Мира и Матвей (гет)

Если Мире и казалось раньше, что Матвей отгораживается от неё стеной, то после вечера в клубе всё поменялось. Это была уже не стена, а чёртов средневековый замок с его непроходимым рвом, насыпными валами и неприступными бастионами. Если он не пропадал в своём университете, то пропадал дома за учебниками. На всё у него был один ответ: учёба. Сначала — семинары, затем — подготовка к экзаменам, сессия. Мира уже и не помнила, когда в последний раз они проводили наедине дольше десяти минут. Эта милость выпадала ей обычно по утрам за завтраком, когда оба собирались на занятия. Причём Матвей и тогда умудрялся блистательно игнорировать её, одновременно жуя бутерброд, запивая его кофе и листая очередной конспект. На вопросы отвечал, не отрываясь от своего занятия, и даже не пытался поддержать беседу. Подчас Мире казалось, что она не выдержит, взорвётся и выскажет ему всё, что накипело. Что он, должно быть, держит её за идиотку, если считает, что может вот так сделать вид, будто ничего не происходит. Что их общение упало до критического минимума, и это совсем ненормально и нечестно по отношению к ней. Что он, какими бы ни были его загоны, не имеет права вот так молча отстраняться, ничего не объяснив.

Многое она могла бы ему сказать, если бы злость не растворялась в беспокойстве: Матвей выглядел плохо. И дело было даже не в его внешнем виде, хотя вид он имел почти всегда усталый и замученный, как во времена подготовки к вступительным, а во внутреннем напряжении, которое, Мира чувствовала, он испытывал постоянно. Её брат был глубоко несчастен, и самым паршивым во всей этой ситуации было то, что именно она стала тому причиной. Её намерение признаться ему и тем самым избавить от груза пришлось отложить. Мира не представляла, как подступиться к нему, пока их отношения не примут хотя бы подобие тех, которыми они были раньше.

Конечно же, то, что с Матвеем не всё в порядке, замечала не только она. Однажды Мира подслушала его разговор с мамой. Дверь в комнату брата была приоткрыта, и когда Мира проходила мимо по коридору, до неё донёсся взволнованный мамин голос:

— Матвей, солнышко, скажи, что у тебя не так. Какие-то проблемы в университете?

— Нет, с чего ты взяла? — сдержанно ответил ей Матвей.

— Я же вижу, что ты давно сам не свой. Ты же знаешь, что можешь мне всё рассказать. Если что-то случилось, мы с папой подумаем, как тебе помочь.

Тяжелый вздох:

— Мам, ну всё нормально. Просто реально завалы с учёбой.

— Я, конечно, университетов не заканчивала, — мягко возразила ему мама, — но, насколько знаю, ни в мои, ни в ваши времена студенты не хоронили себя так за учебниками. Ты же не в медицинском. Сходите погуляйте где-то, я сейчас скажу Мире…

— Нет, нет! — остановил её Матвей. — Я не могу сейчас, у меня экзамен через несколько дней. Нужно готовиться. Дай мне, пожалуйста, время. Я разберусь со всем, хорошо?

Мира двинулась дальше, больше не слушая их. Если Матвею нужно время, она даст ему ещё немного, чтобы он мог «разобраться со всем», как он выразился. Однако время шло, сессия была сдана, и, насколько Мира слышала, вполне успешно, но в их отношениях всё оставалось по-прежнему глухо. Когда у Матвея наступили каникулы, Мира решила — с неё хватит, они поговорят, больше отговорок ему не найти.

В один из вечеров она решительно вошла к нему в комнату. Матвей лежал на кровати и читал книгу при свете ночника. Мира присмотрелась: «Чума» Камю, та, что она подарила ему на день рождения. Хорошо, что не учебник: от их вида у неё уже начинал дёргаться глаз.

То, как она пересекла комнату, развернула стул, чтобы оказаться напротив, заставило Матвея подобраться и самому занять сидячее положение на кровати.

— Что? — спросил он, не дождавшись, когда она заговорит сама.

— Ты занят?

— Читаю, — он показал ей книгу, которую не выпустил из рук. — Здесь, честно говоря, началось…

— О, я думаю, герои могут подождать и умереть от чумы немного попозже, — не удержалась от ядовитого сарказма Мира. — Удели мне десять минут.

— Хорошо, — сказал Матвей, заметно заволновавшись. — Что ты хотела?

— Ты объяснишь мне наконец, что происходит? — напрямик спросила она.

— А что происходит?

— Ты прикалываешься? Ты игнорируешь меня больше трёх месяцев. Этому есть причина?

Мира поняла, что попала в самую точку по тому, как заёрзал на своём месте Матвей. Словно ему внезапно стало неудобно сидеть под её испытывающим взглядом.

— Я тебя не игнорирую, — довольно неубедительно выдал он эту откровенную ложь. — С чего ты взяла?

Ну это уже слишком. Скольких усилий ей требовалось, чтобы сдержать рвущиеся наружу раздражение и обиду и продолжать говорить с ним, не повышая тона.

— А теперь ещё и издеваешься. Ты хочешь меня убедить, что вот это, — развела руками Мира, не в состоянии подобрать подходящих слов для описания его поведения, — вот это — нормально? Когда мы с тобой в последний раз нормально общались?

Матвей отвёл глаза:

— Я же говорил, что у меня учёба.

Мира раздражённо фыркнула. На это она больше не купится.

— Ага, учёба. Что же, отлично, сессию ты сдал, и сейчас свободен?

— Вообще мне над курсовой ещё надо работать, — уклончиво ответил Матвей.

— У тебя защита в апреле или в мае, если я не ошибаюсь.

— И? Я её, по-твоему, за сутки должен написать?

Похоже, он начинал злиться. Что же, в этом ему её не перещеголять.

— Ты мне врёшь. — Мира скрестила руки на груди, в упор глядя на него. — Дело не в твоей учёбе. Скажи мне правду. Ты не можешь вот так вести себя со мной, ничего не объяснив.

Наверное, зря она выбрала стратегию нападения, потому что Матвей моментально занял оборонительную позицию:

— А может, это не так уж и плохо на самом деле. То, что мы стали меньше общаться. Может, это пойдёт на пользу.

— Чему? — опешила Мира.

— Нашим взаимоотношениям. Возможно, нам нужно больше личного пространства.

Это не могло быть правдой. Он не мог такого сказать ей. Все претензии, все заранее заготовленные аргументы вылетели из головы подчистую, оставляя после себя звенящую пустоту, в которой эхом повторялось: «Нам нужно больше личного пространства». Он только что сказал ей отвязаться от него?

— Ты сейчас серьёзно? — выдавила она.

Матвей кивнул, а Мира к своему ужасу почувствовала, как горло сдавил ком, а в глазах защипало. Это было бы катастрофой — разрыдаться перед ним сейчас. Она вскочила.

— Ну и отлично! Раз ты так хочешь, я вообще не стану больше занимать твоего пространства!

Прежде чем выбежать из его комнаты Мира успела заметить, как в миг поменялось выражение лица Матвея — из упрямо-решительного сделалось растерянным и как будто виноватым. Но что он скажет на это или как отреагирует, дожидаться она уже не стала.

В своей комнате Мира упала на кровать, подминая под себя подушку и утыкаясь в неё лицом. Плакать она не хотела, это было бы даже унизительно после всего, но слёзы сами выступали на глазах, стоило очередной раз утереть их.

Как такое вообще могло произойти с ними? У них никогда ещё не случалось настолько долгих и серьёзных разладов. Да у них вообще никаких разладов не случалось, всё было легко и чудесно, пока не примешались эти… чувства. Как же с ними всё сложно. Но ведь их никак не отключить, и даже если бы это было возможным, она не стала бы этого делать. Она уже получила с ними так много, и что-то подсказывало, что может получить ещё больше, стоит только им с Матвеем поговорить откровенно и сделать шаг навстречу друг другу.

Мира крепче обняла подушку. Сейчас эта перспектива отдалялась на неопределённые сроки. Она могла бы рассказать Матвею о другом пути для них, но не тогда, когда её брат взялся решать их проблему столь радикальным методом. И всё же, несмотря на его слова, на обиду клокотавшую в ней, не верилось, что Матвей сможет от неё отказаться. Что бы он там ни говорил, это немыслимо для них и всего того, что их связывает. Они не посторонние, которые могут разойтись по разным сторонам и не вспоминать друг друга никогда больше. Они брат и сестра. Это нельзя так так просто переступить.

Но она не станет больше подходить к нему и заговаривать. Очевидно, что вина за их ссору целиком и полностью лежит на Матвее. Ему и мириться первым, а она подождёт.

Несмотря на попытку убедить себя, что Матвей обязательно ещё к ней придёт, спать Мира ложилась в тревоге и сомнениях. Утром они только усилились, потому что он не стал выходить к завтраку, пока она собиралась в школу.

Весь день Мира чувствовала себя как на иголках. Беспокойство и мучительное ожидание не давали сосредоточиться ни на уроках, ни на беседах с друзьями. Её рассеянность не осталась незамеченной. На перемене в столовой, когда они уселись за стол с чаем и булочками, Маринка поинтересовалась:

— Что у тебя случилось?

— Проблемы дома. — Мира хмуро уставилась на стаканчик чая, который вертела в руках.

— С Матвеем? — участливо спросила Маринка, словно других причин быть не могло.

— Ага. Бесит он меня, но я не хочу об этом.

Это было ложью — она хотела поделиться своей обидой. Но признание о том, как ранили его слова о личном пространстве, обязательно повлекло бы за собой необходимость рассказать о месяцах его отчуждённости. А их уже не объяснить подруге, не раскрывая всей правды. Это открытие расстроило Миру ещё сильнее. Теперь всякий раз ей придётся трижды подумать, прежде чем делиться с кем-либо своими проблемами. Как же всё это сложно!

Дома, отобедав, она сразу же ушла в свою комнату, чтобы даже случайно не столкнуться с братом. От нечего делать пришлось сесть за уроки, однако процесс шёл туго. В голову то и дело лезли посторонние мысли, отвлекая её от учёбы. К восьми вечера Мира едва успела закончить с алгеброй и английским, а на очереди ещё была химия, с которой дела обстояли даже хуже, чем с математикой. Только она успела раскрыть учебник, как в двери её комнаты тихо постучали. Напряжение, которое копилось целый день, лопнуло, разливаясь в груди чувством облегчения, которому, однако, на смену тут же пришла злость. Целые сутки прошли, а он только сподобился! Мелькнула мстительная мысль проигнорировать его робкую просьбу войти. Это сильно задело бы его, она точно знала, и, возможно, послужило бы справедливым наказанием за его собственное поведение. Но не успела Мира как следует обдумать это, как у неё сорвалось:

— Да, заходи!

Она слышала, как Матвей вошёл, пересёк комнату и осторожно присел на край её кровати. Сама Мира так и не отвела глаз от учебника. Как бы то ни было, так легко идти ему навстречу она не собиралась.

— Мир, давай поговорим, — несмело обратился он.

— О чём? — Она сидела, подперев щёку рукой, делая вид, что занята уроками, в то время как внутри у неё зарождался шторм. — Обсудим то, как я занимаю твоё личное пространство?

— О, боже, конечно нет, я не то хотел сказать! Прости меня, пожалуйста, я не знаю, как это вышло, — услышала Мира его умоляющий голос. — Я подумал обо всём, и… ты права на самом деле. Просто… у меня был такой период, что хотелось отстраниться от всех.

«И от меня в главную очередь», — мысленно добавила она.

— Но это неправильно, так нельзя. Это не должно никак на тебя влиять и тем более так расстраивать. Поэтому, в общем… мы могли бы снова общаться, как всегда, — закончил он так, словно последние слова дались ему особенно непросто.

Мира тут же повернулась к нему, отказавшись от идеи строить из себя гордую неприступность. Матвей выглядел так, будто сам за минувшие сутки проспал от силы пару часов. Это, да ещё то, каким виновато-раскаивающимся он выглядел, испарило подчистую всю злость и обиду на него. Миру затопило такой острой нежностью, что от неё делалось больно.

— И всё будет как раньше?

Матвей неуверенно кивнул. Знать бы только о каком именно «раньше» они говорят.

— Я снова для тебя существую?

— Ты всегда для меня существуешь, — пробормотал он, опустив взгляд в пол.

«Ну так обними меня!» — хотелось сказать ему. Больше всего сейчас ей недоставало именно этого, однако Мира чувствовала, что для него это будет слишком. Надо обождать, нужно быть осторожнее.

— Хочешь, мы могли бы сыграть в приставку? — неуверенно предложил он. — Если ты, конечно, не занята.

Да, приставка, это, пожалуй, безопасный вариант. Пусть будет она. Да что угодно! Мира согласилась бы и на задачи по тригонометрии, только бы снова провести с ним время.

— Нет, я свободна. Пошли сыграем.

Матвей едва заметно улыбнулся ей, но Мира тут же воспряла духом. Это была его первая улыбка за долгие месяцы.

* * *

Он сдержал своё обещание — больше не избегал и не сторонился Миры. Они снова стали проводить время вместе, почти столько же, как и раньше, и всё же что-то поменялось в самой сути их общения. Этого нельзя было заметить внешним поверхностным наблюдением, но Миру не покидало чувство, что Матвей прилагает усилия, чтобы вести себя с ней, как прежде. Дело было не в том, что ему было неприятно находиться с ней рядом, ему было сложно — каждый раз, когда он обращался, отвечал или смотрел на неё. Если бы не понимание его проблемы и знание способа её исправить, Мира давно бы впала в отчаяние от того, как разительно изменились их отношения.

Несмотря на принятое ею решение, она мешкала, осознавая, что именно сейчас спешить не стоит. Таких провокационных выходок, как та, с их совместным танцем, она себе больше не позволяла, опасаясь снова спугнуть его. Мира старалась даже лишний раз не прикасаться к Матвею, ощущая, как напрягает его любой их физический контакт.

Они словно балансировали на тонкой перекладине, перекинутой через пропасть. Однако Мира не собиралась довольствоваться тем шатким равновесием, которого с таким трудом им удалось достигнуть. Она собиралась без сожалений сбросить их вниз.

Одним апрельским вечером они с Матвеем прогуливались по набережной в центре. Было прохладно, и Мира держала руки в карманах куртки, искоса поглядывая на шедшего рядом брата. Это был один из тех редких дней, когда он выглядел нормально. Не то что бы у него было хорошее настроение, скорее оно было ровным, без знака минус. Он охотно рассказывал о своих студенческих буднях, расспрашивал Миру о её делах. Когда в разговоре возникла пауза, в голову Мире пришёл внезапный вопрос, и она его задала:

— Скажи, а чего бы ты хотел сейчас? Это может быть самое глупое или невозможное желание.

Матвей посмотрел на неё и быстро перевёл взгляд на реку.

— Оказаться на краю света, — почти без раздумий сказал он.

— Серьёзно? — в удивлении уставилась на него Мира. — Почему вдруг?

— Ну… — он замялся и, казалось, уже пожалел о своём поспешном ответе, — это было бы интересно, разве нет? Увидеть, как живут люди на другой части земного шара.

— И что бы ты хотел там увидеть?

— Да много всякого… Взять хотя бы те же племена индейцев. Слышала когда-то о племени пираха? — Мира помотала головой, и Матвей продолжил: — Нам философ на лекции рассказывал. Их всего около четырёхсот человек, и они живут в лесах Амазонки. Так вот, их жизненный уклад во всём отличается от нашего. У них нет вождей и социальной иерархии, они не запасают еду впрок и спят урывками. И язык у них не похож на большинство существующих: в нем нет числительных и грамматических времён. Всё, что они могут выражать с его помощью, это только их непосредственный опыт. А ещё у них нет мифов и устных сказаний о прошлом, они не верят в богов и, значит, у них нет понятия греха или запрета. — Матвей замолчал ненадолго, а затем, глядя вперёд, задумчиво добавил: — У них нет прошлого и будущего, а только один бесконечный сегодняшний день. Это кажется таким притягательным… и недоступным для нас.

— Почему недоступным?

Матвей снова взглянул на неё и тепло усмехнулся, чуть склонив голову набок.

— Потому что вот здесь, — он коснулся пальцем своего виска, — это невозможно. Мы для этого слишком развиты. Или слишком испорчены, это как посмотреть. Но мы не сможем надолго забыть о прошлом или не думать о будущем. Это заложено в нас. Мы уже впитали нашу культуру, знания, нормы и мораль. Даже если поселиться с ними и жить как они, мы не сможем себя перенастроить. Это… как вернуться снова в период младенчества. Невозможно. Поэтому мы никогда не сможем быть счастливы, как они. Наше счастье… оно другое, его сложнее достигнуть, и оно всегда будет очень временным.

Мира не сводила с него глаз. Ветер трепал его волосы и воротник его куртки. В сгущающихся сумерках Матвей выглядел отрешённым, нездешним. Он казался таким непостижимым сейчас, и одновременно — открытым. Впервые за долгое время он словно откровенно говорил с ней о том, что его глубоко волнует, но при этом оборачивал смыслы метафорами. Мира прислушивалась к каждому слову, чувствуя, как близка к разгадке.

— Ты говоришь о счастье так, как будто сейчас сам несчастлив, — тихо заметила она.

— Что? Нет, конечно. С чего ты взяла? — поспешно, и, как ей показалось, немного испуганно ответил Матвей. — Это я так, абстрактно рассуждаю.

Мира отошла к ограждению и перегнулась через него, глядя вниз на реку. Сердце заходилось в неровном ритме.

Она любила его. Всегда любила, но иногда, в такие моменты, как этот, её захлёстывало этой любовью, как неудержимым потоком, с которым она едва могла совладать. Продолжить смотреть на него вот так ещё хотя бы пару секунд — и она неизбежно сделает что-то опрометчивое. Например, расскажет о том, как они могли бы достигнуть этого счастья прямо сейчас.

— Эй, осторожнее. — Матвей тронул её за плечо. — Голова закружится, и покатишься вниз.

Она и так у неё кружилась. И всё-таки Мира выпрямилась и повернулась к ограждению спиной. Нужно было выводить разговор из той опасной глубины, в которую он случайно забрёл, снова на знакомое им мелководье.

— Тебе нужно было в исследователи идти, а не на твой экономический, раз тебе так интересны всякие племена.

— Нужно же быть реалистом, — засмеялся Матвей, — К тому же я никогда не хотел идти в науку. Мне это всё интересно чисто на любительском уровне. Ну а ты определилась уже, куда будешь поступать? — ловко перевёл тему он.

— Да, вроде, — пожала плечами Мира. Они неспешно двинулись дальше в сторону Лопанского моста. — С английским у меня всё же лучше, чем с математикой, так что скорее всего на ин-яз.

— Ты уже знаешь, чем бы хотела заниматься после универа?

— О, боже, конечно же нет! Хочешь сказать, что ты уже это знаешь? — Едва Мира спросила это, как тут же поняла, какую глупость сморозила. Ну конечно же, он это знает. — Ты уже всё спланировал, правда? Ха, тебя бы точно не приняли в то племя, — со смешком заключила она.

— Разве ты не представляла себе, где будешь и что у тебя будет, скажем, лет через десять?

— Нет, подробно точно нет. Я и студенческую жизнь себе с трудом представляю, не то что взрослую, — призналась Мира. — А чего ты спрашиваешь?

— Да так, просто подумал, бывает же, что наши представления о том, как будет, не совпадают с тем, как оно выходит на самом деле. — Он замолчал. Затем спросил: — Как думаешь, наши родители живут той жизнью, которую себе хотели?

Его вопрос сбил Миру с толку. Иногда он менял тему абсолютно загадочным для неё образом. Вот что в их разговоре могло натолкнуть его на мысли о родителях?

— Не знаю. А с чего бы им не жить ею?

— У них была непростая жизнь. Развал Союза, кризис, борьба за выживание и двое детей на руках. Согласись, это не то, чего себе пожелаешь.

— Но это не зависело от них! У них не было другого выбора.

— Да, они не выбирали времена, когда рождаться и жить, — спокойно согласился Матвей. — Но… с нами же им тогда было намного сложнее, разве нет? Могли ли они когда-то пожалеть о том, что мы вообще у них были?

— Матвей! О чём ты вообще говоришь? — Не задумываясь, Мира обеими руками схватила его ладонь, заставляя его остановиться и взглянуть на неё. — Они сами захотели нас родить. Мама рассказывала, что всегда хотела двух детей, и так у них с папой и вышло.

— Разве то, что они этого сами хотели, сможет послужить защитой от разочарований?

— С чего им разочаровываться? Ты-то уж точно не сможешь их разочаровать! Ты идеальный сын.

— Знаешь, от этого только хуже. — Матвей осторожно высвободил свою ладонь и спрятал её в карман куртки.

Они дошли до пристани. Мира спустилась по ступенькам к мутно-серой воде, которая тихо плескалась о гранитные камни. Голова гудела, пока она пыталась найти аргументы, которые развеяли бы его абсурдные страхи. Однако беспокойство Матвея каким-то образом передалось и ей, мешая сосредоточиться. Чёрт, почему он вообще об этом заговорил?

— Пошли на автобус, уже стемнело, — услышала она голос Матвея. Он не стал спускаться к ней, остался стоять на ступенях.

— Ага, сейчас. — Мира повернулась к нему. Похоже, тема только что была закрыта, но у неё оставался ещё один вопрос, который хотелось решить прямо сейчас. — Ты сможешь выполнить одну мою просьбу?

— Какую?

— Пойдёшь на мой выпускной?

— Я и так там буду, — немного удивлённо ответил он.

— Нет, я не про официальную часть, — поспешила объяснить Мира. — Я хочу, чтобы ты был со мной на праздновании в ресторане.

— Зачем? Ты на моём не была.

— Потому что мама мне не разрешила. Но тебе и разрешение никакое не нужно, ты уже сам можешь решать.

В густых сумерках выражение его лица было сложно разглядеть, но голос звучал растерянно:

— К чему я там вообще? Это же твой выпускной.

— Потому что я хочу, чтобы ты был там. Там будет много приглашённых, не переживай. Маринка, вон, вообще со своим парнем придёт, — Мира осеклась, осознав, как это прозвучало. — Короче, ты будешь?

Матвей замешкался с ответом, но под её настойчивым взглядом сдался:

— Если ты так хочешь, то ладно.

— Спасибо, — заулыбалась Мира, борясь с внезапно возникшим желанием повиснуть у него на шее. — А теперь пошли на автобус.

План сложился, простой и ясный.

Пора заканчивать со всеми этими недомолвками и секретами между ними.