Запах леса (гет)

Когда они допили чай, Себастьян отставил чашку, взглянул на Марту и с легкой улыбкой сказал:

— Думаю, тебе будет полезно немного отвлечься. Дом большой, и ему не помешает забота. Сегодня ты побываешь в роли горничной. Я уже распорядился, чтобы тебе выдали все необходимое. Надеюсь, ты не против?

В его голосе не было угрозы, но и отказа, казалось, не предусматривалось.

Марта сжала в пальцах край скатерти, слегка нахмурилась и отодвинула от себя чашку.

— Горничной? — переспросила она с тенью недоверия. — Это обязательно?

Себастьян все так же спокойно смотрел на нее, опершись локтем о подлокотник кресла. В его глазах плескалась насмешливая тень, но голос остался ровным:

— Лишь на один день. Мне хотелось бы, чтобы ты лучше узнала дом. А еще — мне интересно, как ты справишься с новым образом.

— Я — не служанка, — пробормотала Марта, поджав губы. — И вообще… Это как-то странно.

Она хмуро посмотрела в сторону окна, где теплый свет фонарей пробивался сквозь витраж. Где-то в глубине души она понимала: противиться здесь — все равно что спорить с ветром в глухом ущелье. Но покоряться тоже не хотелось.

— Я не собираюсь на коленях вытирать пол, если ты на это намекаешь, — буркнула она, с вызовом посмотрев на него.

Себастьян усмехнулся, будто ее колючие слова только забавляли его.

— Нет, Марта. Мне не нужно, чтобы ты драила полы. Я просто хочу, чтобы ты прошлась по комнатам, заглянула в углы, увидела, как живет этот дом.

Он встал, подошел к ней и чуть склонился, заглядывая в глаза.

— Кроме того… Тебе идет это упрямство.

Марта отвернулась, щеки ее чуть запылали. Пирожные, чай, уют утренней комнаты — все это начинало затуманивать ей голову. Она чувствовала, как внутренний протест тает, уступая странной смеси раздражения и смущенного интереса.

— Ну и хорошо, — буркнула она, вставая.

Себастьян рассмеялся, протянул ей руку и коротко кивнул слуге, стоявшему в тени зала:

— Проведите леди и выдайте ей наряд. Пусть наш дом увидит ее с новой стороны.

Марта фыркнула, но руку все же приняла — с достоинством.

Слуга провел Марту по извилистым коридорам особняка, стены которых были украшены картинами — некоторые зловещие, некоторые изумительно красивые. Они будто следили за ней. Наконец он открыл дверь в одну из боковых комнат, где ее ждал аккуратно развешанный наряд.

— Вот, госпожа, — почтительно проговорил он. — Приказ Себастьяна исполнен.

Марта уставилась на форму. Это была темно-синяя, почти черная, аккуратно сшитая униформа горничной с вышивкой в виде луны на воротнике и легкой кружевной отделкой по краю юбки. Белый фартук и тонкая повязка на голову завершали образ.

— Прекрасно, — пробормотала она с иронией, — теперь я точно как героиня какого-то готического романа.

Она взяла форму, разглядывая каждый шов, и нахмурилась:

— Только перышка на метелке не хватает, чтобы закончить образ "хрупкая, но гордая".

Все же она переоделась. Ткань была удивительно мягкой, приятной на ощупь, будто сшита из лунного света и ночного ветра. Марта погляделась в старинное зеркало у стены и фыркнула:

— Ну, ладно. Если уж играть роль пленницы — пусть будет с шиком.

Слуга молча вручил ей небольшой список с делами и проводил до первого зала.

Начала Марта с пыльных полок в библиотеке. Взяла тряпку, осторожно, почти не касаясь корешков, начала вытирать.

— Себастьян, конечно, мог бы нанять кого-нибудь менее упрямого… — бормотала она себе под нос. — Или завести волшебную швабру. Хотя, может, она тут и есть…

Каждый шаг отзывался эхом по темным залам, и дом действительно словно прислушивался к ней. В одном месте на стене она увидела небольшую картину с изображением… Кота. Темного, мраморного, с зелеными глазами.

— Ты тоже в рабстве? — тихо спросила она у изображения. — Моргни, если понимаешь.

Картина, конечно, не ответила, но странное ощущение — будто за ней наблюдают — не покидало.

В следующей комнате Марта аккуратно подправила драпировку на старом кресле, отдернула тяжелые шторы, впуская чуть больше фонарного света. Паутина в углу мягко засеребрилась, и она задумчиво протянула палец, но не решилась ее тронуть.

— Это место... Живет своей жизнью. Даже без Себастьяна, — прошептала она.

Немного погодя, она уже чувствовала себя чуть увереннее. С каждым пройденным залом появлялось все больше вопросов — кто жил здесь раньше? Что за тайны скрывают эти стены? И главное: зачем Себастьян все это ей показывает?

Но самым странным было то, что внутри нее постепенно утихала тревога. Дом, хоть и мрачный, не был враждебным. В нем чувствовалось что-то… Старинное, потерянное и теплое. Как в сказке, где за углом может ждать как чудовище, так и друг.

Марта выпрямилась, откинула со лба выбившуюся прядь и пробормотала:

— Ладно, Себастьян. Я играю в твою игру. Но только до того момента, как найду свои ответы.

* * *

Марта, смахивая пыль с высокой полки в углу гостиной, наткнулась на покрытую бархатом шкатулку. Она стояла чуть в стороне, как будто специально спрятанная, но не до конца. Ее мягкий глубокий цвет притягивал взгляд, а на крышке серебром был вырезан узор луны и звезд, переплетенных в замысловатый узор.

— Интересно… — пробормотала Марта, окидывая взглядом дверь. Себастьян уже давно поднялся в свою темную комнату наверху и, судя по тишине, спал крепко.

Она медленно открыла шкатулку.

Внутри лежало овальное зеркало в тонкой металлической оправе. На первый взгляд оно казалось обычным, но стоило Марте коснуться его пальцами, как поверхность дрогнула и засияла.

Марта резко отдернула руку, но образ уже вспыхнул.

На зеркальной глади возник Себастьян — гораздо моложе, с более мягкими чертами, без надменной холодности во взгляде. Он сидел в саду, среди вьющихся роз, и держал на коленях холст. Перед ним стояла девушка — не Мартa, но похожая чем-то: та же мечтательность, теплая улыбка, немного неуверенная осанка. Себастьян писал ее портрет, не отрываясь, будто боялся потерять даже миг ее присутствия.

— …если бы я мог оставить что-то вечное, — проговорил он тихо, — я бы сохранил каждый ее взгляд. Даже когда она исчезнет, хотя бы это останется...

Образ дрогнул, будто от ветра, и исчез, оставив зеркало снова тусклым, безжизненным.

Марта замерла, ощущая, как сердце стучит чуть сильнее. Она закрыла шкатулку с осторожностью.

— Значит, ты умеешь любить... — прошептала она, чуть хмурясь. В груди слабо потеплело — не от волшебных пирожных, а от внезапного понимания. Себастьян, каким бы он ни был сейчас, однажды любил — глубоко, искренне. И, возможно, все это еще живет в нем.

Она поставила шкатулку обратно. Но теперь этот дом казался не просто темной ловушкой — в нем был след света. След боли. И, может быть, надежды.