Бумажный папа (джен)

― Гермиона, а что произойдет с человеком, если какой-нибудь негодяй направит на него палочку и скажет: «Круцио»?

― Пресловутые пикси… Гарри, что ты несешь? ― Гермиона в ужасе закрывает рукой рот. ― Пойдем отсюда. ― Она хватает его за руку. ― Ты б еще громче заорал, чтобы Снейп услышал! Тебе мало отработок?

― А разве он здесь? ― Гарри приостанавливается и вертит головой, высматривая высокую фигуру в черной мантии.

― Ой, Гарри… вот скажи, зачем тебе это нужно? ― Гермиона всплескивает руками, а потом снова хватает его под локоть и уводит подальше от слишком людного коридора. ― Ты хочешь кого-то проклясть?

Гарри дергается, будто его ударили.

― Случайно услышал. ― Он отворачивается, чтобы не встречаться с ней взглядом. ― Вот… стало интересно, что это такое.

― Ты ничего не знаешь о непростительных? Ладно. ― Она пожимает плечами. ― Только надеюсь, ты не задумал ничего ужасного. Империус подчиняет себе человека, Круциатус причиняет сильную боль, Авада Кедавра ― убивает, ― проговаривает она скороговоркой.

― Только боль… а от него нельзя умереть?

Гарри обхватывает себя и садится за первый попавшийся стол, как только они приходят в библиотеку ― ноги что-то его подводят, сильно дрожат.

Гермиона закатывает глаза. Гарри выдыхает ― значит, нельзя.

― Ну… человек после такого чувствует себя мягко говоря не очень, ― говорит она. ― И вообще, за непростительные сажают в Азкабан…

― Да не собираюсь я никого проклинать, ― мрачно перебивает Гарри. ― Разве что одного гада, который испортил мне жизнь и продолжает портить другим… Волан-де-Морт, знаешь такого? ― выкрикивает он, потому что лицо подруги выражает чистое осуждение, будто Гарри собрался накладывать непростительные на всех, кто попадает под его горячую руку.

Гермиона какое-то время просто смотрит на него. Наверняка оценивает степень сумасшествия. Гарри даже смешно становится, и чтобы не залиться нервно-истеричным хохотом, он вызывает у себя одно воспоминание, от которого мороз идет по коже: все веселье мигом проходит.

― Его не убьешь даже Авадой, ― нарушает молчание Гермиона. ― Разве ты не знаешь? Его душа бессмертна ― он что-то с ней сделал, когда убил несколько десятков людей.

Ее передергивает от собственных слов.

― И что, выходит, нет на него управы? ― не верит Гарри. ― Три таких мощных заклинания и ни одно из них…

― Четыре, ― поправляет Гермиона.

― Что? Нет, ты же сказала… я считать умею, вот смотри: Империус… ― Гарри загибает пальцы, но Гермиона только качает головой и взмахивает палочкой. Гарри пораженно умолкает, когда в полу чуть поодаль появляется тайник, которого раньше не было.

Гермиона быстро оглядывается, открывает дверцу и вытаскивает ворох газет. Гарри со стоном опускает голову на стол.

― Откуда у тебя столько? Неужели все выписываешь?

― Ага, конечно, разрешат мне выписывать «Листья» только годиков через шесть. ― Гермиона вываливает свое добро на стол. ― Ладно, только никому не говори… ― заговорщицки наклоняется она к нему. ― Я помогаю мадам Пинс составлять таблицы с книгами и студентами, которые их берут. Там слишком много работы, а магия в этом деле бесполезна… Так вот, она в благодарность разрешает мне рыться в сундуке со списанной литературой. Знаешь, сколько там газет за прошлые годы? Просто кладезь полезной информации.

― И ты хочешь сказать, что в «Листьях» пишут о… Круциатусе? ― Он с трудом произносит это слово.

― И не только. ― Гермиона со знанием дела выуживает нужную газету и раскрывает ее. ― Вот, смотри ― Испепеляющее заклятие.

Гарри видит в газете черно-белую фотографию. Она странная ― вереницы домов по бокам улицы и черно-грязное пятно на асфальте. Что бы это значило?

― Это четвертое непростительное, о котором не принято говорить, ― трагическим шепотом рассказывает подруга. ― Здесь кое-что есть о нем… Вот, читай: «На Голден-стрит средь бела дня произошла трагедия. Волшебник Смит, увлекающийся экспериментальной магией, убил соседа по квартире неким сильным заклинанием, из-за чего оба погибли. В результате расследования нашли дневники и записи Смита, где подробно описывалось некое «Испепеляющее заклятие», которое уничтожает душу вместе с телом. Возможно, оно не было доработано, так как экспериментатор не только испепелил в буквальном смысле своего оппонента, но и уничтожил себя самого ― на асфальте осталась лишь горстка пепла…»

― Ну и какой дурак захочет превратиться в ничто? ― перебивает Гарри. ― Это заклятие можно смело вычеркивать из непростительных, никто ведь не станет…

― Погоди, ты ведь не знаешь, что было дальше, ― Гермиона ищет среди вороха газет нужную. ― Тот случай описывался пятьдесят лет назад… а вот эта газета двадцатилетней давности. В ней рассказывается о случае использования Испепеляющего заклятия в дуэли. На этот раз тот, кто его произнес, не сжег себя, но у него раскололось магическое ядро ― а это… ну, считай то же самое, что смерть, ― серьезно говорит она. ― Поэтому заклятие считается не то, что запрещенным, а дважды запрещенным ― о нем не говорят в школе, чтобы студенты и не знали… Но я считаю, это глупо ― знать об этом необходимо, хотя бы для общего развития. ― Гермиона превращается в нудную училку: у нее даже тон меняется на менторский, когда она садится на любимого конька.

― Вот интересно, зачем в «Листьях» пишут столько всего, что могут легко использовать злые волшебники? ― думает вслух Гарри, нервно комкая бумагу.

― Пожиратели не могут читать «Листья». ― Гермиона отбирает у него газету и любовно выпрямляет краешки. ― Она зашифрована от них, а также от их родственников.

Перед Гарри возникает картина: он сидит на краешке стула и читает Снейпу газету, а тот возмущается, что мадам Помфри прочитала ему какую-то скучную ерундовину вместо кое-чего важного о Темном Лорде. Через несколько дней Снейп способен сам удержать в руках газету, но это «Еженедельный пророк» ― Гарри помнит ту витиеватую красную надпись на первой странице.

Только вот Гарри видит тексты в этих газетах, как они есть. Можно ли это расценивать, что его отец ― вовсе не Пожиратель смерти?

― Конечно, это слабая защита. ― Гермиона пожимает плечами и морщит лоб. ― Ведь Пожирателям могут донести информацию те, кто не связан с ними, но я слышала, ― она наклоняется вперед и приглушает голос, ― защита срабатывает и на тех, кто еще не имеет метку, но уже душой находится в рядах приспешников Того-кого-нельзя-называть.

Спрашивать об этом Снейпа напрямую ― есть ли смысл? Вряд ли он снова захочет откровенничать. К тому же, лучше ему не знать, что Гарри иногда почитывает вместе с Гермионой «запрещенку», особенно те статьи, которые повествуют о чем-то по-настоящему страшном. О чем не говорят в волшебном мире приличные люди.

Перед глазами проносятся последние две недели. Все это время Гарри не снились вещие сны, кроме последней ночи, и он не знал, привязывать ли это к тому, что Снейп от него как будто отдалился? Нет, он не злился, не орал, не язвил ― в целом, вел себя нормально, но крайне сдержанно. Даже когда проводил отработки и что-то пояснял, больше не садился рядом за стол, а стоял где-то поодаль. Он умудрялся даже сеансы по очищению сознания проводить на расстоянии.

Не то, чтобы Гарри ждал другого… просто его не отпускало ощущение, что Снейп в тот роковой день перешел некую грань допустимого и теперь всеми силами делает вид, что этого не было. Что он не вел себя с Гарри так, будто боялся его потерять. Не откровенничал о его матери. Не высказывался о его отце. Вообще ничего такого не говорил.

Гарри все подмывало спросить… но он не решался, видя каждый раз холодное, безэмоциональное лицо и закрытый взгляд, направленный словно вовнутрь себя.

― Я многое сказал, чего не должно, так как разозлился на вас. ― Снейп как-то сам решил упомянуть тот день, но говорил вовсе не то, что Гарри хотел услышать. ― Поэтому прошу не воспринимать мои слова всерьез.

― Вообще все? ― спросил тогда Гарри, и его сердце беспокойно заныло. Снейп говорил о своей дружбе с его мамой, о ее любви и жертве... Разве это была всего лишь ложь, очередная хитрая уловка?

― Все, что я сказал о вашем отце, ― уточнил Снейп и отвернулся. ― А что касается матери ― здесь я был предельно честен с вами и прошу именно слова помнить. С этим понятно?

Гарри кивнул, борясь с комком в горле. Ему захотелось, чтобы Снейп подошел и обнял его ― вот прямо сейчас. Чтобы ему не пришлось в который раз погружаться в мерзкое чувство одиночества при мыслях о маме, которой больше нет. Но тот не внял его молчаливой просьбе и ушел в дальний конец кабинета.

Но когда на одной из отработок Гарри впервые дрожащими руками зажег огонь под котлом и невольно отступил назад, взгляд Снейпа смягчился. В нем мелькнуло прежнее сострадание, как будто он забыл надеть привычную маску и на несколько секунд стал тем человеком, по которому Гарри почему-то очень скучал.

― Ну вот, у вас получилось сделать первый шаг, ― ровным голосом констатировал он, а Гарри все не мог отвести глаз от полыхающих языков, которые то и дело рисовали картину вздымающейся огненной волны.

Он упорно учился отгонять и блокировать негативные сюжеты, и у него даже получалось… но видимо, то событие оказалось сильнее его.

― Знаете… раньше мне он так нравился, ― промямлил он, неотрывно глядя на пламя. ― А теперь я боюсь огня.

Вряд ли он бы признался в этом перед кем-то другим. Но Снейп уже знал слишком много и никогда не смеялся над его слабостью. Поэтому Гарри рискнул высказаться, после чего на душе немного полегчало.

― Очень напрасно, ― спокойно ответил Снейп, подойдя ближе и поправив котел, чтобы тот стоял идеально ровно. ― Да, огонь ― мощная стихия, которая может стать вашим другом, если, к примеру, с ее помощью вы сварите зелье и спасете человека от смерти, ― продолжил он. ― Но она же может испепелить все вокруг, если дать ей волю. Все, что требуется ― разумное использование и умение управлять, подчинять ее себе. Сейчас вы прекрасно с этим справились.

Он указал на небольшие языки пламени, которые горели именно там, где им положено.

Гарри несколько раз глубоко вздохнул, чтобы страх, который уже поднялся вверх и начал перекрывать горло, немного осел. Но пока что это удавалось ему с большим трудом.

Чтобы отвлечься, он начал бормотать про себя латинские слова, выгравированные сбоку котла: Ab igne veniet ignis. Ego te in cinerem redigam. Perdam te.

Эта фраза написана на каждом котле ― такая длинная и заумная. Интересно, что она означает?

― Как это переводится? ― спросил он, готовый говорить о чем угодно, но только не приступать к варке зелья.

― Из огня произойдет огонь, ― ровным голосом перевел Снейп. ― Я превращу тебя в пепел. Я уничтожу тебя.

― Жуть какая. ― Гарри содрогнулся всем телом. ― Иногда мне кажется… мой страх… он испепеляет меня внутри. Он слишком сильный, и я не знаю, что с ним делать.

― В вашем случае страх ― это эмоция, которую вполне можно сравнить со стихией огня. ― На лицо Снейпа наползла тень, и он отвернулся, став к Гарри полубоком. ― Когда эмоции необузданы, они могут натворить много бед.

Гарри крепко зажмурился, глубоко вздохнул и взял в руки нож. Осталось дело за малым ― нашинковать ингредиенты и сварить что-то похожее на зелье.

Когда подошло время бросать ингредиенты в котел, Гарри не мог заставить себя сделать. Можно снова закрыть глаза, создать вокруг себя защиту от тошнотворных запахов, но как закрыть мозг от слишком ярких, навязчивых картин? Как уничтожить память? Снова и снова… Красно-оранжевая волна, Снейп в кровавых бинтах, лежащий без сознания, снова волна… и огонь. Всепожирающий и беспощадный.

― Помогите… ― только и успел пискнуть он, когда очередная огненная волна накрыла его, да так, что по-настоящему запекло в груди. Он очнулся уже, сидя на пуфе в углу лаборатории. Неудачная варка зелья закончилась мощным сеансом терапии, после которого Гарри чувствовал себя разбитым, а Снейп выглядел ужасно виноватым и даже попросил прощения за свои слова, которые, как он посчитал, вызвали такой негативный всплеск. Это произошло уже дважды, но Гарри не собирался коллекционировать извинения Снейпа, чтобы потом ими кичиться. Он хотел одного: получить гарантию, что когда-нибудь он исцелится от страха и станет нормальным.

Только кто мог дать ему эту гарантию?

Гарри отодвигает подальше старую газету, чтобы не видеть то темное пятно, которое осталось от волшебника-экспериментатора. Даже в черно-белом варианте оно выглядит тошнотворным. Это Испепеляющее заклятие ― тоже своего рода огонь, который пожирает и врага, и того человека, который выпустил его.

Только в том, что происходит с Гарри, никто не виноват. Только он один.

Или ― некое бессмертное существо, которое охотится за ним. Которое, предположительно, закабалило его отца и упорно желает завоевать весь мир.

Как его остановить? Разве что уничтожить душу… Только кто на это пойдет?

Тот, кто не боится расколоть свое магическое ядро, чтобы спасти тех, кто ему дорог.

Гарри не знает, кто бы это мог быть. Разве что ― он сам.

* * *

Теперь он хотя бы знает, что со Снейпом все в порядке. Ну, относительно ― спасибо Гермионе. Он не мог ей сказать правду. Он вынужден нести это бремя в одиночку.

Гарри на всем ходу останавливается прямо перед дверью кабинета зельеварения. Он даже не опоздал на отработку. Почти.

Хотя, какое это сейчас имеет значение?

Снейп сидит за преподавательским столом, облокотившись о него и закрыв ладонью половину лица. Он не реагирует на легкий хлопок двери. Его рука, лежащая на столе, немного подрагивает.

Гарри знает, что это такое.

Он тихо подходит и осторожно кладет свою руку поверх. В тот же миг ему в грудь утыкается волшебная палочка.

― Поттер… ― пораженно выдыхает Снейп, спустя несколько секунд замешательства. ― Что вы себе позволяете?

― Да я ничего такого не сделал... ― Гарри прячет руки за спиной и на всякий случай делает шаг назад.

Снейп хмуро глядит на него и медленно опускает палочку. У него очень усталый вид, как будто не спал всю ночь.

― Думаю, что отработку можно отменить, ― нарушает Гарри тишину, невольно наблюдая за профессором ― его движения слишком осторожны и скованны, как будто малейшее из них причиняет ему боль.

― С каких это пор вы получили право отменять свои отработки? ― недобро щурится Снейп.

― С тех пор, когда я сам их себе назначил, ― напоминает Гарри. ― Вы не подумайте, ― тут же добавляет он с ощущением, что сейчас может упустить или потерять что-то важное. ― Мне нравятся эти отработки. Мне нравится, как вы учите… все так просто и понятно, я даже себя идиотом больше не считаю ― благодаря вам, ― шепчет он. ― Мне, правда, жаль отменять отработку, но вам сейчас нужно отдохнуть и выпить что-то исцеляющее…

― Ну-ну, продолжайте, ― ядовито произносит Снейп.

― Вам лучше сейчас прилечь и не думать обо всех этих уроках, ― не сдается Гарри. ― Конечно, от Круциатуса не умирают, но все равно это слишком ужасно, и я…

Тут он понимает, что сболтнул лишнее: Снейп смотрит на него так, будто видит перед собой чудовище.

― Повторите, что вы сейчас сказали? ― шипит он.

Гарри заминается. Стоит ли раскрывать тайну? Как-то он уже пытался рассказать кое-что из своих видений, но Снейп не придал этому особого значения.

Учитывая, сколько всего Гарри уже ему наговорил и до сих пор остался в живых, есть нехилый шанс, что и на этот раз пронесет.

К тому же он не виноват. Он просто не знает, как это контролировать. Разве можно запретить снам… сниться?

― Я видел то, что он с вами делал, ― признается он. ― Он… он вам больше не верит, потому что смог пробраться к вам в голову и кое-что узнать. Вы… как будто… снова хотели меня спасти… а он узнал… ― эти слова даются ему с трудом. Гарри не хочет думать, что Снейп пострадал из-за него. Хотя, скорее всего, так и есть.

В голове как на повторе звучит гадостно-шипящий голос: «Может, ты хочешь меня проклясть, Северус?» «У меня и в мыслях не было», ― отвечает Снейп с каменным лицом. «Я видел… видел только что в твоей голове, что ты хочешь сбежать! Станешь лгать мне?» ― Палочка в когтистой руке медленно направляется на него. «Вам невозможно, солгать, мой господин», ― кротко говорит Снейп. «Вот именно! Зачем тебе понадобилось ехать заграницу?» ― «Я не собирался…» ― Хочешь увезти мальчишку?» ― «Нет... я…» ― «Да я найду тебя и на краю земли!» «Послушайте, мой Лорд, все не так…» «Если задумал предать меня ― тебя ждет медленная мучительная смерть! Круцио!»

― Как? ― произносит Снейп одно лишь слово, резко обрывая тягостные воспоминания, за что Гарри ему благодарен. Он очень бледен и выглядит намного хуже, чем до этого.

― Я вижу сны о вас, раньше это было вообще очень часто, ― говорит он всю правду, как есть. ― А еще я видел, как вы меня спасали ― я был там и смотрел на все со стороны, как смотрят фильм. Могу даже пересказать, как все было, если не верите…

Снейп резко двигает стул, и этот неприятный скрежещущий звук будто ставит точку в их разговоре.

― Уходите, Поттер. ― Его глаза превращаются в две ледышки. ― Ваши выдумки зашли слишком далеко. Не стоит принимать за истину все, что снится. Это всего лишь сон, со мной все в порядке. Если вы считаете нужным не заниматься сегодня ― что ж, ваше право. Но вам придется потратить субботний или воскресный вечер, чтобы отработать этот час вместо того, чтобы провести его в свое удовольствие с друзьями. В наказание надо бы его удвоить, но я не слишком хочу, чтобы… Всего хорошего.

Прервав самого себя, Снейп уходит в дверь, ведущую в лабораторию. Очевидно, что профессор не хочет посвящать его в свои личные дела и обсуждать их. Тем более ― рассказывать о том, что происходит, когда ему приходится иметь дело с когтистой тварью. Именно приходится ― спасибо Волан-де-Морту, сомнения которого, в свою очередь, развеяли сомнения Гарри.

* * *

И вот, тот самый хэллоуинский денек. Мало кто поймет, что для Гарри это не праздник. В этот день умерла его мама. А еще сегодня должен кое-кто прийти… Но почему совсем нет радости от мысли, что он, наконец, увидится с отцом? Ни капельки. Будто он уже пережил ее сполна, предвкушая встречу, а теперь сдулся и сник. Что ж, так бывает.

Или так не должно быть?

Его зовут к директору. Сердце начинает раскачиваться, как маятник. Его самого качает, когда он идет по длинному коридору, где с выступов вслед ему скалятся круглолицые зубатые тыквы с горящими глазами. Он не помнит, как говорит горгулье пароль ― и что это за пароль, ― как поднимается наверх, то ли его поднимают, как на лифте… Гарри приходит в себя уже в кабинете.

Человек в длинном черном плаще, в капюшоне, наброшенном на лицо, стоит в дальнем углу. На руках у него черные перчатки. Он весь в черном. Он ― как монолитная черная скала.

Он ждет Гарри. А может… не ждет?

Дамблдор холодно кивает ему.

Гарри делает неуверенный шаг. Еще один. Останавливается.

― Ты… можешь снять капюшон? ― С надеждой он смотрит на темный плащ.

Фигура даже не шевелится.

― Не думаю, что это возможно, ― категорично произносит директор.

Кажется, это тот самый момент, который вот-вот его испепелит: эмоции рвутся наружу и разрывают на части, потому что Гарри не может их выразить. Он застыл ― внутри и снаружи. И никто ― совершенно никто ― не собирается его спасать.

Наверное, он сейчас должен подойти к отцу и сказать… что сказать? А может, обнять? Но тот стоит, как статуя. Мог бы сам подойти. Или он боится Дамблдора? Он весь в черном. Он как неживой. Может, это вообще не отец, а статуя наподобие горгульи у входа к директорскому кабинету?

А еще за всем этим наблюдает Дамблдор с таким неодобрением на лице, будто даже сама мысль, что у Гарри может быть нормальная семья, ему противна. Хотя… какая уж тут нормальная семья.

«Из огня произойдет огонь, ― слышит он в голове голос Снейпа. ― Когда эмоции необузданы, они могут натворить много бед».

Боясь, что сейчас рванет, Гарри разворачивается и убегает. Убегает ― чтобы больше не вернуться. Он не больше пойдет в этот кабинет, если его снова позовут. Даже если пригрозят отчислением. Он просто… не хочет. Он не хочет видеть этого человека в капюшоне, который пришел, будто поневоле. Словно его притащили и поставили в том углу. Он не сделал ни шагу навстречу… нужно ли его заставлять?

Гарри бредет, не разбирая дороги. В тихом безлюдном месте он находит укромный уголок, забивается туда и тихо плачет. Если бы кто спросил, чего он хочет… он не знает. Может, чтобы отец прямо сейчас отправился его искать, сбросил свой дурацкий капюшон, снял не менее дурацкие перчатки и просто стал человеком. Обычным человеком. Не какой-то там таинственной личностью. Не супергероем. И не самым крутейшим магом на земле.

Гарри все это не нужно. Он не ждет, что отец начнет спасать весь мир. Он хочет, чтобы тот спас его самого ― от огня, который мешает ему жить. Это ведь несложно. Наверное.

Он чувствует, что к нему прикасаются ― сначала к плечу, чтобы привлечь внимание, потом приподнимают подбородок теплыми пальцами и проводят по щеке. Сквозь пелену слез он видит, что это Снейп склоняется над ним ― да-да, тот самый, который еще вчера избегал его и сердился. Он снова такой, каким хотелось бы видеть его всегда.

Гарри позволяет поднять себя на руки и унести прочь ― от собственных страхов и страшной пустоты внутри. Он обхватывает его за шею, прячет лицо у него на плече, ощущая, как огненные тиски, захватившие его сердце в удушающий плен, ослабевают, угасают, а потом и вовсе распадаются на части.