед людьми, которые работают на нас, — возразил ему Несвицкий. — Софи во всём поддержала меня, когда я осенью высказал эту мысль. Она вообще много думает о том, как облегчить жизнь наших крестьян. Вы знаете, что я ещё до свадьбы с нею полностью отменил барщину во всех своих имениях и ввёл только небольшой оброк, да и его стараюсь уменьшать и облегчать по мере возможности для тех крестьянских семей, которые по разным причинам живут не слишком зажиточно. А Софи вскоре после нашей свадьбы ещё подсказала мне, чтобы во всех наших имениях мы устроили обучение крестьянских ребятишек и организовали лекарни для крестьян, где они могут получить врачебную помощь от нанятых нами лекарей и повитух. И мы давно всё это устроили в наших имениях и ввели такие порядки. А Софи взяла на себя заботу присматривать за людьми, которых мы наняли, чтобы лечить и учить наших крестьян.
— Я всегда знал, что у вашей жены очень доброе сердце, — с улыбкой ответил Пьер. И прибавил про себя: «Жаль, что Наташа ничем подобным не интересуется, и мне всё приходится делать самому». А потом продолжил: — Я лет эдак двадцать назад, когда только-только получил наследство от отца, тоже пытался проводить подобные преобразования в своих имениях, но я был молод и неопытен тогда. Многие управляющие обманывали меня, а я верил их словесным или письменным докладам и сам редко проверял истинность их слов и писем. Но мой покойный друг князь Андрей Болконский, да и вы тоже с Софи, научили меня практичнее подходить к этому делу. Теперь я тоже постоянно разъезжаю по своим имениям, сам дотошно влезаю во все благотворительные дела в них, лично проверяю всё и могу сказать, что теперь мои начинания удачны.
— Да, в этом деле главное — хозяйский глаз, — подтвердил Несвицкий. — Вы же знаете, мы бо́льшую часть года проводим за городом, регулярно объезжая каждое наше имение. В Петербурге живём только три зимних месяца. И Софи, когда мы приезжаем в каждое из наших имений, сама проверяет уровень знаний у крестьянских ребятишек, которые учатся там. И ещё проверяет, как организовано лечение крестьян, лично опрашивая всех получавших врачебную помощь за прошедшие месяцы. Тем самым она меня освобождает от этих хлопот. Я занимаюсь хозяйственными делами в имениях, а она присматривает за школами и больницами.
Минут через десять после прощаний и обещаний видеться и навещать друг друга, семейство Безуховых покинуло особняк Несвицких. Оставшаяся в одиночестве после отъезда подружек Оленька подошла к отцу и матери, пожелала им спокойной ночи и, поцеловав их напоследок, тоже отправилась в сопровождении гувернантки в свою комнату — спать.
После отъезда гостей князь и княгиня Несвицкие уселись в гостиной. Соня с беспокойством посмотрела на мужа и сказала ему:
— Дорогой, прости меня, но я невольно подслушала конец вашего разговора с Пьером… Неужели возможно какое-то военное выступление?
Несвицкий тяжело вздохнул.
— Судя по тому, что мне наговорил Пьер, всё может быть… Что-то определённо носится в воздухе, что-то беспокойное. А время сейчас как-раз подходящее. Междуцарствие. Ты же знаешь, сначала все думали после смерти государя императора Александра Павловича, что править будет его следующий по старшинству брат — великий князь Константин Павлович. Но потом пришло известие от него из Польши, где он наместником, что он давно отрекся от своего права наследовать престол, и теперь императором должен стать его младший брат Николай Павлович. У людей кру́гом идет голова — кому присягать: Константину или Николаю. В такой неразберихе очень легко заморочить простым людям и солдатам голову и подтолкнуть их выйти на мятеж под руководством своих офицеров-заговорщиков.
Соня тихо сказала:
— А ведь действительно, власти не будут смотреть на это сквозь пальцы, ты правильно это заметил в разговоре с Пьером. Что, если восстание будут подавлять таким же военным путем?
— Прольётся кровь, моя дорогая, — мрачно ответил муж. — И боюсь, её будет немало.
После некоторого молчания Соня снова спросила мужа с беспокойством:
— А как Пьер? Он не попадет под следствие, если восстание состоится и будет подавлено? Он не пострадает? Всё-таки у него такая большая семья, пятеро детей, и скоро шестой будет…
Несвицкий поцеловал жену в висок и сказал, обнимая её:
— Не думаю, дорогая. Пьер сказал мне, что прервал всякие связи с этими господами ещё четыре года назад. Сжёг всю переписку с ними, все свои бумаги, где так или иначе упоминаются их имена. И сейчас он не являлся членом ни одного из обществ заговорщиков. Наоборот, ты слышала, как он осуждал их нынешние планы. Так что я уверен, Пьер в безопасности.
— Слава Богу! — с облегчением вздохнула Соня и улыбнулась мужу. Она поверила его словам ещё и потому, что прислушалась к себе — нет ли у неё какого-то дурного предчувствия по отношению к Пьеру. Но её душа молчала. При взгляде на Пьера сегодня у неё не появилось ни малейшего ощущения того, что в ближайшее время с ним может случиться какая-то беда или несчастье.
— Ну что ж, нам тоже давно пора на покой, — сказал Несвицкий. — Уже почти полночь.
Соня и её муж встали и пошли по направлению к их спальне. Когда они выходили из гостиной, большие часы, стоящие в углу, начали бить двенадцать часов ночи.
Наступал день 14 декабря 1825 года.
1) Толстой писал про Наташу: «…восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб её машина совершенно свободно двигалась…» (том 3, часть 3, глава 12)
2) Непонимание и неприятие Наташей театрального, оперного и балетного искусства Лев Толстой хорошо отразил в конце второго тома в сцене её присутствия в театре, где она знакомится с Элен Безуховой и её братом Анатолем. Перед ней выступали самые талантливые оперные и балетные артисты Москвы и вообще своего времени (например, известнейший по всей Европе блистательный танцовщик Дюпор). А она только таращилась на певцов и балетных артистов и не понимала — а чё это они все делают? (том 2, часть 5, глава 9)
3) В романе Наташа во втором томе перед сценой охоты говорит брату Николаю, что охота — это «самое большое моё удовольствие». А дальше Толстой описывает в сцене охоты, как «Наташа, не переводя дух, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором». Это таким манером охотники и Наташа выражали — одна восторженным визгом, другие восторженными разговорами — своё удовольствие от сцены, как стая собак терзает зайца, а дядюшка потом поднимает и отряхивает от крови полурастерзанную заячью тушку, отрезает зайцу лапки и кидает их собакам (том 2, часть 4, глава 6)
4) Навеяно текстом эпилога романа «Война и мир». Там Наташа во время спора Николая и Пьера о тайном обществе решила заступиться за мужа, повторяя его слова. Но, как писал сам Толстой «защита её была слаба и неловка». А Николай впоследствии так скажет о сестре, которая пытается говорить словами мужа: «Наташа уморительна… чуть дело до рассуждений — у ней своих слов нет — она так его словами и говорит» (эпилог, часть 1, главы 14-15)
5) Действительно, в марте 1821 года состоялось собрание так называемой Тульчинской управы (т.е. отделения) Союза Благоденствия. Члены управы не поддержали решения Московского съезда Союза о роспуске этой организации и решили создать свою отдельную организацию — будущее «Южное общество» декабристов. На этом собрании главенствовал Пестель, который многих уговорил поставить целью будущего общества военный переворот с целью установления республики и при этом — истребления всей царствующей фамилии.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу