Всё началось с... (гет)

В Выручай-комнате, той самой, где я провела столько часов за экспериментами, книгами и размышлениями, пахло сухими травами, чуть-чуть болотом, видимо, из-за неосторожно разбитой пару дней назад баночки с жабьей икрой, свечным воском. Всё было знакомо до боли: полки с ретортами, карта звёздного неба над столом, стопка исписанных пергаментов у окна.

Сегодня я должна была начать сборы. Но вместо того, чтобы взяться за вещи, медленно обошла Комнату, оглядывая всё содержимое, котлы, полки и даже стены, ставшие свидетелями моих попыток, поражений и маленьких побед. Ещё несколько недель в Куокворде, попрощаться со знакомыми местами, завершить парочку незатейливых заказов для магической аптеки, пообщаться с друзьями и знакомыми… И — билет на самолёт, которому предстояло перенести очередную выпускницу Хогвартса в далёкую Канаду. Но сейчас пальцы скользнули по едва заметной зарубке столешницы, оставшейся после неудачного взмаха палочкой при отмеривании нужного компонента. Я вспомнила тот день: зелье для снятия головной боли вышло слишком концентрированным и взорвалось с громким хлопком, оставив на столе эту отметину. Тогда я почему-то чуть не расплакалась от досады, но теперь лишь слегка улыбнулась — это было маленькой частью моей истории, связанной с внезапным появлением в моей жизни зельеварения и лаборатории в Выручай-комнате.

Отогнав странное, смутное ощущение, что прощалась с чем-то дорогим и очень важным, что долгое время было неотъемлемой частью моей жизни, я открыла дорожную сумку. Уже слегка потрёпанную, купленную на третьем курсе, куда когда-то я складывала перья, учебники и конфеты из «Сладкого королевства». А родители напоминали, что и в магических сладостях нужно знать меру, а то придётся становиться их постоянным посетителем. Напоминали добродушно, скорее в шутку, потому как неумеренной тягой к шоколадкам я и не отличалась. Но как же можно было вернуться домой без сувенира из моего второго, волшебного мира? Без шоколадной лягушки для мамы — чтобы она могла прочесть о великих волшебниках, или без перечных чёртиков для папы — он всегда ценил остроту ощущений. Эти маленькие подарки были ниточками, связывающими два мира: их обыденную, но такую родную маггловскую жизнь — и мою полную волшебства реальность.

Затем я сложила мантию, потрёпанную после ремонта Хогвартса. На рукаве — едва заметное пятно от экстракта конского каштана. Вспомнила, как Рон, увидев меня в ней, пошутил: «Ты похожа на бродяжку из алхимической лавки». Я тогда лишь отмахнулась: «Это научный эксперимент!»

У окна лежала засушенная лилия — та самая, что пришла ко мне в письме от Снейпа. Я осторожно коснулась хрупких лепестков. Они почти рассыпались под пальцами, словно напоминая о том, насколько хрупка надежда. Но я завернула цветок в шёлковый платок и убрала в потайной карман сумки.

В глубине ящика нашёлся старый дневник, что я вела на первом-втором курсе. Наверное, как и многие девчонки этого возраста. Я не открывала его с Рождества, и сейчас пролистнула несколько страниц:

«Снейп опять придрался к моей технике. Но он неправ — я всё рассчитала верно…» «Если бы он хоть раз сказал «хорошо сделано, мисс Грейнджер», я бы, наверное, упала в обморок».

Закрыв дневник, я положила его в сумку. Это не просто записи —это напоминание о том, как начиналась история, завершившаяся строками, что там, в Квебеке, меня ждут, если я готова приехать… Последовали ещё некоторые книги, в основном из дома в Куокворде, самые ценные и редкие ингредиенты в запас, свитки с конспектами и записями, немного готовых зелий.

Уже заканчивая со сборами, я вспомнила, как мама вручала мне билет на Хогвартс-экспресс, утром первого сентября перед первым курсом. В тот день, когда я впервые по-настоящему попала в совершенно иной мир, если не считать таковым первый визит в Косой переулок. Она бережно вложила его в сумку, несколько раз проверила, что кармашек надежно закрыт и что билет на месте, поцеловала меня в макушку и сказала: «Куда бы ты ни отправилась, мы с папой всегда рядом с тобой и мы очень тобой гордимся. И помни — дом там, где твоё сердце».

Тогда я, маленькая ещё девочка, лишь кивнула, обнимая маму,и побежала к поезду, предвкушая приключение и не до конца понимая глубину этих слов. Слова мамы казались мне просто добрыми напутствиями, не более.

Теперь они звучали в голове тихим эхом. Тихим осознанием, что дом — это не место, а наши чувства, наши близкие. Чувство, что теперь живёт лишь в маминых словах на форзаце потрёпанного учебника по Трансфигурации для младших курсов. «Ты способна на большее, чем тебе сегодня кажется. Верь в себя».

Это запах домашней выпечки, который она приносила в мою комнату, когда я засиживалась за уроками. Это папин смех, когда я в очередной раз пыталась объяснить ему, как работает маховик времени, и он, качая головой, отвечал: «Ну, если ты говоришь, что это возможно, значит, так оно и есть».

Чувство, которое осталось в уютной гостиной вместе с одним-единственным сорвавшимся с губ словом, весившим больше, чем самые долгие и сложные лекции, чем самые трудные признания, даже если сложить все их вместе. Словом, спасшим моих родителей, забрав их у меня. Оно — моя вина и моя надежда.

В углу, за стеллажом с ретортами, притулился старый сундучок. В нём лежали вещи, которые я не забирала в Канаду: письма родителей, фотографии, школьные работы с их пометками. Взять их с собой — значит, тянуть с собой груз прошлого, наделить слишком большой материальностью слишком эфемерную, слишком хрупкую надежду.

Этот эксперимент предложил мне человек, разбирающийся в зельеварении куда лучше меня, тот, чьи исследования и открытия я проверяла лично, найдя в этом неожиданно для себя крайне перспективное занятие и затягивающее увлечение. Человек, переживший куда больше потерь и травм, чем я, тот, в чьих способностях в сфере экспериментального зельеварения я не сомневалась — если он и не был гением, то учёным, пожалуй, профессора Снейпа я могла бы назвать, сейчас, совсем немного глубже заглянув в его мир. Но я понимала, что открыть невозможное может оказаться не под силу даже тому, кто уже делал невозможное. Он дарил мне не надежду, не обещания, не уверенность. Тем письмом, полученным уже бесконечность назад, он дарил мне право надеяться, оставляя выбор за мной. И я сделала свой выбор…

Но кое-что я всё же забирала. Маленькая серебряная брошка — мамина. «На удачу», — сказала она, застёгивая её на моей блузке перед первым днём в Хогвартсе. Все школьные годы я носила её под одеждой, и теперь решила взять с собой как талисман. Как напоминание.

Моя кривая детская поделка из глины. Зуб (что ещё могла слепить дочка двух стоматологов?). Папа сохранил эту неуклюжую вещичку и подарил подросшей мне. «Чтобы ты помнила: даже самые громкие провалы могут стать маленькой победой», — сказал он.

Его умение находить слова, чтобы подбодрить меня, всегда согревало душу.

И, аккуратно уложив эти вещи в сумку, я мысленно разговаривала с ними. «Мама, папа… Я знаю, вы бы не одобрили мой отъезд так далеко к человеку, которого я едва знала. Вы бы сказали: «Останься, найдём другой способ». Но я должна попробовать. Если есть хотя бы маленький шанс, я обязана им воспользоваться. Не ради себя — ради вас. Чтобы однажды вы посмотрели на меня и сказали: «Это наша дочь». Даже если не выйдет — я не забуду вас. И буду помнить за всех нас. И любить…»

Я закрыла дорожную сумку, проверила застёжку — она щёлкнула, как точка в конце предложения. Затем подошла к столу и взяла последний предмет: маленький флакон с зельем от головной боли. Не тем, что взорвался, а новым, идеальным — прозрачным, с лёгким серебристым отливом. Это был символ моего растущего мастерства, доказательство, что я готова. Не к совершенству, а к продолжению пути.

Повернувшись к двери, я на мгновение замерла. Комната, казалось, вздохнула — тихо, почти незаметно. Но я знала: она останется здесь, как остаётся в нас детство — не как груз, а как тихий голос, напоминающий: «Ты сильнее, чем думаешь».

Я уезжаю не потому, что отказываюсь от вас, мама и папа. Я уезжаю, чтобы однажды вернуть вас. И в этом решении — моя любовь к вам. Моё решение не оплакивать, а бороться. Хотя бы попытаться.

Даже если путь окажется долгим, даже если память не вернётся — я останусь вашей дочерью. И это самое важное, что я беру с собой.