Букет чертополохов (гет)

— Попробуй еще раз, — терпеливо сказал Оминис, когда я тренировала Обезболивающее заклятие на нем следующим утром. Он подносил руку к корпусу горящего факела, пока я пыталась чарами заморозить боль.

Урок Истории магии официально был отменен в честь годовщины смерти профессора Бинса, поэтому никаких угрызений совести по поводу пропущенного занятия на этот раз у меня не было. Но, все же, заклятие не получалось.

— Прости, у меня ничего не выходит, — я разочарованно опустила палочку, когда он вновь отдернул руку от горячей поверхности. — Не зря мадам Блэйни говорила, что это продвинутая магия.

— Тебе просто нужно немножко больше сочувствия к моим мучениям, — попытался ободрить меня Оминис, — целительные чары основаны на сострадании, на твоей способности прочувствовать боль другого.

Он приблизил ладонь к горячему металлу, и я снова прошептала заклятие. С едва слышным вздохом боли, Оминис вновь отдернул руку.

Идея возникла в Большом Зале за завтраком, где мы встретились утром, пока Себастьян еще спал. Мне нужно было освоить эти чары прежде, чем пытаться усилить их Древней магией. Рано или поздно, следовало начинать практику.

Поначалу, мы двинулись в Выручай-комнату, но она так и не открылась — я была уверена, что это Гаррет оккупировал ее своими экспериментами. Обещая себе при случае поговорить с ним о справедливом разделении пространства, я спустилась в Андеркрофт вместе с Оминисом. Там было совсем не так удобно, но все же оставалось одно веское преимущество — отсутствие необходимости становиться в очередь, чтобы попасть внутрь.

Мы тренировались уже почти час, но пока что безуспешно. Мне было очень жаль Оминиса, обжигающего себе кожу, но почему-то в освоении обезболивающей магии это не помогало.

“Это же прямая противоположность Круциатусу,” — пришла мне в голову логичная мысль, — “и если у меня так хорошо получалось одно, вряд ли получится другое”.

— Не волнуйся: разрушать всегда проще, чем строить, — неожиданно сказал Оминис, словно услышав мои мысли. — Мы попробуем еще раз, просто чуть позже.

Он невербально наложил другое целительное заклятие, мгновенно излечив покрасневшие пальцы. Переминаясь с ноги на ногу, он нерешительно открыл рот.

— Хотел сказать тебе кое-что по поводу Рождественского бала…

У меня внутри все похолодело от мысли, что он мог передумать. Я уже готовилась терять сознание от волнения, но, благо, пауза была недолгой.

— По традиции последних лет, все должны появиться в цветах своего факультета. Ты, наверное, об этом не знала, поэтому хотел предупредить.

Мое сердце, уже бешено заколотившееся без всякого ритма, теперь пропустило пару ударов. Кажется, он просто переживал, чтобы директор не придирался ко мне с претензиями в праздничный вечер. А я уже придумывала, как достойно принять отказ. Ненормальная.

— Как хорошо, что мне идет синий… — сказала я невпопад, растерявшись.

— На мой взгляд, ты будешь обворожительна в любом, — хихикнул Оминис, — И, предвосхищая твой вопрос, цветов я совсем не различаю.

— Как же ты тогда одеваешься с таким вкусом каждый день?

— Очень просто, — он пребывал в своем редком разговорчивом расположении духа, — у меня все вещи подписаны с изнанки.

Он снял пиджак и показал мне изящную вышивку на ярлыке. Она выступала над поверхностью, чтобы можно было прочесть на ощупь, без палочки. Но символы были мне непонятны.

— Что это? — я потрогала надпись, озадаченная. — Специальный шрифт?

— Его используют маглы уже несколько десятков лет, — безразлично бросил Оминис. — Но он совсем не нашел применения в магическом мире, так что пришлось немного подучить этому домашних эльфов.

— Эльфов? Во множественном числе?

Даже самые богатые семьи, которых я знала, имели, в лучшем случае, одного. Это было необычно.

— У нас в особняке их трое, но все очень старые, — пожал плечами Оминис. — Я стараюсь сильно не перегружать их работой, но без их помощи мне было бы гораздо тяжелее.

Он снова набросил пиджак на плечи, и за моей спиной послышался лязг решеток дверей Андеркрофта. На пороге показался сонный Себастьян с запиской в руках. Увидев, как Оминис медленно застегивает пуговицы, он неловко дернулся в нерешительности, но все же заговорил.

— Вот вы где… Что-то ваша парочка уж слишком спелась, — он притворно сощурился, изображая мадам Скрибнер, — уж не задуманы ли здесь очередные авантюры?

— Только не без главного авантюриста, — я показала ему язык. — Надеюсь, он выспался сегодня.

— Будем считать, что так, — он потянулся и сладко зевнул. — Энн прислала мне записку за завтраком. Соломон уехал в город за покупками, будет дома только после обеда. Кто со мной в гости?

— Какие вопросы? Идем скорее, пока есть время, — я с готовностью запахнула зимнюю мантию и услышала, что Оминис сделал то же самое позади меня.

— У нас в распоряжении всего пара часов, поэтому никакого экзотического транспорта, — бросил Себ, вручая нам мешочки с Летучим порохом. — Чтобы успеть к послеобеденным урокам.

Оминис с тяжелым вздохом кивнул, но ничего не сказал. Он вежливо пропустил меня к выходу, сразу после того, как Себастьян пулей вылетел из Андеркрофта первым. Это было сущей мелочью, но я почему-то с теплотой подумала о том, что мне нравилась его трогательная обходительность.

Мы пробыли в Фельдкрофте даже меньше, чем ожидали. Энн не очень хорошо себя чувствовала, и мы довольно быстро уловили неуместность своего присутствия. За недолгие минуты до ее приступа боли, единственным, что мы успели обсудить, был Рождественский бал.

— Помните, как мы мечтали попасть туда на третьем курсе? — заговорщически шепнула Энн. Она храбрилась, стараясь выглядеть радостной и улыбчивой. Но все-таки ее болезнь проступала сквозь прозрачную кожу, тяжелое дыхание и напряженный язык тела. Энн медленно таяла под тяжестью своей боли, и смотреть на это было откровенно тяжело.

Себастьян безо всякого вдохновения рассказал об Имельде, на что его сестра изобразила саркастичную ухмылку и отметила, что они точно получат звание самой эксцентричной пары вечера.

— А вы? — она повернулась к нам. — Только не говорите, что вы не пойдете!

— Конечно, пойдем, — Оминис сделал крошечную паузу, которую, наверное, заметила только я. — Мы идем вместе.

— И я, как всегда, узнаю обо всем последним, — Себастьян нахмурился, ошеломленный новостью, казавшейся мне очень ожидаемой. На какую-то долю секунды, мне показалось, что его глаза блеснули обидой. Но я не была уверена — это легко можно было спутать с игрой света.

— Тебе повезло с партнером, — Энн обратилась ко мне, — в отличие от Имельды.

Себастьян смеялся вместе со всеми. Однако, мы встретились взглядами, и я заметила, что в них все еще отражалось что-то совсем невеселое.

Предчувствие его не обмануло. Совсем скоро Энн было настолько плохо, что притворяться уже было невозможно.

— Идите, я останусь с ней, — скомандовал Себ, на что его сестра категорично возразила.

— Не нужно… Я немного полежу одна. Так будет лучше.

Он пытался переубедить ее, но Энн была непреклонна. Все трое, мы вышли на морозный воздух, затворив за собой дверь.

— Самое ужасное, что я начинаю привыкать видеть ее такой, — расстроенно сказал Себастьян. — Я не хочу, чтобы это стало нормой.

«Именно поэтому она нас и выставила,» — понимающе подумала я и почувствовала свою вину за то, что так плохо справлялась с целительной магией сегодня. Тяжелая тишина, повисшая между нами, была прервана Оминисом.

— Себастьян… — он осторожно позвал, пока мы шагали к центральному камину, — почему ты больше не отправляешь ей зелье, которое так хорошо помогало раньше?

Тот переглянулся со мной. Я, медленно закрыв глаза, решительно кивнула. И, наконец, спустя недели, Себ рассказал Оминису об эффекте яда акромантула и всех сложностях его добычи. Умолчал только о нескольких незначительных деталях — например, тренировках непростительных заклятий в школе. Но это было не столь важно для истории.

— Ну почему… — прислонив ладонь ко лбу, устало процедил Оминис, — почему вы не поговорили со мной раньше? Яд акромантула редкий, но время от времени появляется в продаже. Что мешает нам его купить?

— Наверное, отсутствие денег? — раздраженно парировал Себастьян. — 50 галлеонов за унцию… Мне нужно не есть два года, чтобы добыть яда на два дня.

— У меня есть деньги, — сказал Оминис тоном, которым люди обычно объясняют что-то непослушным младенцам. — Ты все время забываешь, что у нас общие цели.

Я не вмешивалась в разговор. Себастьян понуро опустил голову, но чувствовалось, что он был гораздо больше смущен, чем благодарен. Войти в гнездо акромантулов без палочки было бы для него проще, чем попросить денег у лучшего друга.

В молчании, думая каждый о своем, мы по очереди вошли в камин, и языки зеленоватого волшебного пламени почти мгновенно унесли нас обратно в Хогвартс. В замке, сразу после малоприятного полета, Оминис, прерывисто дыша и отряхивая пепел с мантии, деловито отчеканил:

— Я достану яд. Не знаю, как много, но достану. Мне только нужно будет отправить пару писем.

— Спасибо, — Себастьян был непривычно немногословен.

Оминис сдержанно кивнул нам и поспешил раствориться в коридоре, ведущем в подземелья.

— Надеюсь, у него получится, — сказала я, провожая его взглядом.

— Давай ненадолго вернемся в Андеркрофт. У меня есть кое-какие новости.

По пути я задумалась о том, почему Хогвартские камины никто строго не охраняет. Если бы из одного вылез горный тролль и начал безнаказанно громить школу, я бы не удивилась. Наверное, в будущем возможность неконтролируемых передвижений у студентов точно отнимут… Хотя, пока Блэк на посту, можно было не волноваться. Даже тролль в школе его вряд ли бы заинтересовал. Если только он не украл бы директорскую пасту для усов, конечно. Я улыбнулась своим глупым мыслям, ускоряя шаг, чтобы догнать оторвавшегося вперед Себастьяна.

Как только мы вернулись в наше тайное логово, он сразу же перешел к делу.

— Смотри, что я нашел.

Он достал газетную вырезку с нарисованным натуралистичным портретом мужчины. Картинка сопровождалась статьей о присуждении звания профессора самому молодому зельевару за последние 100 лет. Вне всякого сомнения, это был его отец. Впрочем, Альберт Сэллоу имел больше внешнего сходства со своей дочерью. Веснушки Себастьяна и каштаново-коричневые волосы, вероятно, достались ему от матери. Что выдавало родство, так это хитрый, живой и нетерпеливый взгляд. Себ часто выглядел так же, особенно в моменты своих очередных магических изысканий.

— Он получил титул профессора зельеварения в 26 лет, — гордо подчеркнул Себастьян. — Никому в этом веке такого не удавалось.

Я взяла вырезку и рассмотрела поближе. Мужчина на картинке явно притворялся смущенным, а на деле же откровенно наслаждался нашим вниманием. Это позабавило меня, вновь привнося параллели с поведением его сына.

— Впрочем, это не то, чем я хотел поделиться, — Себ забрал вырезку и спрятал под стопкой бумаг на столе. — Кажется, я нашел тот адрес.

— Из письма Соломона?

— Именно. И ты никогда не поверишь, что это.

Я пыталась догадаться, что меня ждёт, но по интонации было решительно невозможно что-то предсказать. Я сверлила его взглядом, ожидая продолжения.

— Это всего лишь непримечательный магловский паб на окраине Лондона, — Себастьян развел руками.

— И почему ты так уверен, что это точно нужный нам адрес?

— Потому что я был там и разговаривал с трактирщиком, — Себастьян ожидал мой вопрос. — Я показал ему портрет с вырезки, и он вспомнил, что этот человек заходил туда неоднократно вместе с женой, и они подолгу обсуждали что-то в углу. Они запомнились ему «странной» одеждой.

— Но зачем твоим родителям магловский паб? Да еще и в Лондоне, так далеко от дома? Это очень необычно.

— Я тоже подумал об этом, — Себ задумчиво почесал затылок. — И у меня пока что нет логичного объяснения.

Мы замолчали, погруженные в размышления. Однако, как бы мы не терялись в предположениях, достойного варианта не находилось.

— И почему ты не позвал меня с собой? — я скрестила руки на груди, подозрительно сощурившись.

— Потому что я опять использовал нелегальный портал, — отмахнулся Себ, — и наш дорогой Оминис просто уничтожил бы меня, если бы узнал, что я снова тебя на нем куда-то потащил.

— А что в них такого опасного? — спросила я заинтересованно.

— Все то же, как и с трансгрессией. Иногда может расщепить, если портал плохого качества. Или занести немного не туда, — он сказал уклончиво. — Но у меня все под контролем. Кто-то просто чересчур правильный и слишком уж тебя оберегает.

— Ничего ты не понимаешь, Себастьян, — я уверенно возразила. — Он очень переживает за нас.

— За тебя, в основном, — тот поправил меня с легкой ноткой раздражения.

Мне совсем не хотелось углубляться в эту тему. Когда я уже сделала несколько шагов в сторону выхода, собираясь на послеобеденный урок, у меня за спиной вновь зазвучал голос Себастьяна.

— Ты жалеешь о нашем поцелуе? — он впервые заговорил со мной об этом прямо.

— Я так не думаю, — ответила я, смущенно оборачиваясь. — Но было бы лучше, если ты никому об этом не говорил.

— Мне нужно было разделить с другом драму моего разбитого сердца, — Себастьян дразнил, наблюдая, как я закатываю глаза. — Впрочем, я согласен, что Оминис очень милый… Но когда-нибудь ты поймешь, что тебе нравятся вовсе не хорошие мальчики.

— И кто это у нас плохой? Ты?

— Скажем так, общество вынуждает… — глаза Себастьяна вновь засияли хитрым блеском. — Например, магл-трактирщик не очень хотел со мной разговаривать поначалу…

— Себастьян… — я вздохнула, колеблясь между смехом и осуждением, — только не говори, что ты использовал…

— Кто знает? — он только посмеивался в ответ. — Может быть, это была легилименция. А, может, мое природное обаяние.

— Мерлин, ты неисправим, — я замотала головой, сочувствуя бедному маглу, которого явно склонили к сотрудничеству не самыми гуманными средствами.

— Знаешь, я хотел бы встретить тебя в другой жизни, — вдруг признался Себ с грустью. — С тем Себастьяном вы бы поладили гораздо лучше.

— А что мешает быть таким сейчас?

— Обстоятельства, моя дорогая. Обстоятельства.

С этими словами, от открыл книгу Слизерина и погрузился в нее в считанные секунды. Его лицо пылало, словно он только что признался мне в любви. В определенном смысле, это именно так и ощущалось.

— Встретимся на уроке, — бросила я, выходя в коридор. Я решительно ничего больше не понимала.

* * *

Впрочем, мы больше об этом и не разговаривали. Спустя несколько дней Оминис ворвался в Андеркрофт с четвертью пинты яда и торжественно вручил Себастьяну. Тот был так счастлив, что забыл обо всем остальном.

Все знали, что это было временным решением, но оно по-прежнему оставалось эффективнее и безопаснее всех наших бесплотных скитаний по Шотландии. По секрету, Оминис сказал мне, что он истощил весь запас магазина зелий в Лютном переулке, и никто не знал, когда будет следующая партия — для этого надо было найти где-то мертвого акромантула, погибшего недавно, собрать яд и унести ноги прежде, чем его собратья тебя найдут. Поскольку эти твари жили огромными колониями и имели очаровательную привычку пожирать усопших — любой волшебник, задержавшийся у паучьего логова слишком надолго, оказывался приятной закуской к основному блюду.

— Не самая простая задача, — согласилась я, наблюдая за счастливым Себом, суетящимся над своим зельем в дальнем углу Андеркрофта. От котла исходил изумрудный пар. — Но этого должно хватить только на…

— Десять доз, — Оминис тихо завершил мою фразу. — У нас есть всего десять дней прежде, чем он вернется к своим старым поискам.

Я склонила голову, но ничего не сказала. Мне не хотелось признаваться Оминису, что я уже не раз заставала Себа за «практикой» Темной магии даже после того, как яд был у него в руках. Он все еще что-то замышлял. Я посчитала в голове дни, и поняла, что зелья у Энн закончатся примерно в период Рождества. Как раз в это время, после бала, мы все должны были разъехаться по домам на каникулы, и это меня особенно тревожило. Беспокоило и то, что он был нарочито обходителен, но при этом избегал любых личных разговоров. Особенно, с Оминисом, который не мог понять внезапного охлаждения, и явно чувствовал себя брошенным.

За следующую неделю мне пришлось побывать в Фельдкрофте еще целых два раза. Мы с Себом доставляли его сестре новые партии зелья — и, когда Соломон был дома, мы встречались на выезде из деревни. Я была нужна для подстраховки — если вдруг дядя не выпускал Энн из дома, мне приходилось заходить внутрь.

Нам удалось уговорить Энн не распространяться Соломону о новом лекарстве. Необходимость объясняться с ним только бы дополнительно все усложнила. Но нам пришлось рассказать ей чуть больше о поисках ее лечения, что одновременно очень тронуло ее, но и заставило волноваться.

За считанные дни до Рождества, когда мы с Себастьяном принесли ей последние три зелья, она выглядела практически здоровой. Целая неделя без боли пошла ей на пользу. Но, по ужасному совпадению, это был именно тот день, когда гоблины попытались напасть на Фельдкрофт.

Мы стояли и мирно обсуждали приближающийся праздник, когда из ниоткуда на нас полетел град отравленных гоблинских стрел. Я машинально укрыла нас всех щитовыми чарами, но Энн испугалась от неожиданности и выронила сверток с зельями из рук. По звуку бьющегося стекла можно было догадаться, что, как минимум, часть из флаконов разбилась.

— Отведи ее в безопасное место, — прошипел Себ сквозь зубы, и с разъяренным воплем, ни секунды не сомневаясь, бросился на них. Это был не такой большой отряд, как я уничтожила на плато ранее, но я все равно не могла оставить его одного. Я взглянула на Энн, сомневаясь, но та уже достала палочку и поспешила помогать брату.

Себастьян был очень разгневан. Я видела его безрассудным, видела раздраженным и злым. Но это было что-то другое. Чистая, прозрачная, рафинированная ненависть. Глядя на него, я не сразу вступила в бой, а просто пассивно отражала атаки, пораженная холодной жестокостью, с которой он методично впечатывал в землю одного гоблина за другим. В пылу битвы он использовал не одно Непростительное проклятие. И не только их. Должно быть, он изучил больше заклинаний из книги Слизерина, чем мне казалось. Зеленых лучей убивающего заклятия я пока что не наблюдала, но это не сильно меняло дело. Он был страшен. И опасен. И это вселяло ужас.

Именно так себя чувствовала и Энн — ее беспокоили не столько гоблины, сколько собственный брат.

Все изменилось, когда я услышала за своей спиной крик. Это был Соломон, увидевший сражение и спешащий на помощь. Я оглянулась на Себастьяна, который только сильнее распалялся. У меня не было выбора. Если бы его дядя увидел это, он никогда больше не подпустил Себастьяна к сестре.

— Империо! — произнесла я одними губами, чтобы Энн не заметила. Заклятие получилось с удивительной легкостью, которая была для меня неожиданной. Я остановила Соломона и приказала ему идти домой. Дело было сделано.

Сражаясь с гоблинами, мы оттеснили их чуть дальше в лес и, в конце-концов, одолели. Это отклонение от привычного маршрута было очень удачным, потому что я обнаружила новый, пусть и совсем крошечный, источник Древней магии совсем рядом с Фельдкрофтом. Пока Себастьян проверял, в порядке ли сестра, я быстро растворилась между деревьями, за секунду поглотив источник глубоким вдохом. И вновь, на мгновение огромная сила разлилась по венам. Я чувствовала, что успела соскучиться по ней.

Провожая Энн домой, мы с радостью обнаружили, что один флакон зелья уцелел — а это означало для нее еще один счастливый день. Конечно же, этот факт значительно повысил нам всем настроение.

Себастьян снова вел себя, как обычно, будто бы ничего не случилось, но мы обе бросали на него обеспокоенные взгляды. Энн крепко обняла его на прощание и что-то прошептала на ухо. Он кивнул, и уныло поплелся в сторону центрального камина вместе со мной.

— Что это было? — я осторожно спросила, положив руку ему на плечо. Он сбросил ее, словно случайно. Но больше я не пыталась к нему прикоснуться.

— Ничего особенного, — он процедил сквозь зубы.

— Мне пришлось наложить проклятие на твоего дядю, чтобы он это “ничего” не увидел, — мрачно призналась я.

Он покосился на меня, словно раздумывая над моими словами. Мы шли дальше, но тяжелое невысказанное напряжение все еще звенело между нами.

— Что сказала тебе Энн? — я спросила мягко, стараясь сгладить ситуацию.

— Опять напомнила об эмоциях… — Себ ответил бесцветным голосом, — она считает, что родители погибли из-за этого.

— Что ты имеешь ввиду? — я задумалась, вспоминая все, что мне было известно.

— Ей кажется, что отец совершил роковую ошибку в своей лаборатории из-за той последней ссоры. Потому что он был зол.

— Ты думаешь, так и было?

— Сложно сказать, — Себастьян закачал головой. — Но он обычно не делал таких ошибок. Это очень странно.

Затем, он резко остановился и посмотрел мне прямо в глаза.

— Спасибо, — Себастьян сказал серьезно, — за нашу дружбу. Неважно, что будет дальше, но я счастлив, что встретил тебя.

Я искала продолжение фразы в его взгляде, но никакой иронии или сарказма там не было. Только чистая откровенность. И она почему-то напугала меня даже больше, чем его жестокость на поле боя.

* * *

На следующий день, сразу после завтрака, все младшие курсы уехали домой утренним поездом. Для старших, куда входили и мы, веселье продлевалось еще на три дня. Вечером должен был состояться долгожданный директорский бал, а в дневное время все развлекались игрой в снежки и катанием на санках на близлежащих холмах. Морозное, ясное зимнее утро не предвещало никаких тревог.

Себастьян сначала загадочно пропал отовсюду на полдня, а затем был обнаружен мной в Андеркрофте, погруженный, как всегда, в свою любимую книгу. Бал его совершенно не заботил, но, когда я уточнила, пойдет ли он, то Себ утвердительно закивал.

— А где ты был все утро? — осторожно поинтересовалась я.

— Отбывал последнее наказание в семестре, — устало пробубнил он, не поднимая головы, — Хекат поймала меня после отбоя неделю назад.

— Сочувствую. Хотела сказать тебе еще одну вещь...

— Ммм? — он неопределенно хмыкнул, не особенно вслушиваясь в мои слова.

— Пожалуйста, перестань игнорировать Оминиса, — взмолилась я, пока он равнодушно перелистывал страницы, — ведь он так помог Энн, а ты…

— Не волнуйся, я сказал ему спасибо, — Себастьян резко перебил меня. — Даже дважды.

Понимая, что ничего сейчас не добьюсь, я оставила его и направилась в комнату Хранителей. Я хотела поговорить с ними, но те все еще ждали какого-то «подходящего» момента для следующего испытания, и общаться со мной особенно не стремились. Раздраженная, я ушла без ответов. Вернулось привычное ощущение, что они мне не доверяют. Я почувствовала неприятный укол совести от того, что вновь применила Непростительное заклятие вчера. Успокоив себя тем, что у меня не было выбора, я поднялась в башню Рейвенкло и принялась готовиться к празднику.

В моём распоряжении было всего два платья — и ни одно из них не подходило по цвету. К счастью, уроки трансфигурации не прошли даром: немного магии, и ткань податливо меняла свой тон. Наблюдая украдкой за соседками и их нарядами, я несколько раз накладывала чары, прежде чем добилась именно того лазурного оттенка синего, который не повторялся ни у кого. Платье выглядело достойно, так что я гордилась своей работой.

Чем ближе был вечер, тем волнительнее Рождественский бал казался для меня. Я не видела Оминиса со вчерашнего дня, и это вновь заставило меня волноваться, будто он передумает. Я знала, что он никогда бы так со мной не поступил, но почему-то все равно нервничала. Как человек рассудительный, я сама себя раздражала, но не могла ничего с собой поделать. К семи часам, я все же великодушно примирилась с собой у зеркала, и, кусая губы, спустилась вниз по лестнице башни Рейвенкло.

Оминис ждал меня там, внизу, привычно сдержанный и элегантный. Он был одет в темно-зеленую, почту черную парадную мантию с изумрудной подкладкой. На первый взгляд, она выглядела так же, как и его обычная, но, прикоснувшись к рукаву, я сразу ощутила более дорогую и изысканную материю — та струилась между моими пальцами, словно наполовину состояла из воды.

— Я рад разделить этот вечер с тобой, — он поклонился мне, как и положено на балах, и я немедленно почувствовала себя очень неуклюже. Я увидела, как семикурсница впереди меня в ответ на поклон протянула руку для поцелуя своему гриффиндорцу, и повторила за ней. Оминис нежно и осторожно поцеловал тыльную сторону моей ладони. Его губы, на контрасте с его пальцами, были очень горячи. Я промямлила что-то невразумительное, абсолютно смущенная.

— Кажется, для полного образа твоего факультета не хватает чего-то бронзового, — доброжелательно сказал он и, достав из кармана знакомую мне брошь, мягко предложил, — если хочешь.

Я впервые увидела украшение его матери в деталях — оно изображало собой один из популярных в то время кельтских узлов, не имеющий ни начала, ни конца. Однако, именно такого узла в ювелирных изделиях я еще не видела. Он должен был быть довольно редким.

— Конечно, хочу, но… Ты уверен? Это же такая важная вещь для тебя, — я в нерешительности застыла, опустив взгляд.

— Готов одолжить на вечер, — он сказал мне с обворожительной улыбкой. — Должна же она когда-нибудь снова увидеть свет.

— Тогда я с гордостью буду носить ее сегодня.

— Ты позволишь? — Оминис просил разрешения помочь мне прикрепить брошь.

После моего молчаливого одобрения, он заботливо приколол ее на уровне левой ключицы. С удивлением, я заметила, что несмотря на свой маленький размер, украшение было довольно тяжелым.

Я бегло взглянула на себя в одно из зеркал в коридоре. Брошь и правда очень здорово подходила к моему платью.

— Спасибо, Оминис, — я прикоснулась к обновленной детали образа, ощущая под пальцами резной прохладный металл. — Я… Тоже очень счастлива провести этот вечер вместе с тобой.

Я легко взяла его под руку, и мы направились в Большой зал, шаг за шагом, неторопливо — словно в замедленном сне, откуда совершенно не хотелось пробуждаться. Повсюду чувствовались взгляды: приглушённые шорохи, перешёптывания, лёгкое напряжение в воздухе. Мы были объектом всеобщего внимания, и я, к своему удивлению, не испытывала большой неловкости, потому что чувствовала его присутствие рядом. Но все же, наш совместный выход был сюрпризом для всех.

Я вовсе не обольщалась: взгляды были прикованы не ко мне, а к нему — Оминис Гонт был очень заметной фигурой, но одновременно и слишком закрытой, чтобы ходить на подобные мероприятия. Неважно, кто именно был рядом с ним — взрыв любопытства был бы тем же. Хотя, надо признать, для многих я вовсе не была “случайной партнершей”: впечатление усиливалось тем, что половина школы, кажется, ожидала увидеть меня в сопровождении совсем другого слизеринца.

Что ж. Порой реальность оказывается интереснее слухов.

Я украдкой улыбнулась, не сводя взгляда с приглушённого света в оконных проёмах и хрустальных гирлянд под потолком. Всё было чудесно. Почти. Оставалась лишь одна, весьма забавная тревога — не пересечься бы с библиотекарем. Она так переживала за наши с Себастьяном “отношения”, что мне не хотелось так внезапно разочаровывать бедную женщину.

У самого входа в Большой зал я увидела Себастьяна и Имельду. Они о чём-то оживлённо болтали — разумеется, о квиддиче — и смеялись так звонко, что, казалось, могли заглушить даже музыку, доносившуюся из-за дверей. На первый взгляд, ни один из них слишком не утруждал себя подготовкой к балу: разве что, их мантии выглядели чуть более наглаженными, чем обычно.

Но, подойдя ближе, я всё же заметила: Имельда выбрала простое платье глубокого бутылочно-зелёного цвета, с чёрным кантом по подолу и рукавам — неброское и удобное, но подчеркивающее линию талии. А Себастьян, хоть и не стал утруждать себя особыми изысками, очевидно, предпринял как минимум пару попыток усмирить свои вечно непокорные волосы. Успешно ли — другой вопрос, но старание было заметно.

Что бы они ни надели, всё равно оставалось ощущение, будто перед тобой — два закоренелых смутьяна, лишь временно облачившиеся в приличия. И, странное дело, именно это мне всегда в них нравилось. Умение быть собой — дерзким, неудобным, живым — я уважала больше любой показной изысканности. Глядя на Имельду, я почти с уверенностью могла сказать: Себастьян добился своего. В следующем году его имя точно будет в списке игроков слизеринской команды.

Эта мысль вызвала у меня невольную улыбку. В тот же момент они заметили нас — и, не колеблясь, направились навстречу, в своей обычной манере: вальяжно, как будто сейчас был не вечер Рождественского бала, а просто ещё один обычный школьный день.

Имельда кратко поздоровалась и поспешила приветствовать своих приятелей со старших курсов, пока Себастьян, разглядывая меня, с неожиданно возникшей неловкостью переминался с ноги на ногу.

— Хорошо выглядишь, — начал он с комплимента после недолгого колебания. — У тебя, без сомнения, самый рейвенкловский образ сегодня.

Его взгляд упал на брошь, но он не узнал ее. Я с удивлением подумала о том, что Оминис никогда не показывал ее своему лучшему другу. Я поблагодарила, сдержанно кивнув, — тем временем, из-за спины Себастьяна на меня шокированно уставилась парочка шестикурсников, которых я смутно помнила с дня рождения Гаррета.

Убедившись, что Имельда все еще поглощена разговором, Себ наклонился ближе, и прошептал нам с Оминисом:

— Нам нужно будет встретиться завтра утром. Я хочу кое-что вам показать.

Он выпрямился, почему-то довольный нашими серьезными выражениями лиц. Похоже, игра на нервах доставляла ему определенное мрачное удовольствие.

— Приятно, что в честь праздника ты снова со мной разговариваешь, — прошипел Оминис, которого тон друга особенно встревожил.

— Перестань ныть и лучше присмотри за тем, чтобы моя девушка с тобой не скучала, — тот пошутил в ответ ядовито, и, взяв свою партнершу за руку, зашел в Большой зал.

Оминис напрягся после этой встречи — я могла видеть это в его осанке и положении губ. Но я посчитала, что не стоит акцентировать внимание на глупой болтовне Себастьяна. Что-то явно происходило между ними, о чем я не была осведомлена, однако, сейчас был не лучший момент для вопросов. Я крепко сжала плечо за своего спутника, и мы прошли через распахнутые двери следующими.

Меня сразу же удивило, что зал был украшен разными оттенками желтого. Я давно уже не интересовалась соревнованием факультетов, но победа Хаффлпаффа казалась несколько неожиданной. Впрочем, причина была на поверхности — все остальные слишком уж часто нарушали правила. Одна я, Себастьян, и Гаррет чего стоили. Мы втроем отняли у своих коллег больше баллов, чем весь Хаффлпафф заработал за семестр. Конечно, я бы никогда этого вслух не сказала. Неважно, по какой причине, но их победа была справедливой.

Директор Блэк на балу, организованном им самим, почему-то не появился. За порядком формально следила профессор Гарлик, но она была не из тех, кого старшекурсники хоть немного боялись. По большому счету, можно сказать, что в этот вечер строгого учительского контроля вообще не было — бал принадлежал только нам.

За музыку, к моему удивлению, отвечал тот самый призрачный оркестр — им организовали импровизированную оркестровую яму на месте, где обычно сидели учителя.

В зале звучало что-то фоновое и легкое, словно музыканты разминались и ожидали, пока все соберутся.

— Они играют для живых пару раз в год в качестве платы за аренду, — объяснил мне Оминис до того, как я успела задать вопрос. — Иначе Блэк их давно бы уже выдворил из подземелий.

Я подняла голову вверх — небо было безоблачным и спокойным. Россыпь мерцающих звезд на нем служила залу дополнительным украшением. Как всегда, над нами парили свечи — очень похожие на те, что я видела в призрачном зале, но их свет был теплым и согревающим, и отлично гармонировал с желтым оформлением стен.

В углу за длинным столом я заметила одинокого Леандера Пруэтта. Имельда самодовольно хмыкнула, увидев его. Не знаю, одна ли я обратила на это внимание. Себу, похоже, вообще было наплевать на ее любовные изыскания.

Я обвела глазами зал, и с теплотой на сердце обнаружила в нем Поппи. Она стояла рядом с Гарретом в своем солнечно-желтом забавном платье, и напоминала мне только что распустившийся одуванчик. Ее партнер сиял радостью, как начищенный до блеска кубок. Он неловко поправлял волосы и постоянно менял положение, будто его тело стало ему неожиданно неудобным, но, когда она смотрела на него, резко выпрямлялся и по-глупому кривился в ухмылке.

«Неужели я тоже так выгляжу со стороны?» — подумала я и постаралась добавить немного больше грации в свои движения.

Поппи заметила, что я смотрю на них, и смущенно мне кивнула. Я помахала ей рукой.

В сравнении с прошедшей неделей, Себастьян был подозрительно очарователен со всеми, кроме нас. Он продолжил тактику дистанцирования и почти не разговаривал с нами. Оминис, кажется, был рад поддержать статус кво. А я… Я была слишком взволнована, чтобы мирить их сейчас. Окружающие все еще бросали на нас заинтересованные взгляды, но их становилось все проще не замечать. Единственное, что откровенно позабавило меня — это отвисшая челюсть Аделаиды Оукс, когда мы вместе с Оминисом поприветствовали ее в зале. Ее взгляд так и кричал о том, что она все знала еще очень давно. А я сама в тот момент была бы рада, если кто-то объяснил бы мне, что происходило в моей жизни. Собственная голова казалась безнадежно спутанной новогодней гирляндой противоречивых мыслей.

Заиграла торжественная музыка для первого танца. Мои комплексы мгновенно развеялись наблюдениями за присутствующими — танцевать правильно не умел никто.

— Знаешь, привидения двигаются намного изящнее наших однокурсников, — со смехом прошептала я Оминису на ухо, вспоминая наш первый совместный танец. Он вздрогнул от ощущения моего дыхания на своей коже, словно ему было щекотно, и потянул меня за руку на танцпол .

— Хочешь показать им, как это делается? — в его глазах заиграли веселые огоньки.

— Если бы я только знала, как надо, — я в панике потянула его назад. Он остановился.

— Здесь никто не знает, как надо, — он взял мою вторую руку в свою, рядом со своей палочкой. — Ты можешь просто повторять за мной.

Впечатленная полным отсутствием стеснения у Оминиса, я повиновалась. Мы влились в толпу и, все еще держась за руки, принялись отплясывать английский кантри. Я видела этот танец раньше, и это помогало. Как и тот факт, что Оминис мягко направлял меня и показывал движения.

Чуть поодаль от нас, Себастьян с Имельдой изобретали свой собственный танец, и, судя по всему, называться он должен был «безумным вихрем». Эти двое кружились по танцполу с какой-то нечеловеческой скоростью, и все другие пары в страхе отпрыгивали, едва завидев их приближение. Я четко видела, что Имельда время от времени ехидно поглядывала в сторону одинокого Леандера, которому пары так и не нашлось. Она нарочито подталкивала Себа к той стороне зала, где их было бы видно Пруэтту лучше всего.

Так прошло несколько танцев. Порядочно утомившись, мы с Оминисом отправились к столу, чтобы немного отдохнуть. Сев подальше от угрюмого Леандера, мы взяли себе по бокалу безалкогольного рождественского пунша.

Этикет предписывал сидеть на почтительном расстоянии друг от друга. Мы так и делали, каждый — в своей позе, как будто были едва знакомы. Два вежливых участника бала, утомлённых вечерней суетой, отдыхающих с бокалами в руках.

Смех, музыка, шелест платьев — всё это отодвинулось на второй план. Но под столом, в тенях скатерти и складок одежды, мои пальцы нашли его.

Я сначала коснулась его руки осторожно, как будто случайно. Он не отдёрнулся. Напротив — будто ждал. Его мизинец дрогнул и ответил на прикосновение с поразительной естественностью. Мы ничем не выдавали происходящее для остальных, но под столом наши руки медленно нашли путь друг к другу.

Сначала лишь касание — кончиками пальцев. Потом он перевернул ладонь, и я вложила свою в его. Тихо, как дыхание между словами. Он провёл большим пальцем по костяшкам моих — будто читая по ним что-то важное. Молча. Осторожно. Словно каждое движение могло рассказать больше, чем мы готовы были произнести вслух.

Музыка продолжала звучать, и в её ритме я чувствовала биение его пульса — ровное, чуть быстрее обычного. Как и моё. Мы сидели по-прежнему на расстоянии, но в том сокровенном сплетении рук под скатертью было больше близости, чем во всех танцах за этот вечер.

Он произнес мое имя — одними губами, очень нежно и трепетно, и впервые за долгое время, ко мне пришло всецелое осознание того, почему Амортенция пахла его духами. Почему я все время хотела касаться его, слушать его голос, проводить вдвоем вечера. Беспорядок в моей голове начал проясняться. И, как нарочно, в этот же момент Себастьян лениво приземлился на лавку рядом со мной.

Мы быстро разомкнули руки. Я надеялась, что это было незаметно.

— Пока мой будущий капитан занята, — сказал Себ под наши саркастичные вздохи, — могу ли я украсть твою спутницу на один танец, Оминис?

— Только, если она хочет быть украденной, — сказал он безучастным голосом, потирая ладонь, которая пару мгновений назад крепко сжимала мою.

Я совсем этого не хотела. Но отказать своему дорогому другу, конечно же, не могла.

— Скоро вернусь, — прошептала я Оминису, встала и проследовала за Себом на танцпол. Имельда была здесь же, но танцевала вместе со своим старшим братом. Видимо, поэтому Себ и оказался свободен.

По глупому совпадению, оркестр заиграл вальс. Мы только собирались стать в позу для танца, как сзади меня случайно толкнул мой однокашник Эндрю Ларсон. Я потеряла равновесие и крайне нелепо рухнула в руки Себастьяна, который, однако, удержал меня и не дал упасть. Эндрю извинился и поспешил вместе со своей партнершей быстро испариться на другую сторону танцпола.

— С тобой никогда не обходится без сюрпризов, — хихикнул Себ. — За это я и люблю наш союз.

Он резко поднял меня на руки и закружил в такт музыке.

— Себастьян! — вскрикнула я со смехом, когда он начал вальсировать сам с собой, держа меня на весу. — Опусти меня!

Он лишь усмехнулся, но в конце-концов подчинился, плавно опуская меня на пол.

И в тот момент я услышала звон. Глухой, но отчетливый, он показался мне слишком громким среди скрипок и голосов. Я опустила взгляд и увидела, как по мрамору покатилась бронзовая брошь, а потом замерла у ног моего партнера. Должно быть, ее замок расстегнулся, когда меня толкнули. Себастьян нагнулся и поднял её.

— Откуда это у тебя? — его голос вдруг стал странно ровным, почти отрешённым. Он рассматривал украшение, будто видел призрак.

— Это… — я запнулась. — Это брошь матери Оминиса. Он одолжил мне ее на вечер.

Себастьян не ответил. Его лицо изменилось — потемнело и нахмурилось, как небо перед грозой. Он отдал мне украшение и отступил на несколько шагов назад.

— Этого не может быть… — он отчаянно замотал головой, а затем развернулся и стремительно вылетел из Большого зала, оставив меня в полнейшей растерянности.

Я осталась стоять, сжимая брошь в руке. Металл был все еще тёплым от его пальцев, но меня пробирал озноб. Я повернула её, и на обратной стороне заметила что-то, чего раньше не видела — выгравированная фраза на языке, который я не понимала, но сразу же узнала.

В смятении, я вернулась к Оминису задолго до окончания танца.

— Все хорошо? — он спросил участливо, когда я вновь села рядом, не уверенная, с чего начать.

— Ты знал о гравировке на этой броши? — спросила я прямо, все еще крутя ее пальцами.

— Какой еще гравировке? — он не понимал, о чем я говорю. — Мне надо знать, что там есть надпись, чтобы прочесть ее.

Я вытянула руку с украшением, и он отсканировал его палочкой, как обычно делал это с книгами. По шокированному лицу я могла видеть, что это было сюрпризом и для него тоже.

— Это невозможно. Этого просто не может быть.

Выражение его лица на мгновение исказилось ужасом, но он быстро совладал с собой, и, мягко взяв меня за плечи, произнес:

— Прости, что испорчу тебе вечер сегодня. Но должен найти Себастьяна.

Я кивнула, сбитая с толку его суровой серьезностью.

Поднявшись, Оминис добавил:

— Это личный разговор, так что дай нам какое-то время. И береги это для меня, пожалуйста.

Я крепко держала брошь, пока провожала его взглядом до выхода из Большого зала. Когда Оминис исчез из виду, я разжала пальцы и вновь посмотрела на гравировку.

В самом низу я увидела нечто, очень напоминающее подпись. Буква "А", искусно выведенная, с поперечной чертой, извивающейся, словно змея.

Только это не была змея.

Это была латинская S. И я уже видела такую комбинацию прежде.

Что бы ни означала эта гравировка, одно было ясно — она была оставлена на этом украшении Альбертом Сэллоу.