Сага о Сакши́. Книга 3. Последний удар сердца (гет)

Лето почти миновало. Отцвели плодовые деревья в садах, на ветвях спели фрукты. Пышно цвели цветы всех возможных красок и оттенков. Воздух, горячий и сухой, был напоён сладостью. Всё казалось простым, лёгким, невесомым. Как будто возможно всё, чего бы кто ни захотел. Дни были наполнены особым счастьем, вечера — уютом и покоем, а ночи — светом звёзд, тишиной и песнями кузнечиков.

Бай Лин, в кои-то веки решивший выбраться из полутемного дворца и посидеть в саду, подумал о том, что в его спальне стало... как в склепе. Сумрачно и сыровато. Как в усыпальнице. Зато... даже как будто уютно. Своеобразный уют, в общем. Заупокойный. Его это не пугало. Он чувствовал непреходящую, всё растущую усталость ото всего. Оборачиваясь назад, Бай Лин считал самым счастливым временем в своей жизни те три месяца, когда они с Вилан жили своим домом и ни о каком престоле ещё и речи не было. Хотя были и по-настоящему счастливые дни здесь, в Ливэе, этого тоже нельзя было отрицать.

В саду распевали птицы и вперемешку цвели самые разные цветы. Свет и тень лежали рядом, послеполуденная тишина успокаивала нервы. Если бы можно было проводить время здесь вдвоём... Увы, даже летнее солнце не могло растопить лёд Ло Фэна.

Вернувшись к себе, он распахнул настежь окна, в спальню немедленно ворвался развесёлый птичий гомон. Бай Лин принялся приводить в порядок Ви. Надел на неё новый, только что сшитый наряд из золотого шёлка, украшенного ярко-синими атласным узорами. Тщательно расчесал волосы и уложил на плечи мягкими волнами. Вдел в волосы золотые украшения. Освежил её лицо и руки мягкой тряпочкой, смоченной в душистой воде.

Он не отрываясь смотрел и не мог насмотреться. Её почти нет. Сердце бьётся всё реже. Хорошо, что успел исправить заклинание. "Одна жизнь на двоих". Если исчезнет, растворится, пропадёт это пятнышко света, что ему делать тогда? Зачем? Мир станет пустым и мёртвым, тусклым и бесприютным местом. Можно, конечно, продолжить что-то делать, как-то жить дальше. Без неё, без этого пятнышка. Можно бы. А зачем? И только одно имеет значение: она ещё жива. Он цеплялся за эту мысль. Его силы поддерживали в ней угасающую жизнь. Он не позволял себе даже на сотую долю секунды задуматься о том, что будет, когда прозвучит последний удар её сердца. Ничего не будет. Он тоже умрёт. Но пока они живы.

Однажды, давным-давно, Бай Лин спросил Вилан, вернувшуюся после победы над невестой Ло Фэна, алой драконицей, и спасения Мальви: "Ви... Вот и ты... Целиком в моей власти. Такая беспомощная... И я могу сотворить с тобой всё, что захочу. Не боишься, что я сделаю что-то такое, что тебе не понравится?". Вилан лежала в жару и в забытьи и ответить, конечно, не могла. Тогда ему нравилось чувство превосходства над ней. Как будто она была виновата в его бедах и расплачивалась за них. Если бы тогда знать, как дорога она ему станет...

Вилан дышала очень тихо. Каждое утро и каждый вечер Бай Лин вливал в неё свои силы, отдавал почти всё, что у него было, ощущая потом такую слабость, что тело дрожало и ноги подкашивались. Он считал это малой платой за поддержание в ней жизненной энергии. Поняв, что помощи ждать бесполезно, он больше никого к ней не подпускал. Особенно с того случая, как застал некую служанку склонившейся над Вилан и явно намеревавшейся что-то с ней сделать.

Ещё несколько раз прилетали сильфы и применяли какие-то свои секретные приёмы, Бай Лин зорко следил за всем, что там происходило. Их медицина была на высочайшем уровне. Однако никаких видимых результатов их напряжённые усилия не принесли. В конце концов, главный целитель сделал вывод: кто потерял волю к жизни и не хочет больше находиться среди живых, того никакими средствами не удержать и из-за черты не вернуть.

Бай Лин пришёл состояние холодной ярости. Ему захотелось выгнать всех этих пресветлых вместе с их заумью не то что из дворца, а вообще из Юшэнга. Бесполезные умники. Кому нужна их мудрость, если она ничем не может помочь! Он сдержался невероятным усилием. Чушь! Ви придёт в себя. Она не потеряла волю, даже Ло Фэну не удалось полностью подчинить её себе. Просто сейчас она этого не может. Он будет поддерживать её столько, сколько ей понадобится. Единственной полезной мыслью, высказанной сильфом-целителем, было то, что, возможно, все они чего-то не замечают. Чего-то настолько очевидного, что разум не может это ухватить.

Тем не менее, он выразил искреннюю благодарность королю сильфов за неоценимую помощь и участие в битве с ледяными драконами. Во всеуслышание было объявлено, что отныне представители расы сильфов — желанные гости в Юшэнге и всех колониях и доминионах, какие есть и появятся впредь. Что страны драконов заинтересованы в возникновении и развитии торговых отношений. Что повелитель драконов гордится и дорожит дружбой с сильфами. И что если кто-то из них захочет поселиться здесь, найдёт поддержку и уважение.

Вилан бы радовалась этому, если бы могла...

— Ваше Величество, я не вправе задавать вопросы... — осмелился однажды И Лей. — Но всё-таки почему вы не можете отпустить её? Почему не даёте ей умереть спокойно?

— Мне нужна только она, — ответил Бай Лин, зачарованно вглядываясь в лицо жены и пропуская в пальцах пряди её волос.

— Почему? Мы все нуждаемся в вас. Почему нужны не мы, а она?

— Потому что она протянула руку помощи, когда не было надежды. Окружала заботой, когда никому не было дела. Любила, когда все ненавидели. Была рядом, когда остальные предавали. Давала, ничего не прося взамен. Была светом, когда другие сталкивали во тьму. Благодаря ей, я знаю, что это такое, — когда тебя любят. И знаю, как это, — любить самому. В всём мире у меня есть только она. Только ей не всё равно. Больше я никому не нужен...

— Повелитель, вы нужны всем! А кроме того, есть ведь и другие достойные женщины...

— Я предпочту получить десять ударов в спину от неё, чем поцелуй от другой.

— Ненавижу её, — прошептал И Лей. — Из-за неё мы для вас никто.

— Твоё право, — равнодушно отозвался Бай Лин.

Став единовластным господином нескольких стран и огромных территорий, Бай Лин вызвал немало пересуд и толков в других частях Альтариона. Одни говорили: он так молод и так недавно взошёл на трон, а уже добился столь многого. Его правление мудро и дальновидно, к тому же он уничтожил величайшее зло этого мира. Должно быть, для этих стран настали действительно добрые времена. Другие в сомнении качали головой: одно дело завоевать, другое — удержать. И как знать: уничтожив величайшее зло, не займёт ли он сам место этого зла? Третьи выжидательно молчали, опасаясь упоминать са́мое имя драконов всуе. Четвёртым не было до этих событий никакого дела, потому что своя жизнь важнее.

Жу Юн часто бывал в Ливэе. Несмотря на то что теперь его постоянным местом жительства стала Шу Лянь, каждую неделю он являлся на совещание к императору. Хотя Бай Лин пребывал в удручённом, безрадостном, растерянном, а порой откровенно мрачном состоянии, он, тем не менее, был полон планов по изменению преобразованию бытия Веньяна. Став наместником колонии, Жу Юн получал прямые приказы и советы повелителя, претворял их в жизнь и держал ответ и отчёт за каждое действие.

Первым шагом наместника стал роспуск гарема. Сам Жу Юн не был очарован никем и ничьи прекрасные глаза не заставляли его сердце биться чаще обычного. Поэтому со спокойной душой он применил личный семейный декрет его величества касательно себя самого. Ло Фэн не был женат, но наложниц у него было много. Впрочем, судя по высказываниям слуг и министров, ими он интересовался крайне мало. Они просто существовали в ожидании, когда он обратит на них свой взор. Всех девушек выдали замуж с хорошим приданым, никто из них не протестовал.

Вторым шагом наместника стало высвобождение большого числа чиновничьих постов и их полное упразднение по всей стране. Разжиревшие "слуги императора" были отправлены на "заслуженный отдых" с очень скромным единовременным пособием. Разумеется, это вызвало крайнее недовольство бывших должностных лиц. Однако это решение было встречено ярой радостью и поддержкой простого народа. Роскошные дома и накопленные огромные состояния были конфискованы государством в пользу бедных слоёв населения. Чинуши предпочли сменить роскошные одежды на самые скромные и купить маленькие неприметные домики, смешаться с толпой, дабы не попасть под расправу масс. Многие уехали.

Затем наместник Жу с позволения императора отменил налоги и поборы с бедняков и увеличил их для богачей. Естественно, последних это разозлило. Но созданные городские и деревенские патрули из самых непримиримых и неподкупных внушали богатеям немалые опасения, и те не решались противиться открыто. Из баснословной казны Ло Фэна выделили огромные средства на ремонт домов нуждающимся семьям и строительство новых зданий взамен ветхих и непригодных для житья и использования. Народ начал получать щедрую помощь и поддержку со стороны новых правителей. Открывались школы, больницы и приюты. Торговцы получали дотации от государства, размер которых напрямую зависел от цен, которые они назначали за свои товары, работы и услуги для народа. Всюду заходили новые ревизоры с папками подмышками.

Жу Юн, согласовав свою инициативу с его величеством, ввёл в обязательный обычай раз в полгода присовокуплять к обязательному набору продовольствия и домашних вещей по игрушке для каждого ребёнка в семье в зависимости от пола. Для этого специальные клерки провели полную перепись населения. Раз в три месяца решено было устраивать для жителей Веньяна праздник смены времён года, на котором также раздавались дары всем явившимся. Немалое внимание Бай Лин и Жу Юн уделили переформированию армии, обучению и тренировке войск, снабжению, фортификациям. Были введены особые своды правил — свод воина и свод чести, выполнявшиеся неукоснительно.

В один из первых дней осени, проходя по третьему этажу дворца ФанСинь, Бай Лин застал Мальви с любопытным видом разглядывающей одну из дверей в конце коридора. Заметив приближающегося зятя, Мальви немедленно поинтересовалась, куда ведут эти раздвижные двери и почему они заперты. Неужели это сокровищница его величества? Хлипковата защита в таком случае. Мальви дозволялось гулять всюду, вреда в этом Бай Лин не видел, а самому ему не было дела до всяких там заброшенных помещений. Бай Лин раздвинул дверные створки. Мальви сердечно поблагодарила, и император, не желая вступать ни в какие беседы, двинулся дальше. Он не успел сделать и десятка шагов, как до него долетел раздражённый возглас принцессы:

— Это ещё что такое?!!

Бай Лин вернулся. Мальви что было сил пыталась раздвинуть двери, но створки вновь были сдвинуты, как за минуту до того. На этот раз Бай Лин посмотрел на двери с большим интересом. Он снова раздвинул их, но когда альва попыталась войти, двери поехали навстречу друг другу и захлопнулись так резко, что она едва успела отпрыгнуть назад. Бай Лин открыл проход всё так же легко, и снова Мальви войти не смогла. Остановленный в коридоре молодой слуга не сумел ответить ни на какие вопросы и, послонявшись по покоям, привёл с собой довольно дряхлого старичка.

В течение этих нескольких минут император обследовал дверной проём уловителем, который всегда носил с собой, и выявил запечатывающую магию крови. Они проделали этот трюк ещё несколько раз, заставив при этом троих слуг поочередно открывать двери. Ничего не изменилось: открыть их по-прежнему мог только Бай Лин.

Старик долго смотрел на упрямые дверные створки, закрывшиеся в очередной раз, потом, собравшись с мыслями, срывающимся голоском поведал о днях своей зрелости, когда принцесса Ин Мейли ещё жила дома, во дворце.

— Это покои её высочества, — продребезжал он. — Здесь она жила. Как мне помнится, покои запечатаны кровью принцессы и никто, не связанный с ней узами кровного родства, не мог войти сюда.

Мальви, молча стоявшая у стены, сочла за лучшее удалиться. Не стоит мешать Бай Лину узнавать историю своей семьи. Её ухода никто не заметил.

Бай Лин позвал старика с собой, и они вместе вошли в комнаты, двери за ними тотчас захлопнулись. Бай Лин чувствовал, что, пожалуй, ему бы следовало войти сюда одному. Побыть наедине с памятью о матери. Узнать её получше. С другой стороны, у этого старика были ответы на незаданный вопросы Бай Лина, и оттого лучше было держать его при себе.

— Ты хорошо знал мою мать? — спросил он, оглядывая переднюю квадратную комнату, пыльный воздух которой насквозь пронзали золотые лучи всепобеждающего солнца.

В углах комнаты, в которой угадывалась гостиная, лежал полумрак. На резной мебели лежала мягкая серая пыль толщиной с два пальца, с оконных рам давно оторвалась плотная бумага и клочьями свисала вниз, чудесные занавеси с кистями потускнели. Вещи были оставлены лежать так, словно их владелица только что вышла отсюда.

Затхлую безжизненность этого места расцвечивали неожиданно хорошо сохранившиеся картины, нарисованные неизвестным художником. Одна изображала в полный рост молодую женщину редкого изящества и утонченной прелести. Живописцу удалось передать мельчайшие подробности облика принцессы, она выглядела совсем живой. Её улыбка была исполнена милого лукавства, а взгляд искрился счастьем. Такой Бай Лин свою мать не знал и не помнил, и неудивительно: похищенная, в неволе, став супругой-наложницей императора Чунхуа насильно, пребывая в семилетнем заточении, Ин Мейли совсем не знала ни радости, ни комфорта. Она могла, конечно, всё это иметь, уступив Линь Чао и отдавая супружеский долг с усердием любящей жены. Но Ин Мейли была не такова. Она не умела притворяться, и супруг-император вызывал в ней глубочайшее отвращение, которого она не могла и не хотела скрывать. Единственной радостью, по её словам, были её маленький сын Бай Лин и служанка Сан Ли.

— Не хуже других, ваше величество, — вздохнул дед. — Но и не лучше.

— Кто они? — Бай Лин перешёл к другой картине и остановился, внимательно изучая.

Групповой портрет. На тёмном фоне была изображена принцесса Ин, возле неё — молодой мужчина и маленький мальчик лет трёх отроду, сидевший на руках мужчины и цеплявшийся за её руку. Бай Лин совершенно точно знал, что этот ребёнок — не он. Он родился во дворце ЦзеЛю месяцев через пять-шесть после того как Линь Чао выкрал и женился на его матери. Эти неизвестные мужчина и ребёнок и его мать... Они выглядели как счастливая семья. Похоже, этот портрет — мгновение жизни матери, о котором он, Бай Лин, ничего не знал.

— Не знаю, ваше величество. Принцесса тщательно оберегала свои секреты. Лицо этого господина кажется мне знакомым, но через столько лет... Можно ли надеяться на стариковскую память!

— А ребёнок? — Бай Лин указал на мальчика.

Дед вздохнул.

— Повелитель, я не посмею...

— Говори.

Почему у прокля́той жизни приходится всё вырывать, отвоёвывать с боем, даже воспоминания? Кто эти двое и какое отношение имеют к нарисованной улыбающейся красавице? Почему они здесь?

— Одна служанка проговорилась, что у принцессы был тайный муж. Кто он был, никому не было ведомо, даже старому императору, её прадеду. А как исчезла наша прекрасная госпожа, эти покои, куда и прежде никому хода не было, совсем закрылись.

Тайный муж... Бай Лин взглядывался в незнакомца, стараясь понять, за что мама полюбила его. Наверное, было за что. Он нашёл, что избранник принцессы мужествен и решителен. Что это за ребёнок? Может ли быть так, что это их общий сын? Если так, то он старше Бай Лина на три с половиной года или около того. Похож на отца. Брат? И где он? Жив ли? А это... может ли быть так, что это и его, Бай Лина, отец? Должен же и у него быть хоть какой-то отец, в конце концов. Счастье ещё, что это не изверг Линь Чао. Вот уж повезло.

— Кто может сказать мне, кто этот ребёнок и где он теперь? — Бай Лин повернулся к деду и смотрел на него, не отрывая взгляда.

Старичок выдержал взгляд.

— Боюсь, никто, ваше величество. Только какой-нибудь ещё старик, как я.

— Спасибо за помощь, дедушка, — Бай Лин кивнул и жестом отпустил его, опять поворачиваясь к портретам.

Оставшись один, он обследовал покои принцессы. Ей принадлежали пять комнат. Здесь жили она, её муж, о котором никто не знал, и их сын. Днём, вероятно, они делали вид, что никем друг другу не доводятся и даже знают друг друга плохо. Как она объясняла наличие и присутствие малыша? Почему брак был тайным? Из-за прадеда? Куда оба делись? Неужели их жизни кто-то угрожал? Что с ними стало?

Бай Лин всматривался в личико ребёнка, пытаясь понять, кого он напоминает. Сам Бай Лин был почти копией своей матери, унаследовав её красоту и грацию. Правда, эта красота существования ни капли не облегчала. Повезло ли братцу больше?

Он разглядывал оставленное имущество. Детские вещи и игрушки. Какие-то обрывочные записи на тоненьких листочках, давным-давно высохшую тушь и небрежно брошенную кисть, несколько шпилек и зеркальце, одежду матери и возможного отца, книги и свитки, засохшие цветы в вазе. Ничего такого, что приоткрывало бы тайну минувшего.

Они все ушли. Теперь уходит Вилан. А он остаётся один. Сейчас даже более один, чем прежде. Ему остаются только урны с пеплом. Пепел любви, грустно усмехнулся Бай Лин.

По приказу императора явились уборщики и привели в порядок покои принцессы. Поначалу он хотел занавесить семейный портрет, но потом решил, что чем больше слуг его увидят, тем выше вероятность, что кто-нибудь сможет вспомнить хотя бы что-то. Однако никто и виду не подал. Впрочем, один совсем дряхлый слуга рассказал, что принцессу похитили во время пожара во дворце, её возлюбленный кинулся спасать свою любимую и был убит, а ребёнок — по распространенным сведениям, сын одной из служанок, которого обожала Ин Мейли, — таинственным образом пропал. Больше слуга якобы ничего не помнил. Бай Лин не поверил. Но не пытать же его!

Император не знал, как отнестись ко всему этому. Хотелось ли узнать, кто эти двое и где они теперь? И да, и нет. Может быть, они совсем рядом. А может, их давно на свете нет. Не может быть, что это и впрямь Хань Лин Тай. Не может, потому что если ребенок на картине — сын Ин Мейли, то он должен быть старшим сыном, а не младшим. При каждом воспоминании о заговоре Бай Лин чувствовал злость и, в конце концов, решил, что не хочет знать ничего. Было и было. Это прошлое. Сейчас — настоящее. Что будет дальше, кто знает. Лучше быть одному, чем подпускать к себе кого попало. Невозможно быть добрым со всеми, когда против тебя плетут заговор, есть только два выхода: или пасть его жертвой, и разрубить этот узел решительно и жестоко.

Он перенёс Вилан в её уютные светлые покои на третьем этаже, решив, что они оба останутся жить здесь, пока ситуация не изменится. Несмотря на то, что Бай Лин решил не искать своих родных, он много времени проводил в комнатах матери, разбирая её вещи. Это делало её немножко ближе. К вещам гипотетического брата он не прикасался, да в том и смысла не было. А имущество того, кто мог быть его отцом, было совсем минимальным и не говорило ни о чем.

В сохранившихся записках однажды встретилось имя Жэнь Хао. Бай Лин постарался выяснить о его владельце как можно больше, но узнал только, что это был один из особенных лиц при дворе его прапрадеда. Имел ли для неё этот мужчина особенное значение или был упомянут случайно?

В один из дней, когда он находился в комнатах матери, за порогом послышались шаги. Бай Лину было всё равно, кто там снуёт по коридору. Но некто остановился возле комнаты, а затем решительно взялся за ручки двери, створки разъехались в обе стороны, и через порог перешагнул Жу Юн собственной персоной. Он быстро огляделся в поисках своего господина.

— Повелитель, мне сказали, что вы здесь... — начал он.

— Ты!.. — только и выговорил Бай Лин.

В нём снова проснулся гнев. На всех. На всё. Жу Юн не был похож на того толстощекого малыша на портрете. Облик с возрастом меняется, это все знают. Может, вместо гнева пришло бы братское признание, но заглянувшим сюда следом за ним старичок слуга, глядя на Жу Юна, благоговейно произнёс: "Сакши!..", а потом шмыгнул куда-то. И Бай Лина затрясло при одном взгляде на растерянное выражение лица наместника.

Тот бухнулся на колени:

— Ваше величество, я не...

— Что ты "не"?.. — зло выплюнул Бай Лин.

— Я не Сакши! И никогда им не был!

Бай Лин обошёл кругом стоящего на коленях подчинённого, разглядывая его. Сакши, говорите? Он, Бай Лин, столько всего выстрадал и вынес за свою недолгую жизнь, столько испытал. Он в полной мере заслужил свой титул и трон. Он столько сделал для своего народа! А какой-то неизвестный тип, вся заслуга которого — открыть чёртову дверь, теперь тоже Сакши?!!

— Ваше величество, я вам не соперник и не конкурент!

Знамо дело, не соперник и не конкурент! После того как своими руками Бай Лин фактически возвёл его на трон Веньяна. Не совсем на трон, но теперь Жу Юн — правитель страны ледяных драконов.

— Конечно же, нет. Куда тебе до меня!

Бай Лин сделал ещё круг. Неужели это сын его матери? Первый сын? Никакой братской любви он не чувствовал. Никакого желания заключить "родственничка" в объятия. В его душе было место только для Вилан, и он не собирался туда пускать никого больше. Да он Мальви верил сильнее, чем этому "неконкуренту".

— Я никогда не посмею заявить о своём родстве с вами, мой владыка! — опустив голову, прошептал Жу Юн.

— Нисколько в этом не сомневаюсь! — рассмеялся Бай Лин.

— И мне ничего не надо...

Каждое слово Жу Юна только распаляло ярость Бай Лина. Гляньте-ка, ему ничего не надо! Ну разумеется, ведь у него уже всё есть. Надо же быть таким идиотом, чтобы так возвысить этого проходимца! И ведь его теперь не низвести, не снять с поста, не вызвав шумиху в Юшэнге и Веньяне. Самому же придётся изобретать оправдание себе.

Он опустился на изящную скамеечку и уставился на Жу Юна.

— Как ты, чёрный дракон, мог бы быть в родстве со мной? — насмешливо поинтересовался Бай Лин, наконец задав вопрос, который среди воплей задетого самолюбия давал некоторую опору под ногами.

— Никак, ваше величество! — оживился наместник Жу, поймав подсказку. — И я, и мой брат — чёрные драконы! Как и наш отец!

Проклятье, ведь есть ещё Жу Лань! Он, что, тоже братец? Не может такого быть. Бай Лин не раз видел обоих в их истинной форме и сам готов был бы подтвердить, что это самые настоящие чёрные драконы. Как они могут быть золотыми? Чтобы быть Сакши, их чешуя должна быть полностью золотой, и никак иначе, потому что природа Сакши сильнее любой другой и всё равно о себе заявит. Хань Лин Тай хотя бы потрудился покрасить свою вручную.

— Смилуйтесь, повелитель... Я не хочу кончить как Хань Джун...

Эти слова были сказаны едва слышным шёпотом.

— Ясное дело, не хочешь!

Бай Лин смотрел на коленопреклонённого Жу Юна и не знал, куда деть море лютого гнева. Открыв двери в покои принцессы Ин, Жу Юн не оставил себе путей к отступлению. Теперь придётся провести новое расследование касательно этих двоих и их папаши, который благоразумно помер много лет назад и только потому сейчас оставался вне подозрений.

— Только попробуй поднять против меня мятеж! — прошипел Бай Лин.

Жу Юн трясся мелкой дрожью. Он не боялся сражаться с ледяными драконами, не боялся схватиться с Су Лу. Но император Линь — дело другое. Было в этом молодом мужчине что-то такое, что внушало почтительный трепет. Он прошёл путь от беспомощного изгоя до могущественного монарха. И дело не столько в его окружении, сколько в том, что истинную мощь он обрёл сам и никто не знает пределов его силы.

Бай Лин поднялся со скамьи и, не оборачиваясь, вышел. Коли Жу Юн и впрямь из рода золотых драконов, то без труда выйдет, как зашёл. Сейчас он чувствовал себя, как никогда, отделённым от остального мира. Как будто носит в себе какую-то болезнь. Все эти дворцовые интриги... Бай Лин вызвал к себе первого генерала и распорядился провести самое тщательное изучение всего, что касается семьи Жу. Разумеется, он рассказал Сунь Чжао всё, в том числе и о своих подозрениях и недоверии.

Сунь Чжао слушал и думал о том, что это всё так напоминает недавнее прошлое. Сколько будет таких — тех, кто надеется обмануть владыку и пролезть в императорскую семью! Сколько голов послетает? У Бай Лина раз за разом остаётся всё меньше сочувствия и душевного трепета к обманщикам. Скоро для него не будет иметь никакого значения явка с повинной. Он не дал его величеству никаких советов, потому что их у него не просили и он и сам не знал, что можно сделать в таких случаях.

Бай Лин остыл не сразу. Злость разъедала изнутри, как ржа, как кислота. Ему казалось, что его мир, выстроенный так старательно и надёжно, внезапно стал хрупким и вот-вот рассыплется. Угроза его миру обрела облик нежелательного нового элемента. Потому что родство меняет вообще всё. На это невозможно закрыть глаза. Невозможно сделать вид, будто этого нет. Если бы не случайность, оба они ничего не узнали бы. Но случайность ли? А впрочем, какая разница. Жу Юн открыл тайную дверь, и если слухи не врут, то это доказывает его принадлежность к роду Сакши. А как же Жу Лань? Ведь они с Жу Юном братья. Кто его мать?

На следующий день он вызвал братьев к себе на совет. Он ни словом не упомянул о внезапном открытии. Судя по всему, Жу Лань был вообще не осведомлён о нынешнем событии, и Бай Лин этому порадовался. В течение всего совещания он демонстративно держал уловитель на столе. Оба брата, разумеется, это заметили. Но Жу Юн воспринял это совершенно спокойно, а Жу Лань выглядел несколько озадаченным, только и всего, однако, очевидно, решил, что у повелителя есть свои причины, а его, Жу Ланя, это не касается.

Имевший прямую связь с уловителем посредством использования магии крови, Бай Лин обнаружил, что Жу Лань чист, как стёклышко. Чище быть не может. Он был тем, за кого себя выдавал. Но с Жу Юном было что-то не так. Уловитель выявил наличие маскирующего артефакта. Но этот артефакт вовсе не находился на виду, он не имитировал украшение, а был скрыт... даже не в теле, а где-то в энергоструктурах. Внутренним зрением император увидел сверкание золота под чёрной чешуёй, как во время линьки. Оно прорывалось наружу, несмотря даже на мощнейший артефакт, а такую вещь мог купить только очень богатый дракон. Либо изготовить сам, будучи одарённым мастером.

Бай Лин задумался, имеет ли он право вытащить эту штуку из тонких структур Жу Юна. И стоит ли. Пожалуй, пока рано. Он вглядывался и вглядывался внутрь, в суть "брата", вовсе не торопясь признавать его. Интересно, знает ли Жу Юн о том, что скрыто внутри него?

Бай Лин приставил к братьям, враз утратившим его доверие, двух серебряных ящериц. Два крошечных соглядатая следовали за молодыми людьми неотступно. Ничего предосудительного в их поведении не наблюдалось, однако Бай Лина это не убеждало в их невиновности. Вернее, Жу Ланя он не особо подозревал, но Жу Юн оставался чужим и опасным.

Через несколько дней Сунь Чжао явился с докладом. Разведчики выяснили немало интересного. Как оказалось, глава богатой и процветающей семьи черных драконов Жу был поставщиком тканей для императорского дворца. Ему принадлежал большой цех, в котором день и ночь многие и многие работники создавали и окрашивали прекраснейшие ткани. У главы Жу были два сына: старший сын, Жэнь Хао, живо интересовался магическим искусством...

— Жэнь? — перебил Бай Лин, устремив взгляд на язычок свечи. — Почему другая фамилия?

— Жэнь Хао приёмный сын, ребёнок какого-то дальнего родственника, взятый в семью Жу на правах родного сына. Жэнь Хао стал искусным чародеем и занял место в армии. В то время маги и воины, действуя заодно, повергали в ужас половину Альтариона.

— Дальше.

— Второго сына, Жу Мина, больше увлекала военная служба. Он получил чин военачальника при армии императора Ин, не главную, но высокую, и, как и Жэнь Хао, часто бывал во дворце. Его женой стала дочь одного из министров императора Ин, от этого брака родился сын Жу Лань.

"Пошёл дорогой отца, — мельком подумал Бай Лин. — Стало быть, они не братья, во всяком случае, не по крови".

Сунь Чжао продолжил доклад. Жэнь Хао очень ценили при дворе, он пользовался расположением старого императора. Немало его изобретений обогатило императорские кладовые, многие открытия популярны до сих пор. Его считали загадочной, неуловимой, таинственной личностью, тем, кто способен находиться в разных местах одновременно. Тем, кто постиг тайны пространства и обладал способностью управлять временем. С ним считались, его опасались, на него засматривались... По описанию одной знатной пожилой госпожи, Жэнь Хао напоминал сияние луны на чёрном зимнем небе: светит, но не греет...

Похоже на правду, подумал Бай Лин. До того он совершенно не представлял себе отца, но теперь находил, что именно таким он должен был быть. Во всяком случае, находил много сходства.

Как случилось, что между её высочеством Ин Мейли и Жэнь Хао возникли чувства, об этом никому не ведомо. Об их связи при дворе среди знати и сановников никто не знал, догадывались только некоторые слуги, которые осмотрительно держали язык за зубами. Наверняка же могла знать только Сан Ли, служанка принцессы, а от неё узнали несколько слуг, с которыми она поддерживала дружеские отношения. Жэнь Хао отлично умел отводить глаза желающим пошпионить за чужой личной жизнью, и брак правнучки императора так и остался для всех, включая прадеда, секретом.

По воспоминаниям одного из придворных, в то время искать благосклонности императора Сакши явился Линь Чао, едва занявший трон своего отца. Он посватался к принцессе, но получил отказ и после того, откланявшись и не получив ничего из того, на что претендовал, уехал восвояси. Через месяц после этого события во дворце ФанСинь случился пожар, от которого выгорела половина помещений, а сама принцесса и её горничная в суматохе пропали. Очевидно, Жэнь Хао быстро понял, что произошло и куда ведут следы похитителей, и бросился в погоню, но был убит. Говорили, что в покоях принцессы жил маленький мальчик, которому она очень благоволила и держала при себе... Куда он пропал, никто не знает. Однако чуть позже в семье Жу Мина появился ещё один сын, которого выдали за отпрыска одного из дальних-предальних родичей и взяли на воспитание. Ему дали имя Жу Юн.

— Почему его не передали императору? — удивился Бай Лин. — Ведь это ребёнок Ин Мейли. Зачем нужно было прятать его?

— Очевидно, Жу Мин знал о тайном браке Жэнь Хао и принцессы и во время пожара и переполоха тихонько забрал сына своего приёмного брата к себе. Возможно, он счёл, что жизни мальчика что-то угрожало, а что — вряд ли теперь кто-то знает. А кроме того, говорят также, что старый император был чрезвычайно суров, сама принцесса очень опасалась его гнева и скрывала своё замужество и материнство, — пояснил Сунь Чжао, опустив глаза.

Бай Лин кивнул. Рассказ первого генерала более или менее объяснял события давних дней. Похоже, что Жэнь Хао тоже опасался гнева императора и скрыл происхождение сына магическим способом. А спрятанный во дворце артефакт "сна драконьей силы" лишил способностей к обороту вообще всех: не только обитателей дворца, но и жителей столицы и Юшэнга в целом. Дальше ещё яснее: Ин Мейли попала в руки Линь Чао, нося в себе второго сына, и родила его в неволе. Линь Чао не составило труда сложить два и два, он понял, что это не его отпрыск... И его, Бай Лина, жизнь сложилась так, как сложилась. Погано сложилась, в общем.

Он смотрел на портрет отца и в его взгляде, холодном, ясном и пронзительном, видел предзнаменование грядущих бед. Почему у неординарных личностей жизнь такая непростая, а часто по-настоящему тяжёлая? Видать, по-другому не бывает и не могло быть. Гнев на несправедливость судьбы постепенно утих, уступив место печали, неприязнь к старшему брату сменилась пониманием, что признать друг друга всё равно придётся, раз уж без этого не обойтись. Он не обязан любить его, но они оба, как и родители, — жертвы давно мёртвых врагов, и потому Бай Лин нехотя подумал, что мог бы немного смягчиться.

В конце концов, он хмуро предложил Жу Юну вытащить из него отцовскую защиту, однако тот, опасливо поглядывая на повелителя, отказался: ни к чему обнародовать раньше времени то, что ещё не прояснено окончательно.