Хорошая мать: 1988 год (джен)

Марк шёл по старому пассажу, его шаги эхом отдавались от кирпичных стен. Пассаж был темным и заброшенным, где-то в углах лежали пыль и остатки старинных газет, а окна в потолке едва пропускали свет. Этот участок города был лишён прежнего блеска, почти забытый временем. Стены, выложенные старым кирпичом, потрескались и побледнели от долгого воздействия сырости и невидимой плесени. Но для Марка это было обычное место — привычное, даже если и не совсем безопасное.

Он двигался вперёд, сосредоточенно оглядывая двери и витрины, направляясь к выходу, который, как ему казалось, был уже совсем близко. Остановиться было не в его привычке — его мысли были заняты гораздо более важными делами, чем то, что происходит вокруг. Однако через несколько минут его интуиция подсказала ему нечто странное: что-то не так. Он едва успел осознать это, как почувствовал на себе чей-то взгляд.

Не оглядываясь, он почувствовал, как двое незнакомцев приближаются к нему. Он слышал их шаги, но они звучали слишком мягко, будто будто кто-то прыгал, избегая лишнего шума. Эти двое были, по сути, тенью, которая двигалась с ним — неотличимая от тех колонн, что поддерживали потолок пассажа. Услышав шорох и мгновение передышки, Марк решил, что всё-таки стоит немного ускориться.

Только тогда он заметил, что эти странные фигуры начали прыгать с одной колонны на другую. Их движения были слишком быстрыми, слишком плавными, словно акробаты, с каждым разом всё ближе подходя к нему. Их чёрные сюртуки развевались в воздухе, а усатые лица, скрытые в тени, не показывали ни эмоций, ни цели. Они действовали слаженно, будто всё это было частью какого-то плана. А Марк, хотя и интуитивно ощущал, что что-то не так, не спешил действовать.

Он продолжал идти вперёд, но теперь с настороженностью. Заметив ещё пару прыжков, он ускорил шаг, будто не обращая внимания на странных преследователей. Тем не менее, что-то в их манере было невообразимо странным. Кто эти люди? Почему их движения настолько скоординированы?

И вот, когда Марк подошёл к выходу из пассажа, он почувствовал, как его окружили — не спеша, но точно. Пора было действовать.

Марк не потерял спокойствия, несмотря на странное поведение этих двух мужчин. Он остановился, спокойно повернувшись к ним, держа саквояж в руках. Его лицо было спокойным, но глаза, как всегда, оставались внимательными.

— Интересуетесь, господа? — спросил он, не меняя интонации, словно всё происходящее было вполне обычным делом.

Один из них, тот, что прыгал с колонны на колонну, теперь стоял прямо перед ним, обратившись с едва сдерживаемой ухмылкой. Его голос звучал как густое масло, еле уловимое, но противное.

— Да, — сказал он, скользнув взглядом по саквояжу, — весьма интересуемся, господин Парвис. Особенно содержимым вашего саквояжа.

Марк мгновенно понял, с кем имеет дело. Эти двое были полицейскими шпиками, и их манеры слишком выдают их истинные намерения. Но он не собирался терять контроль. Без тени сомнения он потребовал:

— Где ордер на обыск?

Второй тип, стоявший чуть поодаль, даже не двигался. Он словно сливался с тенью стен, его взгляд был хищным, а улыбка — настораживающей. Изнутри его сюртука он достал небольшой свёрток и расправил его, показывая Марку ордер. Он был слегка помятым, но на нём стояла печать. Полицейский не сказал ни слова, лишь скачащим взглядом следил за каждым движением Марка, его улыбка не сходила с лица.

Первый шпик, ободрённый этим, продолжал своим противным, елейным тоном:

— Прошу вас, господин Парвис, не стоит терять время. Мы хотели бы ознакомиться с содержимым вашего саквояжа.

Марк не ответил сразу. Он позволил паузе повиснуть в воздухе, ловя взгляд второго полицейского, который всё ещё смотрел на него, как хищник на свою жертву. Всё происходящее начинало разжигать в нём странное ощущение. Сколько бы он ни изучал их, их поведение было не совсем обычным для служителей закона. Он понял, что этот обыск — лишь предлог, что-то гораздо более изощрённое скрывается за их интересом.

Не теряя спокойствия, Марк улыбнулся, и в его глазах мелькнуло сверкание. Он знал, что сейчас не стоит спорить, а нужно просто действовать. Это был тот момент, когда молчание могло быть опаснее слов.

— Ладно, — произнёс он с едва заметным кивком, аккуратно опуская свой саквояж на землю. — Посмотрим, что вас так беспокоит. Но, — добавил он, приподняв бровь, — учтите, что инженеры железных дорог не носят с собой контрабанду. Разве что вы примете за неё... маленькое живое существо.

Полицейские, не зная, что ожидать, склонились, чтобы заглянуть в саквояж. И в этот момент Марк резко распахнул его, и прямо перед их глазами из недр саквояжа вырвалась большая белая бабочка. Она, не теряя ни мгновения, взмыла в воздух, расправив крылья, и стремительно устремилась вверх, словно порвав серые стены коридора своим полетом.

Один из полицейских инстинктивно поддался движению и поднял взгляд, пытаясь проследить траекторию полёта маленькой беглянки. Второй повторил его жест, и оба вскоре были полностью поглощены неожиданным зрелищем. Марк, не спеша, следил за их реакцией, словно этот момент был частью его игры.

— Позвольте представить вам замечательный экземпляр капустной белянки, — произнёс он спокойно, будто читал лекцию. — Эту девочку особенно любят фермеры, будто они не знают о том, что личинки этой дамочки могут нанести значительный урон урожаю. Правда, это лишь малая часть её удивительного поведения, — сказал он так, будто говорил о человеке, а не о насекомом. — Известно ли вам, господа, — продолжал Марк, — что капустная белянка может пролететь более десяти километров за один день? Эта малютка обладает поразительной способностью к адаптации, её виды обитают на различных континентах, включая Европу, Азию и наши родные пенаты, — сказал он, имея в виду Северную Америку. — Удивительно, как такое маленькое существо может преодолевать такие расстояния. Не говоря уже о том, что её крылья могут быть поразительно разнообразными, включая различные оттенки белого и желтого, в зависимости от того, в каком климате выросла эта маленькая девочка...

Его голос, ровный и спокойный, разливался, как молоко, сбивая с толку. Полицейские, всё ещё следившие за бабочкой, не сразу поняли, что происходит. Они обменялись взглядом, но не осмеливались перебить, решив сначала разобраться с тем, что творится перед ними. Марк, всё продолжая говорить, с каждым словом запутывал их больше.

— ...и, конечно, — продолжал Марк после паузы, — она, в отличие от своей более редкой родственницы, репной белянки, имеет значительно больший размах крыльев. Это делает её более устойчивой и приспособленной к выживанию в условиях сурового климата.

Он снова взял небольшую паузу, будто на мгновение углубляясь в собственные мысли.

— Видели, как её крылышки раскрываются на свету? — снова начал Марк. — Они словно ловят каждый луч, расправляются с изяществом, — сказал он, немного повысив голос, словно пытаясь передать восторг. — И эта белянка гораздо выносливее, она легко справляется с переменами, с любыми трудностями! Вы не находите, господа?

Шпики, которые пытались сосредоточиться на более материальных вещах, чем какие-то там бабочки, опустили взгляды и, наконец, выдохнули, словно вернувшись в реальность.

— Находим, — сказал один из них уже не таким уверенным голосом. — Действительно, мы находим, что в вашем саквояже ничего нет.

Второй полицейский подал саквояж обратно Марку с каким-то формальным жестом, словно они выполняли какую-то рутинную работу, а не пытались поймать человека на что-то важное.

— Да, находим, что ничего запрещённого у вас не нашли, — добавил он сухо, и оба с одинаковым видом завершили обыск, который, видимо, не дал им того, что они ожидали.

Марк, с улыбкой, аккуратно забрал свой саквояж. Он кивнул им в знак благодарности за их «старания», после чего с лёгкостью повернулся и направился к выходу из пассажа. Всё было кончено, как и следовало ожидать.

Как только он вышел на улицу, он заметил знакомую фигуру вдалеке. Пол Бухер — офицер среднего звена в отставке, член Союза Гавриила Архангела, стоял, прислонившись к столбу, и наблюдал за Марком. Его лицо было напряжённым, и Марк сразу понял, что Бухер был тем, кто натравил на него шпиков. Всё в нём говорило о том, что он знал больше, чем показывал.

Когда Марк прошёл мимо Пола Бухера, тот не смог сдержаться. С его лица исчезло всё скрытое спокойствие, и в этот момент он резко, с яростью, ударил своей тростью по асфальту. Звук удара был громким и металлическим, будто гнев осколком врезался в тишину улицы. Бухер хмыкнул, его губы искривились в выражении раздражённой досады.

Марк не удостоил его даже взгляда. Его шаг оставался уверенным и непринуждённым, он не замедлил темпа и продолжил свой путь, словно ничего не произошло. Внутренне он был спокоен, все эти игры Бухера и шпиков были ему хорошо знакомы, и он знал, что не стоит тратить силы на то, чтобы реагировать на каждый их шаг. Такова была их роль в этом спектакле — идти за ним, пытаться поймать на чём-то, выискивать, но всегда оставаться на шаг позади.

Бухер, проводив Марка злобным взглядом, стоял, как каменная статуя, ещё некоторое время, его лицо было искажено ненавистью, но он не мог ничего сделать. Его терпение было на пределе, но он знал, что ещё не настал момент. Пора было двигаться дальше, и он снова ударил тростью по земле, чтобы, казалось бы, вернуть себе контроль над ситуацией.

С минутной задержкой он развернулся и, шагнув по направлению к своему назначению, направился по своим делам. Не было смысла задерживаться, ничего не добившись. Марк не оборачивался, а Бухер с каждым шагом всё больше растворялся в городской суете. В этот момент обе фигуры — одна в спину уходящая, другая — удаляющаяся с яростью на лице — продолжали свой путь по одинаково шумным и равнодушным улицам.

В это время по тёмным и узким коридорам Кембриджской тюрьмы для политических заключённых шла Хари Данлоп в сопровождении двух тяжеловесных надзирателей. Длинные проходы, изрезанные дверями-решётками, казались бесконечными, и каждое её движение эхом разносилось по каменным стенам. Потолки низкие, а тусклый свет, едва пробивающийся через высокие узкие окна, едва освещал эти мрачные коридоры, добавляя атмосфере ещё большую угрюмость.

Несмотря на свою неподобающую для этой обстановки осанку, бывшая жена Марка Темпе держалась прямо, и лишь её взгляд был затуманен, как у человека, который слишком долго находился в этом месте. Её глаза метались по тускло освещённым стенам, пытаясь не смотреть в сторону решёток, за которыми прятались лица заключённых. Она не была виновата в том, что оказалась здесь, но её имя было связано с Марком Темпе, и его оплошность — забытая рукопись с антидемократическими высказываниями — привела её в это место. Она чувствовала себя втянутой в нечто, что не могла контролировать, и в её сердце всё больше нарастала беспомощность.

Руки Хари были скрещены на груди, и, несмотря на её очевидную неприязнь к своему положению, она оставалась спокойной. Два надзирателя, сдержанно и молчаливо, шли с обеих сторон. Один из них был высоким и худым, с кожей, побитой солнцем, другой — коренастым и с круглым лицом, с тяжёлыми шагами, которые отозвались в каменном коридоре.

Хари не оглядывалась назад, не пыталась уйти, даже если это было возможно. Знаменитая борьба Марка с системой казалась ей далёкой, она не знала, что произойдёт дальше, и не была уверена в своих силах. Она шла через этот длинный коридор, где звуки её шагов и стук ключей в руках охранников казались сдавленными и чуждыми, как и сама её жизнь здесь. Заключение за поступки её мужа, за его идеи, за его слова — всё это весило на ней тяжким грузом, хотя сама она никогда не принимала участие в подобных делах. В голове звучала одна мысль: «Как это случилось?»

Надзиратели молча вели Хари по узкому коридору. Звуки их шагов эхом отдавались в пустых, каменных стенах, и только слабый свет, пробивающийся через узкие окна, освещал дорогу. Хари шла без лишних слов, осознавая, что попала сюда по вине Марка, чьё легкомыслие поставило её в тяжёлое положение. В её душе смешивались обида, горечь и невыразимая усталость от всего произошедшего. Она не надеялась на чудо, но в глубине души всё же питала надежду, что кто-то в этой тюрьме будет с ней не так, как с остальными.

Надзиратели не произнесли ни слова, но Хари ощущала их внимание. Они отошли к дверям камеры, и одна из них скрипнула, открываясь. В этот момент яркий свет, проливающийся через окошко, ослепил её, и она зажмурилась. Миг — и она уже стояла в новой камере, ощущая себя как в каком-то другом, чуждом мире. Пространство здесь было чуть более просторным, чем в других помещениях, но её взгляд не остановился на окрестностях. Она была сосредоточена на том, что ждёт её здесь. В камере стоял лишь конторский стол и жёсткий табурет напротив него.

За столом сидел мужчина. Он был седым, но всё ещё достаточно привлекательным, с аккуратно подстриженными усами. Его лицо сохранило черты, выдают не только возраст, но и уверенность. Его взгляд был спокойным, но каким-то не совсем обычным для тюремного охранника — он смотрел на Хари не как на преступницу, а как на человека, с которым предстоит поговорить.

— Проходите, госпожа Данлоп, — сказал мужчина, не вставая, а только чуть наклонив голову.

Его голос был ровным, без осуждения, что сразу же удивило Хари. В этом месте, где все были настроены исключительно на наказание и подчинение, его слова звучали как что-то странное, почти непонятное.

Хари сделала шаг вперёд и, оглядев помещение, присела на табурет. Задняя часть её спины почувствовала холод от жёсткой поверхности сиденья. Но, несмотря на это, ей было куда более странно находиться здесь, в этой комнате, где ни одного стула, ни мягкого уголка, а только табурет и строгий мужчина за столом, который, казалось, был готов с ней поговорить. Это было необычно.

Она посмотрела на мужчину, пытаясь понять, кто он и что ему нужно от неё. Он не сказал ни одного слова, просто молча ждал, пока она сядет.

Надзиратели закрыли за ней дверь с глухим металлическим звуком, который отозвался в её ушах как очередной барьер между ней и внешним миром. Женщина не сразу подняла взгляд, давая себе несколько секунд перед тем, как спросить: «Кто вы?» Её не было здесь по собственной воле, но было одно маленькое «но»: она всё же надеялась, что этот мужчина окажется тем, кто хотя бы не будет смотреть на неё как на преступницу, лишённую всякой человечности.

Мужчина наконец оторвал взгляд от бумаги, которую тщательно изучал, и слегка приподнял брови. Затем снял очки и, не спеша, перевёл взгляд на Хари. Его лицо оставалось серьёзным, но в глазах, словно по недоразумению, промелькнула мягкость.

— Позвольте представиться, я — Торн, — сказал он, выговаривая свою фамилию с таким оттенком, как будто она сама по себе должна была произвести неизгладимое впечатление. — Назначен исполнять обязанности вашего адвоката.

Хари не удержалась от горькой усмешки, которая сразу же скользнула по её лицу. Внутри неё сжалась ледяная мысль, которую она не смогла сдержать и произнесла вслух:

— Вы адвокат? Для кого? Для пожизненно заключённой? — произнесла она с легким сарказмом, сжимая руки на своих коленях.

Торн не отреагировал на её иронию, как будто не заметил её горечи, а лишь поморщился. Затем аккуратно надел свои очки, которые снял перед тем, как заговорить, и продолжил уже в более спокойном тоне:

— Госпожа Данлоп, имеете ли вы предварительное сообщение?

Её сердце на мгновение сбилось. Хари задумалась. Ответить ли? Она почувствовала, как тяжело ей становится под его взглядом. Она опустила глаза, как будто пытаясь найти ответы в своих мыслях. В ответ на вопрос Торна она лишь тихо произнесла:

— Нет, — почти шепотом, не глядя на него.

Торн снова посмотрел по сторонам. Хари не могла понять, что он ищет, но её глаза невольно последовали за его движениями. Вдруг, словно что-то решив, он наклонился вперёд. Положив обе руки на стол, он понизил голос, как будто решив доверить ей нечто важное.

— Я имею сообщение приватного свойства, — произнес он, задержав взгляд на её лице, чтобы она почувствовала вес его слов.

При этих словах Хари подняла голову, и её взгляд сразу встретился с его. Его слова прошли по ней, как нечто важное и тяжёлое. В ней взыграло любопытство, но и настороженность. Кто этот человек? Что за сообщение?

Торн, заметив, что она жаждет услышать больше, не спешил продолжать, и вдруг встал со стула. Он снял очки и, оглядевшись, добавил, понижая голос:

— Это от одного настойчивого субъекта средних лет.

Слова как-то странно повисли в воздухе. Хари слегка сжала губы, пытаясь понять, что он имеет в виду. Она не сразу сообразила, что именно это сообщение имеет какое-то отношение к её делу, но в её голове уже мелькали вопросы, отчаянно требующие ответа. Кто этот человек? Почему его сообщение так важное для неё? И что именно он от неё хочет?

Адвокат Торн, держа очки в руках, медленно подошёл к Хари, не спеша и с какой-то необычной осмотрительностью. Его шаги звучали в тишине камеры, как отголоски чего-то более важного. Он стоял перед ней, и его взгляд был направлен в её сторону, но Хари не могла понять, что скрывается за этой степенной манерой. Он продолжал говорить, но его голос звучал в этом пространстве как бы отдельной сущностью, отделённой от окружающего.

— Этот человек, — начал он, не отрывая взгляда от неё, — проявил великое усердие, дабы я передал вам это устное заявление.

Хари молчала. Она не сводила взгляда с его глаз, но её мысли были в другом месте. Она чувствовала, как его слова, как бы отскакивая от неё, не затрагивали её внутреннюю суть. В её голове была лишь одна мысль — что этот человек, адвокат, не имеет ко мне никакого отношения. Он же видит перед собой пожизненно заключённую, а не человека, которому что-то действительно нужно.

Адвокат Торн, не спеша, продолжал вертеть свои очки в руках, как будто они были для него чем-то важным, и при этом его взгляд не отрывался от Хари. Весь этот момент был поглощён молчанием, и даже тяжёлый, глухой воздух, который заполнил пространство между ними, казался частью неизбежной тюрьмы. Всё вокруг будто замерло, в этом месте не было ни надежды, ни жизни — только ожидание. Но в какой-то момент напряжение нарушилось.

— Если справишься, увидишь квинтян, — произнёс вдруг Торн с удивительно странной интонацией, как будто произносить это было ему не вполне естественно.

В голосе адвоката было что-то большее, чем просто сообщение — он словно передавал некую тяжесть чужих слов, тех, что не могли быть его собственными. И это добавляло словам скрытого смысла, будто эти слова принадлежали кому-то, кто стоял за ним, и не только за ним.

И когда эта фраза прозвучала, Хари почувствовала, как её сердце на мгновение остановилось, а взгляд застыл. Она вздрогнула, и на её лице, которое до того было вечно напряжённым и усталым, отразился внутренний сдвиг, как если бы из самого сердца вырвалась неожиданная искра. Это было не просто пустое выражение, это не были случайные слова, сказанные абы как. Хари осознала, что эти слова имеют вес, и они значат гораздо больше, чем любые прочие фразы, которые она слышала здесь, в этой камере, окружённой решётками и стенами. В её душе на мгновение ожила некая искорка — надежда, которая была давно утеряна.

Слово «квинтяне» привело её мысленно к далёким воспоминаниям, к тем дням, когда её жизнь была наполнена не только тяжёлыми мыслями и несбыточными надеждами, но и радостью от простых вещей. Она вспомнила, как давно это было. Ещё когда её муж, Марк Темпе, был её законным мужем, когда они жили в своём доме с маленькой дочкой Молли, и когда Молли ещё не знала, что значит разлука.

Тогда, когда их дочери исполнилось три года, Марк сидел с ней перед сном, читал ей сказку. В этой сказке был музыкант, обладавший волшебными существами-помощниками, которые назывались «квинтяне». Хари помнила, как Марк, сидя у её дочери на кровати, читал ей эти строки, а затем, когда Молли закрывала глаза, сказал: «Если ты справишься, милая, то увидишь квинтян в реальной жизни.»

Хари тогда усмехнулась, думая, что это просто сказка, что это был всего лишь момент нежности и волшебства, который они с Марком дарили своей дочери. Но теперь, сидя в камере, она вдруг поняла, что эти слова — это не просто шутка или детская фантазия. Это было послание. И тут же она догадалась, что этот странный, анонимный субъект, через которого адвокат Торн передал ей слова о квинтянах, был сам Марк.

Марк, который изо всех сил старался освободить её, несмотря на свою неизбежную роль в этом трагическом спектакле. Хари почувствовала, как холод и отчаяние, которые окружали её с момента ареста, на мгновение исчезли, уступив место теплу. Тот, кто её так любил, кто был её мужем, теперь, возможно, всё-таки пытался что-то изменить в её жизни. И этот адвокат, с его странными словами, стал связующим звеном.

Она посмотрела на Торна и слегка улыбнулась своим мыслям, словно пытаясь скрыть то, что заполнило её сердце. Она произнесла тихо, с едва заметной нотой грусти:

— Она увидит их.

Торн, стоя рядом с её табуретом, продолжал вертеть свои очки в руках, не отрывая взгляда от неё. В его глазах промелькнуло любопытство, и он с явным интересом спросил, слегка наклоняя голову:

— Кто «она»?

Хари не сразу ответила, но её голос был тихим и спокойным, с какой-то внутренней силой, которая выдавала её уверенность:

— Молли.

Торн нахмурился, явно не понимая, и повторил вопрос, теперь уже с легким недоумением, как если бы пытался уловить смысл её слов:

— Молли? Это что, ваша знакомая?

Хари, усмехнувшись, не колеблясь, ответила с оттенком иронии, как бы подчеркивая свою стойкость перед этим странным и холодным вопросом:

— Это моя дочь.

Её голос был ровным, но в нём звучала непреклонность, словно она этим утверждением защищала не только свою личную жизнь, но и то, что ей дорого. На мгновение в комнате воцарилась тишина. Торн стоял, будто обдумывая её слова. И вот, услышав ответ, он неожиданно рассмеялся — короткий, неискренний, но всё же смешок, который нарушил тяжёлое молчание.

Затем, оставив её на табурете, он медленно вернулся к своей конторке. Сев за стол, он аккуратно поставил очки на нос и, подперев подбородок рукой, посмотрел на Хари. Её ответ, видимо, вызвал у него какой-то внутренний отклик, но вместо сочувствия или сострадания его голос был обвинившим, почти циничным:

— Вы хорошая мать, госпожа Данлоп, — сказал он, как бы удивляясь. — Если, будучи приговорённой к каторжным работам на реке Шарльз, продолжаете думать о дочери, которая осталась на свободе.

Хари сдержанно наблюдала за адвокатом, который, вертя очки в руках, вглядывался в неё с таким выражением, как будто пытался разгадать какую-то скрытую часть её личности. Всё, что происходило вокруг, казалось напряжённым и бесчувственным, и она не могла не почувствовать, как его холодный, профессиональный взгляд снова и снова скользит по её лицу.

— Так вы продолжаете думать о дочери, несмотря на всё это, — сказал Торн, на секунду приостановив вращение очков.

Его слова звучали так, как будто он хотел подчеркнуть, что понимает её переживания, но не вполне к ним привязан. Хари не могла удержаться и, слабо усмехнувшись, произнесла:

— Да, я думаю о Молли. Но, очевидно, вы хотите сказать, что это бессмысленно, — её голос звучал горько. — Вряд ли кто-то в этой тюрьме будет способен подумать о чём-то другом, кроме как о том, как выжить. И, кажется, вы, адвокат, больше о себе заботитесь, чем о моём деле.

Торн не сразу ответил, словно размышляя, как стоит отреагировать на её резкие слова. Он снова приподнял очки и сделал паузу.

— Я здесь для того, чтобы помочь вам, госпожа Данлоп, — сказал он, не показывая эмоций. — И если вы хотите, я постараюсь сделать так, чтобы ваше положение изменилось. Не стоит смотреть на меня волком.

Хари, немного смеясь в своей душе от циничности его слов, откинулась на табурет и взглянула на него с явным недоверием.

— Вы хотите помочь мне? А не кажется ли вам, что ваш подход напоминает действия адвоката дьявола? — выпалила она с явным сарказмом. — Вы здесь, чтобы манипулировать, заставить меня поверить, что я могу выбраться из этих вонючих стен. Но на самом деле это всё пустые обещания.

Торн на мгновение замер, как будто удивлён её прямотой. Потом, не изменив выражения лица, он несколько спокойно ответил:

— А разве это так плохо, быть адвокатом дьявола? В нашей работе часто приходится защищать людей, которые сами себя не могут защитить. И я, возможно, могу сделать не то, что вам кажется правильным. Я лишь даю возможность выбирать.

Хари почувствовала, как её раздражение нарастает. Этот человек, этот адвокат с его холодным тоном и изысканными словами, казался ей воплощением всей той беспощадной системы, которая держала её в клетке.

— Вы не адвокат. Вы находите оправдания, чтобы продолжать играть по правилам, которые заранее предназначены для того, чтобы проиграть. И вы хотите, чтобы я поверила, что в моей судьбе что-то изменится? — сказала она, её голос становился всё более твёрдым.

Торн слегка улыбнулся, заметив её настороженность, и, медленно положив очки на стол, произнёс:

— Может быть, — его голос был спокойным, но с оттенком сарказма. — Но вам стоит помнить, что даже в этом месте, в этой тюрьме, есть сила. Ведь если вы всё ещё здесь и не потеряли веру, значит, есть шанс на перемены.

Хари долго молчала, пытаясь подавить внутреннее беспокойство. Но в какой-то момент её решимость вновь прорвалась.

— Может быть, — ответила она, сжав кулаки, — но я не собираюсь доверять вам, господин Торн. Я не хочу взращивать в себе ложную надежду.

Торн заметно вздохнул, как будто осознал, что уходить от обсуждения серьёзных вопросов не получится. Он снова, без особого желания, вернулся к теме, которую сам же вскользь затронул. Сняв очки и положив их на стол, он посмотрел на Хари, как будто она была загадкой, которую ему всё же нужно разгадать.

— Насчёт этих «квинтян», — начал он, делая вид, что вопрос ему на самом деле интересен, — я, конечно, не знаю, кто это такие. Но тот настойчивый субъект, о котором я вам говорил, просил передать вам эти слова дословно. Так что, как ни крути, у меня не было выбора.

Его голос теперь звучал совсем по-другому — мягче, с нотками искренности, почти добродушно. Он будто бы намеревался изменить атмосферу в комнате, возможно, надеясь, что загадочные слова как-то освежат ситуацию.

— Буду откровенен, — продолжил Торн, пытаясь сгладить свою прежнюю сдержанность, — я даже не понимаю, что могут означать эти «квинтяне». Возможно, это какой-то тайный пароль или... ну, может быть, знак, — едва заметно пожал плечами, — но суть в том, что эти слова абсолютно бессмысленны, и я не могу утверждать, что они что-то значат для меня.

Хари, усмехнувшись, посмотрела на него, чувствуя, как в её груди возникает лёгкое чувство иронии. Она не могла не заметить, как адвокат старался выйти из ситуации, пусть и подделавшись под какую-то загадочность. Его интонация и поведение явно пытались скрыть очевидное беспокойство. Хари ответила с улыбкой, не став придавать этим словам больше значения, чем они заслуживали.

— Понимаю, — произнесла она, отворачивая взгляд, — для вас эта фраза действительно совершенно нелепа, не так ли?

Торн снова поднял взгляд и покачал головой, понимая, что этот разговор не задал нужный тон, чтобы удерживать её внимание на серьёзных вопросах. Он встал, неспешно подошёл к окну и, вновь надев очки, продолжил в более философском тоне:

— Если это действительно пароль, то он, без сомнения, весьма странный. А человек, который просил меня передать его вам, похоже, не удосужился до конца его обдумать. Это просто... абсурд.

Хари молчала, наблюдая за его движениями, пока он стоял у окна. Она не скрывала лёгкой усмешки, будто её возвращение к этому абсурдному разговору доставляло ей некоторое удовольствие. И вот, после нескольких секунд тишины, она, наконец, произнесла:

— А что если это просто сказка? — предложила она, словно это было на самом деле самым простым объяснением.

После вопроса Хари лицо Торна сделалось странным, как будто он не мог поверить в то, что только что услышал. Его брови приподнялись, и на мгновение его взгляд стал невидимым, он был сосредоточен в своих мыслях, пытаясь осмыслить неожиданную реплику.

— Помилуйте, госпожа Данлоп, — сказал он, как будто изумлённый её легкостью мысли. — Кто же пишет такие сказки? — его голос звучал искренне недоумённо, почти с ноткой комического ужаса.

Он сделал паузу, будто его размышления всё ещё тянулись в поисках ответа. Не торопясь, он продолжил, помолчав некоторое время и с явным желанием внести хоть какую-то ясность:

— Одно из двух, — произнёс он с тоном убеждения, — либо сказку с такими словами, как «квинтяне», мог написать либо сумасшедший, либо...

Торн не договорил, потому что Хари, не выдержав паузы, перебила его, как бы сдерживая свою улыбку.

— Музыкант, — сказала она с лёгкой ироничной усмешкой, словно всё это было просто игрой слов.

Торн замолк, его глаза слегка расширились, и он на мгновение задержал дыхание, озадаченный этим быстрым ответом. Его взгляд метнулся от Хари к её спокойному лицу, и на мгновение ему показалось, что он всё же не понял, что имела в виду женщина. Он пытался подобрать слова, чтобы ответить, но так и не нашёлся.

— Да, — вымолвил он, неуверенно, но с явным облегчением, как будто вдруг осознав, что спорить с ней в этом случае было бы бесполезно. Он поднял руки в незначительном жесте сдачи. — Да.

Хари молча улыбнулась, чувствуя, что её догадка была верной. Она легко откинулась на спинку табурета, продолжая:

— Надеюсь, вы знаете, — сказала она с легкой усмешкой, — что такое «квинта». Это музыкальный интервал между двумя звуками, пятый шаг на шкале. Он находится между первым и пятым звуком в диатонической гамме. Звучит гармонично, ясно и стабильно.

Торн, немного удивлённый её размышлениями, молча кивнул. В его глазах блеснуло лёгкое недоумение, но он не стал возражать.

— Тот субъект, который просил вам передать эти слова, — сдержанным и спокойным тоном произнёс он, — не произвёл на меня впечатление странного или эксцентричного человека. Напротив, он показался мне вполне разумным, если не считать его настойчивости.

Хари, слушая его, взглянула на адвоката с выражением, которое, если бы можно было выразить словами, сказало бы: «Вы действительно верите в то, что говорите?» Её глаза стали немного жестче, но тут же на лице появилась лёгкая улыбка. Она не торопилась отвечать, и какое-то время молчала, давая Торну время на раздумья.

— Да, очевидно, мы недооцениваем этого человека, — наконец проговорила она тихим, но уверенным голосом.

Адвокат Торн пристально посмотрел на Хари с явным удивлением, как будто пытаясь разгадать скрытый смысл её слов. Ответ женщины оказался для него полным сюрпризом, и на его лице мелькнуло лёгкое недоумение.

Однако Хари не обратила на это внимания, продолжая пристально вглядываться в окно камеры. Сквозь решётки просачивались яркие лучи солнца, и она ощущала, как они символизируют свободу, как неосуществимое обещание побега. Но в глубине души она знала: этот свет так же недосягаем, как и её дочь Молли, которая осталась далеко, на другом берегу реки Шарльз.