Если выживем (гет)

АННА

Я с огромным наслаждением опустила кровоточащие ступни в соленую морскую воду. Тут же тысячи иголок впились в ранки, принося адски прекрасную боль и освобождение. Я обожала причинять себе боль и знала, что ничто так не успокоит мою ноющую душу, как эта нестерпимая резь в стоптанных пальцах. Я откинулась спиной на доски пирса и прикрыла глаза.

Аня!

Резкий окрик выдернул меня из волн эйфории, но я не открыла глаз. Павел тяжело опустился рядом.

Нам надо поговорить.

Давно пора, — хмыкнула я, уже зная, что он скажет.

Ань, я...

Паш, не утруждайся. — Я села и в упор посмотрела ему в лицо. — Я знаю.

Ты всегда все знаешь. — Он устремил взор на мирную гладь океана. — Зачем тогда мы все это затеяли?

Прости, — ответила я, взяла его руку в свои и притянула к себе на колени. — Я очень сильно люблю тебя. Так сильно, что этого недостаточно. Было очень эгоистично с моей стороны начинать все это, но я не устояла. Думала, ты прибьешь меня к спокойной гавани, дашь опору. Это моя вина. Еще раз прости. Я желаю тебе счастья. Ты замечательный.

Но недостаточно хорош для тебя...

Недостаточно плох. Паш, — я заставила его посмотреть на меня. Он прижался лбом к моему лбу, закрыл глаза. Пролетело несколько божественных секунд единения.

Наша дружба всегда была чем-то большим, чем плотское. Зря мы перевели ее в горизонтальную плоскость. Мне так жаль.

И мне.

Он прижал меня к себе, так крепко, как не прижимал с тех пор, как наша многолетняя дружба перешла в разряд отношений.

Я не хочу тебя потерять, — прошептал он мне в волосы, стискивая так, что затрещали ребра.

И не потеряешь, — я улыбнулась и заглянула ему в глаза. — Мы столько всего прошли вместе, что какой-то там секс не сможет встать между нами. Понял?

Он рассмеялся и кивнул:

“Ты была моей музой, даровала мне песни”...

“Но теперь я хочу попрощаться с тобой”...

“Я не дую, братан, забирай ее всю”... Кстати, видел, как твой профессор с чемоданчиком бежал на паром.

Вот уж кто “не будет никогда обо мне мечтать”, — я с грустью перевела взгляд на горизонт.

Но все не может так закончиться. Вы столько лет трепали друг другу души.

Нет, Паш, это Я трепала себе душу, а он жил все эти годы спокойно. Ничего, — я похлопала его по руке, — у меня есть ты, бабушка, бизнес, балет, в конце концов.

Кстати, твои ноги...

* * *

Бабушка увидела нас издалека, помахала рукой.

Павлик, я так рада, — она сердечно его обняла, безошибочно прочитав по нашим лицам, что между нами только что произошло.

Илона Генриховна, вы меня задушите.

Брось, я счастлива снова видеть вас друзьями. Наконец-то эта гадкая игра в отношения вам наскучила. Ну что, поужинаем вместе, как в старые добрые времена?

Павел стушевался, замялся, но, переборов смущение, спросил:

Можно привести девушку?

Конечно, — бабушка расцвела в своей театральной улыбке. — Ты же знаешь, я всегда рада компании.

Эммм, — снова смутился Паша, — она не вашего круга.

Не важно, ждем вас в рестране в восемь.

Она местная горничная.

Которая? — бабущка взглянула на Пашу с прищуром.

Ильмира.

В восемь, не опаздывайте.

* * *

Как ты? — бабушка присела возле туалетного столика, за которым я наносила макияж к ужину.

Ба, не надо, — попросила я, устало опуская пуховку в кушон.

Милая, — она положила руку мне на запястье и сжала с неожиданной для её комплекции силой. — Ты очаровательная женщина...

Бабушка, хватит. Я знаю, что красива, превосходна и вообще, мой дед ого-го. Перестань. Восхваление нашей династии мне сейчас не поможет. Единственное, что мне сейчас нужно, это...

Портвейн, — хихинула Илона Генриховна и потрепала меня по плечу. — Дорогая, я всего лишь хотела сказать, что ты можешь выдохнуть. Ты сделала все, что могла. И что сейчас нужно подумать не об упавшем занавесе, а о том, куда ты пойдешь после гримерки.

“Окончен бой, беру портвейн, иду домой”...

Именно.

Бабушка поднялась, подошла к комоду, на котором стоял привезенный с собой граммофон, поставила пластинку. По комнате разлились звуки вальса “Мой ласковый и нежный зверь”. Ноты, разрезающие душу. Выворачивающие, ломающие, обнажающие все наши потаенные мысли и желания. Вытряхивающие из души сожаления и боль. Я разрыдалась, громко, надрывно, некрасиво. Бабушка дернула меня за руку, заставила подняться. Мы стояли обнявшись в центре комнаты, она крепко держала в кулаке мои волосы, прижимая мою голову к своему плечу, покачиваясь в такт музыке, а я прощалась со своей первой и единственной любовью...