На границе Рассвета и Тьмы. (окончание, главы 28 - 48) (гет)

Глава 37

Идущая по узким коридорам "Осы" Лея чувствовала, что она на грани, впервые за всё время пребывания на каких-либо кораблях Альянса. Из-за Мадина. Мадина, играющего в свои собственные политические игры. Мадина, раскалывающего этим Альянс надвое. Мадина, который захватил и заключил в тюрьму её собственного... её брата.

Хотя манипуляции генерала ей кое-что дали: после четырёх дней ожидания после незначительного противодействия её допустили на борт "Осы". В основном, благодаря тому, что на фоне своих действий Мадин всё ещё упорно старался завоевать популярность и положение, а поскольку Совет поддержал просьбу Леи о встрече с Императором, он не мог особо противиться. По этой же причине, прибыв сюда, Лея чувствовала себя в относительной безопасности... пока что. Не настолько, конечно, что бы не прийти на место встречи в сопровождении двух фрегатов и "почетного караула" из десяти коммандос непосредственно на борт, но это был всего лишь здравый смысл.

На самом деле, Лею сейчас гораздо больше беспокоило, что может сделать Хан, в соответствии с условиями Мадина о её визите демонстративно оставшийся на борту "Дома-Один", чем о том, что предпримет Мадин, пытающийся пока что сохранить благосклонность Совета.

Однако Хан не был склонен к политике. Единственное, что его сдерживало сейчас, — это просьба Леи ради Люка ничего пока не предпринимать. Впрочем, она была уверена, что как только она вернётся, Хан завалит её сотнями вопросов об "Осе", её планировке и обороне. И она знала почему.

Лея считала, что лучшим вариантом для них по-прежнему остаётся перевод Люка с "Осы" на борт "Дома-Один", где она может контролировать ситуацию. Поэтому она не хотела усугублять ситуацию, пока не будет к этому вынуждена. Хан прав — Мадин не из тех, кого можно загнать в угол или попытаться против него блефовать.

И всё же, сейчас, проходя по коридорам "Осы" в сопровождении своих настороженных проводников, она мысленно подсчитывала численность солдат и искала средства охраны и обороны на случай, если дойдёт до боя. А поскольку четверо из шести, прикомандированных к Лее Теж Массой, коммандос были из разведки, она была практически уверена, что Теж думает так же, отправив туда натренированные глаза и уши, чтобы получить ценную информацию.

Разумеется, готовя Лею к встрече, Теж была, как всегда, эффективна, старалась говорить ровным голосом, когда Хан настаивал на том, что бы разместить на борту "Осы" маячок, а Лея уклонялась, не желая рисковать его обнаружением.

— Что он сделает, если всё-таки найдет его, — сказал Хан, — расскажет Совету? Вряд ли. В худшем случае, он его отключит.

— И из-за этого станет ещё сложнее, — твёрдо сказала Лея.

— А может быть ещё хуже? — прорычал Хан.

Пожав плечами Теж безразлично сказала:

— Он может рассказать Совету то, что знает о Лее.

Явно расстроенный Хан откинулся в кресле и потёр лицо. Она видела, как он мучительно отсчитывает уходящие дни, и, как и она, думал, что случится, когда они истекут.

Возможно, единственным решением было довести дело до суда. По крайней мере, это позволит выиграть время. Но, когда первая волна шока утихла, некоторые члены Совета начали перешёптываться, задаваясь вопросом, а будет ли правильным шагом судебный процесс в условиях продолжающихся реформ. И, помоги ей Сила, но, зная, что Люк пытался начать мирные переговоры, Лея отчаянно хотела поддержать их.

* * *

Когда стало поспокойнее, непосредственно перед тем, как Лея отправилась на "Осу", шеф разведки обратилась к ней:

— Полагаю, Вы захотите поговорить с ним наедине...

Лея опустила взгляд — в руках у Теж был небольшой круглый подавитель диаметром примерно в половину длины мизинца Леи. Улыбнувшись, Лея достала из кармана чуть меньшее аналогичное устройство, которое ей когда-то давно подарил Хан.

— Позвольте? — Теж взяла устройство Леи и изучила его, затем протянула предложенное ею, — возьмите этот. Пока он не активен, он не обнаружится никакими системами контроля, к тому же мы точно знаем, что он блокирует любые системы прослушки и наблюдения в радиусе примерно десяти стандартных метров. Чтобы включить или выключить его достаточно нажать на кнопку. У него есть магнитное крепление, поэтому его можно разместить или оставить практически в любом месте на борту корабля. Однако, как только Вы его включите, они поймут, что он у Вас есть.

— Но если они заявят об этом, значит, они признают, что пытались подслушать, — сказала Лея, и Теж одобрительно улыбнулась.

— Хотите поработать в разведке?

Лея взяла устройство и заколебалась. Хотя она и сомневалась, что они будут обыскивать лидера Альянса, класть приборчик в карман нежелательно, даже такой миниатюрный. Она задумалась на мгновение, потом сообразила и прикрепила его к внутренней стороне широкой кованой металлической заколки, которой собирала косу на затылке. Теперь, когда потребуется включить устройство, ей, чтобы нажать на кнопку, достаточно просто поднять руку будто бы поправляя волосы.

Когда Лея развернулась уже, чтобы уйти, Теж шагнула за ней:

— Мэм? Вот, — она протянула совсем маленький шприц для проб, с уже вставленной но ещё запечатанной иглой, — прижмите его к коже и надавите сзади. Игла выйдет и возьмет небольшую пробу.

Лея подняла взгляд, и Теж пожала плечами:

— Вы хотите быть уверены? Точно. Не упускайте его из виду, и,.. — Теж снова пожала плечами, — я, пожалуй, сперва спросила бы.

Лея невольно улыбнулась.

* * *

И вот она вошла в главный трюм "Осы", где возвышался огромный купол, грубо собранный из скреплённых между собой блоков из какого-то неизвестного Лее композита. В его поверхность входил ряд толстых гибких труб, тянувшихся к агрегату, показавшемуся Лее похожим на промышленную вакуумную установку, гремевшую на массивных трубчатых креплениях. Всё это сооружение в центре огромного пустого трюма грузового корабля выглядело неуместным, неуклюжим, громоздким.

Она обошла его вокруг, следуя за четырьмя своими проводниками, казавшимися настолько встревоженными её появлением, что Лея задалась вопросом, а сообщил ли, не потрудившийся до сих пор появиться Мадин, кому-нибудь о её предстоящем прибытии. Хотя это скорее радовало, нежели огорчало.

Когда они сбавили темп, Лея в недоумении нахмурилась: она полагала, что обогнув купол они попадут в жилые помещения...

Один из людей Мадина переключил промышленный рубильник, грубо прикрученный возле тяжёлой двери, и Лея догадалась, что конструкция перед ней используется для содержания Люка в плену! Это — его камера! Его тюрьма!

Дверь открылась, и Лея приказала своим коммандос остаться здесь, зная, что они никого постороннего не подпустят достаточно близко, чтобы подслушать. Затем, расправив плечи, она шагнула вперёд.

* * *

В закрытой камере Люк опять сидел, прикованный к тяжёлому столу, и смотрел на запертую дверь. Этой ночью его будили как минимум с полдюжины раз. Растолкав, его тащили к столу, заставляли сесть, пристёгивали за короткий массивный стержень, соединявший наручники на запястьях, к вмурованному в стол крюку, и оставляли так в ожидании. При этом позади него всегда маячил охранник, который расталкивал его, когда Люк пытался положить голову на стол. Через час они возвращались, поднимали его и тащили обратно на койку... только для того, чтобы вновь и вновь проделывать то же самое в течение ночи и, скорее всего, следующего утра. Хотя он уже потерял счёт времени. Это беспокоило его куда меньше, чем должно было. Палпатин так часто использовал этот метод воздействия, что сейчас помутнение рассудка и легкое головокружение, возникающие в результате подобных лишений, были если не уютными, то, по крайней мере, вполне привычными. Он знал чего ожидать. Это была лишь первая ночь, и он был уверен, что до начала конвульсий сможет продержаться три.

Однако, на этот раз его оставили сидеть за столом дольше обычного, и, что самое интересное, на этот раз он остался один, что заставило его выбирать между изучением выхода перед собой, до которого, будучи прикованным к койке, он не мог дотянуться, и хотя бы краткой возможностью поспать просто положив голову на стол. Кроме того, выходя, они впервые оставили открытой внутреннюю дверь его камеры, заперев только внешнюю и не потрудившись восстановить вакуум между ними. Это позволило Люку хорошо рассмотреть узкий короткий коридор, соединявший внутреннюю и внешнюю стены камеры. Гадая, что же изменилось сегодня, он молча наблюдал, как с гулким лязгом закрывается тяжёлая внешняя дверь. Послышался тупой стук тяжелого четырехпозиционного засова с электроприводом... и тут пришло озарение...

Привод... Двери были оборудованы электроприводом приводом. В отличие от оригинала на них установлены обычные замки... почему?

Со своего места он видел, что по бокам короткого тесного коридора, разделявшего внутреннюю и внешнюю стены камеры, были такие же большие автоматизированные вентиляционные отверстия, как и на Корусканте. Они отделяли проход от остального пространства между стенами и позволяли сохранять там вакуум, и нагнетая или откачивая воздух только внутри коридора. Похоже, устройство было таким же, что и у камеры под Дворцом... так зачем же нужны замки с электрическим приводом?

В оригинальной камере двери удерживались закрытыми силой вакуума надёжнее, чем любым замком. Этот подход Палпатин использовал для того, чтобы Люк не смог направить свои способности на взлом обычного замка... так зачем же это... зачем помимо вакуума использовать электрозамок? Чувствуя, что слегка пошатывается от усталости, Люк сосредоточенно вглядывался, снова и снова мысленно прокручивая в голове одни и те же факты... Единственным объяснением тому, что двери запирались не только вакуумом, была лишь его недостаточнсть. Разве он не подумал об этом, когда впервые очнулся здесь? Он не мог вспомнить, его уставший разум пытался найти объяснение этому факту, вспомнить каждую деталь, которую он мог увидеть, чтобы... Замок снова разблокировался, внешняя дверь открылась...

И в коридор вошла напряжённая и взвинченная Лея.

* * *

Она увидела его, как только открылась дверь. Увидела, как он поднял голову, как распахнулись его глаза... Затем всё померкло под впечатлением от его вида: грязный, в ушибах, с распухшей губой и широкой раной на переносице, сливавшейся с синяком под глазом со стороны длинного старого шрама. На нём был помятый, выцветший лётный костюм, беспорядочно растрепаны тёмные волосы, запястья скованы наручниками... Но когда он увидел Лею, то расправился, прищурил глаза, ничего более не выказывая или допуская, как будто это была очередная их встреча.

Под его молчаливым наблюдением, сохраняя прямую спину и совершенно нечитаемое лицо, Лея шагнула в странную камеру. Двое солдат Мадина последовали за ней, заняв позиции сбоку.

Высоко подняв голову она повернулась к ним:

— Можете идти, всё в порядке.

Солдаты неуверенно замерли:

— Простите, мэм, у нас приказ Мадина...

— Теперь у вас есть мой приказ, — Лея вытянулась во весь рост, который вряд ли можно было назвать внушительным, но всю жизнь она была дипломатом и лидером. И, как при каждом удобном случае говорил ей Хан, если она что-то и умела делать, так это отдавать приказы.

Патовая ситуация продлилась еще несколько секунд, в течение которых Лея выжидающе смотрела... затем один из солдат обратился к своему товарищу:

— Пошли. Не похоже, что он куда-то собрался.

На мгновение Лее показалось, что второй солдат начнёт спорить, но тут он с усмешкой последовал за своим товарищем:

— По-любому, не дальше девяноста метров.

Пока они уходили, Лея неподвижно слушала, как стихают их голоса. Оставшись одна, она вдруг замешкалась, не зная, как поступить.

— Могу я присесть?

Люк бросил короткий взгляд на закрывающуюся внешнюю дверь, затем на камеру наблюдения на стене, явно не понимая, что происходит. Спустя пару мгновений Лея придвинула стул и села напротив него. Сейчас, приблизившись, она увидела, как он устал и осунулся. Она рассмотрела его распухшие губы, и поняла, что он прикован к стоящему между ними тяжёлому столу.

— Я... пришла узнать, как ты.

— Серьезно? — на секунду он, казалось, удивился, потом слегка улыбнулся и наклонил голову, — бывало и хуже.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Что ты можешь мне дать? Ничего.

Лея опустила взгляд:

— Планируется, что ты предстанешь перед судом...

— Да, Мадин точно изложил мне свои намерения.

Лея задумалась, принимая во внимание его очевидную усталость, его замкнутость, его настороженную растерянность и неудобную несговорчивость. Она думала, что он будет другим, но допускала, что должна понимать обратное — она сама вела бы себя точно так же в подобной ситуации...

Точно так же... она смотрела на своего брата, своего двойняшку, скорее всего. За последние несколько дней тысячу раз Лея возвращалась в памяти к этим фактам, и постепенно всё начинало обретать какой-то смысл: вот почему много лет назад он прикрывал её во время спуска "Патриота" над Корускантом, вот почему он просто не арестовал её и не передал Палпатину. Почему только с ней он пожелал говорить во время первого контакта с Альянсом, почему именно её он пытался убедить, почему... всё.

Всё показалось таким ясным, всё обрело смысл. Лея выпрямилась, собралась, небрежно подняла руку, поправляя волосы...

— Я только что отключила их систему слежения. Я не знаю, сколько у нас есть времени, пока они не решат, что им это не нравится, и не придут, чтобы выставить меня отсюда.

Разномастные глаза Люка мельком метнулись на камеры наблюдения, затем на закрытую внешнюю дверь, потом вновь на Лею, тонкие морщинки в их уголках выдавали его замешательство.

Понимая, что у них мало времени, Лея поспешно принялась объяснять:

— Ты должен знать, что мне потребовалось четыре дня переговоров и согласований в Совете, чтобы загнать Мадина в угол настолько, чтобы добиться этой встречи. Мы пытаемся перевести тебя на "Дом-Один", но Мадин...

— Где я сейчас?

— Ты всё ещё на "Осе".

— Что за пределами камеры?

— Ничего. Она в главном трюме. Вот где они её построили.

— Солдаты верны Мадину, а не Альянсу?

— Не знаю… Возможно. Может быть, если дело дойдёт до драки.

— Сколько их?

— Не знаю. Я видела, может быть, двадцать. Люк, мне нужно поговорить с тобой...

— Как ты сюда попала?

Лея нахмурилась:

— На шаттле. Я прилетела на "Верити".

— Не на "Доме-Один"?

— Нет, Мадин никак не подпускает "Дом-Один" к тебе. Нам надо поговорить...

— Когда вы садились, в отсеке были другие шаттлы?

— Люк, я знаю... Я знаю правду: о тебе, о нас. Мадин рассказал мне.

— Ты не должна верить ни единому слову Мадина, — машинально отмахнулся Люк.

— Я не знаю. В наших медицинских архивах хранился образец твоей крови. Мы сравнили её с моей. Люк, я знаю, кто ты, кто я. И я хочу знать всё остальное. Расскажи мне.

Он тряхнул головой:

— Сама расскажи... потому что я не представляю, о чём ты говоришь.

— Где ты родился, Люк?

Он чуть не рассмеялся:

— Альдераан, если верить некоторым людям.

Она застыла:

— Кому?

— Что происходит? Где я родился... Ты же знаешь, где я родился — на Татуине.

— Нет, не там, так ведь? Правду, Люк, — он слегка нахмурился, и Лея продолжила, — я уже знаю часть этого... Я знаю, что я твоя сестра.

Люк выпрямился, наручники на его запястьях зазвенели, когда он откинулся на стуле, глаза расширились. Его реакции хватило, чтобы остановить Лею... А затем он засмеялся. Он просто смеялся, и на его лице читались сомнение, неприятие и искреннее веселье.

И когда он, наконец, затих и улыбнулся, Лея поняла правду:

— Ты правда не знал, да?

Всё ещё улыбаясь, он покачал головой:

— Я правда не знаю, что сказать.

— Люк, мы брат и сестра. Мне делали анализ ДНК… трижды.

— Просто,.. — улыбка сползла с его лица, глаза недоумённо сощурились, — я не... зачем вообще ты это говоришь?

Люк начал повышать голос, его хмурый взгляд из растерянного превратился в сердитый, а взгляд переместился на камеру наблюдения.

— Что это? Что ты пытаешься сделать?

— Я думала, ты знаешь…

— Знаю, знаю, что у тебя есть какой-то странный план, чтобы...

Он привстал, поднимая руки, зазвенели наручники, и, прежде чем сама поняла это, Лея, быстро отодвинув стул, отшатнулась. Напружинив тело она поднялась…

— Подожди! — Люк попытался протянуть руки, но его снова остановили наручники. Лея застыла в нерешительности. Всё таки он быстро сел, положил руки на стол вниз ладонями, сознательно успокаиваясь, — пожалуйста?

Лея медленно подвинула свой стул обратно к столу, чтобы сесть. Сердце бешено колотилось. Она злилась на себя за излишне бурную реакцию так же, как и на Люка за то же самое...

То же самое.

Она вздохнула:

— Четыре дня назад Мадин связался со мной и сообщил, что ты мой брат. Я тоже отрицала это... но я сделала тест. Мы брат и сестра. Скорее всего, двойняшки.

Люк отрицающе помотал головой:

— Этого не может быть... не может быть. Ты родом с Альдераана... ты член Королевского Дома.

— Меня удочерили, когда мне было всего несколько дней от роду.

— Этого не... это не может быть правдой, — он снова попытался поднять руки, на этот раз чтобы закрыть лицо, и тут же был остановлен наручниками.

Лея чувствовала, как сжимается её сердце, наблюдая, как он переживает те же сомнения и замешательство, что и она, а здесь нет ничего и никого, кто помог бы смягчить удар.

— Люк, я знаю — это трудно принять, а я пришла сюда без доказательств, без объяснений, без ничего... но я даю тебе честное слово, что это правда, — он всё ещё качал головой, широко распахнув глаза. Его хмурый взгляд таял в недоумении и отрицании, но Лея стояла на своём, — правда. Чем я могу доказать это тебе?

— Ты не можешь. Я не,.. — запнувшись, он замолчал, уставившись на неё.

— У меня нет ответов, нет ничего, кроме одного этого факта: мы - брат и сестра.

— Нет... мы не можем быть... Дурная кровь… Эта линия — дурная кровь.

Лея неуверенно нахмурилась:

— Дурная кровь?

Люк лишь покачал головой, потерянно глядя вниз.

Лея осторожно вздохнула:

— Что я могу тебе сказать? Что я могу сделать, чтобы ты поверил мне? Люк, когда они сказали мне... я думаю, что какой-то своей частью я всегда знала — можешь ты это понять? Разве ты не чувствуешь то же самое? Я должна была давно это понять — я поняла. Ты так часто мне снился.

Она покачала головой:

— Я должна была знать... В своих снах я всегда видела тебя... Я видела волка, воющего в лунном свете, и я подумала... Я не знаю, я...

— Подожди... Ты видел волка и луну?

Лея виновато покачала головой:

— Я не знала, я не знала тебя тогда...

— Это не важно, — отмахнулся он, мгновенно сосредоточившись, перемена была стремительной, — что ещё ты видела?

Лея покачала головой:

— Это всего лишь сны.

— Но некоторые казались чем-то большим, не так ли? Некоторые из них повторялись снова и снова... Некоторые казались такими реальными...

— ...некоторые, — голос её стал тихим, неуверенным из-за его пристального внимания.

— Расскажи мне о них... расскажи мне, что ты видела?

— Я не помню.

— Пожалуйста?

Лея замешкалась:

— Я знала, когда ты придешь за Мон... Я знала!

На неё устремился страстный и серьёзный взгляд этих поразительных, несочетающихся глаз. В этот момент Люк вновь стал похожим на прежнего, призывая её, притягивая её к себе.

— Расскажи мне, что тебе снится сейчас? Скажи мне, что именно ты видишь?

Лея снова покачала головой, чувствуя себя неловко от столь пристального внимания.

— Сейчас? Просто... кольцо... два кольца, я полагаю. И солнце, — она замешкалась, и он ободряюще кивнул, внимательно наблюдая за тем, как она продолжает, — ну, иногда одно солнце, иногда... может быть два, очень ярких... Корону солнечных лучей вокруг них... но я не думаю... мне кажется, что они ненастоящие. Я не знаю... это всего лишь сон...

— Я не могу... если бы я мог просто,.. — он поднял руки, чтобы потереть виски, но пришлось наклониться вперед, державшие его оковы были слишком коротки даже для этого.

На несколько мгновений он спрятал лицо в руках, лежавших на столе. Взгляд Леи задержался на широком пятне крови, расплывшемся и засохшем на тыльной стороне воротника старого лётного комбинезона и перешедшем на плечо, на волосах, слипшихся возле шрама у основания черепа. Лея отчаянно хотела положить руку ему на плечо, чтобы успокоить, но что-то удержало её.

Когда он поднял взгляд, в его глазах плескались отчаянная надежда и полное разочарование:

— Я мог бы провести тебя через это, если бы только у меня был доступ к,.. — с досадой он покачал головой.

— ...Я слышу слова, — стараясь успокоить его, продолжила Лея, — ну, не слышу... но и не читаю — не могу разобрать шрифт, но... просто я знаю.

— Шрифт? Ты видишь слова... написанные?

Неужели? Раньше она об этом не думала — ведь это всего лишь сон.

— Не знаю, думаю, да, но не написанное... Наверное, вырезанное... высеченное.... в чём-то... как в камне.

* * *

На несколько протяжных секунд Люк замер. Его придавило настолько, что он едва мог дышать. Но когда он услышал свой тихий и покорный голос, окончательно смирившийся, его охватило необыкновенное умиротворение:

— Это был... Трон. Солнечный Трон. Два солнца — зеркальные отражения, одно спереди, другое позади, окруженные солнечной короной. На нём выгравировано пророчество, скрытое в резном орнаменте — древнее пророчество... Вот что ты видишь. Часть его выполнена в образе двух, пересекающихся друг с другом, колец.

Явно не понимая, почему это так много для него значит, Лея нахмурилась.

— Это мы, — в ответ на её замешательство просто сказал Люк, — это то, чем было всегда. Мы. Солнца-близнецы. Кольца-близнецы. Загадки-близнецы.

Она была частью этого Равновесия. Равновесия, заключённого в них, — хорошего и плохого, тёмного и светлого... единого в противоположностях⁽¹⁾. Это было настолько очевидно, так естественно... сейчас, когда он увидел этот последний кусочек головоломки. Глядя на неё и пугая её своим ненадёжным, замкнутым спокойствием, он видел это совершенно ясно.

И снова раздался насмешливый шёпот Палпатина: "Чего ты боишься, джедай? Что ты видишь в темноте, когда приходят твои демоны?"

— Дурная кровь... ты не можешь быть одной из нас, Лея, не можешь. Мы все — дурная кровь.

Лея замотала головой:

— Почему ты продолжаешь так говорить?

— Посмотри на нас! Взгляни на Вейдера... мой собственный отец сдал меня Императору, зная, что он сделает! Хочешь ли ты стать частью — частью этого наследия?!

Её огромные орехово-карие глаза округлились, и он тут же догадался, что эта мысль даже не приходила ей в голову. Может быть, она забыла о его давнем признании или отмахнулась от него, не задумываясь до этой минуты... Но она резко поднялась и решительно тряхнула головой.

— Я думаю... чем больше я тебя узнаю, тем больше мне кажется, что ты делаешь только то, что считаешь нужным.

С горечью Люк узнал то, в чём сам когда-то так насмешливо обвинял Палпатина: "Я уверен, что для достижения своих целей Вы способны на всё".

Неужто он настолько изменился? И снова по нему пробежала дрожь упрёка Палпатина, проклявшего любое возможное будущее: "Дурная кровь..."

— Да, это так, и всегда будет так... не видишь? Это делает меня самым опасным волком из всех.

— Позволь мне помочь тебе…

— Нет — я утяну тебя за собой, клянусь, так и будет.

— Я не верю тебе... не верю, что ты это сделаешь.

Он покачал головой:

— Ты ошибаешься. Ты сильно ошибаешься. Я знаю — ты смотришь на меня и видишь человека, которого знала раньше... но его больше нет. Он не существует. Я — ситх. Обученный Палпатином ситх. Неважно, что ты думаешь, что ты видишь... Это то, что я есть.

— Но это же не всё, что ты есть? — Люк нахмурился, а Лея продолжила, — потому что тебя также учил Йода, не так ли? Ты сам рассказал об этом, когда мы говорили в последний раз. Ты сказал, что, когда погиб генерал Кеноби, тебя обучал мастер Йода. Я знаю, кем был мастер Йода. Мой отец,.. — она неуверенно споткнулась на слове, — мой приёмный отец, Бейл Органа, много раз рассказывал о Йоде. Он был мастером-джедаем, членом Высшего Совета⁽²⁾. Разве ты сам не говорил, что он был членом Совета джедаев? Но если ты обучался у него, как ты рассказывал, значит, ты обучался как джедай.

Люк молча опустил взгляд, и Лея наклонилась ближе, взяв его скованные руки в свои:

— В тот день ты сказал мне ещё кое-что. Я отчётливо помню это, потому что это была одна из первых вещей, заставивших меня начать сомневаться... Ты сказал, что каким бы ты ни был, ты всё ещё тот человек, который не оставил бы своих друзей умирать на Беспине... и я тебе верю.

Он сгорбился, не в силах освободить руки, не в силах заставить её понять:

— Ты не знаешь... ты не знаешь, что я такое...

— Нет, я знаю, — с абсолютной убеждённостью сказала Лея, — вот почему я здесь.

* * *

Долго, очень долго Люк смотрел Лее в глаза. Сквозь его взгляд стремительно проносились мириады мыслей, заметных по едва уловимым изменениям его покрытого синяками лица, словно он сражался с внутренними демонами.

Наконец, он настойчиво заговорил:

— Ты мне доверяешь?

Сильно забеспокоившись, Лея замерла, но выдержала его взгляд:

— Хочу... Очень сильно.

— Тогда продолжай переговоры, не дай им из-за этого сорваться.

Лея нахмурилась:

— Мы сможем это сделать. Я никогда не думала об обратном для,.. — она запнулась, догадавшись, что он хотел сказать. Что он хотел, что бы она продолжила переговоры, даже если его там не будет.

Он настаивал, не давая ей времени на ответ:

— Ты не можешь быть вовлечена в это! Отрекись от Мадина. Сделай объявление сегодня. Дистанцируй его от себя и Альянса.

Лея отпрянула:

— Нет! Пока он один из нас, я имею хоть какой-то контроль над ним — над этим.

— Правда? Ты сама сказала, что потребовалось четыре дня, только чтобы увидеть меня. Лея, Мадин сделает то, что задумал, то, чего он всегда хотел. Ты должна отказаться от любой связи с ним. Публично дистанцировать себя и Альянс от его действий.

— Пока он один из нас и мы остаемся на связи, есть возможность с ним договориться и помочь тебе...

— Не будет он вести переговоры. Он выдвинет ультиматум. А вы либо выполните его, либо нет. Если вы его выполните, вы публично поддержите Мадина. Станете частью этого. Почему вообще ты думаешь об этом?

Лея отвела обеспокоенный взгляд. Похоже, Люк действительно знал Мадина настолько хорошо, как утверждал, потому что он тут же кивнул, а голос стал низким и резким:

— Из-за нас. Ты говорила, что Мадин рассказал тебе о нас... он шантажирует тебя.

Она вдруг взглянула на него с безрассудной надеждой:

— Может быть, это не так уж и важно.

— Кто ещё знает?

— Хан, и моя начальник разведки, коммандер Масса.

Опустив взгляд на свои связанные руки, он кивнул, размышляя, его разум бешено работал:

— Знать не должен никто — ты потеряешь контроль над Альянсом.

— Возможно, мне стоит просто уйти в отставку...

Люк сразу же посмотрел её в глаза:

— Нет! Нет, абсолютно исключено. Чего он хочет?

— Он хочет, чтобы дело было передано в военный трибунал, что обеспечит ему полный контроль.

— И он потребовал от тебя поддержать его, чтобы это было сделано по всем правилам и в соответствии с надлежащими процедурами?

— У меня есть четырнадцать дней — уже девять, — чтобы убедить Совет проголосовать в его пользу, — Лея опустила взгляд, — я должна передать дело в суд. По крайней мере, есть возможность...

— Нет — не делай этого, — он был совершенно, несокрушимо уверен, — если дело дойдет до суда, весь Альянс поддержит решения Мадина. В глазах общественности не будет никакой разницы между действиями Мадина и Альянса. Чтобы переговоры сработали, вы должны обособиться.

Лея нахмурилась:

— Что?

— Нет времени объяснять. Ты сказала, что хочешь доверять мне, так доверься мне в этом. Не позволь этому дойти до суда. Он потянет за собой всех вас, потому что станет официальной политикой Альянса. Сейчас у вас есть ещё шанс, потому что если вы публично осудите Мадина, то когда он приставит бластер к моей голове, это будет Мадин. Если вы позволите этому делу быть рассмотренным судом Альянса с Мадином во главе, то у него всё равно будет единственный возможный исход, ты это знаешь, — но тогда это будет ответственность Альянса, а не человека. Вы не можете быть связаны с этим. Иначе всё, чего мы пытаемся достичь, будет потеряно, а я не хочу отдавать это ему, я не позволю ему это отнять.

— Люк, так или иначе, но я должна довести дело до суда. Если я этого не сделаю, то потеряю всякий контроль над Мадином, — только сейчас, разговаривая с Люком, видя его лицо и слыша его голос, все это выкристаллизовалось в голове Леи. Ведь перед ней сидел Люк Скайуокер, такой же сильный, непоколебимый и абсолютно преданный своему великому делу, каким он всегда был. Она должна была вытащить его — должна была.

Люк решительно покачал головой:

— Если ты ввяжешься в это, ты никогда не сможешь отмыться от этого, ты останешься замаранной навсегда. Тебе нужно дистанцироваться прямо сейчас, пока всё это не взорвалось тебе в лицо. Тебе нужно уйти и не возвращаться.

— Нет! Я могу тебе помочь.

— Ты хочешь помочь мне?

— Да.

— Тогда найди моё кольцо.

Лея растерянно застыла на месте, ход её мыслей был полностью оборван его просьбой:

— ...Что?

— Моё кольцо... моё кольцо пропало.

Это совершенно выбило Лею из колеи — она только моргала, не в состоянии поверить, что это волнует его больше, чем собственное бедственное положение.

— Это перстень с голубым камнем. Я всегда ношу его — ты увидишь его на любом моём голофото. Камень ничего не стоит ни для кого, кроме меня. Кольцо... — нахмурившись он замялся, — ...это единственная вещь, которая когда-то принадлежала моей матери.

Лея долго смотрела на него, сердце разрывалось от сдерживаемых эмоций в его тихом голосе, а он и не скрывал их, не отворачивался. Просто наблюдал за ней. Его несовпадающие глаза поблёкли от тёмно-багровых синяков, которых он даже не замечал. Казалось, ему было всё равно.

— Кто она была? — тихо прошептала Лея, положив свои руки на его.

Люк огляделся, с понятной неохотой рассматривая окружающую обстановку:

— Пожалуй, в другой раз. Ты можешь помочь мне? Это очень важно для меня.

— Я постараюсь, я обещаю.

— Если найдешь — не расставайся с ним. Мой... твой отец подарил его твоей матери еще до нашего рождения. Никогда не теряй его.

За её спиной со скрежетом открылась тяжёлая дверь, заставив Лею отпрянуть.

Люк оглянулся:

— Время вышло.

Сказав это, он взял её руку и, переплетя пальцы, на мгновение он сжал её... Потом резко, насколько мог, отстранился, — ради её безопасности, поняла она.

Когда разблокировался последний затвор, поддавшись импульсу, Лея вытянула из прически маленький подавитель и быстро вложила в его скованные руки:

— Вот, капелька уединения.

Люк хмуро опустил взгляд.

— Это подавитель сигнала. Пока он выключен, его невозможно обнаружить, — быстро заговорила Лея, перевернув его, — включено, выключено. Одна кнопка.

Получив крошечное устройство, на секунду Люк замешкался, не зная, куда его деть... затем наклонился к своим рукам и засунул его в рот, к моменту, когда вошёл солдат, вновь усевшись прямо. Лея стремительно поднялась, желая, чтобы охранники обратили внимание на неё, а не на Люка, но ей не стоило беспокоиться. Он был образцом невозмутимого спокойствия с безучастным лицом и ни на чём не сосредоточенным взглядом.

Не в силах остановить себя в этот момент Лея, подойдя к массивной двери, рискнула бросить последний взгляд на Люка... и он подмигнул, его глаза дерзко сверкнули из темнеющих синяков.

* * *

Повернувшись, Лея молча вышла из камеры, её коммандос шли в ногу за ней, солдаты Мадина либо держались вызывающе, либо полностью избегали её взгляда. Уже на полпути назад она сунула руки в карманы, и наткнулась пальцами на шприц для проб, который ей дала Теж. Она тихо выругалась, на долю секунды сбившись с шага... затем её лицо медленно расплылось в улыбке, пока Лея шла по коридору, едва покачивая головой.

Потому что правда была... правда была в том, что ей это не нужно. Она знала.

* * *

Вновь оставшись в одиночестве, Люк подождал, пока закроются двери, досчитал до двадцати, чтобы дать Лее время отойти на разумное расстояние. Тогда будет выглядеть логичным, что все, использованное ею для блокировки наблюдения внутри камеры, теперь находится вне зоны досягаемости. Затем осторожно зажал подавитель между зубами и мягко прикусил, услышав и почувствовав слабый щелчок, когда он отключился.

Когда спустя несколько минут охранники вернулись в камеру, Люк почувствовал лёгкую панику от мысли, что, пока он держит подавитель во рту, может заявиться Мадин и поинтересоваться, о чем это они с Леей говорили...

Но двое солдат просто оттащили его обратно на койку, застегнули цепь на лодыжке, и ушли, как обычно, не сказав ни слова.

Взглянув на камеру наблюдения, Люк лёг и повернулся на бок, спиной к объективу. Он выплюнул подавитель, несколько секунд подождал, прежде чем рискнул взять его и осторожно подвинуть на край холста к тяжёлой металлической раме. Кончиками пальцев он переместил маленькое устройство по металлу и закрепил его на внутренней стороне рамы, подальше от посторонних глаз.

Он знал, что ему следует думать о подавителе, о двери, о непредвиденных замках... О том, как совместить и использовать всё это. Но единственным, о чём он мог думать, было откровение Леи. Всё, что занимало его мысли сейчас, это то, как этот факт может повлиять на всю его жизнь.

Всегда. Всегда Палпатин снова и снова повторял, что Люк по своей сути — порождение Тьмы, а потому все его усилия в конечном итоге не принесут ничего, кроме неудачи. Он — сын своего отца. Как часто Палпатин бросал ему этот приговор.

Всё, чем он стал, он принял, основываясь на утверждениях Палпатина о родословной... утверждениях, что он создал отца Люка — его линию крови — для исполнения пророчества. Создал его из Тьмы и одним этим проклял Люка и всех остальных в ней. Вот почему они все обладали этой уникальной связью, этой настройкой... этим проклятием. Они были созданы Тьмой. Как же они могли быть кем-то другим? Как может кто-то из этой линии быть иным, чем его природа?

Люк вновь подумал о кольце, о матери, которую он никогда не знал...

"Я любил её — очень сильно," — слова его отца…

Палпатин убедил Люка, что, раз он сын своего отца, то разделит его судьбу. И он не мог простить отца за это — и себя тоже. Он не мог игнорировать страх, что, что бы он ни сделал, Тьма поглотит его из-за этого. Он с болезненной, острой точностью помнил те неуравновешенные, беспорядочные, взрывоопасные дни, когда он чувствовал себя соскальзывающим в пропасть и проклинал отца, своё наследие и самого себя.

И теперь он держал себя в руках, сдерживал себя, не переступая безопасных границ жёстко контролируемых эмоций. Люди говорили, что он холоден, замкнут, сдержан... так оно и было. Потому что альтернативой было дать этим эмоциям свободу, выпустить на волю волка Палпатина.

Таковы были два варианта его жизни.

И Мару — Мару он столь долго держал на расстоянии не потому только, что опасался вновь подпустить её близко, но и из-за вполне реального страха, что может причинить ей боль. Что из-за того, во что его превратил Палпатин, он может в слепой ярости обрушиться на неё, не успев осознать, что делает, — разбитое прошлое отца стало постоянной занозой.

Он знал, что она не боится. Всю свою жизнь она прожила среди волков того или иного оттенка. Но его слова, когда-то сказанные ей, были предупреждением, а не угрозой: "Если ты протянешь руку волку, не удивляйся, если он укусит."

Долгое время понимание этого удерживало его от неё. Он боялся, что погубит её и утащит с собой в спирали саморазрушения, которая последует за этим, как это случилось с его отцом.

Дурная кровь.

Но Лея... что-то хорошее произошло от любви его отца к его матери.

Что-то хорошее можно было найти в его собственной запретной любви к Маре. Что-то хорошее могло быть создано — и создавалось в эту минуту.

Потому что Лея — Лея, в жилах которой текла та же проклятая кровь, — Лея была порядочной и благородной, блистающим маяком Света. Лея, его сестра, его двойняшка, его кровь. Лея была хорошей, и в его жилах текла её кровь. Мог ли он претендовать хотя бы на часть этого?

Он снова подумал об отце, о связи, слишком глубокой, чтобы существовали какие-то условия или ограничения. За всем остальным, за каждым разочарованием, каждым обвинением, каждым страхом от утверждений и предсказаний Палпатина, Вейдер всё равно оставался его отцом... и Люк всё равно гордился тем, что знал его.

В конце концов, он любил своего отца... и это тоже было в его крови.

"Дурная кровь..." Неизменное обвинение Палпатина вновь дрожью прокатилось сквозь него, проклиная любое возможное будущее.

Он всегда клялся, что единственное, чего никогда не даст Палпатину, — это продолжение этого отравленного рода... но Мара отняла у него этот выбор, и самые глубинные его страхи становились реальностью. Впрочем, не так, потому что если Лея его сестра... если Лея его сестра, она не испорчена. Он знает это абсолютно точно.

И что же оставалось Люку с его приговором этой линии, с его желанием покончить с ней самому? Кровная линия не была порочной — Лея тому доказательство. Она не была обречена на бессовестность, он знал это. Ничего не было предопределено. Все это было ложью человека, который жил ею и умер в ней.

Будущее его нерождённого сына не было предрешено своекорыстными действиями жестокого старика. Он придёт в эту Галактику, как и любой другой ребенок, свободным, новым и неосквернённым, с непредопределённой судьбой и непредначертанным роком. Он сам выберет свой путь, сам проложит себе дорогу в жизни, сам будет жить своими поступками. Это ошеломляло, это освобождало. Это избавляло. Оно перевернуло вселенную вокруг оси, оно принесло свет в самые глубокие, самые тёмные дали.

Теперь возложенная им на себя обязанность положить конец этой династии не только потеряла смысл, но и вышла из-под его контроля. Даже если Люк здесь погибнет, Лея будет жить, а она не связана никакими его предрассудками. Решение принято не в его пользу... во всех возможных смыслах. Оно не в его власти. Мара вынашивает его ребёнка, продолжая род, с которым он хотел покончить. Но даже если бы этого не было, Лея, вероятно, когда-нибудь сделает то же самое. А его ребёнок... его сын обладает тем же безграничным потенциалом, что и любой другой новорождённый — целой галактикой возможностей и всей жизнью, чтобы выбрать и реализовать их.

Он устало улыбнулся, чувствуя, что вскоре они придут за ним, растолкают, потащат обратно за стол, опять начнут что-то требовать, диктовать, бить, но сейчас... Люк медленно выдохнул и погрузился в момент, сохраняя молчание и покой, опасаясь его прервать.

Это было не в его власти... и единственное, что он чувствовал, это огромное облегчение.

Это чувство бурлило в нём, как невероятная победа, без малейшего представления о её сути и масштабах подаренная ему сестрой, о которой он даже не подозревал. Просто тем, что она у него есть... тем, что она существует.

Даже здесь, даже сейчас ничто не могло отнять у него этот момент.

Этот триумф.

* * *

Кроме единственного факта, единственного знания, пронзавшего его насквозь и безжалостно тянувшего обратно в эту маленькую камеру и её мрачную, унылую реальность.

Потому что он глубоко сомневался, что когда-нибудь у него будет возможность подарить эту радость единственному человеку, которой он хотел рассказать, единственной, с кем он так отчаянно хотел разделить это новое будущее:

Маре.

---

1) 63. В оригинале автор ляпнул: "yin and yang"... Но в этой концепции много смыслов и много слоёв...

Вернуться к тексту

2) 64. В оригинале: "Council of Twelve" — Совет Двенадцати... Но...

Вернуться к тексту