Тангор (гет)

Пришедшие вести были скорбны для Урбнисса. Но не для Тангора.

«Ты силен — и ветер судьбы силен. Ты отбросишь преграды на своем пути, некоторые же отбросит ветер». Так говорила пятнадцать лет назад эгламидская ведьма, в чьих словах Тангор не сомневался. Однажды этот самый ветер уже оказал ему услугу — устранил влиятельного противника по имени Больдреф, двоюродного брата Либанона. Тот был безупречен во всем, кроме одного — любил обильно и вкусно поесть. Именно обжорство его убило, как раз в то время, когда Тангор, не сумев раздобыть никаких улик против него, подумывал о яде. Ветер судьбы избавил его от марания рук и убрал с дороги досадную помеху, чем серьезно ослабил партию Либанона и его присных.

И вот ветер загудел вновь.

Для Урбнисса это катастрофа. Гибель посольского корабля и почти всех, кто был на борту, связанные с этим бедствием промедления и проволочки, возможное обострение отношений с Авундой, недюжинные препятствия планам Легарда, у которых без того хватает противников здесь, в Урбниссе. Тангору не раз уже докладывали о возмущениях в двух-трех городах из-за поднятых налогов.

Но все это пустяки. Ибо устранена главная помеха. Паэн Вартанисс мертв.

А ему, Тангору, даже не пришлось ничего делать для этого. Недавние наемники промахнулись, зато всемогущая и мудрая судьба сказала свое слово. И он вновь уверился в собственной правоте, как и в том, что Эдит Роскатт воистину предназначена ему свыше.

С объяснением теперь придется повременить: горюющая девица будет глуха к любым нежным словам. Но время — искусный целитель. Оно смоет все воспоминания, как волна слизывает с песка на берегу все следы, даже глубокие. А след, оставленный покойным Вартаниссом в сердце Эдит, не так уж глубок.

Лишь бы только достало времени!

Так думал Тангор, пока шел в кабинет короля. Двое секретарей с кипами бумаг пыхтели сзади, едва поспевая за его широким шагом. Привычная суета кругом словно подернулась траурной каймой: недавнее бедствие было на устах у всех, от придворных до слуг. Кто-то горевал по погибшим родичам, кто-то честил от души проклятых морских разбойников. Мелькали и другие речи вроде: «Видно, нет воли Создателя на замыслы его величества».

Тангор чуть прищурился, сдерживая улыбку, и мысленно отметил тех, кто говорил подобное. Возможно, нынче вечером верные люди сообщат гораздо больше. А пока оставалось небрежно кивнуть на салют стражи у дверей кабинета и войти, вновь надев очередную свою надежную маску — маску мудрого советника и друга-утешителя.

Легард нуждался в утешении, как никогда прежде. Даже во время недавней опалы королевы он не выглядел так скверно: глаза его провалились, волосы растрепались, словно их нещадно теребили, как и висящее лохмотьями шитье на рукавах.

— Что нам делать, Тангор? — выдохнул Легард, когда отослал всех секретарей.

Он смотрел на своего канцлера с такой надеждой, что Тангор вновь ощутил легкий укол жалости. За всю свою придворную карьеру он слышал этот вопрос — «Что нам делать?» — из сотен уст. И все, кто задавал его, вот так же смотрели, замирая или трепеща от страха, и вот так же надеялись получить помощь, верный совет или даже спасение от гибели. Но получали не все — вернее, получали, но не то, чего желали.

Легард же получит то, что должен получить.

— Для начала — свыкнуться с тем, что свершилось, ваше величество, — сказал Тангор. — В этом несчастье нет ни нашей вины, ни вины Авунды — разве что вины в небрежности: им стоит лучше следить за своими водами и усерднее бороться с пиратством. Быть может, случившееся отрезвит их. Что до нас, то сборы нового посольства потребуют времени, которого не так много…

— Нового! — Легард вскочил с кресла, сверкая запавшими глазами. — В пасть к Аирандо новое посольство! О чем вы говорите, Тангор? Ведь погибли люди — столько безвинных людей, умных, сильных, способных…

«Эрвинг, граф Тридиан, Паэн Вартанисс», — вспомнил Тангор. Воистину, если бы он сам нанял тех пиратов, да будут к ним благосклонны моря и ветра, все не могло бы выйти лучше. Соперники во влиянии при дворе, соперники во взглядах — и соперник в любви. Что касается безвинности и перечисленных Легардом мнимых достоинств, то бедный государь изрядно преувеличил.

— Есть и другие, ваше величество, — твердо произнес Тангор. — Хотя эти другие могут уклониться от ваших распоряжений из страха разделить участь предшественников. Или же вы сами отступитесь от своих планов.

— Я не отступлюсь. — Усилием воли Легард взял себя в руки, глаза его потускнели, бледное лицо застыло. — Что бы ни препятствовало моей цели, я буду идти к ней. Доброе дело редко бывает без искушений, препятствий, неприятностей и прочего. Мы пошлем новое посольство, быть может, не столь пышное. А пока займемся тем, что нам предстоит сделать здесь, в Урбниссе.

— Дела уже делаются, ваше величество. — Тангор взялся за одну из стопок бумаг, принесенных секретарями. — Вот доклады по предварительным работам и подготовке к строительству новых портов. За всем следят верные чиновники, так что ни один грош не пропадет. На рудниках в горах кипит работа, наняты сотни новых каменотесов, на севере начали заготавливать лес. Признаться, — Тангор опустил очередной документ на стол, — я сам пожертвовал участок собственных строевых лесов на благое дело.

— Я благодарен вам, Тангор, как всегда, — кивнул Легард. — Да, работа начата — и все же мне сообщают о недовольствах по местам. Пока это обычные уличные крикуны, которых даже не за что пороть у позорного столба. Но что, если станет хуже? Гибель посольского корабля не скрыть, эта весть уже на устах у всего Паридора и быстро облетит весь Урбнисс. Многие увидят в этом дурной знак.

— Мы пресечем недовольства, — отрезал Тангор. — Надеюсь, все ограничится криками на улицах, и до крови не дойдет. Если же дойдет — подавим. Поймите, ваше величество, не все столь дальновидны, как мы с вами. Даже среди дворян. Что говорить о черни, которая не желает трудиться? О жадных толстосумах, которым не хочется расставаться со своим золотом? О трусах и лентяях, наконец, которые живут одним днем и не видят ничего дальше собственного носа?

Легард долго молчал. Он перебирал бумаги, вновь ерошил волосы, хмурился. Несколько раз он порывался заговорить, глядя то на документы, то в высокие окна, то на Тангора. Можно было лишь гадать, что за думы обуревают его.

— Это может быть опасно, — медленно произнес он. — Недовольства, о которых вы говорили. Пятнадцать лет мы живем в мире внешнем, больше полусотни — в мире внутреннем. Я не желаю ни восстаний, ни междоусобиц. Но если они случатся… — Он вновь задумался и поглядел на Тангора, стиснув губы. — Думаю, пора призвать графиню Бостру ко двору.

Тангор ожидал чего угодно, только не этого.

— Зачем, ваше величество? — сказал он. — Сейчас нам не до празднеств и свадеб, а если наши худшие опасения сбудутся, тем более. Пусть графиня ждет в своем имении…

— Вы правы, со свадьбой подождем, — перебил Легард. — Но приехать она приедет. Признаться, меня весьма тревожит судьба ее приданого. Вам предстоит немалая работа с документами, и это нужно сделать как можно скорее, чтобы имуществом графини распоряжались вы.

— Если так, то я согласен, ваше величество, — ответил Тангор, уловив намек. — В трудные времена должно распорядиться каждой монетой на благо страны. Что может смыслить в этом юная девица, всю жизнь пробывшая под усердной опекой и наверняка в глаза не видевшая своих имущественных документов? Кроме того, в Паридоре ей будет уютнее, нежели в одиноком имении.

— Я счастлив, что вы переменили свое мнение, Тангор. — Легард чуть улыбнулся. — Тогда я пошлю за нею на днях, возможно, даже сегодня. Как думаете, кому поручить это дело?

— Невесте королевской крови, — ответил Тангор на улыбку, — подобает достойный эскорт. И стоит принять меры на случай возможных недовольств, мятежей или разбойных нападений — будет жаль, если графиня пострадает. Но капитан Гиверн — слишком крупная для этого рыба. — Тангор сделал вид, что размышляет. — Отчего бы не послать того, кто уже честно послужил вам в недавнем неприятном происшествии? Да, я говорю о молодом Роскатте, которому вы пожаловали чин лейтенанта — на мой взгляд, рановато. Вот и пускай юноша докажет, что заслуживает этой чести. А я буду спокоен за мою невесту.

— Прекрасная мысль, Тангор! — Легард оживился, словно позабыв о недавних тревогах. — Так и сделаем. Пошлите за Элеаном, пусть он составит приказ. Незачем терять время — ни нам, ни Роскатту.

Элеан с помощниками не замедлили явиться. Королевский кабинет тотчас наполнился привычной канцелярской суетой, шорохом бумаг, скрипом перьев и увлеченными голосами. Молча дожидаясь, пока напишут приказ, с государственной печатью наготове, Тангор улыбался.

Изъян был найден. У обоих.

* * *

— Слушаюсь, сударь.

Ринигер поклонился, щелкнув каблуками, и взял из рук капитана королевский приказ. В глаза бросились слова: «…сопроводить графиню Альвеву Бостру, королевской волею невесту его светлости канцлера Тангора…» А в голове мелькнуло: «Вот же повезло бедняжке графине! Будь я женщиной, я бы предпочел повеситься, лишь бы не идти за такого замуж».

Велика ли радость сопровождать в дороге невесту врага? Да и душа у Ринигера не лежала ни к каким разъездам — сейчас, в черные дни скорби по погибшему другу, скорби и бессильной ярости. Но гораздо сильнее он тревожился о сестре: каково сейчас ей, потерявшей любимого? Оставить ее совсем одну, без утешения и защиты, было бы жестоко.

И все-таки королевский приказ превыше всего.

— Скольких я могу взять с собой, сударь? — спросил Ринигер, еще раз проглядев бумагу, где особо подчеркивалась забота о безопасности графини Бостры.

— Наверняка у графини есть своя свита и своя охрана, — ответил капитан. — Хотя куда им до наших молодцов? Вам вполне достанет десятка, лейтенант, чтобы справиться с любой возможной угрозой.

Ринигер не стал уточнять, что за угроза и откуда она может исходить. Несмотря на бесчисленные меры безопасности, в Урбниссе еще оставались разбойничьи шайки, порой сотрудничающие с портовыми контрабандистами. Тут ничего не мог поделать даже всесильный Тангор. Иногда душой таких шаек становились обедневшие, опустившиеся дворяне, у которых не осталось ничего, кроме развалин родового замка. Но вряд ли они решились бы напасть на хорошо вооруженный отряд, к тому же под охраной королевских гвардейцев. Самый страшный враг, который ожидает солдат в этом путешествии, — скука. Не считая внимания со стороны служанок и камеристок титулованной провинциалки.

Капитан Гиверн проглядел список гвардейцев и составил собственный приказ, в который по просьбе Ринигера внес Кодея Феиона и нескольких других его приятелей. «Да у вас выходит настоящая увеселительная прогулка! — усмехнулся капитан, отлично знавший нрав своих подчиненных и закрывавший глаза на многое. — Только не переусердствуйте, Роскатт, и, ради Создателя, не вздумайте затеять с кем-нибудь ссору. Ни к чему ронять честь королевской гвардии в глазах будущей госпожи канцлерши».

Вооружившись капитанским приказом, Ринигер отправился собирать людей. На это ушло немного времени, хотя некоторые из гвардейцев удивились: не велика ли честь для этой девицы, пускай даже графини и невесты канцлера Тангора? Ринигер сам думал так же, но пока держал свои мысли при себе. Он дал товарищам час на сборы в дорогу, сам же намеревался провести этот час иным образом.

По счастью, в покоях фрейлин ее величества ему встретилась Эльда Бриллона, милая, хотя чересчур болтливая девица, за которой он когда-то ухаживал — впрочем, недолго и не слишком серьезно. По словам Эльды, королева дозволила Эдит оставаться сегодня у себя. Поблагодарив красавицу ничего не значащей любезностью, Ринигер бросился в комнату сестры.

Казалось, Эдит давно ждет его — столь стремительно она кинулась в его объятия, едва не уронив пуфик, на котором сидела у окна. Она уткнулась лицом Ринигеру в плечо и долго молчала, лишь вздрагивала от беззвучных рыданий.

Темно-зеленое платье, которое она выбрала сегодня, казалось траурным, пускай она не могла открыто заявить о своей скорби. Когда Эдит выплакалась на плече Ринигера и отстранилась, он поневоле ужаснулся ее виду. Запавшие глаза казались темными и пустыми, что подчеркивал скромный наряд, а горькие складки у побледневшего рта и черный чепец с вуалью делали ее похожей на вдову.

— Я не могу поверить… — прошептала Эдит. — Ринигер… Прошу тебя, скажи мне что-нибудь… что угодно…

Ринигер мысленно проклял себя, ибо растерял все слова. Как и где ему найти походящее утешение для сестры, которая лишилась любимого? Пускай Паэн и Эдит ни разу не объяснились открыто, да и не могли, но Ринигер не сомневался в их взаимных чувствах и от души радовался. Всего несколько дней назад счастливая сестра делилась с ним радостной вестью: ее величество обещала помочь устроить ее брак с Паэном — когда он вернется из Авунды.

Но он не вернется.

— Что я могу тебе сказать, сестра? — с горечью шепнул Ринигер в ответ. — Только одно: как бы мне хотелось, чтобы все это оказалось неправдой! Мне самому не верится… Клянусь, я бы отдал что угодно, только бы ты не страдала… только бы вы были счастливы… Прости, я совсем не умею утешать. Будь у меня больше времени, я бы плакал вместе с тобой.

Он вновь привлек Эдит к себе. Она больше не рыдала, просто замерла у него на груди, крепко обняв в ответ, совсем как в детстве. В сердце Ринигера взвилась волной нежность пополам с лютой яростью: лучше было бы не родиться тому, кто повинен в горе его сестры. А в голове зашевелилось смутное подозрение.

— Мне кажется, это подстроено, — бросил он сквозь стиснутые зубы. — И я знаю, кем.

— Перестань! — Эдит отстранилась, яростно вытерла лицо платком. — Как это можно было подстроить? Сговориться с пиратами? Нет, ка… тот, о ком ты говоришь, не сделал бы такого.

— Кто знает? — пожал плечами Ринигер. — Кстати, ты слышала, что он собирается жениться?

Черная скорбь в глазах Эдит сменилась искренним изумлением.

— Что?

— Вот и я удивился. Собственно, я пришел к тебе, чтобы проститься. Через час я уезжаю на юг, за графиней Бострой, его невестой, по приказу короля.

Казалось, из всех его слов Эдит уловила только «я уезжаю».

— Значит, и ты оставляешь меня? — прошептала она.

— Это же ненадолго, — успокоил ее Ринигер. — Туда мы доберемся за пару дней. Надеюсь, графиню уже известили, и она готова к поездке. Обратный путь займет побольше времени, дня четыре или пять. Не тревожься, никакой опасности нет.

— Молчи, не говори так! — сверкнула глазами Эдит, содрогнувшись. — Пожалуйста, не говори об опасностях и о том, что их нет. Он… он сказал мне то же самое… И что с ним случилось?

— Я клянусь тебе, Эдит, — Ринигер поцеловал ее руки, — со мной не случится ничего. Я и на свете-то живу ради тебя — как я смогу оставить тебя одну? Особенно теперь. Признаться, я сам тревожусь: как ты останешься здесь?

— Как всегда — под защитой ее величества, — ответила Эдит. — Мне уж точно ничто не угрожает.

— И Тангор? — Ринигер впился взглядом в глаза сестры. — Он ни разу не говорил с тобой? Не писал? Не предлагал ничего?

— Нет. — Эдит качнула головой, одернула измятые рукава. — С того дня, когда ее величество арестовали, я ни разу не видела его. И конечно, он не говорил со мной — о чем? Да и зачем, раз он собирается вскоре жениться?

Ринигер помолчал с минуту.

— Знаешь, я сейчас подумал, — медленно начал он, — не стоит ли тебе уехать ненадолго домой? Королева добра, она поймет тебя и отпустит, да и мать утешит лучше, чем я или кто-нибудь другой.

Глаза Эдит посветлели, она чуть вздернула подбородок, и это был добрый знак: ни тяжесть потери, ни скорбь не смогли сломить ее дух.

— Я не уеду, Ринигер, — заявила она. — Здесь моя служба, и мой долг — служить моей королеве, презирая собственные заботы. Я должна это пережить и переживу. У отца с матерью без того немало хлопот, я не хочу их тревожить.

— Тогда возьми. — Ринигер протянул ей узкий кинжал в чеканных ножнах, как раз для женской руки. — Я давно хотел подарить тебе — надеюсь, ты не забыла, как я учил тебя обращаться с оружием. Мне будет спокойнее, если ты станешь носить его с собой.

— Как говорил древний мудрец Тесфа, лучшее оружие — то, что не понадобилось. — Эдит вздрогнула, словно от прикосновения льда или огня, но не отказалась от подарка. — Я возьму — ради нашего общего спокойствия.

Она положила кинжал на столик, заставленный шкатулками с рукоделием, и взяла Ринигера за руки.

— Возвращайся скорее, — сказала она с улыбкой, в которой пряталась горечь. — И не тревожься за меня, мне просто нужно время, чтобы смириться с… с тем, что случилось. Думаю, Паэну было бы больно видеть меня горюющей и страдающей. Но лучше него я никого не найду — и не желаю искать.

— Ты — настоящий боец, Эдит, — ответил Ринигер, смаргивая невольные слезы, — храбрый и стойкий. Многие могли бы поучиться у тебя. Если так, то мне в самом деле не о чем тревожиться. Прощай и не грусти, я скоро вернусь.

— Ринигер, — окликнула его Эдит, когда он уже поцеловал ее и направился к двери, — а что та девушка, невеста Тангора? Что ты знаешь о ней?

— Только то, что она богата и знатна, — ответил он и усмехнулся по привычке. — Клянусь брюхом Аирандо, я бы сам не отказался от такой невесты… Шучу, конечно. На самом деле мне ее жаль. Не повезло ей с муженьком.

— Отчего же не повезло? — возразила Эдит. — Может быть, канцлер окажется заботливым и любящим мужем…

— Неужели ты думаешь, что он вообще способен кого-то любить? — возмутился Ринигер. — Разве что себя самого. Нет, этот брак — самый обыкновенный политический ход. Недаром за графиней посылают не кого-нибудь, а нас.

Вновь обменявшись просьбами быть осторожнее, они расстались. Ринигер быстро покончил со сборами в дорогу и присоединился к товарищам. Небо над головой хмурилось, грозя дождем, зеленые штандарты на дворцовых стенах извивались на ветру, точно змеи. Молодых гвардейцев это не особо тревожило: со смехом и шутками они забрались в седла и тотчас пустили коней вскачь. Когда позади остались шумные улицы и главные ворота Паридора, отряд свернул на южную дорогу, надеясь, если позволит погода, к вечеру добраться до Апалау, ремесленного города, что отстоял на тридцать миль от столицы.

Гвардейцы мчались навстречу ветру и тяжелым тучам, похожим на низко надвинутую на лоб шляпу с огромными полями. Разговоры смолкли. Поневоле Ринигер вновь и вновь возвращался мыслями к недавней беседе с Эдит — и к тому предмету, которого он вскользь коснулся, сам не зная почему.

Он знал, что для дворянских союзов сердечная склонность — весьма редкий повод. И все же немало браков заключалось по любви, и у Ринигера, как и у его сестры, был перед глазами пример того — собственные их отец и мать. Как часто бывает, он долгое время считал, что так и должно быть, что так у всех, пока его не разуверили сперва взросление, а затем жизнь при королевском дворе. Но детское впечатление пережило все.

Ринигер помнил, как нежно его отец, несдержанный на язык и не жалеющий тумаков ни для кого, начиная от сына и кончая слугами, относился к своей жене. Она одна умела гасить приступы его гнева, не всегда справедливого, и ей одной он позволял это. Не привычка, не долг, не тягостная повинность руководили матерью — она искренне любила мужа, смирившись и с бедностью, и с его нравом, и с его увечьем. Отец был как сено — вспыхнет ярче солнца и тотчас погаснет. Мать же походила на древесный уголь, который долго тлеет и дарит всем вокруг тепло. Казалось, в ее сердце найдется место каждому; умело и твердо управляя жалким имением, госпожа Роскатт ко всем относилась с любовью.

«Смогу ли я отыскать такую же?» — вот о чем думал Ринигер, вспоминая мать.

Никогда прежде он не задумывался о женитьбе всерьез — разве что отпускал шутки про поиски богатых невест. Сейчас же, думая об этой незнакомой графине Бостре и сочувствуя ей, он говорил себе: «Нет, у меня все будет иначе. Я хочу, чтобы моя жена меня любила, и неважно, бедна она или богата. И сам хочу ее любить. Да есть ли такая на свете?»

Вслед этим думам приходила другая мысль: время есть, спешить ему некуда. Он еще молод и вполне может жениться позже, годам к тридцати. Но некое чутье говорило, что время настало. Всей душой Ринигер жаждал любви — глубокой, верной, настоящей, как у отца с матерью. Жеманные придворные красотки и случайные подружки — это пустое, напрасная трата душевного огня, дающая лишь сиюминутную утеху, но обнажающая глубокую пропасть в сердце.

Чем заполнить ее, Ринигер пока не знал.

* * *

Из-за проливного дождя весь день казался сплошными сумерками. Когда вдали показались две деревни, окруженные садами и полями, а за ними — замок Бостра, спутники Ринигера не сдержали радости, как и он сам. Дорога здесь была немощеной, копыта коней вязли в грязи, плащи и шляпы плохо защищали от холодного дождя. Все это призывало усталых всадников, как и их скакунов, поторопиться.

Издалека замок Бостра казался настоящей древней крепостью. Возведенный на холме, в излучине реки Амиль, он был защищен отовсюду. С течением времени его не раз перестраивали: изящные башенки с обилием каменных украшений и широкие арочные окна, сверкающие стеклами даже в сумраке, были вполне современными. Но дух — дух древности, дух мощи и величия — не удалось изжить никакими переделками. По одному взгляду на замок становилось ясно, что его владельцы — старинный, богатый и могущественный род.

Вернее, то, что от него осталось.

«Теперь Тангор приберет к рукам еще и это! Будто ему мало своих владений!» — так думал с неожиданной злостью Ринигер, глядя на пышные сады и готовые к уборке поля. Ухоженный вид угодий говорил не столько о талантах графини Бостры, сколько о честности ее управляющего. Поневоле Ринигер вспомнил тот жалкий, истощенный клочок земли, который предстояло унаследовать ему — и который едва давал достаточно урожая, чтобы прокормить и владельцев, и живущих на нем крестьян.

Но все это не имело бы значения, если бы…

— Наконец-то! — прервал мрачные думы Ринигера один из гвардейцев, Киньяр Гольн. — Хвала Создателю, добрались.

— Будь проклят этот ливень, — буркнул Кодей в запахнутый ворот плаща, — точно сам Аирандо разинул пасть! Надеюсь, хоть в замке отогреемся.

— А если повезет, господа, там отыщутся хорошенькие покладистые служанки, и будет еще теплее!

Грязь под конскими копытами сменилась камнем — в предместьях замка Бостра дорога была мощеной. Это приободрило уставших, промокших путешественников, как и предвкушение отдыха, и незамысловатые шутки. С невеселой усмешкой Ринигер подумал — в который уже раз, — что одно слово, брошенное вовремя или не вовремя, может как воодушевить человека, так и ввергнуть его в отчаяние.

— Любопытно, — подал голос Овьетт, заядлый игрок, не вылезающий из долгов, — а сама графиня хорошенькая?

Прочие гвардейцы не ответили, пожав плечами, и он поравнялся с командиром.

— Вы не знаете, Роскатт?

— Откуда мне знать? — отозвался нехотя Ринигер. — Да и какое мне дело? Но вряд ли его величество дал бы в жены канцлеру тощую плоскую уродину с лицом лошади и глазами навыкате.

Товарищи прыснули со смеху, а Овьетт прибавил:

— А я взял бы и уродину — с таким-то приданым!

Эти слова тоже встретили дружным смехом, хотя не без тайной горечи: богатые невесты были заветной мечтой и надеждой многих гвардейцев. Кто-то вставил напоследок: «Останется только уговорить саму уродину», но на этом разговор смолк. Конный отряд приблизился к воротам замка.

Из-за стены виднелись серо-черные в сгущающейся темноте верхушки деревьев — видимо, в замок вело нечто вроде парка или аллеи. Привратники же не дремали, несмотря на скверную погоду: прежде чем всадники приблизились к воротам и постучали, в узком зарешеченном окошке, прорези двери, мелькнул желтый свет фонаря, ударивший в глаза.

— По приказу короля! — сказал Ринигер, подтолкнув в бока своего усталого коня. — Мы прибыли, чтобы отвезти графиню Бостру в Паридор, к жениху.

Дверь чуть приоткрылась, в проеме показался человек в кожаном, блестящем от дождя плаще с капюшоном и высоко поднял фонарь. За привратником угадывалась еще одна фигура в таком же плаще, прикрывающая полой мушкет, но так, чтобы его было видно. «С охраной здесь все в порядке», — подумал Ринигер.

— Приветствуем вас, господа, в замке Бостра, — ответил привратник с фонарем — судя по голосу, он был не стар. — Посланцев его величества мы всегда принимаем с честью. Но мы желали бы увидеть королевский приказ с печатью.

Товарищи за спиной Ринигера тихо зароптали. «А чего еще желает эта деревенщина? — буркнул кто-то. — Пошлину за проезд по владениям ее милости?» Сам Ринигер тоже возмутился на миг, но не смог вновь не похвалить бдительность замковой стражи. Быть может, у них есть на то причина.

— Вот. — Он развернул приказ, прикрывая полой плаща от дождя, так, чтобы на бумагу падал свет фонаря привратника. — Этого достаточно?

— Вполне, сударь. — Привратник и его товарищ с мушкетом отвесили учтивые поклоны. — Простите нам наше недоверие, но это вызвано необходимостью. Госпожу графиню уже пытались однажды увезти якобы по приказу господина Эребальда, родича ее покойного опекуна. Надеюсь, теперь, под защитой его величества, нашей госпоже ничто не будет грозить. Прошу, господа.

Дверь закрылась. Скрипнули тяжелые засовы, и ворота распахнулись — фонарь осветил железную оковку без единого пятнышка ржавчины и плотно подогнанные темные доски. Придерживая створки, оба привратника пропустили гвардейцев внутрь, затем вновь заперли ворота. Один так и остался на страже, второй же вызвался проводить королевских посланников к замку.

Ринигер оглядывался не без любопытства, хотя в темноте мало что можно было разглядеть. Замок в самом деле окружал парк — похоже, с милю в поперечнике. Блестящая от дождя листва деревьев шумела на ветру и стряхивала на без того промокших путешественников пригоршни воды. Порой виднелись уходящие влево и вправо тропинки. Копыта коней звенели по булыжникам тщательно ухоженной дороги, которая, казалось, никогда не кончится. Но закончилась она неожиданно, открыв вид на двор, тоже мощеный камнем.

Впереди заслоняла небо темная громада замка, некоторые окна тускло светились. Справа располагались добротные конюшни, в которых могло бы поместиться с сотню лошадей. Человек пять конюхов, в таких же кожаных плащах, как у привратников, только что вышли оттуда — видимо, привлеченные шумом, и поспешили к вновь прибывшим. На невысоком крыльце под навесом стоял, дожидаясь, осанистый лакей, чей темно-красный с черным наряд был достоин королевского двора; у крыльца старался отдышаться запыхавшийся мальчишка лет пятнадцати. Видимо, привратники послали его в замок вперед гвардейцев, чтобы оповестить графиню.

Ринигер и его товарищи с наслаждением спешились, звеня шпорами, — ноги у них замерзли и затекли. Конюхи тотчас увели их коней, уставших не меньше. Привратник поклонился, поблагодарил за серебряную монету и вместе с мальчишкой направился через парк обратно к воротам. Ринигер же повел свой отряд к крыльцу.

— Добро пожаловать, господа, — поклонился лакей, — королевские посланники — всегда желанные гости в замке Бостра. Госпожа графиня ждет вас, прошу следовать за мной.

Он распахнул двери. За ними оказался еще один слуга с кованым серебряным подсвечником, уставленным свечами. Гвардейцы поневоле прищурились от ударившего в глаза света. Вслед за обоими слугами они вошли в широкую прихожую с потолком темного блестящего дерева, увешанную тяжелыми драпировками цветов рода Бостра — красного и черного. Из нее вели три резные двери из того же темного дерева, слева в темноте угадывался массив лестницы. Лакей с подсвечником распахнул среднюю дверь и сделал гвардейцам знак войти.

Дверь вела в просторную залу, сочетающую в себе дух древности и современные веяния. Те же шитые золотом драпировки соседствовали с начищенными до блеска старинными доспехами и картинами в резных золоченых рамах: не только семейные портреты, но и вошедшие в моду за последние двадцать лет исторические и мифические сцены. Одна изображала венчание на царство короля Регнода Фрейгодина, объединившего больше полусотни лет тому назад истерзанный междоусобицами Урбнисс, другая — битву Вианора, легендарного героя и основателя дома Фрейгодин, с морским чудищем Аирандо. Залу ярко освещали стенные подсвечники и выложенный серо-золотистым урбнисским мрамором камин, чье тепло привело в восторг продрогших путешественников. Несколько резных кресел с вышитыми подушками и искусной работы столик для игры в ингоа довершали облик.

Впрочем, Ринигер заметил обстановку мельком — его внимание привлекла владелица всей этой роскоши, сидящая в одном из кресел, точно королева на троне. Когда гости вошли, она поднялась, что заставило недовольно поморщиться полную пожилую даму, которая стояла за спинкой хозяйкиного кресла, словно бдительный и суровый страж. Как будто не заметив этого, графиня Альвева Бостра любезно улыбнулась вошедшим, в ее глазах читалось едва заметное ожидание.

Сам же Ринигер не сумел сдержать собственного любопытства и впился в графиню взглядом, который многие — как та хмурая толстуха, например, — сочли бы не слишком приличным. По дороге он не раз ловил себя на том, что рисует мысленно ее воображаемый облик. Теперь он мог сказать, что был прав — и при этом ошибался.

На вид графине Бостре было лет восемнадцать. Ее кожу золотили отсветы огня в камине, что придавало ее лицу, наряду с нежным румянцем, удивительно теплый оттенок. Те же отблески отражались в ее темно-карих глазах, которые сочинители модных романов назвали бы бархатными. Ее черные волосы наполовину скрывал жесткий чепец с прозрачной вуалью, щедро расшитый алым шелком и жемчугом. Черный наряд оживляли красные прорези на широких рукавах и белоснежная шемизетка, которую стягивало у горла узкое гагатовое ожерелье. Это могло показаться и неглубоким трауром по умершему опекуну, и привычкой носить родовые цвета.

Ринигер глядел на графиню, не в силах отвести взор. Она была прекрасна. Пускай поэты изощряются в словесных красивостях, но это слово казалось ему самым подходящим для нее. Прекрасная, богатая, знатная… Ринигер мысленно представил рядом с нею Тангора — и поневоле отдал должное врагу: они стали бы великолепной парой, способной затмить даже их величеств. И вновь взметнулась в душе лютая злость, разбавленная завистью и горечью. «После всего, после всех твоих темных дел, интриг, убийств явных и тайных… вместо заслуженной кары ты, без того имеющий все, заполучишь еще и ее!»

Молчание затягивалось, и Ринигер очнулся. Откинув промокший плащ за плечи, он снял шляпу и склонился перед графиней, товарищи последовали его примеру. Под дружное щелканье каблуков и звон шпор графиня присела в реверансе, шурша бархатным платьем. Ринигер шагнул к ней с королевским приказом.

— Приветствую вас, госпожа графиня, от имени его величества Легарда Фрейгодина, волею Создателя государя Урбнисса, — произнес он положенные слова, перед тем сглотнув. — Как вам должно быть известно, его величество взял вас под свою опеку и поэтому приказал нам доставить вас в Паридор. Мы будем сопровождать вас и охранять в пути.

«Я просто косноязычный болван — несу всякую чушь!» — сказал себе Ринигер, чувствуя, что поневоле краснеет. Но что еще он мог сказать ей? Кто он для нее — незнакомец, исполнитель королевского приказа, не более того. А она для него… Не впервые в жизни Ринигер поразился женской красоте, и всколыхнувшееся в душе смятение окончательно перемешало все его мысли.

По счастью, графиня как будто не заметила ничего. Зато заметила толстуха — не то фрейлина, не то камеристка, а может, преданная нянька, как Готнис у королевы. Ее ноздри раздулись, тщательно подведенные брови сползлись к переносице, отчего одутловатое лицо из просто неприятного сделалось злым.

— Я также приветствую всех вас в моем доме, господа, — ответила графиня, не видя, как перекосило ее прислужницу. — Королевский приказ мне известен, и я готова повиноваться воле его величества. Мои сборы в дорогу закончены, и мы сможем отправиться когда угодно — как только небо поумерит свой гнев, — прибавила она с легкой улыбкой.

Голос у нее оказался ниже, чем представлял себе Ринигер, но такой же приятный и теплый, как румянец на ее прекрасном лице. Казалось, даже банальность, произнесенная им, способна обрести глубину и смысл, а певучие, бархатные переливы заставляли трепетать сердце Ринигера. «Да будь я проклят! — в отчаянии обругал он себя. — Никогда прежде со мной не случалось подобного! Я ведь даже не ухаживаю за нею, да и не собираюсь. Во-первых, она — чужая невеста. А во-вторых, она — невеста Тангора».

Эти мысли отрезвили Ринигера и помогли овладеть собой. Он глубоко вздохнул, надеясь, что не выдал себя ни взглядом, ни лицом. Ох, недаром говорила ему Эдит, что у него все написано на лице! Теперь уже, наверное, поздно учиться владеть собой. А уж как будут потешаться над ним товарищи! Так и до дуэли недалеко.

— Я благодарю его величество за столь усердную заботу о моей безопасности, — прибавила графиня и впервые поглядела Ринигеру в глаза. — А вас, господа, благодарю за труды. Как ваше имя, сударь?

— Роскатт, лейтенант гвардии его величества, госпожа графиня. — Ринигер вновь поклонился и щелкнул каблуками. — Если желаете, могу представить вам прочих.

Графиня с улыбкой выслушала представления и ответила на поклон каждого гвардейца любезным кивком. Сама же она представила им Гаэнату, свою толстуху-прислужницу — как оказалось, дальнюю родственницу по матери. Та слегка смягчилась, но взгляд ее по-прежнему оставался хмурым и подозрительным.

— Вы все устали с дороги, господа, — продолжила графиня. — Комнаты для вас уже готовы, там разожжен камин. Туда же вам подадут ужин. Я же прощаюсь с вами до завтра. Надеюсь, Создатель пошлет нам поскорее хорошую погоду, чтобы мы могли отправиться в путь. Доброй вам ночи, господа. — Она вновь посмотрела в глаза Ринигеру. — Доброй ночи, лейтенант.

Ответом ей стало нестройное «Доброй ночи, госпожа графиня». Сам же Ринигер не смог ответить, лишь склонил голову. Графиня удалилась, шурша платьем, за нею вышла Гаэната, одарившая его напоследок очередным испепеляющим взглядом. Но ему не было до нее никакого дела. Взор темных глаз Альвевы Бостры, похожих на гагаты в ее ожерелье, одновременно согревал душу и обжигал ледяным холодом безнадежности.

Бурю в сердце ненадолго прервал лакей со свечами, который повел Ринигера и его товарищей в отведенные покои.

— Неужели каждому отдельную комнату? — шепнул Кодей по дороге.

— Вряд ли, — ответил Ринигер. — К тому же, это было бы неразумно — нам лучше держаться всем вместе, мало ли что. Помнишь, что говорил привратник?

— Он-то говорил, а ты с чего онемел? — не унимался друг. — На графиню загляделся?

— Можно подумать, ты сам не глядел. Да что там… — Ринигер вздохнул. — Но она такая красавица…

— А по мне, ничего особенного. При дворе есть и не хуже. Твоя сестра, к примеру. Брюнеток мы видели немало, а вот рыжих…

— Забудь, — оборвал Ринигер. Ему не хотелось ни говорить, ни думать.

Кодей лишь пожал плечами в ответ. Как раз в это время они одолели очередную лестницу, и лакей распахнул перед ними дверь со словами: «Прошу, господа».

Помещение оказалось двумя смежными комнатами. Судя по виду из окон, узких, не расширенных при перестройках замка, располагались комнаты в одной из башен и служили когда-то казармами для замковой стражи. Трудно было назвать их уютными — несмотря на чистоту, голые стены выглядели мрачно, да и тяжелый дух нежилого помещения не могли заглушить дивные запахи горящих дров и жареного мяса. Впрочем, гвардейцы не нуждались в особом уюте. В комнатах имелось главное: кровати, пылающий жаром камин и горячий ужин на столе.

После еды гвардейцы разложили на лавках у камина свою промокшую одежду и отправились спать. Не было нужды выставлять часовых, хотя у Ринигера мелькнула такая мысль. Сам же он, несмотря на усталость, сытость и тепло, уснуть не мог.

Ему не давали покоя думы о невесте врага.