Бог, открывающий двери (джен)

#Янус@dom_txt

#Дом_в_котором

#домвкотором

id486591714 О наболевшем: между Пауками, Тарантулом и Арахной есть связь?

«Дверь ждала давно. Тридцать лет во сне, в тишине, в духоте, в пыли. Дверь пока молчит. Через пару дней запоют две её петли. Нас учили страшиться чужих людей, злых микробов и вещих снов. Мы чертовски бдительны на воде, на пожаре и в казино. Мы седлаем ветер, изводим крыс, но забыли, как быть с дверьми… в полумрак чердачный, на гребни крыш, в небольшой человечий мир дверь глядит из савана паутин, взгляд её холоднее льда. Синеглазый мальчик уже в пути. Будет весело, как всегда.»

Дана Сидерос, Ян

Как рождается идея? Из вороха и сора, из отчаянно отложенных мыслей и желаний, из надежды и веры. Чтоб их обеих!

Все начинается, когда он открывает дверь: на улице все те же и все там же. И дождь вот еще, серый. В его бледно-мышином мареве мелькает нарочитый желтый зонт одного. Другой сердито разбрызгивает быстрыми резкими шагами лужи вокруг. А вот, наконец, третий оголтело бежит сквозь ливень, промокая до нитки и улыбаясь. Нити дождя чертят линии на лице — кто-то плачет или смеется?

Он запоминает. Он потом встретит их снова.

Капли — разнокалиберные и точные падают на асфальт — разбиваются, собираются в лужи. Новые ныряют внутрь. И да, снова и снова от них расходятся круги. Расползаются по воде, множатся. Как и на паутинках, что он бережно сберегает по углам своего дома. Пришлось даже уволить служанок. Пауки появляются к счастью, пауки плетут паутину. Паутина — это и дом, и ловушка.

Как и все: Он не выбирал ни своего имени, ни своих кличек. Только людей, которые могут их дать. Смотреть внутрь, а не во вне.

Первые называли его — Тарантул — они были чужими, внешними, и от того боялись его. Вторые — выбранные им — даже не знали, что прозвали его собственным именем. Это было неожиданно и приятно. Он не помнил точно, но чувствовал это.

Первые не любили его гораздо больше вторых, а понимали гораздо меньше. Но в чем-то они были едины: и те, и другие звали его «пауком».

Все они опасались его, даже такие же, как он.

Детям хотелось верить, что Пауки — это другие врачи и сестры. Те, что окружали главного Паука, а вовсе не кто-то из них самих. Детям казалось, что кто-то ловит их в сеть, и это пугало их, расстраивало его.

Они предпочитали не знать и не верить… Им хотелось выбирать, но сущность же не изменишь. И то, что для тебя Дом, для других ловушка. Пусть иногда и желанная.

Он точно знал, для кого строит Дом. Для тех, кого сгоняют метлами с насиженных мест. Для тех, чьи дома разрушают нетерпеливым движением руки или вовсе не замечают, пока не врежутся в невидимые нити всем своим большим и тяжелом телом. Для тех, чья хрупкая жизнь зависит от этой сложной, и такой нежной и невесомой сЕти — сетИ. Связи.

Всё в его Доме волей-неволей подчинялось этой сети. Болезненной и прекрасной. Он пытался вытащить их из лап страха, из лап смерти. Он был бы счастлив, если бы они не мешали. Вот еще — размечтался!

Некоторые из них вырывались отчаянно, не хотели верить… в самих себя. На грани жизни и смерти они находили дверь. Особенные.

Некоторые тихонько ускользали: и не важно наружу или внутрь — они переставали существовать в этом мире.

Некоторые, как ни грустно, были лишь пищей.

И только один понял до конца. Узнал. За все время — только один. Подумать только!

И не потому, что другие не были достаточно талантливы или сильны. Были. Просто хотели жить сами, собой, а не Его идеей.

И Он не сердился. Для того и создан Дом: чтобы вырастить их, дать сил, научить. Поддержать. Помочь найти своих. В коконе паука обычно его жертва, но из Его кокона, открывающего двери, выходили другие звери.

Бесстрашный дикобраз — готовый до конца спорить с любой несправедливостью.

Тонконогий леопард, оставляющий следы, покрывающий мир вязью символов даже ему самому до конца не ясных.

Яростный волк — несущийся через жизнь и правила.

Белокрылая чайка — отдающая себя другим без остатка.

Нетерпеливые драконы — один кривое отражение другого.

Царственные василиски — прячущие взгляд, печальные и непобедимые…

И только один паук.

Все они были равны между собой и равны богам.

Но всего один оказался Его хранителем, продолжателем Его дела.

Хотя и он предпочел называться шакалом. Но так было даже лучше. Зачем всем было знать? Они бы лишь испугались, как пугались зачастую даже своих способностей, или лазарета, который Тарантул выбрал своим местом. Здесь связь миров или наоборот разрыв? Были крепче всего, и оттого становилось лишь больнее…

Оттого-то его дорогие Василиски — проведшие в Могильнике больше всех времени, нашедшие открытые врата так рано — были так печальны и так сильны.

Оттого-то и бегал его Волк оттуда и туда, не желая мириться с собой.

О том-то и написал его Дикобраз — так и неназванный так за свою непокорность. «Могильник вне и внутри нас…»

Они не знали ответов, они чувствовали. И действовали.

Ян создал этот мир, но потом пришел, и каждый раз приходил, в него не больше, чем одним из них.

Паук Янус мог лишь наблюдать. Лишь немного им помогать. Лишь приоткрывать двери. Выбор оставался за ними.

Он принимал любой.

И не терял ни надежды, ни веры.

Даже когда терял своих паучат.

Он все равно боролся — всегда старался для них до конца на этом свете, и на том.