Wonder-land 2: Старые друзья и новые враги (джен)

По настоянию Доктора в Изумрудный Город также отправились Лестар и Железный Дровосек. Последний, полностью игнорируя дыру на месте сорванной с клёпок заплатки, закрывавшей некогда прорезь, что вела к сердцу, вяло помахивал в ответ на приветствия горожан. Лестар был ближе знаком с таким поведением — сам он так же радовался свержению Бастинды — и охотно отзывался на радость жителей столицы Изумрудной Страны. Джейми стал жертвой пристального внимания из-за экзотического наряда, ну а Доктору, усевшемуся на самом верху кучи тел солдат, объявили троекратное «Ура!».

Но центром торжества — или, по крайней мере, подготовки к нему, стал Изумрудный Дворец. Он горел сотнями огней, и в свете заходящего солнца выглядел особенно величественно.

Телеги въехали на задний дворик дворца, на тот самый, где Урфин оживлял своих дуболомов. Доктор спрыгнул с телеги и помог оттуда слезть Джейми. Дин Гиор, уехавший с Фарамантом и Страшилой во второй из трёх рейсов, уже встречал Волшебника и его друзей. Рыжая борода историка, растрепавшаяся в бою, теперь была расчёсана и заплетена в косу. Кончик её, правда, Гиор по привычке заткнул за пояс, что портило впечатление.

— А вот и вы! Его Величество приказал приготовить каждому комнату, ужин почти готов, а послезавтра будет большой праздник! — проговорил он, подходя к гостям и почтительно кланяясь.

— И, как я понимаю, нам почти приказано остаться? — проницательно спросил Лестар, поправляя надетые на въезде в город зелёные очки.

— Неволить Великий и ужасный не будет, но… Он очень обидится, если не сможет принять вас, как следует, — ответил мужчина.

— О, мы сполна воспользуемся его гостеприимством! — заверил Дина Гиора Доктор. — Джейми, пойдём! Виктория наверняка очень скучает там одна!

Гудвин развил бурную деятельность по возвращении во дворец. Он первым же делом выяснил точный список предателей, собрал их в одном месте и «милосердно оставил жизнь», изгнав их из города без права возвращения. В конце концов, делянки в Людоедовом Лесу всегда требуют рабочих рук… А затем волшебник полностью отдался подготовке к празднику. Он приказал тащить из кладовых дворца всё, что там есть, чтобы праздничный пир охватил весь город. Джеймс был согласен посидеть немного на овсянке, но как следует отблагодарить за поддержку жителей Изумрудного Города.

В помощи Виктории Гудвин не нуждался, так что девушка привела себя в порядок в одних из лучших гостевых покоев дворца и теперь сидела на краю кровати, вертя в руках находку. Она уже очистила тканевое сердце от сора и травинок, и осторожно осматривала его. Очевидно, это ручная работа, очень кропотливая, но — определённо не подарок «дамы сердца» вроде носового платка, в противном случае, на сердце была бы вышита монограмма рукодельницы. Что же это тогда такое?.. Внимательным взглядом Виктория нашла небольшое ослабление шва — меж двух деталей ткани были видны нитки. С течением времени шов окончательно разойдётся, в этом Уотерфилд была уверена. Потому она сунула сердце в карман нового, зелёного передника на своём клетчатом платье, и пошла искать нить и иголку.

После быстрого, но достаточно сытного ужина, Лестар пошёл искать Доктора. И нашёл на заднем дворе, возле кучи дуболомов. Таймлорд, обставив груду деревянных запчастей фонарями, внимательно их рассматривал.

— Доктор, уделите мне минутку? — спросил Лестар, подходя к волшебнику ближе.

— А? Да, да, Лестар, всё, что угодно! — Доктор отложил деревянную руку с тщательно вырезанными пальцами, и поглядел на Лестара: — Что-то случилось? У вас такое лицо…

— Я по поводу Дровосека, — мастер почесал в затылке. — Я не совсем понял, почему он так переживает по поводу тряпичного сердца, но он с самого боя грустный и замкнутый. Я его таком не видел ни разу. Может, вы сможете объяснить, почему он так привязался к этой своей «запчасти»? Я… Я не могу смотреть на чью-то тоску спокойно.

Доктор опустил взгляд и вздохнул. Он чувствовал вину за то, что «волшебный» дар он так и не смог найти, как бы ни шарил в траве и иван-чае.

— Когда мы познакомились, Дровосек был отшельником. Он добровольно ушёл в изгнание, уверенный, что недостоин человеческого общества и любви, — проговорил таймлорд. — Хотя он очень любил одну девушку, и, упоминая её в рассказе о своей жизни, он любил. Хотя говорил, что без сердца это невозможно, а сердце ему отсекли вместе с остальным телом.

Лестар кивнул и сел на лежащего на земле дуболома без головы:

— Он приехал в нашу страну с молодой жевуньей, Элайлой. Они уже сыграли свадьбу в Голубой Стране, и вливались в наше общество как семья. Я был у них разок — проверял, как обустроились. Уют, благолепие и любовь. Если б только Сьюзен согласилась остаться…

Доктор уловил скрытый подтекст последней фразы, но промолчал. Вместо этого он продолжил историю Дровосека и его сердца:

— Как вы помните, друг Лестар, Барбара, моя спутница, была смелой и доброй волшебницей. Она использовала части своего нового костюма, лесные дары и силу своей доброй души, чтобы материализовать то, что у Дровосека и так было — нежное, любящее сердце.

— Вот оно что… — кивнул Лестар снова — уже задумчиво. — Как думаете, металлическое, механическое, подойдёт? Я увлекаюсь часовым ремеслом, могу собрать ему тикающий механизм.

— Надеюсь, это поможет, — ответил Доктор. — А сейчас, если вы не возражаете, я вернусь к дуболомам.

— А зачем они вам? — Лестар поглядел на штабеля солдат. — Не думаю, что их можно будет использовать где-нибудь, кроме кухонной печи.

— Понимаете, дружище, они похожи на Страшилу, которого я в своё время создал, — ответил Доктор. — Дерево, эндоскелет, очень правдоподобное лицо, Сьюзен постаралась на славу… Но самое главное — я думаю, что это главное — мозги! Древесная стружка, опилки, немного игл для остроты ума — и вуаля, он уже советник Великого и Ужасного!

— Урфин использовал ту же магию, что и вы? — спросил Лестар. Доктор отмахнулся и продолжил:

— А теперь вернёмся к нашему другу Керни. Он, конечно, рождён был человеком, но сейчас он примерно на 73 процента является железным. И железо двигается, как живое, повинуется его воле, хотя, как я успел разглядеть через дыру, никакой гидравлики в корпусе нет и в помине… — Доктор спохватился, что Лестару слово «гидравлика» незнакомо, и пояснил: — Никаких передающих рычагов или шестерней внутри нет. Следовательно, причина движения тела не в них.

— А в чём же тогда? — спросил Лестар. Ему знакомы были подобные речи — Доктор сейчас говорил больше сам с собой, а не с мигуном. Самое главное — вовремя вставлять уместные реплики.

— Они оба человекоподобны… А дуболомы недостаточно… Они — дрова, но дрова с характером… Безмозглые, бессердечные, но с отвратительным характером. Откуда же этот характер берётся? Не из ума, не из сердца… Что в них такого особенного, кроме особенно отвратных рож… Точно!

Что и требовалось доказать. Лестару даже в диалоге участвовать не пришлось.

— Лестар, мой юный друг, спасибо! — Доктор схватил мигуна за руку и благодарно её пожал: — Всё дело в их деревянных физиономиях! И я знаю, что с этим делать! Нужно найти придворного столяра и попросить у него набор резцов…

* * *

— Виктория, ты уверена, что это хорошая идея? — Джейми наблюдал, как Виктория аккуратно скрепляет детали алого сердца изумрудными нитями. — Доктор говорил, что это мощный амулет. Вдруг ты заболеешь и умрёшь от контакта с магией?

— Ты сам говорил, Джейми, что колдовство бывает полезно, если верно его использовать, — ответила Виктория, делая ещё стежок. — Я думаю, это как раз доброе колдовство. К тому же, Доктор слишком занят, чтобы мы беспокоили его по таким пустякам.

— Может, ты и права, — кивнул Маккримон. Он всё ещё думал, что лучше бы отдать эту безделку Доктору — раз уж это важная вещь.

— Ты не видел мастера Керни? — Уотерфилд аккуратно затянула узелок на нити и срезала её маленькими ножницами. — Давай отдадим ему эту вещь сразу. Ты говорил, что это он потерял, так?

— Кажется, они беседовали с господином Страшилой на балконе тронного зала, — ответил Маккримон, дёргая плечами. — Можем поискать там.

— Хорошая идея. Проводишь меня? — Виктория надела петлю из ниток на средний палец правой руки и вложила сердце в свою ладонь, чтобы мимо проходящие люди не глазели зря.

Вместе молодые люди прошли через прекрасные коридоры, отделанные малахитом и дубовыми панелями, немного поблуждали по этажу и наконец прошли через массивные двери тронного зала, в этот раз распахнутые настежь.

— А руку Доктор вправит за пару секунд, — Гудвин, очевидно, продолжал начатый когда-то давно разговор. — Я не хотел бы вмешиваться в его волшебство, вот и всё.

— Мудрое решение, — отозвался Керни. — Я слышал, когда-то Бастинда сотворила большое колдовство, а Гингеме это не понравилось, и она вмешалась в заклинание, попытавшись отменить обряд. В историю страны это вошло как «Три штормовых дня», и до сих пор в середине лета в Голубой Стране на всякий случай не открывают ставни сразу после грозы, а ждут пару часов.

— В Изумрудной Стране — так же, — ответил Гудвин. — Может, если бы я в это время тут был… — правитель города повернулся на звук робких шагов и заулыбался: — Виктория, Джейми! Отчего вы так тихо крадётесь? Входите смелее! Мой дом — ваш дом!

— Мы по делу, Ваше Величество, — девушка помнила, как величали Гудвина во дворце, и решила, что им тоже стоит обращаться к мужчине формально. — Доктор говорил, что во время боя был утерян важный артефакт…

Дровосек, в приступе безделья переставлявший на небольшом столике чайник и тарелки с печеньем, замер, прислушиваясь, и покосился на Викторию.

— Я, кажется, нашла эту вещь, — девушка разжала кулак и протянула сердце к сидящим на балконе. Гудвин приоткрыл рот, Страшила присвистнул, а Дровосек, пару секунд смотревший в упор на алый комочек, резко встал, со скрипом отодвигая стул, в два шага оказался возле Виктории и, ловко подхватив её на руки, в восторге покружил над полом:

— Виктория! Милое дитя, спасибо, спасибо! — он поставил девушку на пол и расцеловал в обе щеки, после чего бережно забрал сердце из её ладони. Покрасневшая до кончиков ушей Виктория тут же спряталась в надёжных объятиях Джейми Маккримона, делая вид, что молодая леди вовсе не в шоке от такой вольности.

— У Доктора великолепные ученики в волшебниках, — улыбнулся Гудвин. — В одну секунду осчастливили несчастного человека…

— Это, конечно, прекрасно, — проговорил Страшила неспешно. — Сердце, как я вижу, имеет большое значение для людей. Но меня Доктор создал без сердца…

— Теоретически, я могу это исправить, — Гудвин потянулся к печенью. Страшила подвинул ему тарелку с лакомством и продолжил:

— Если бы оно мне было нужно — Доктор дал бы мне его сразу, — Страшила пожал плечами. — Но он дал мне мозги из иголок и опилок. Следовательно, мозги, по его мнению, важнее сердца.

Керни поперхнулся своими изъявлениями благодарности.

— Мне не послышалось? Мозги важнее сердца? — он поглядел на Страшилу. — Что за вздор!

— Не вздор, а логическое умо-заключение, — Страшила намеренно сделал акцент на часть про ум.

— Друзья, не ссорьтесь! — Гудвин взмахнул надкушенной печенькой.

— Идём, Виктория, — шепнул Джейми, уводя девушку назад в её спальню.

* * *

Утром Доктор пригласил всех желающих лицезреть чудо на площадь перед дворцом Гудвина. Он был предельно загадочен и деталей не раскрывал, только просил в полдень придти на условленное место. Судя по тому, что Гудвин загадочно улыбался и кивал, ему одному таймлорд сообщил детали предстоящего чуда.

Тем не менее, любопытных набралось немало. Плодащь была полна — только к стоящей в центре, возле фонтана, накрытой мешковиной фигуры никто не подходил ближе, чем на три метра. Доктор сидел на бортике фонтата, наигрывая незамысловатую мелодию о рассветах и туманах. Но, едва часы на дворцовой башне пробили полдень, он соскочил с бортика и подошёл к фигуре под мешковиной:

— Доброго дня вам, почтенные горожане! Доброго дня гостям страны, — он кивнул стоящим в толпе Лестару и Керни, подмигнул Джейми и Виктории, занявшим место в первом ряду собравшихся: — Сегодня, мне кажется, совершенно знаменательный день!

— Тебе не кажется, мой друг, — из дворцовых ворот вышел Гудвин, в сопровождении своего советника — уже с целой рукой — и Длиннобородого Историка. Жестом попросив спутников остановиться там же, где стоят остальные зрители, Гудвин прошёл к Доктору и вежливо с ним раскланялся, приподняв изумрудного цвета котелок. — Сегодня лучший день для доброго волшебства!

— Вы помните солдат Урфина Джюса? — Доктор повернулся к толпе. — Свирепые деревянные люди, не знающие сострадания или любви.

— В нашей стране ценят другое. Отзывчивость и доброту, спокойствие и верность, — Гудвин взялся за край покрывала. То же сделал и Доктор. — Потому сегодня мы повелеваем: зла Урфина больше нет и не будет в деревянных людях!

Волшебники синхронно дёрнули покрывало назад. Толпа испуганно отшатнулась: перед ними стоял генерал армии Урфина, Лан Пирот. Его палисандровое тело порядочно пострадало в бою, но он всё ещё выглядел величественно и прекрасно. Единственным отличием от прежнего Пирота — если не считать следов боя — была его голова. Если прежде выражение лица его было столь свирепым, что при взгляде на него дети помладше мгновенно заливались слезами, а постарше — с криками убегали, сейчас это лицо «сияло широкой и добродушной улыбкой имбецила», как сказал сам Доктор Гудвину сегодня же утром.

— Как тебя зовут, деревянный человек? — спросил Гудвин, стараясь не обращать внимания на тот факт, что Керни перехватывает поудобнее свой боевой топор, а толпа пытается потихоньку удрать с площади.

— Как вы меня назовёте — так я и буду зваться, — ответил бывший генерал. — Я помню, что меня как-то называли когда-то, но я не помню, как именно. И не очень хочу узнавать.

— Что ж, пусть имя твоё будет Лан Пирот, как и прежде, — кивнул Гудвин. — Что ты сейчас чувствуешь, Лан Пирот? Хочешь ли ты творить зло, как творил его прежде?

— Не хочу! Что угодно — но не как прежде! — с горячностью воскликнул дуболом.

— Может быть, тебе самое место в искусстве? — предположил Доктор с хитрой улыбкой. — Узоры на твоём теле — произведение искусства, вне всякого сомнения!

— Да! — деревянная улыбка, казалось бы, стала ещё шире: — Когда я стоял здесь, оцепеневший, я слышал музыку! Прекрасную музыку о далёких странах, цветущих полянах и радостных днях! Нет ничего, прекраснее музыки! Сыграйте снова, умоляю!

Доктор хладнокровно достал из кармана сюртука блок-флейту и, под напряжённые взгляды замершей толпы, наиграл ту же композицию, что звучала над площадью утром.

И произошло немыслимое. Дуболом начал танцевать. Он поднял руки к небу, обошёл круг возле фонтана, достаточно ловко перебирая деревянными ногами, и завершил своё выступление красивым поклоном.

И тут толпа собравшихся разразилась громоподобным «Ура!». Танцующий дуболом был сейчас величайшим чудом всей Волшебной Страны, и волшебников, сделавших чудо возможным, восхваляли горячо и искренне.

— А всего-то надо было вырезать другое лицо, — шепнул Доктор на ухо довольному Гудвину.

— Мы с вами великие прохвосты, Доктор, — ответил Гудвин так же тихо.

— Нет, друг мой, мы — великие волшебники! — воскликнул таймлорд.

* * *

Урфин шёл домой.

Когда его так легко отпустили, Джюс был уверен, что это — хитрая ловушка. Но он ушёл с поля боя без препятствий, и не встретил их даже в ближайшей деревушке. Там только смотрели на него — женщины, дети и старики стояли на улице, у своих хорошеньких домиков, покрытых зелёной черепицей, и смотрели. Как на диковинного обитателя зверинца. Так было и в следующей деревне, и в следующей…

И тут Урфин понял, что имел ввиду Доктор, говоря про «социальную лестницу». Джюс, конечно, не имел понятия о точном значении этих слов, равно как он не знал и о далёкой южной стране, в которых существуют так называемые «неприкасаемые» — всеми презираемые, никому не нужные, те, с кем запрещено говорить и на кого постыдным считается даже посмотреть. Урфин не знал о существовании таких людей, но это не мешало ему сейчас быть таким человеком.

В конце концов он сошёл с дороги и, примерно ориентируясь по солнцу, пошёл в Голубую Страну через леса. Он питался лесными фруктами, ягодами, пил ледяную воду из родников, спал под деревьями или на них, если удавалось туда забраться. Он не смел выйти на дорогу — ведь там рано или поздно он встретится с теми же взглядами.

Проснувшись однажды, после особенно голодного дня, Урфин не сразу открыл глаза. Он заночевал на границе с лесом Саблезубых Тигров, всего в получасе ходьбы от него, и уже всерьёз думал, что быть сожранным — не такое уж плохое состояние. По крайней мере, в желудке у тигра тепло и не голодно. И никто не будет пялиться…

Джюс сел, опираясь на ствол дуба, и открыл глаза. Затем снова закрыл их и протёр. Перед ним на травке лежал упитанный заяц, а рядом, на поваленной берёзке, сидел Гуамоколатокинт.

— Доброго утра, Ваше Величество, — проговорил филин почтительно.

— Издеваешься? — Джюс поглядел на филина: — Я изгнан, посрамлён, я потерял всё, что имел…

— Разве? Мне кажется, у вас осталось самое главное — ваша жизнь, Повелитель, — ответил Гуамоко.

Джюс немного поразмыслил немного, а потом кивнул:

— Да, ты прав, Гуа-моко-лато-кинт, — хоть длинное имя и бесило Урфина, он решил обратиться к филину по нему. В конце концов, этот хитрый бездельник не покинул его в трудный миг. Даже зайца поймал. — Это ещё не конец. Давай позавтракаем и вернёмся домой. Наберёмся сил и покажем, как велик наш гнев.

С этими словами Урфин принялся за зайца.

Дойти до дома ему удалось только через неделю после разгромного поражения на поле с иван-чаем. Бывший правитель похудел, осунулся, и больше напоминал не великого мага, а чучело. Ступив на участок, огороженный деревянной изгородью, Урфин наконец нашёл силы встать в полный рост и попытался изобразить улыбку: всё было так же, как в день его отъезда.

— Я хорошо помню, в каком углу закопаны запасы оживляющего порошка, Повелитель, — проговорил филин, сидевший на плече мужчины.

— Я тоже помню это, Гуамоко, — ответил Джюс. — Но порошок мне не нужен. Как показал опыт, деревянные люди — провальная идея, сколько бы их ни было. Мы найдём способ лучше. А сейчас поймай пару зайцев, я их достойно приготовлю и мы поедим.

Перед реваншем нужно набрать силу, силу большую, чем была у него в этот раз.

И он это сделает.

* * *

Несмотря на природную трусость, Билан отличался ещё одним качеством, побеждающим порой первое — природной самоуверенностью, граничащей с нездоровой наглостью. Пожалуй, достойна упоминания ещё и некоторая глупость, но в Руфе она компенсировалась сполна природной хитростью. Потому, посидев пару часов в тёмном коридоре и заметив, что дальше становится светлее, Руф решил, что коридор выводит на поверхность и можно уйти по нему незамеченным. Бывший Первый Министр, уверенный в своём спасении, пошёл на свет. И даже то, что источником его оказались золотые облака под потолком пещеры, мужчину не очень расстроил.

«Коридоры не ведут из ниоткуда в никуда», — рассуждал Руф. — «Раз Доктор и Гудвин сбежали — сбегу и я!»

Эта мысль успокаивала рыжеволосого беглеца, потому он довольно спокойно шёл по коридору, не замечая особенно, куда именно поворачивает подземный тоннель. Притормозил он немного лишь когда обнаружил, что каменный пол полого уходит вниз и в нём вырублены ступеньки.

— Это что-то! — сказал он вслух. — Это рудокопы!

О стране рудокопов он знал преотлично. Они долгие годы жили под землёй, кажется, с начала времён, и именно с ними в своё время Гудвин оживлённо вёл торговлю, меняя железные кирки из страны Мигунов и разноцветные ткани в колоссальных — Руф, по недостатку высшего образования, не знал слова «промышленных» — масштабах на руду и самоцветы для постройки Изумрудного Города.

Именно последний факт заставил Руфа задуматься — так ли ему хочется идти дальше? Рудокопы могут выменять его на мешок зерна или бочку масла, иначе говоря — просто выдать Гудвину на растерзание. Но, возможно, ему удастся выкрутиться. В конце концов — у него в кармане — четыре изумруда… За них, стоит надеяться, можно будет купить если не всеобщую любовь, то краюху хлеба и карту подземелья…

Успокоенный этим умозаключением, Руф шагнул в темноту.

Но его уверенность в том, что он найдёт дорогу к рудокопам сам, разбилась после нескольких часов блуждания по коридорам. Билан, конечно, обнаружил на стенах цветные стрелки, но их порой было три, пять, один раз он насчитал восемь стрелок кряду — и под каждой были разные цифры, значения которых Руф не понимал. Он попробовал пойти по белым стрелкам, но пришёл на развилку, где белые стрелки закончились, потом шёл по жёлтым, но они, кажется, водили его по кругу.

Биланом начала овладевать паника. Ему казалось, что он никогда не выберется из подземелья, что это кара, ниспосланная ему Гудвином за служение Урфину — вечно скитаться среди камня и мрака. А может, он уже умер?

От жалости к себе Руф едва не заплакал, а потому он твёрдо решил во что бы то ни стало выжить. И пошагал вперёд, надеясь только на удачу и волшебство.

И удача ему улыбнулась! Он попал в коридор, перекрытый стеной. Кирпичной стеной рукотворного происхождения! Он слышал через эту стену голоса. Руф прижался к стене, прислушался. За стеной кто-то ходил и разговаривал. Рудокопы? А больше и некому.

Билан отошёл от стенки на пару метров, разогнался немного, бросился на неё, толкая плечом. Если бы стенка была толстой, он бы не услышал голосов, так? А если стенка тонкая, при должном усилии её можно сломать.

Отбив левое плечо, Руф взял разбег побольше и бросился на стенку уже правым плечом вперёд. Отбив и его, рыжеволосый собрал в кулак остатки сил и в третью свою попытку проложить себе дорогу — на этот раз всеми телом, а не какой-то его стороной — вложил всё своё жизнелюбие и жажду снова оказаться на вершине мира или хотя бы на его поверхности. И пробил преграду, в груде кирпичей и туче пыли выкатываясь в небольшой природный бассейн.

Когда пыль немного осела, слегка оглушённый Билан смог разглядеть замерших в изумлении бледнолицых людей в серой одежде и голубых колпаках. Он криво улыбнулся этим людям и развёл руками немного виновато:

— А я это… Сверху к вам… Вот.

* * *

Гудвин устроил праздник, как и обещал. За сутки ударной работы резцами Доктор и Гудвин смогли переделать примерно два десятка дуболомов. Остальных правитель города хотел перепоручить придворным мастерам.

— Надо будет ордена придумать, — проговорил он, глядя, как лихо выплясывают на площади перед дворцом Дин Гиор и Страшила. Новый шарнир на руке пугала сидел как влитой, потому он не отставал от товарища, который выделывал с молодой девушкой танцевальные пируэты разной сложности. Сам правитель восседал на кресле с высокой спинкой, похожем на трон, и грыз яблоко. Доктор сидел по правую руку от Гудвина и наслаждался домашним вареньем из крыжовника.

— И вас, друг мой, первым же делом награжу. Чем-нибудь драгоценным и с тарелку размером, — закончил Гудвин.

— Думаю, напоминать, что я не ради наград старался, будет излишне, — Доктор дёрнул плечами.

— Я всё равно что-нибудь вам всем пожалую, — ответил Гудвин. — Самую большую «тарелку» — самому главному волшебнику, ну, и его ученикам что-нибудь…

«Ученики» как раз грациозно протанцевали мимо. Джейми легко обучился нехитрым движениям танца и уверенно вёл прехорошенькую Викторию по площади, покачивая головой в такт музыки. Доктор был уверен, что юноше не терпится взять волынку и исполнить какую-нибудь плясовую, излюбленную молодёжью его клана, но отсутствие в Волшебной Стране волынок не позволяло Маккримону осуществить его желание. Таймлорд улыбнулся краем рта: хорошо, что Джейми за всё время путешествий на ТАРДИС так и не обзавёлся волынкой. Инструмент этот, хоть и изящный в своём роде, всё же звучит топорнее, чем блок-флейта…

— Ну а если отказываетесь от ордена — останьтесь хотя бы в гостях на пару месяцев, — добавил Гудвин. — Мне как раз пригодился бы новый министр.

Доктор поперхнулся вареньем.

— Кхм, я думаю, нужно обрадовать Джейми и Викторию, — Доктор выбрался из-за стола и поспешил скрыться в толпе.

Гудвин поглядел ему вслед, смеясь. Так он и думал. Ну ничего — орден он всё равно Доктору выпишет. И пусть лежит до востребования.

Надо надеяться, что Волшебник Синего Ящика ещё заглянет к ним на огонёк…