The Fallen Angel (гет)

Но ничего серьезного, кроме следов, и не было. Татьяна Михайловна, увидев все это зрелище своими глазами, была просто в ужасе, узнав о том, что произошло. Во всех подробностях. С девочкой, что всегда ей помогала и в то же время старалась отвертеться, не пересекаться лишний раз, но… то совсем не было чем-то удивительным с учетом того, как именно Вероника относилась к взрослым и насколько боялась к ним привязываться. В отличии от Антонины Павловны, что все пыталась до нее достучаться, Татьяна Михайловна просто смирилась с тем, что она вот такая, какая сейчас есть. И по этой самой причине Морозова, как минимум, уважала ее, а как максимум — даже не пыталась грубить и оттолкнуть от себя, потому что та не нарушала ее личного пространства.

Но в этот раз все было иначе. Мало того, что ее обе женщины усадили за стул и заставили во всем признаться, так еще и девочка представляла все вокруг так, будто она — опасный преступник, а удерживают на стуле ее какие-то менты. Было не то страшно, не то просто смешно, но того она старалась уже не показывать, ведь… мало ли, что они еще себе надумают, если сейчас малышка просто рассмеется? После трехчасового ожидания в больничке, после лицезрения больных как на голову, так и физически или «физически на голову»… возьмет и засмеется над своим жалким положением и тем, как о ней пекутся. Серьезно, разве не плевать? Почему они волнуются?

— Я ведь уже говорила, что все со мной нормально, — Вероника завела руки за спину и беззаботно улыбнулась.

— Вероника… то, что ты назвала нормальным…

— Татьян Михайловна, все правда хорошо. Так что прошу, не поднимайте это дело в школе, — в конце концов, доказать они ничего не смогут.

— А если такое повторится? Боже, Вероника! Ты нас всех с ума сведешь!

— Простите за доставленные неудобства, я правда не хотела вам рассказывать, — а вот это, на самом деле, и было самой страшной проблемой. Девочка виновато опустила глаза в пол, будто именно в этом заключается ее главная ошибка, когда у воспитательницы буквально сердце кровью обливалось. — Ребята настояли.

— И правильно сделали, — вмешалась Антонина Павловна, что, узнав о проблеме, связанной с Морозовой, сразу же бросила все свои дела и умчалась вместе с ней в больницу. — Вероника, ну нельзя же о таком умалчивать… никогда.

— А что надо делать? Рассказывать всем подряд, чтобы потом вообще живой не вернуться? — усмехнулась девочка, скрывая за язвительностью свое беспокойство. Она боялась, что с ней случится в школе, если воспитатели все же не послушают и влезут, куда не следует. — Прошу, всего лишь один раз… да когда вообще такое было, чтобы дети синяки не получали? — одно дело — синяки, и совсем другое — огромные синеющие кровоподтеки, что явно не пройдут за каких-то там дней пять. — Все равно доказать ничего не получится. И полиции звонить бесполезно. Так как дело с детьми младше четырнадцати лет, вероятнее всего, разгребать будет либо директор, либо классный руководитель. И тот, и другой — хорошие люди, — на самом деле, не то, чтобы она считала их хорошими, скорее… ей просто искренне было их жаль. Жаль, что они работают с самыми настоящими неблагодарными крысенышами, родители которых вечно качают какие-то свои права и выставляют своих дьяволят самими ангелочками…

* * *

Точно нельзя было передать всех его эмоций, когда Олег пришел в детский дом. Когда он каким-то неведомым чудом оказался в Санкт-Петербурге, когда даже толком не понимал и, возможно, даже не хотел понимать того, куда его ведут, зачем и почему. Впрочем, все было и так понятно. Его поймали, теперь не получится сбежать и никто за ним не явится. Кому ж нужен лишний груз на плечах в лице непослушного ребенка? Кем бы он не приходился родственникам, какими бы не были хорошими людьми его родители… все это становится чем-то неважным, когда от него отворачиваются абсолютно все и делают вид, что его просто и не существует. Погиб старший двоюродный брат? Его жена? Авария? Ну, и племянник, значит, вместе с ними. Автоматически, даже если на самом деле он и выжил. Даже если их обзванивали по сто тысяч раз, даже если пытались договориться и называли адрес участка, где еще какое-то время сидел зашуганный мальчишка и просто-напросто не понимал, что происходит.

Вокруг мельтешили люди в синей форме, у него что-то спрашивают, в очередной раз предлагают поесть, да выпить чаю, а у него кусок в горло не лезет. Перед глазами — лишь его родители. Как они собирались в отпуск, как что-то идет не по плану, а потом он закрывает шею руками, жмурится, голова гудит и мальчик слышит крики… а вслед за ними — тишина. Тряска прекратилась, Олег открывает глаза и чуть ли не бегом выбирается из перевернутой машины. Видит своих родителей. Папа в отключке за рулем, повсюду кровь, мама с огромным осколком в шее, а его младшая сестра… вспоминая ее, вся еда, которую ему предлагали, тут же просилась наружу.

Больница, участок, а теперь, судя по всему, и детский дом, где рядом со старыми ржавыми воротами висела какая-то табличка с текстом и крупной цветастой надписью «Радуга» на ней. Его аккуратно подталкивают вперед, и мальчик шагает, засунув руки в карманы кофты, внутрь. Шум, гам, бегущие по коридору дети… кто-то останавливается, чтобы посмотреть на новичка, а кто-то едва не влетает в него, не обращая внимания ни на кого и ни на что вокруг.

Его просят подождать в коридоре. Волков лениво плюхается на сидение возле кабинета, за которым, вероятнее всего, разбирались с его документами, ситуацией, возможно, думали, куда его подселить, куда и в какую группу… на самом деле, Олег даже не пытался их подслушивать и просто находился в этот момент где-то в своих мыслях. Вспоминать о прошлом было бесполезно. Заниматься самокопанием и думать о том, как он мог исправить ситуацию — тоже. Уже поздно что-либо менять, жалеть самого себя и думать, что не так. Оставалось лишь смириться. Смириться, вставать на ноги и идти дальше, чтобы только не погрязнуть по уши в этом всем дерьме.

— Давай лапу! — из далеко не самых позитивных мыслей его выдергивает детский голосочек. Он поднимает голову и видит перед собой еще совсем маленькую девочку, протягивающую зачем-то ему руку. Хочет поиграть? Какую еще, к черту, лапу? — Ты что делаешь?.. — кроха с сомнением посмотрела вниз, когда вместо того, чтобы ухватиться за ее руку, он действительно «дал лапу», то бишь сжатую в кулак ладонь, словно какой-то пес, услышавший команду своего хозяина. А когда она увидела его ярко выраженное недоумение, то прыснула со смеху и уже затем рассмеялась, не понимая, как он вообще додумался до такой-то глупости.

— Так ты не играть хотела?

— А ты бы стал играть со мной в собачку? — шкодливая улыбка образовалась сама собой, когда она все же потянула его за запястье, призывая тем самым встать. — Какой послушный мальчик, — с легкой издевкой протянула малышка, от чего он только нахмурился, и девчонка сразу решила сменить тему, как бы только этот самый сорванец не решил на ней же отыграться. — Ладно, я не к этому. Пойдешь со мной?

— Пойду, — взгляд его смягчился. Казалось, что все будет лучше, чем прислушиваться к разговорам взрослых где-то за дверью и думать, что с ним будет дальше.

— Даже не спросишь, куда? — удивилась беспризорница, слегка наклонив голову в бок, как бы одним взглядом спрашивая: «Ты вообще нормальный, нет?».

— Нет, а ты мне сможешь что-то сделать? — и вот теперь «пес» посмотрел на нее сверху вниз, сам при этом невольно улыбнувшись, когда она надула щечки, подобно хомячку.

— А что, если и да? — но сама она скрестила руки на груди и посмотрела на него так, будто бросала вызов. В чем и как — не было понятно, но уже затем девочка снова засмеялась, когда не смогла долго играть с ним в гляделки. Странно это, на самом-то деле. Смотрите друг другу в глаза долгое время с каменными лицами и непроизвольно начинаете смеяться. По крайней мере, эта девочка сдалась намного раньше, когда Волков лишь слабо усмехнулся. — Я Вероника.

— Олег, — и уже теперь они нормально пожали друг другу руку. — Так… куда мы пойдем?

— Подальше отсюда. Покажу тебе наш дом, проведу бесплатную экскурсию…

— Вау, даже так? Не знал, что у вас тут такой сервис, — наигранно поразился Волков, но, на самом деле, играл он настолько ужасно, что от этого становилось лишь смешнее.

— А то! — и она счастливо улыбнулась. — Но только для особенных. Ты вроде не похож на плохого человека, так что я решила поскорей тебя похитить. Правда, не знала, что ты такой чудак.

— Моя младшая сестра… — начал было он, но тут же замолчал, когда Морозова только чуть сильнее сжала его руку, как бы тем самым давая понять, что все в порядке. — Забей.

— Окей, — слишком просто согласилась она, даже не став его расспрашивать, будто и не считала это чем-то важным. — Тут многие кого-то потеряли, так что… если не хочешь — можешь не рассказывать. Но если вдруг решишься — я всегда готова выслушать, — Вероника говорила так спокойно, словно то было уже для нее обычным делом и в этот самый момент сложно было понять, о чем же она думала и что творилось в ее голове. Девочка не давила улыбку, не пыталась его как-то пожалеть и не лезла с расспросами, за что, на самом деле, он был ей даже благодарен.

— И ты тоже? — тише спросил он, не представляя, каково же это могло быть для нее, еще совсем маленькой девчонки, что сначала излучала оптимизм, а теперь вдруг поутихла, когда новенький только затронул тему родственников.

— Мм?

— Ну… теряла кого-то, — объяснился Олег, на что его знакомая только усмехнулась.

— А все-то тебе знать нужно, — заметила Вероника, но сама лишь потянула скорее его за руку, уводя подальше от злосчастного коридора. — Нет, у меня никогда не было родителей, так что я никого и не теряла. Живу здесь чуть ли не с младенчества, — рассказала она и беззаботно улыбнулась, словно ее это никак не волновало. — Так откуда ты?

— Из Москвы.

— Ого, а чего в Санкт-Петербурге забыл?.. — поразилась Морозова, прикинув примерно расстояние от одной столицы до другой. — Ну, да не важно. Начнем со столовой. Ты, кстати, не голоден?