Призрак, диггер, катакомбы... (джен)

Чем ближе был вечер, тем мрачней становился Эрик. Если поначалу, когда мы читали книги и переговаривались о том о сем друг с другом, он даже периодически улыбался, то после обеда он нахохлился и все общение свел на нет. Верней — он просто сбежал от меня за орган, принявшись нагонять своими мелодиями какую-то странную тоску. Блин, вот сейчас я понимаю Кристину, верней — то, что она себя тут как в склепе чувствовала. Я же привычная к подземельям… Ну, в том плане, что я всякие катакомбы и пещеры как природного, так и рукотворного происхождения вижу чаще, чем небо и солнышко по понятным причинам. И то мне нервы треплют все эти ассоциации. А учитывая, что вся эта тоска идет понятно от кого… Нет, ну с этим надо что-то делать.

Понимая, что сейчас, возможно, нарвусь на космических масштабов скандал, иду в комнату с органом. Эрик сидит спиной ко мне и сосредоточенно наяривает по клавишам очередное выражение своей глубокой депрессии. Честно — уже очень хочется, чтобы эта музычка загробная наконец-то стихла. А ведь я из двадцать первого века, у меня дохуя гибкая психика в этом плане. Ну, то есть концерт каких-нибудь «Имморталов» с диким гроулом — это на раз-два. А как же местных от подобного плющит? Ту же Кристину, например…

— Так, ну все, хватит, — подхожу сзади и обнимаю Эрика со спины так, чтобы локти оказались прижаты к туловищу. Если такой жест мешает печатать на клавиатуре компа, то и на игру по клавишам органа должен негативное влияние оказывать.

Так и есть — подопытный сначала дернулся рефлекторно, пытаясь сбросить мои объятия. А потом вдруг затих и, повернув голову, привычно затравленным взглядом посмотрел на меня.

— Ну что ты тут разошелся…

Тяжелый вздох был мне ответом.

— Может, прекратишь нагонять тоску на себя и на меня заодно и займемся чем-нибудь поинтересней? — уточнила я.

Странно, но сейчас он производит такое впечатление… Странно-домашнее, я бы сказала. Или у меня просыпается невовремя потребность кого-то опекать, или сама эта тактика поведения обиженного на весь мир ребенка оказывает на меня такое влияние, но сейчас почему-то хочется разговаривать с ним, как с маленьким. Нет, не картавить и сюсюкать (упаси меня Ктулху от этого маразма), а просто как-то… Покомандовать, подокапываться в стиле заботливой мамочки-наседки, заставить натянуть шапку и так далее.

Снова тяжелый вздох. Поверх моих сомкнутых на груди Эрика рук опускаются его потные и холодные ладони. Уй, блин… Понимаю Кристину. Рукавички ему подарить, что ли? Или просто заставить одеваться нормально так, чтобы не мерз. А то я хожу по этому дому в полной своей экипировке для лазания под землей, разве что ботинок поверх шерстяных носков и непромокаемой куртки поверх двух свитеров нет, а этот сидит во фраке и тонком плаще. И, главное, сидит, то есть тут еще и малоподвижный образ жизни на все проблемы накладывается.

— Может, погуляем пойдем? Или поиграем во что-нибудь?

— Вы такой ребенок… — Эрик вздохнул и снова грустно нахмурился.

— И что? Мне, между прочим, всего двадцать пять лет. И это, может, у вас тут к этому времени все такие умудренные жизненным опытом, обвешанные семьями, долгами и обязательствами, а у нас обычно народ только учебу заканчивает и работать начинает. Ну а я вообще даже среди своих друзей считаюсь чудилкой и эдаким вечным подростком. Дед говорит, что это из-за того, что у меня детства нормального не было, вот я теперь и наверстываю упущенное. Всякий другой народ заявляет, что мне надо… а, как это там, мужика нормального и ребенка, чтобы эту дурь игровую выбить и позврослеть быстрей. Ну, с дедом я соглашаюсь, а всех остальных нахуй посылаю, потому что кто они, нахер, такие, чтобы указывать мне, как себя вести? Вот и я о том же, что никто. Давай во что-нибудь поиграем, ну дава-а-ай! — проныла я, после чего осторожно навалилась на Эрика всем своим весом. — Или пойдем на улицу! Там как раз сейчас темно и нихера не видно, все как я люблю. И нас видно не будет.

Тело в моих руках ощутимо напряглось.

— Нас будет не видно, да? Это, похоже, очень сильно вас волнует, Виктория…

Ой-ой… Кажется, я что-то не то сказала. Интересно, а с этим сабжем, у которого болевая точка на болевой точке и болевой точкой погоняет вообще можно сказать что-нибудь «то»? Ну, то есть, произнести пару фраз и при этом не вызывать вспышек гнева каждые полтора-два часа? Жалко ведь психику человека. И вещи жалко, хватит того, что мы чай с половников теперь пьем, а суп едим со сковородок, потому что все тарелки и кружки пали в неравном бою с разгневанным Эриком.

— Действительно, как можно — такой красавице при свете дня выйти под руку с таким уродом, верно?

— Чувак, я вообще-то при свете дня подохну, ты про это не забыл?

— Ах, по вашему Эрик — безмозглый болван, который неспособен запомнить ничего стоящего? По-вашему, он старая развалина, у которой в голове не удерживаются самые простые сведения?

Ой-ей…

Табуретка была откинута в сторону, а длинная черная тень нависла надо мной. Сейчас почему-то пробило на «хихихи». Грешно, грешно смеяться над больными людьми, Ламберт, грешно… Хотя… В голову пришла одна идея. Невмешательство мы уже пробовали, поэтому сейчас попробуем ввести сабжа в замешательство. По крайней мере, с детскими истериками это отлично работало, а тут, наверное, тот же принцип… Или не тот же? Ай, ладно, попробовать-то стоит. Нет, ну правда, не убьет же он меня? Кристина писала, что даже когда он был на пике ярости в момент срыва маски, то все, на что его хватило — держать девчонку за волосы и заставлять смотреть на свое лицо, а потом схватить за руки и ее руками пытаться снять с себя кожу. Учитывая, что у нас даже мои одноклассники позволяли себе порой куда больше в отношении девушек, причем находились в здравом уме и трезвой памяти… Да и вырубить я его могу, чай, не Кристина.

— Скажите же, Виктория, каково это — чувствовать себя пленницей подобного чудовища? Каково это знать, что, выходя на улицу, вы всегда будете ловить на себе сочувствующие взгляды или даже полные отвращения к тому, кто идет рядом с вами?

Ой загнал…

— Тебе топорик дать?

— Ч-что? — как-то он подозрительно часто заикается.

— Ну, ты ведь сейчас доорешь что-то там, а потом будешь все вокруг громить. Кулаками гроб не разломаешь, вот я и спрашиваю — может, тебе топорик дать? У меня есть в вещмешке как раз…

— Я н-не собираюсь ломать гроб…

— А, значит, с органа начнешь? Разумное решение — гроб вещь типа первой необходимости, рано или поздно пригодится, а стоят они и в ваше время наверняка ого-го. Ну, против органа топор, наверное, не поможет, но у меня есть еще стамеска, ей удобно будет клавиши выковыривать… Слушай, а может тебе помочь? С детства обожаю ломать музыкальные инструменты, а вдвоем мы быстрей тут повторим кухонный дебош…

— Не дам! — голос Эрика сорвался на какой-то визжащий фальцет. Широко расставив в стороны руки, мужчина встал между мной и органом, словно надеясь, скрыть инструмент от моих глаз за своим хрупким теловычитанием.

— Я чей-то не поняла, так что, погром отменяется? Блин, а я только настроилась… Ну, может хотя бы в гостиной статуэточки с полочки поскидываем и в спальне тоже? Я на них еще с первого дня моего здесь пребывания засматриваюсь…

Вместо ответа мужчина неожиданно заплакал и осел на пол.

— Ну-ну-ну, это совсем не по сценарию, сначала надо было доорать, потом погромить тут все хорошенько, а потом уже и плакать можно… — недолго думая, сажусь на пол рядом с ним и протягиваю руку к чужому плечу.

— Простите… Пожалуйста, простите Эрика, Виктория, я… Я сам не знаю, почему я… Что со мной такое, я лишь… — остаток фразы потонул в судорожных всхлипах.

— Не за что, не за что… — я осторожно глажу его по голове, а Эрик уже как-то привычно подается навстречу, пряча лицо у меня на плече.

Спешу поднять его на ноги и увести из комнаты с гробом. Не сказать, чтобы я особо верила во влияние окружающей обстановки на психику, но даже мне там было не по себе. Что уж об этом двинутом создании говорить.

Когда оказываемся у меня в спальне, заставляю выпить стакан воды мелкими глотками. Ну а что, надо же как-то истерики гасить, не пощечины же ему отвешивать, жалко как-то… тем более, что он не виноват в том, что с ним происходит. Ну, в том плане, что когда истерики идут для привлечения внимания — это одно, за такое можно и в морду отвесить, а когда вот такие перепады настроения у человека на пустом месте возникают и его самого пугают не меньше, чем окружающих, то бить за такие истерики мерзко как-то. Наоборот надо как-то… помягче, что ли. Правда, у меня с мягкостью было всегда напряг, видимо, придется по ходу дела учиться. И думать, чем еще можно ему помочь.

— Ну что, отпустило? — забрав из трясущейся руки стакан и поставив его на тумбочку, плюхаюсь рядом на кровать.

— Виктория… — Эрик говорит совсем тихо. Да и когда вела его сюда, он ощутимо пошатывался. Видать, после кровопотери все-таки не стоит устраивать погромы и психовать постоянно. Ну, похоже, что сей неадекватный человек очень часто делает то, что делать не стоит. — Эрику можно… Можно остаться в вашей комнате? На одну ночь, умоляю.

Пальцы, сжимающие мою руку, снова задрожали. Подняв голову, я снова столкнулась со странным взглядом желтых глаз, словно светящихся в полумраке. Сейчас я поняла, что меня пугало в лице Эрика. Не само отсутствие носа, как таковое, не слишком бледная для человеческого существа кожа, а это постоянное, словно въевшееся в мышцы выражение страха. Даже не страха, а какого-то животного ужаса. Было страшно от мысли, что человека в принципе можно довести до такого состояния. Нет, я не росла в розовом замке в окружении розовых пони, мне отлично было известно, что в мире бывает дерьмо и похуже того, что происходило со мной во времена, когда я шлялась с беспризорниками и влипала в не самые приятные истории. Но видеть постоянно такого переломанного реальностью человека рядом с собой, видеть это затравленное выражение на чужом лице… Это было даже слишком.

— Эрик может лечь на полу, он не потревожит вас, только не оставляйте его одного.

— Сдурел совсем? На полу он спать собрался… — вздохнув, я приобняла мужчину за плечи, как бы невзначай опрокидывая головой себе на колени. — Ночуй здесь. Только переоденься во что-нибудь, а то во фраке, наверное, неудобно спать. У меня-то барахло рассчитано на то, что в нем и полезут куда-нибудь, и спать завалятся, а ты у нас все равно, что в деловом костюме тусишь.

Кивнув, мужчина поспешил выйти из спальни. Последующие пять минут я провела, вслушиваясь в шаркаюшие шаги и едва слышную возню за стенкой.

— Я здесь… — раздалось со стороны входа. В следующий момент я широко открытыми глазами уставилась на… гнома. Только двухметрового. Каюсь, меня пробило на «хи-хи», причем неслабо так пробило. Я просто заржала, как лошадь, уставившись на Эрика. Ну, не сразу вспомнила, что так делать не надо.

Дверь комнаты хлопнула, следом раздался звук удаляющихся шагов. Сорвавшись с кровати, я сайгаком выскочила из комнаты и, разбежавшись, хотела схватить мужика за плечи. Но не рассчитала нашей разницы в весе, в результате чего сбила Эрика с ног и вместе с ним, верней — на нем, проехалась по скользкому каменному полу еще пару метров.

— Упс… Прости.

Да уж, как-то у меня все через жопу. Я вроде осталась, чтобы помочь ему выкарабкаться из депрессняка, а не добить физически.

— Не ударился?

Эрик со злым сопением принялся выбираться из-под меня. Пожалуй, только сейчас я сообразила, что неплохо было бы все-таки с него слезть.

— Уй… Извини… — я снова хихикнула и все-таки поднялась первой на ноги, после чего протянула руку вниз. — Вставай и пошли в комнату, пока не отморозили себе что-нибудь в этом холодном коридоре. И прекращай от меня бегать — вон, видишь, какая фигня получается в итоге… Да и бегаю я быстрей, как показывает практика.

— Эрик не пойдет.

— Та блин! Обидели мышку, написали в норку… Ну извини. В вашем времени слишком ржачная одежда. Представь, что ты загремел на три века назад во времена, когда мужчины носили чулки и обувь на каблуках, а еще — завивали волосы и красили губки помадой. Не ржал бы, что ли?

— Они и сейчас так делают. Не все, но в некоторых слоях общества подобное весьма приветствуется.

— Блять, что, правда? — я заржала. — А представители моего пола еще носят такие платья вида «баба на чайнике»? Ну, с такой юбкой, под которой можно спокойно трех ебарей от мужа спрятать без всякого шкафа…

— Такой вид одежды изжил себя, правда — в бальных платьях все еще используются кринолины, — мужчина вздохнул. Злость и обида из его голоса потихоньку уходили.

— Слушай, а бабы еще носят коробочки, в которые вшей складывают?

— Уже нет.

— Пф… Ну хоть какой-то прогресс. Пойдем, — тяну мужчину за руку по коридору.

— Эрик не…

— Слушай, ну я же извинилась уже, чего тебе еще надо? Ну смешная эта одежда для меня, понимаешь? Смеш-на-я! И ничего ты с этим не поделаешь. Кто же виноват, что я вообще такая, что палец покажи — и уже смеюсь?

— А если я над вами буду смеяться, то что?

— Да смейся, кто тебе не дает?

— А ведь вы говорили, что в вашем времени уже нельзя просто так оскорблять людей.

— Верно. Оскорблять — нельзя. Но если человек засмеялся, то он необязательно хочет тебя оскорбить. Я понимаю, что у тебя от такой жизни чувство юмора не просто на нуле, а в минусе, поэтому постараюсь больше так не делать. Очень сильно постараюсь. Но мода девятнадцатого века — это правда смешно. У нас уже не спят в колпаках, понимаешь?

С обиженным вздохом Эрик тянется к колпаку.

— Да не надо! — останавливаю его я. — Тебе идет. Очень… Симпатично смотришься. Как какой-то сказочный волшебник, — в последний момент я нашла приличную ассоциацию, а то гномом-переростком персонажа называть вслух — это гарантированно нарваться на истерику. — Пойдем, пока окончательно не замерзли.

Уже как-то привычно обняв то ли подопытного, то ли пациента, веду его в спальню. После холодного коридора — самое то. Блять, я и не заметила, как сильно успела там замерзнуть. И это я-то, существо, привыкшее по подземкам лазать. Впрочем, этот-то вообще там, то есть здесь, живет. Но руки опять холодные.

— Укладывайся.

— Эрик не хочет спать.

— Знаешь, а я тоже. Будем книги опять читать?

Вздох.

— Эрик уже давно прочел все, что у него есть в библиотеке.

Нихуя себе! Там литры на разные темы и на разных языках. Видать, умный, хоть и чудик.

— Тогда просто лежи. Хочешь — можешь вместе со мной мультик посмотреть. Но, скорей всего, тебе будет скучно, — предупредила я, после чего достала смарт и врубила очередную серию Фиксиков.

Да, вот у меня еще один косяк в плане соответствия окружающему миру — я люблю мультяшки. Нет, ну а что, они прикольные, некоторые интересные даже для взрослых. И поржать, и глаз яркой рисовкой порадовать…

Самое смешное, что весь такой умный и продвинутый для своего времени Эрик неожиданно разделил мои увлечения. Правда, много смотреть мультяшки я ему не дала. Ну, все-таки, он же непривычный к этому всему мельканию на экранах, это мы с детства приучены к теликам, компам и так далее. Так что полчаса спустя «Фиксики» были закрыты, смарт привычно поставлен на пароль, а Эрик — укутан одеялом и уложен спатоньки. Сама я завалилась рядом с ним, но сон решительно не шел.

Надо было что-то делать. Как-то выбираться отсюда. Обратно, в родной мир. Домой. Эрика забрать с собой, если можно будет. А кто сказал, что нельзя? Вроде нет никакой службы пространственно-временных переходов. Ну, в том плане, что я вообще как-то случайно тут оказалась. Даже умереть нормально не могла, выебнуться и тут надо было… А что, если часть людей, которая не пропадает без вести, оказывается в другом времени? Не могу же я быть единственной в своем роде… Но почему тогда я оказалась именно здесь? Дело в двойнике? Эрик говорит, что я словно не близнец Кристины, а та же самая Кристина. Само собой, пока рот не открою и общаться не начну, но эти различия обусловлены нашим воспитанием, а не генетикой. Интересно, а у нас с ней одинаковые отпечатки пальцев, или все-таки нет? А может быть, кроме нас существуют еще Кристины и Эрики в других обстоятельствах? А может, Эрик существует и в нашем мире?

Я хлопнула себя по лбу. Как же мне в голову это не пришло! Конечно же, существует! Рудик же вылитый Эрик! Я о нем, правда, немного знаю — он не любит распространяться о деталях своей биографии, но… Ему сорок с лишним. Сколько точно, я не знаю, но Анжелка, его старшая дочь, младше меня всего… На три года, да. Это двадцать два… Ну, как минимум сорок ему. А если раскинуть мозгами, то детей во Франции как-то принято заводить хотя бы лет в двадцать-двадцать пять, то есть после окончания учебы.

Рудольф… Ну, в армии он служил, даже, говорят, где-то в заварушку попал. Где именно — уже не знаю. Говорю же — персонаж не особо общительный в плане изложения автобиографии. Да и на работе не болтает — по сторонам все время смотрит, словно подвоха ждет. Кстати, в Лакхнау, если бы не он, то Мидоус и Кире точно бы досталось на орехи, как и мне, а так у него рефлекс сработал и он рядом находящихся успел повалить и собой закрыть.

Увлечения у него… Тоже разностороние. Если мы не на работе, то с ним потрепаться можно и об играх, и о фильмах, и о рыбалке… Короче, обо всем, кроме его биографии — не любит он о прошлом распространяться. А так — наверное, без татуировки он был бы вылитым Эриком.

Правда, тех взаимоотношений, что были между Эриком и Кристиной, у нас с напарником никогда не было. Верней, когда я только пришла в группу и он меня инструктировал, у меня были поползновения начать отношения. Ну, там как-то само получалось, что мы много общались, часто зависали компанией в клубах после работы… И, возможно, я даже что-то не так понимала в силу возраста и неопытности. Но Рудик грамотно и филигранно, не выходя на открытый разговор, умудрился передать мне, что в отношениях не заинтересован. Как? Да просто.

Сначала предложил заценить новую игру у него на мобилке. А на заставке стояла его фотка с женой и младшим сыном. Потом как-то, увидев на улице девушку с мужчиной сильно старше ее, сообщил о том, что лично для него такие отношения воспринимаются неправильными, потому что он бы не смог встречаться с ровесницей своей дочери. Ну и, вдобавок, он начал относиться ко мне подчеркнуто опекающе, чаще напирая на механизм ученик-учитель. Недели такого обращения мне хватило, чтобы все уразуметь в подробностях и согласиться начать встречаться с симпатичным парнем, который подкатил ко мне на выходных в клубе. Правда, те отношения у меня тоже долго не продержались, но матримональных планов в отношении Рудика больше не было. Засматривалась одно время на Дика, но присмотревшись поближе, поняла, что это абсолютно не мой вариант.

Так что, получается, что в какой-то степени мы с Рудиком — это Эрик и Кристина, но в силу определенных обстоятельств, иного воспитания и мировоззрения, у нас даже не возникло мысли о том, чтобы смотреть друг на друга как-то иначе, чем с позиции друзей и коллег (моя мимолетная влюбленность не в счет, мне в силу возраста и гормонов много кто нравился, некоторые аж по два-три месяца). Странно…

Тишину нарушил крик. Та блять! Только поспать собралась… Так, Ламберт, не будь сволочью. Человек, пусть и очень своеобразный, не выпер тебя на улицу, поселил у себя в доме на всем готовом, пытается за тобой ухаживать в меру возможностей и, заметь, не тащит тебя в постель. Будь немного почеловечней, что ли… Хотя я и так стараюсь. В том плане, что Эрику я почему-то позволяю больше, чем другим своим знакомым и друзьям. Все эти мысли стрелой пронеслись в голове, пока я привычно обняла Эрика, притягивая к себе.

— Все. Все-все-все, сон. Просто страшный сон. Все хорошо, ты здесь, ты со мной.

— Вика… — он, плача, подается мне навстречу. — Ты не ушла, это просто… Это приснилось… Ты не уйдешь, ты не поступишь так жестоко с Эриком, ты… Ты не бросишь его…

— Не брошу, Эрик, не брошу… Я ведь дала тебе слово.

— Слова ничего не значат. Эрик хорошо это понял. Кристина ведь тоже обещала не уходить, обещала не бояться. Судьбу не обмануть, Виктория. Знаете, я не верю в бога, во все эти мифы о вечном спасении, жизни после смерти и прочую ересь, но знаю хорошо только одно. Ад существует, Виктория. Я в нем живу всю жизнь, слышите, всю жизнь. И даже ангелы… — он судорожно вздохнул и замолчал. Отстранился, принявшись стирать со щек слезы. — Простите. Не стоит вам слышать такие жуткие вещи.

— Все нормально. Правда, я не только в рай, но и в ад не верю. Теория большого взрыва рулит. А после моей смерти от меня не останется ничего и знаешь — меня это всегда полностью устраивало, — фыркнула я и, встав с кровати, принялась возиться с лампой. Поскольку мои потуги результата не дали, мужчине надоело на них любоваться и он, встав с кровати, принялся колдовать над чудом светильной техники сам. Не прошло и двух секунд, как комнату осветил ровный и довольно яркий огонь. Выпрямившись, Призрак Оперы повернулся ко мне.

— Странная ты, — он чуть улыбнулся. — Крестик носишь, а в рай и ад не веришь.

— А? — я невольно протянула руку к шее и нащупала там цепочку. — Это не крестик. Это типа… талисман, или как-то так, — я чуть улыбнулась и потянула за цепочку, чтобы достать кольцо, которое подарил Рудик.

Несколько месяцев назад он увлекся самодельной ювелиркой. Ну, как ювелиркой… Выплавлял всякие безделушки из медицинской стали и прочих не особо дорогих материалов, что-то даже продавал через знакомых торговцев бижутерией… Ну и нашим всякие мелочи сварганил. У Киры сережки с крестиками, Эшли подарил кулон в виде головы попугая, ну а мне достался особенный подарок, верней — кольцо из особенных материалов. Медицинская сталь была взята из пластины, которую ставили мне в кость на время сращивания, ну а осколок черного агата у меня вместе со всяким мусором из руки хирурги во время операции достали. Рудик его случайно обнаружил, потому что я, как истинный долбоеб, попросила медиков все, что из меня достанут, отложить в сторонку и дать похвастаться друзьям. Ну, а приятель и разглядел, что один из мелких камушков — это не просто камушек, а вполне себе мелкий полудрагоценный материал. Забрал, сказал — сделает сюрприз. После — утащил еще и пластину после того, как ее из меня вынули. А месяц назад, уже когда мы вернулись в Париж, подарил мне колечко с гравировкой «все что не убивает — закаляет». Как раз налезло на тот палец, который я чаще всего демонстрирую окружающим. Так что теперь у меня вполне женственный фак. Правда, во время работы под землей я украшение прячу под одежду и на цепочку на шею. Ну и иногда оно у меня там неделями болтается. Как в этот раз я не стала его перевешивать на руку, потому что то готовлю, то убираюсь…

— Вот! — я наконец-то вытащила кольцо наружу, готовясь рассказать историю его появления на свет. Но рта раскрыть даже не успела — Эрик лишь долю секунды посмотрел на кольцо, а потом резко стал белее мела и без единого звука рухнул на пол.