И судьба сведет нас в третий раз (гет)

Примечания:

Пб.

Да, опять я.

В 3 раз за неделю, вы не устали?

* * *

Любой клинок сделан для того, чтобы однажды на нем оказалась чья-то кровь. Люмин не помнит, кто это сказал и когда, но помнит, что следовала этому правилу столетия, окропляя свой клинок кровью. Даже в Тейвате каждый попавший меч в её руках окрашивался алым в крови её врагов.

Для этого ведь и нужно оружие, верно? Оно создано убивать, как и их хозяева. Смерть понятие простое, ничего не значащее для Люмин. Каждого однажды ждет сырая земля, от этого не отвертеться, как бы не бегал. Лишать жизни просто, путешественница делала это не раз, не задумываясь над тем, кто падет от её меча. Будь то монстр или человек, если они мешают — Люмин разберется, уберет со своего пути.

Как и сейчас, её меч окроплен алым, капли крови стекают по острию, падая на землю.

Должен ли это быть конец?

В голове эта картина появлялась уже не раз. Люмин думала. Думала и представляла, как Сказитель умрет от её клинка, не раз даже делала так, чтобы за нее его убил кто-то другой. Из раза в раз, в последний момент спасала юношу, а потом долго думала, зачем сделала это, если шанс был так близок.

Даже сейчас в свете луны нефритовый меч в её руках сияет, взывает к тому, чтобы его опоили кровью.

Небо этой ночью совсем чистое, звездное, и неполная луна светила ярче обычного. Люмин стояла рядом со спящим Сказителем, сжимая в руках меч.

Один удар — и она свободна.

Один удар — и не будет проблемы, пошатнувшей столько регионов разом.

Один удар — и Люмин больше не будет страдать.

Но в этот раз держать оружие тяжелее, руки её совсем не слушались и опустить меч, покончить со Сказителем — так и не удалось.

Путешественница откидывает меч куда-то в кусты, а сама разворачивается на пятках и бежит в неизвестном направлении, оставляя спящего Куникудзуши одного. Как же ей всё надоело, как же она скучает по Паймон, рядом с которой все тревоги превращались во что-то незначительное. Люмин сейчас очень не хватает совета феи, чтобы понять — почему путешественница так поступает, почему не может совладать с собой?

В этом времени она снова столкнулась с трудностями, в очередной раз оказалась отвергнута людьми из-за своей силы. На самом деле Люмин уже привыкла к такому отношению, однако где-то глубоко внутри это задело её, где-то глубоко внутри в ней все еще сидит маленькая девочка, забившаяся в угол и горько плачущая, что ей очень тяжело жить.

С момента, как они вместе с Куникудзуши покинули небольшую деревню прошло уже три дня. Куда они держали путь? Скорее всего прямиком в Инадзуму, уж там они не должны были привлекать так много внимания, всё-таки это уже не маленькая деревушка где-то на отшибе, а целая столица. Все эти дни они часто молчали: Куникудзуши постоянно был погружен в свои мысли, хотя обычно он был тем, кто старался начать разговор, чтобы не было так неловко. Люмин общаться со Сказителем тоже не спешила, оно ей банально не было нужно, ведь все-таки они настоящие враги. Так и проходили день за днем — они шли, останавливались и ели, ночевали то в пещерах, то в каких-то руинах, встречая изредка монстров и разбойников.

И последнее совсем не радовало, ведь путешественница все еще была ранена из-за нападения монстров, да и старые раны едва ли зажили нормально. Кажется это ее наказание за все грехи — ее регенерация стала такой же, как у обычного человека, если не хуже. Да и стала путешественница гораздо слабее, чем была до попадания в прошлое. Возможно ли, чем дольше она здесь — тем слабее становится? Нельзя отрицать это, результаты на лицо, и совсем скоро путешественница не сможет даже противостоять обычному слабому хиличурлу.

Что же тогда будет, если она проведет в прошлом еще месяц? Смерть? Проверять Люмин этого не хотела, она ещё столько всего не закончила в этой жизни, в этом мире, что будет печально, если все старания пойдут насмарку.

Потому ей нужно вернуться, нужно убить Сказителя, пока он слаб.

Но это оказалось слишком сложно для нее, каждая попытка заканчивается неминуемым провалом и рука в последний момент останавливается.

Она не может. Не может его убить, как бы не пыталась убедить себя, что это нужно для ее возвращения — все равно он продолжает жить.

Путешественница плачет. Плачет где-то в сотне метров от мирно спящего Куникудзуши, который так доверяет Люмин, который совсем ничего не понимая продолжает идти за ней. Маленький глупый Куникудзуши. Возможно путешественнице его банально жалко, ведь что тогда он не смог прожить счастливо, что сейчас его жизнь остается под угрозой.

«Ты можешь все изменить, Люмин. Ты все можешь».

Голос разума звучал так отчетливо в голове, но Люмин не уверена в том, в чем пытается сама же себя убедить. Не уверена в правильности своих поступков.

— Не могу, я ни-че-го не могу! — Девушка опускается на холодную землю, поджимает колени к груди и продолжает плакать.

Она не такая сильная, какой ее все видят. Она не такая бесчувственная, какой ее считают. Люмин тоже живая, Люмин тоже устает, Люмин тоже умеет плакать, но есть ли кому дело до всего этого? Есть ли кому дело до «Люмин», а не «путешественницы»?

Разве что малышка Паймон искренне переживает за свою спутницу. Но даже Паймон иногда не может понять путешественницу, не может достучаться до той «Люмин», которая прячется глубоко внутри путешественницы и тихо плачет от своей слабости, от своей никчемности.

Но все продолжают видеть мечницу той, кто способна решить любую загадку, способна справиться с любым поручением. И ведь никогда не интересуются, по силам ли это Люмин.

Через силу, через кровь и боль оказывается, что это Люмин по силам.

Путешественница всхлипывает, уже который день пытаясь избавиться от этой меланхолии, но не удается. Она плачет и плачет, не слыша ничего вокруг, даже не боясь, что в тени деревьев может таиться опасность. Нужно же когда-то было выплеснуть все эмоции, что комом стояли в горле, мешая вдохнуть. Люмин эта "истерика" была необходима, пока никто не видит, пока некому запечатлеть ее слабость.

Кроме одного.

— Ты замерзнешь, если будешь сидеть на земле, — его голос совсем рядом.

Люмин поднимает взгляд, и почти в это же мгновение чувствует, как юноша накрывает ее теплым одеялом, купленным еще в деревушке. Куникудзуши опускается на колени напротив путешественницы, плотнее укутывая дрожащую девушки. Однако мечнице не холодно... Наверное.

— Ты так часто плачешь... Это все из-за тех людей?

Возможно Куникудзуши еще мало понимает в этой жизни, но уже умеет различать добро и зло, понимает, что те слова, сказанные жителями деревни в сторону Люмин — гнусная ложь. Юноша хоть и мало путешествует с Люмин, но уже умеет ее понимать. В его глазах она была тем идеалом, к которому он стремится, которым хочет стать в будущем, потому все те люди были не правы.

Это событие станет ему уроком, ведь теперь Куникудзуши понимает, что не все люди такие же, как Люмин или Юки. Люди так просто могут предать, забыть о доброте и легко возненавидеть. Он считает, что такое отношение неправильно, но никто его бы не стал слушать. Он пытался защитить путешественницу, вот только его проигнорировали, и взгляды жителей наполнились ненавистью, страхом.

Все ли люди такие лживые? Куникудзуши это не нравится, он не хочет верить тем, кто потенциально может навредить просто так, возненавидеть в одно мгновение. Теперь это станет ему уроком и к людям такого доверия у него не будет, разве что к одной единственной девушке. Чтобы она не сказала, он послушает. Ведь Люмин не как те люди, она совсем другая. Очень светлая, ее помыслы видны как на ладони, она искренняя, но совсем недоверчива к другим.

Может быть однажды златоглазая взглянет на него по-другому? Увидит, что он не такой, как те люди, он не будет ее осуждать.

Юноша внимательно смотрит ей в глаза — пустые, покрасневшие от слез, некогда сияющие ярче золота на солнце. Люмин качает головой, видимо таков ее ответ на ранее заданный вопрос.

— Не важно. Это совсем уже не важно, — девушка шмыгает носом, взглянув куда-то в сторону. Она не могла вытерпеть этот прямой взгляд танзанитовых глаз, не могла вытерпеть жалость в отношение к себе. Он совсем не умел ничего скрывать, был словно открытая книга для окружающих, потому и невыносим. В мире, где все постоянно о чем-то лгут, простота Куникудзуши была чем-то диким, необычным, давно позабытым.

А еще ему совсем неведом страх, потому что так просто касаться путешественницы еще надо рискнуть.

Юноша легко касается ладонями лица путешественницы, большими пальцами вытирая дорожки слез на щеках. Он приподнимает ее голову, заставляя посмотреть ему в глаза. Взгляд ее совсем безжизненный, пустой, потускневший.

— Юки мне сказала, что если хочешь утешить человека, его стоит обнять, — неожиданно вспомнил юноша, спустя пару минут молчания. — Можно я обниму тебя?

Ответила она ему взглядом красноречивее всяких слов. Она была не против, она нуждалась в этом, но...

— Нет.

Но он будто услышал другой ответ. Двигается еще ближе, опуская свои руки на плечи путешественницы и притягивает ее к себе, прижимая к своей груди.

Она даже не сопротивлялась, позволила прижать себя к груди, несмотря на то, что отказала ему. Он обнял ее так крепко, как был способен, чувствуя ее слабое дыхание на шее.

Всхлип.

Люмин сжимает одежду на его спине, позволяя себе выпустить все эмоции, плакать, пока по спине, сквозь одеяло Куникудзуши гладил ее. И это было так ей необходимо — поддержка. Она хотела, чтобы кто-то понял ее, чтобы кто-то не пытался копаться у нее в голове, а просто был рядом, молчаливо поддерживая.

Как жаль, что таким человеком оказался именно враг, а не кто-то, кого путешественница считала другом.

Это продолжается недолго. Люмин уснула положив голову Куникудзуши на плечо, пока тот продолжал размеренно гладить ее то по спине, то по голове, распутывая короткие светлые волосы. Когда юноша убеждается, что путешественница крепко спит — встает, поднимая ее на руки. Совсем легкая, даже он справился.

Люмин так и не проснулась, проспав почти до обеда, прижимаясь к теплому боку Куникудзуши, который стерег ее сон до самого пробуждения. Будто бы говоря этим, что всегда будет рядом, что готов до самого конца быть вместе, только путешественница совсем этого не понимает.

Наступит утро, она снова будет фырчать и сторониться его, а пока пусть отдыхает от всего, она заслужила.

* * *

Люмин просыпается с некой неохотой, нежеланием выскальзывать из-под теплого одеяла в тоскливый серый день, видневшийся в выходе из пещеры, служившей им временным убежищем. Небо заволокло тучами, дул ветер и вот-вот обещал пойти дождь. Люмин поежилась, натягивая на себя одеяло посильнее. Рядом кто-то тяжело вздохнул и путешественница повернула голову, заметив сидящего Куникудзуши. Юноша уже не спал, ковыряя палкой тлеющие угли, которые приносили хоть какое-то тепло в прохладную пещеру.

— С добрым утром, — просиял он, заметив, что Люмин проснулась. — Как спалось? — Этот вопрос он задал из вежливости, понимая, что ответа все равно не получит. Он привык, Люмин вообще на его вопросы редко давала ответы.

— Хорошо, — ответила она, заслужив удивленный взгляд Куникудзуши. Он некоторое время просто моргал, рассматривая заспанную путешественницу, а затем широко улыбнулся.

— Не замерзла? Ночь была холодной, — он вернулся к своему делу, рассчитывая, что раз Люмин ответила на первый вопрос, то и на второй ответит.

— Нет, все нормально. Я привыкла, — ответила путешественница.

Куникудзуши правда был удивлен столь резким переменам. Обычно с самого утра путешественница чуть ли не рычала на него, отмахивалась от любой попытки помочь, не отвечала и вообще редко с ним разговаривала, а если и делала что-то из этого, то очень нехотя, будто заставляла себя.

Может быть эти перемены из-за того, что произошло ночью? Даже если так, Куникудзуши не будет наглеть и проверять путешественницу, ему достаточно этих крох тепла между ними, что образовались этой ночью. На большее он и не рассчитывал.

— Позавтракаем? — Спросила путешественница и Куникудзуши вздрогнул.

— Д-да, конечно.

И снова тишина.

Начать разговор с девушкой он не решался, так как боялся спросить или сказать что-то не то, что испортит их только наладившиеся отношения. Если, конечно, это можно было так назвать, ведь юноше казалось, что Люмин все еще смотрит на него как-то недовольно.

— Сегодня дойдем до Инадзумы, — сказала она. — Нужно будет привести себя в порядок, чтобы не привлекать лишнего внимания. И да, прячь свое перо получше, чтобы ненароком не засветить им в городе, иначе будет худо.

— Да, я понял.

После достаточно плотного завтрака, они двинулись в путь, не забыв затушить после себя костер. Путь ожидался не близкий, да и Люмин после этой ночи чувствовала себя совсем ослабленной, чего нельзя сказать о бодро шагающем Сказителе, оглядывающим все вокруг. Когда они проходили море, Куникудзуши так и застыл, восхищенно разглядывая разлившуюся на мили вперед воду.

Ветер нагонял на серебристо-синюю морскую гладь волны: то совсем мелкие, то большие, бьющиеся о камни у берега.

— Нравится?

— Да! — Он даже не скрывал собственного восторга, радуясь, казалось бы, такой мелочи. Может быть он даже в чем-то прав, радуясь таким обычным мелочам, которые Люмин давно перестала ценить.

— Ночью море особенно красивое, особенно когда на небе ни облачка, светит полная луна и ветер едва-едва трогает водную гладь... Хотя, когда волны разбиваются о скалы, а мелкие брызги долетают до ног — это тоже красиво. В Мондштадте, кстати, есть такое место, где можно полюбоваться и морем, и луной. На Утесе Звездолова, надо будет показать тебе...

После последнего предложения Люмин замолчала, уйдя в себя. Показать ему? Смешно, это не ее цель и навряд ли они когда-нибудь покинут пределы Инадзумы. Он ее враг, так зачем она сказала ему, что покажет Утес? Зачем?

Люмин порой сама не думает, о чем говорит.

— Правда?

Люмин так и не ответила, продолжив свой путь в сторону уже виднеющегося города.

«Правда» — велело сказать сердце, но разум не позволил озвучить.

Примечания:

Люмин начинает таять, но сама этого пока не понимает.

Мой тг:https://t.me/hilichurls_write