Мрак. Фарфоровая девочка (гет)

— Вот как? Правда? — напряженную тишину прервал вкрадчивый и счастливый голос Крысы. — Госпожа Сноквин купила тебя, чтобы ты занимала место безумной дурочки? И дорого ты ей стоила?

Противно. Я нашла руку Тутти. Тутти дрожал. Бедный мой Тутти. Но он ведь видит, он ведь знает, как велика разница, верно?..

— Я ей не принадлежу, — безжизненно отозвалась Герда.

— О… Ну где же эти негодные девчонки? И разве тебе, — она вдруг накинулась на Мальвину, точно бы та была проблемой и неприятностью, — нужно отдельное приглашение?

— С вашим поручением можно справиться даже и в одиночку, а их и так уже трое, — Мальвина отвечала ей с таким достоинством, как будто не она жила на ужасной улице Артистов, и не она носила совсем простое, дешёвое платье ещё совсем недавно.

— Ну, с таким подходом, ты долго здесь не проработаешь.

— Ничего. Я уже все здесь увидела, что могла вынести, мне хватит.

Боюсь, Тутти тоже уже увидел и услышал все, что мог вынести. Он ушёл глубоко в свою постоянную печаль. Я обняла его. Он прошептал:

— Всё это не так. Это неправда.

— Да, Тутти, — прошептала я в ответ. — Всё это неправда, — что бы он ни имел в виду, все равно, я знаю, что он прав. Или сделаю, чтобы он был прав.

Как мне хотелось увести его. Увести куда-нибудь, в дом или к беседкам и качелям, а ещё лучше… Ещё лучше домой. Я глупая. Совсем не нужно было здесь оставаться. В конце концов, Ярослав и правда не сможет скрывать от нас информацию, совсем не так важно… Быть здесь. Но теперь слишком неловко уходить. Это некрасиво.

Важно ли это? Перед кем некрасиво?

Тутти молчал, и совсем мне не подсказывал. Тягостно.

И как будто этого было мало, в доме вдруг раздался крик. Пальцы Тутти стиснули меня.

Мили, Эли и Олли возникли перед нами, точно привидения. На Эли совсем не было лица.

— Госпожа Сноквин мертва.

Мы с Тутти вросли друг в друга от холодного ужаса. Закричала Нина.

На этот раз… На этот раз было куда страшнее, чем с мистером Стампом! Ведь госпожу Сноквин я знала. Я видела. Я даже понимала её, хотя бы в чем-то, хотя бы немного! И вот, так вдруг… Так вдруг! Так быстро, стоило лишь отойти от неё! Это слишком страшно и слишком жестоко.

А что будет дома? Что устроят опекуны?..

— Ведите.

Все поспешили в дом, и Тутти тоже, уводя за собой и меня. Одна только Мили с платьем в руках двинулась против всех остальных, вниз, к Герде.

Мы шли нестройно, торопливо и ужасно медленно.

А в зале, где должен был пройти обед, служанка Эли вдруг остановилась, точно бы позабыла напрочь, куда вела нас. Она замерла, Олли неосторожно потянула её вперёд под руку, и Эли тут же споткнулась и упала на колени. Расплакалась громко и горько.

Мне не хотелось так её и бросать, но едва ли я могла сделать слишком много. Не знала, чем утешить даже Тутти, а её... Но. В траурном платье есть почти незаметные со стороны карманы, и в одном из них я нашла платочек и отдала Эли, а Нина принесла немного воды со стола.

— Вам нужно успокоиться. Скажите нам, куда идти, и мы найдём сами, — удивительно спокойным и решительным тоном проговорила Нина.

Ей ответила Олли:

— Госпожу нашли в кабинете, он в самом конце коридора, в котором находится комната, где отдыхал Сыроежкин.

— Нет! — Эли явно говорила с трудом, но все же, говорила. — Нет, это не кабинет. Кабинет рядом, а это комната красоты! Госпожа проводила там время, слушая музыку, размышляя, рассматривая драгоценности и вид за окном. Ещё… Туда она водила только мужчин, но без пошлостей, лишь для бесед.

Она рассказала это сбиваясь и глотая всхлипы, но все равно, с такой странной гордостью, будто назначение и наименование комнаты сейчас что-нибудь могло изменить.

— Ага, значит, вот этот коридор, — заключил мистер Урри.

Но первым туда снова же вошёл сын Давицкого, а с ним Нина, и даже мы с Тутти — куда быстрее, чем мистер Урри. Кажется, его задержала дочь Стампа…

Уже в самом конце коридора нас нагнала жуткая Крыса, державшая Герду когтями за плечи.

Как тревожно и больно было теперь смотреть на Герду. Пускай даже теперь она была одета, все равно, в каждом движении было видно, что она совершенно сломалась. Она ни капельки не пришла в себя. Хотя я не знаю, была ли она когда-то другой? Если её порядок то, какой она была в доме мистера Стампа… Не уверена, хочу ли, чтобы она к нему возвращалась.

Я задумалась над этим так глубоко, что почти забыла о том, что собиралась увидеть.

И когда мы вошли в комнату, глаза мои сначала не хотели увидеть. Я заметила, как все блестит, как сияет. Как ярко танцует солнце в осколках бокала, в прозрачных вставках в прекрасном белом кресле, как переливаются радугой блёстки на ослепительном белом платье…

И лишь затем осознала. Холодное, будто замерзшее, красное лицо. Без эмоций, без боли и ужаса. Госпожа Сноквин, которая ещё недавно была такой живой… Безразлично смотрела вниз, на свои колени, усыпанные едва-различимой белой пылью.

Я осознала, что вижу. Я хотела отступить на шаг, но Тутти стиснул мою ладонь крепче и не дал двинуться. Он стал удивительно твердым. Он смотрел на неё решительно, но все равно с мучением. Он хотел сказать мне что-то, но не успел.

Герда, глядя прямо на госпожу Сноквин, выплюнула безжизненное:

— Дура!

Я ахнула. Все здесь было и без того, и без того, и без того!.. А теперь, я не знала даже слова, чтобы описать возмущение, омерзение и страх.

То, что человек глуп, не даёт права ругать его, когда он умер! И умер вот так, жестоко…

— Ну а чего вы все… С куклы возьмёте? Программа сбилась, какая-нибудь… — неловко дёрнул плечами Гусев, словно почему-то чувствовал себя обязанным избавить нас от... Чувств, по поводу поступка Герды.

Мне очень хотелось сказать ему, что кукла кукле рознь. Что даже если бы я была сломана, такого бы не сказала. Таких программ в кукол не закладывают, чтобы оскорблять людей!..

Но Тутти сжимал мою ладонь. Тутти смотрел мне в глаза. Тутти был так серьёзен. К тому же, я не имела права выдать того, кем являюсь, ни ради чего.

— Лучше запомни все, что ты тут видишь, — лишь губами велел он.

И я заставила себя кивнуть. Снова постаралась смотреть на комнату.

Такая просторная, такая зимняя, замороженная. Но не похожая на белый лист невыносимости, как Большая Белая Зала.

Здесь есть удобный диван. Здесь есть несколько столиков, разной высоты и ширины. На одном — будто надорванный фантик. «… вист». Не знаю. Не знаю точно… Но другого кусочка нет.

— Тутти, — слишком твёрдый голос Нины заставил меня вздрогнуть. Что у неё может быть за дело к Тутти? — Мне кажется, вам стоит нам объяснить, что знают ваши опекуны. Мне кажется, они отнеслись к проблеме серьёзнее, чем мы все.

Тутти повернулся к ней, так, словно на неё злился. Но разве она могла успеть его огорчить?

— Вы ошибаетесь, Нина Леонидовна. Дядюшки ничего не знают, большего, чем известно всем остальным, иначе они бы сразу сюда не поехали. Они отнеслись к делу серьёзно еще после смерти мистера Стампа. Их пугает сам факт того, что столь важного человека могли убить. Кроме того…

Как будто нарочно мешая ему говорить — я уверена, Тутти и так заставлял себя через силу, — Лиза сбежала из комнаты, и оставила дверь распахнутой. Думаю, после этого, Тутти уже никогда о ней не вспомнит!..

Тутти побледнел и сжал мою руку совсем крепко. Я сжала в ответ. Пусть он чувствует, что я с ним. Всегда. В любом случае.

—… кроме того, они доверяют своему детективу, и относятся к его словам всерьёз, — окончил он с ещё большим усилием. — Почему сама госпожа Сноквин не захотела… — Тутти осекся, замолчал совсем.

Я погладила его пальцы. Нет-нет, конечно, он не хотел сказать, что она виновата! Только что все мы отнеслись беспечно, как будто все это лишь шутка. Даже сам Ярослав так отнесся к своим словам — сбежал ловить Кая, и до сих пор его нет!

— Ну а ты что делал, Сыроежкин? — разумеется, в тишине нам стало слышно, о чем говорят в коридоре. Дочь Стампа снова звучала сердито, и я повернулась, чтобы узнать, на кого.

— Тому, что я делал, есть свидетель.

Снова на Сергея. Снова на самоуверенного Сергея, даже с перебором. Может быть, только так эти двое могут заглушить в себе страх.

— Ну, это правда, — мягко согласился мистер Урри, будто бы пытался успокоить обоих. Но был ли он спокоен сам? — Я даже видел тебя… Я, определённо, видел тебя в окне, и ты решил уходить только за несколько секунд до того, как закричали.

— Но кричала служанка, а не госпожа Сноквин. И вообще, она что-то разбегалась прежде, чем нашла её… — Сергей осекся, как будто сам не был уверен, зачем сказал. И тут-то…

— Кто это там разбегался? — разумеется, Ярослав вернулся!

Сейчас! А что толку — сейчас?! Уже поздно…

— Кто-то из служанок, их послали искать госпожу Сноквин.

— Ярослав, наконец-то, — однако, Тутти почему-то ему обрадовался, и тут же вывел меня из ужасной комнаты в тот же самый коридор. Не думала, что он ждёт Ярослава… — Позвони домой, пусть пришлют машину. Если мы с Суок останемся до полиции, мы не сможем вернуться домой вовремя, и в этом будешь виновен только ты.

Ах. Я бы не смогла улыбнуться здесь и сейчас, но мне стало всё же спокойнее. Тутти очень умен. Не просто умен, а предусмотрителен. Действительно, если только мы останемся здесь так же долго, как оставались в доме мистера Стампа в прошлый раз, опекуны будут недовольны. Может быть, даже разлучат нас на несколько недель. Их почти никогда не волнуют причины, и я не уверена, что сейчас… Они не решат, что мы должны были уехать как можно раньше тем более.

Хотя я все-таки сомневаюсь, не будет ли проблем теперь, при таких обстоятельствах. Но я не стану больше возражать Тутти, ни словом, ни взглядом.

— Какая мудрость в столь юные годы, господин Тутти, — да я бы и не успела, потому что тут же влезла Крыса, да и все остальные теперь, словно их отпустили с занятий, спешили покинуть ужасную комнату тоже. — Ваши опекуны сделали прекрасный выбор. Действительно, нам всем не нужны эти хлопоты и проблемы. Ради мисс Стамп мы готовы были потерпеть, но в этом доме не осталось хозяина, и лучше его покинуть как можно раньше. Верно, мастер Гурд?

Никому не было и дела до того, с каким отвращением и мучением Тутти слушал её «похвалу»! Никакого выбора наши опекуны не делали, ведь тогда, когда Тутти был избран наследником, его дедушка ещё был жив, и как никто он знал, что именно Тутти должен быть после Трифат. Он и никто другой. Но они, наши опекуны, конечно, хотели бы посадить после себя кого-то более холодного и бессердечного.

— Да, я согласен с вами, госпожа Асырк.

Оля почему-то закричала. А Ярослав прожигающе достал взглядом каждого, и нас с Тутти тоже. И процедил:

— А вы не охуели ли?

Если бы слова могли быть пощечиной, именно эти ею и были бы! Но незаслуженной и гадкой! Показывающей лишь, что бьющий сильнее, чем ты. Конечно, я знала, в среде таких детективов ругаются хуже некуда, но я не ждала, что он осмелится произнести это при нас!

Тем более, это не сработало. Дочь Стампа молча и спокойно прошла мимо него по коридору, а с ней скрылись и мистер Урри, и Виктор.

— Ну вот, и мисс Стамп это понимает! Идём, быстро.

Крыса слишком уж радостно поспешила вперёд, увлекая с собой и Герду — странно и непонятно. Неужели я вижу Герду последний раз? Я не буду скучать, но так странно… Так странно встретить ещё одного робота, и иметь только лишь пару злых слов меж друг другом.

Мастер Гурд силой вёл к выходу и Олю, и физически им мешать никто не пытался.

Но мы с Тутти оставались на месте. Нам совсем не нужно убегать, Ярослав сам должен понимать, что будет, если он подведёт опекунов снова! Я надеюсь, что он понимает… не хочу снова смотреть на их злобу.

— Вас мнение полиции об этом исходе вообще не волнует? — но почему-то, он продолжал ругаться с Крысой, а звонить и не думал!

— Это правда, Сергей, — Оля все ещё пыталась вырваться, как будто ей почему-то хотелось оставаться здесь, теперь, — вы слышали, как ходит служанка много раз?! Не только когда госпожу Сноквин нашли?!

Сергей ничего не сказал, но, верно, подтвердил иначе: лицо Оли исказилось почти болью, и она закричала ещё громче:

— Та девушка, которую видела Лиза, она сейчас здесь, она переодета в служанку, её зовут Эля!..

Эля?.. То есть, Эли — наверное, от спешки и от попыток вырываться, она произнесла неправильно. Та самая, которая плакала совсем недавно. Это её Тутти видел за шторами и назвал безобразной. Неужели, она?..

Слезы у неё уже высохли, и судя по всему, она уже хотела идти к нам, раз она тоже здесь.

Ярослав повернулся к ней, но что-то было не так. Она смотрела не так, как та, кого поймали за руку. Скорее как та, что никогда не была ни в чем виновна.

А совсем над моим ухом рыжий Гусев крикнул:

— Хватай!

И по движению я поняла, что кто-то бросился туда, в комнату, где ещё лежала госпожа Сноквин. По звону и по шелесту юбки — одна из снежинок.

Миг — за ней бросился Сергей. Почему именно Сергей?..

— А ты тогда, блять, кто?! — взорвался Ярослав. — Я же слышал, ты — Эли!

— Эли — от Элинор! — ему в тон, снова со слезами, ответила Элинор.

В этот раз я и не пыталась разобрать, что прокричал Ярослав, только он тоже бросился туда, в комнату. Но куда ему успеть, с того конца коридора?..

Затем, ещё через миг, оставив туфли на каблуке сыну Давицкого, побежала и Нина — этого я уже совсем не понимала.

Все мы остались в потрясении. Все произошло так быстро и так неразборчиво, будто вспышками.

Затем, по знаку Крысы, скрылись все из Зеркального Королевства, и Герда.

Остались лишь мы с Тутти, Гусев, так и не закрывший рта, служанка Элинор и охранник Олег. Куда пропала Мальвина, да и Олли — тоже, я не знаю. А сын Давицкого, почти не медля, выбежал через дверь в обеденный зал.

Совсем белый Тутти произнес:

— У него совсем нет к нам уважения, Суок! — и я уверена, эти слова относились к Ярославу. — Что ж, я позвоню сам. Мы не можем здесь оставаться.

* * *

Я себя странно чувствовала, садясь в машину. Я себя странно чувствовала целиком и полностью, сжатой и перекрученной.

А Тутти хмурился.

— Вот видишь, к чему это привело, Суок? И мало того, а если бы этой противной дочери Стампа я понравился? Если бы мы не оставались, мне бы не пришлось с ней говорить, совсем, ни минуточки!

Я не сразу его поняла. Даже испугалась, даже сжалась. Такой злой голос, но такая усталость. И лишь потом, будто щелчок. Конечно. Все так просто. И даже так хорошо, что Тутти сказал, в чем было дело! И так стыдно, что я сама не догадалась сразу!

Если бы мы не были в машине…

— Прости, — но мы были, и я лишь стиснула его ладонь, прижала к своей груди. — Прости меня, я сглупила. Я совсем не подумала…

— Не подумала, но настаивала. И даже обратилась к этому…

— Прости… Теперь я понимаю, что никак не должна была, совсем никак!

— Больше никогда!

— Больше никогда!

— Суок… И, пожалуйста, молчи, пока мы будем говорить с дядюшками. Тогда они забудут, что ты так сильно хотела остаться.

— Хорошо, Тутти, — я обняла его руку, положила голову на плечо. Даже теперь, когда он на меня сердится, он переживает и не хочет, чтобы меня ругали. — Спасибо, Тутти.

Он тяжело вздохнул. Очень тяжело.

Потом спросил уже спокойнее, ровнее:

— Ты заметила там что-нибудь странное? Может быть, мы с тобой поймём все намного быстрее.

Я постаралась собраться и тут же вспомнила:

— Госпожа Сноквин выпила или хотела выпить что-то странное. Белый порошок. Или, может, это был сахар?.. Я не уверена. Там осталась упаковка с надписью «вист».

— Вист? — кажется, Тутти это ничего не давало.

— Это лишь обрывок.

— Обрывок… Обрывок… — он вдруг выпрямился. — «Вотертвист». Точно, похоже на упаковку с сахаром. Это шипучки… Вернее, так они названы. Я видел такие у дядюшек.

Теперь вздрогнула и я.

— Ой, Тутти…

— Что?

— Ляпус. Ляпус… В тот раз они послали к нему Ярослава. Я вспомнила! Он их привозит! Не значит ли это… Что Нина права? Может, опекуны правда знают больше, чем нам кажется?

Тутти посмотрел на меня с сочувствием, очень грустно. По крайней мере, он не испугался моей мысли так, как я сама. Ведь если опекуны знали, но не сказали нам, может быть, они ведут дело... В сторону, которая полезна лишь им самим. В сторону, которая может навредить нам с Тутти. Но Тутти так спокоен...

— Все-таки, ты дурочка… Конечно, они знают больше. Но не стану же я раскрывать их секреты посторонним, вроде Нины Леонидовны? Ещё и при такой толпе. Тем более, сам я не знаю, о чем речь. Пока ещё нет, Суок.

Я тут же улыбнулась и прижалась к нему. Тутти так уверен. Тутти заставит их признаться, спокойно и рассудительно, так, как они сами учили. Все будет хорошо.

* * *

Опекуны слушали Тутти очень противно, не давая ни знака о том, что думают. Но воздух тяжелел и тяжелел с каждой секундой.

Наконец, они прогремели:

— Вот как, значит все это правда! Стоит позволить себе только немного беспечности, и конец! Мы больше не покинем дом, пока убийца не будет пойман. Мы больше не впустим в свой дом новых людей. Мы запрем все двери. Никто из слуг не будет уезжать домой.

— А как же… Дела, ваша работа? — Тутти звучал напуганно. Если они так закроются, заперты будем и мы! И… Ах… И Суок не сможет вернуться. Даже надежды не станет. Хотя я уверена, она и не собиралась! Но для Тутти слишком больно даже не ждать её... Как бы мне ни хотелось убедить себя в обратном.

— Ты уже взрослый, Тутти, ты станешь ездить по делам.

Ну вот, вот так они его ценят, вот так берегут, вот так «не могут потерять»! Я держала себя, но с трудом. Только потому, что Тутти не велел мне лезть в разговор!

— Но… — но Тутти это, кажется, даже успокоило. Наверное, и это из-за Суок. Выезжая, он сам сможет находить её. Но сможет ли? Отправлять машину на улицу Аристов слишком заметно, и для шофера, и для тех, что боятся и ненавидят наших опекунов. — А как же еда?

— Её будут привозить, до ворот. Глупая месть, похоже, хочет свершаться одним и тем же путем, и это не отравление.

Про порошек Тутти почему-то не сказал им ни слова. А задушить их… Ведь для этого им понадобилась бы шея! Да и поясов столь великих и прочных не бывает, я уверена!

— Что ж, я вас понял, дядюшки. А как насчёт полиции? Если они будут требовать встречи?

— Теперь это не проблема. Достаточно использовать видеосвязь. Но ты, Тутти, должен делать как можно больше, чтобы они добивались такой связи только в случае необходимости. И, в первую очередь, заставь Ярослава сделать так, чтобы и к тебе полиция добиралась как можно реже. Сюда, внутрь, они допущены не будут в любом случае.

Тутти помедлил. Думаю, он пытался сохранить спокойное лицо.

— А как насчёт самого Ярослава, он ещё будет приходить?

— Строго в назначенное время, и ни минутой позднее.

* * *

Ярослав так и не появился у нас. Опекуны отпустили нас в комнату лишь очень поздно, хотя, может быть, с ним это и не было связано. Я не смела влезать в разговор, хотя кое о чем, скорее всего, могла спросить только у них.

Тутти был огорчён. Снова очень огорчён. Он упал на кровать, а я опустилась перед ней, и обняла его колени.

— Тутти… Тутти, — осторожно и ласково позвала я.

— Что, Кукла? — устало отозвался он. — Теперь они каждый раз будут спрашивать, говорил ли я с дочерью Стампа, пока был по делам!

— Но Тутти! — я прижалась к нему грудью, хотя это было почти больно — колени у него острые. — Ты такой умный, ты скажешь им, что, конечно, говорил с ней.

— У них везде глаза и уши…

— Но они не пустят их к нам в дом! — возразила я, стараясь звучать весело, но не насмешливо.

Тутти, кажется, улыбнулся. Наконец-то, улыбнулся.

— Послушай, Тутти… — и я решилась продолжать, хоть не была уверена, не огорчу ли снова. Ни в коем случае нельзя огорчать... — Я поняла, что ошиблась. Мы не должны были оставаться. Но я сделала это только… Из-за мастера Боева. Он сделал меня для тебя.

Кажется, Тутти вздрогнул. Что-то жалобное, ещё более жалобное, чем всегда, проникло в него. Как будто он мог сомневаться!

— Для тебя, — повторила я убедительно, и нашла, и поцеловала его руку. — Поэтому, я уверена, он важен и для тебя тоже. Правда?

— Конечно, Кукла… Конечно, важен, — разумеется, важен. Но Тутти слишком грустно и слишком тяжело, особенно сейчас. Поэтому, я должна забрать эту часть тяжести себе.

— Ты что-нибудь помнишь, что-нибудь, что помогло бы нам самим узнать все про его смерть? — как можно мягче, как можно осторожнее. И ни за что не причинять боль.

— Если бы помнил, Кукла… Нет. Ничего-ничего, — Тутти отрешенно помотал головой, и дивные его кудри вновь разметались по покрывалу. Но я не могла просто любоваться.

— Тогда, — я поднялась, я посмотрела в его печальные глаза. И все равно, продолжила, ради нас обоих: — Разреши, завтра я расспрошу опекунов сама.