You’ve got mail (гет)

В начале июня в главной галерее St.Art проходило открытие первой выставки в этом сезоне. Это было не настолько значительное событие в мире современного искусства, как убеждала реклама, но важное — и толпа разодетых в пух и прах снобов всех мастей это подтверждала. Их ждали речи, лекции, музыка и фуршет, и несколько каналов, включая BBC, снимали репортажи. 

Анри была фактически ответственной за весь этот парад, и с самого утра её телефон разрывался от звонков бесчисленных менеджеров, организаторов, кураторов и ассистентов, которые жаловались ей друг на друга и на то и дело возникающие форс-мажоры. Она моталась по Лондону как за жопу укушенная, злая на то, что все как обычно шло через одно место и особенно — на мать его Вильреса, которого она хотела придушить ещё сильнее, чем обычно, и это желание к вечеру превратилось в обсессию. Анри по-дружески просила его не влезать, но он все равно успел вмешаться, на ходу изменив её распоряжения и очень вежливо не сообщив ей об этом. В конце концов она наорала на него при встрече, и он, назвав её истеричкой, ушлепал маячить перед гостями. 

Чарльз ожидаемо отстранился от происходящего и объявился только за десять минут до начала, затянутый в black tie и сияющий фальшивой улыбкой. 

— Ты могла хотя бы на публике не ссориться с Джорджем? — спросил он первым делом, целуя её в щеку. — Я только что встретил его в холле, и он на тебя жаловался. 

— Я ушатаю твоего Джорджа в подворотне арматурой сегодня, — процедила Анри ему на ухо. 

— Он сказал мне, что ты закатила ему скандал на пустом месте, — проговорил Чарльз вполголоса. — Я не знаю, что там у вас опять произошло… 

— А ты никогда ничего не знаешь, — перебила его Анри, благодушно кивая проходившим мимо Хайдам, которых она терпеть не могла. — Так что помолчи, пожалуйста, пока мне не захотелось прибить и тебя заодно. 

— Постарайся потерпеть до конца вечера, — хмыкнул Чарльз и отошел в сторону. 

Анри глубоко вдохнула воздух, уже успевший наполнится ароматами женских и мужских парфюмов, и попыталась успокоиться. Если бы кто-нибудь сейчас закричал «пожар» и вылил бы на нее содержимое огнетушителя — она бы не удивилась. 

— Люси! — воскликнула она, радуясь возможности отвлечься. Подруга шла к ней через зал, сверкая бедром в разрезе своего роскошного змеино-зеленого платья. — Отлично выглядишь, дорогая.

— Ты тоже, моя хорошая. Тебе очень идет лиловый, — прощебетала Люси и расцеловала её в обе щеки. — А куда подевался Джорджи? Я его что-то не вижу. 

— Ни слова больше о Джорджи, — простонала Анри. 

Люси хихикнула. 

— Что, он опять мотает тебе нервы? 

— Он нарывается на то, чтобы я закопала его на обочине в лесу, — пожаловалась Анри. — Этот придурок позвонил Сью сегодня днем и сказал, что ему нужен белый зал для интервью, потому что в синем, видите ли, он будет плохо смотреться. Мало того, что он оставил это на последний день из-за своих сраных шотландцев, с которыми он бухал всю неделю в Эдинбурге, так он ещё и не сказал мне ничего. Я приезжаю, час до открытия — у нас в главном зале мать его Двадцатый век Фокс. Я думала, я их всех тут повешу на шнурах от микрофонов. 

Люси захохотала своим очаровательным смехом диснеевской принцессы. 

— Бывает, — протянула она и подхватила два бокала с шампанским с подноса пролетающего мимо официанта. — Но в конце концов, никакой катастрофы не случилось, да? Смотри, — она обвела рукой зал, — все супер, все веселятся. Ты молодец. 

— Кроме тебя, я боюсь, никто этого не заметил, — вздохнула Анри и, забрав у подруги один из бокалов, сразу же отхлебнула половину. 

— Пффф, дорогая, чье еще мнение тебя интересует? — улыбнулась Люси. 

Анри машинально перевела взгляд на мужа, который стоял неподалеку, разговаривая с четой Уэнтвортов и модным в этом году дизайнером, Инигой Джонсом. Анри вообще-то было все равно на то, что мог думать Чарльз — она знала, что все было отлично, даже несмотря на Вильреса — но, возможно, ей было немного обидно, что он как всегда занимался непонятно чем всю дорогу и был от души не в курсе, как они все тут зашивались последнюю неделю. 

Она допила остатки шампанского и тут же взяла еще один бокал. 

— Ну? Жизнь налаживается? — подмигнула Люси. 

— Определенно, — отозвалась Анри, стараясь вливать в себя алкоголь более или менее элегантно. 

Она не собиралась надираться в самом начале вечера, но когда вся официальная часть закончилась, репортеры уехали, а большая часть народа отправилась праздно шататься по залам, Анри все же позволила себе немного расслабиться. Не до такой степени, чтобы это мешало ей вести очаровательно-бессодержательные беседы с такими же поддатыми гостями, но достаточно для того, чтобы периодически ощущать легкое заигрывание пола со стенами. Она обладала благословенной способностью выглядеть адекватно, даже будучи совсем в дрова, так что это не было большой проблемой. 

Но Чарльз все равно заметил. 

— Сколько ты выпила? — спросил он, слегка наклонившись к её уху. 

— Угадай, заюш. 

— Ясно. 

— Ясно-ясно, солнышко светит, — промурлыкала себе под нос Анри, пытаясь попасть долькой апельсина в шоколадный фонтан. Это было не так-то просто. 

— Больше не пей, я тебя прошу, — сказал Чарльз. — Я не хочу забирать тебя домой с пола. 

— Не душни, а? — отмахнулась Анри, наконец справившись со своим челленджом. — Оп-па! Иди сюда, малыш. Попался… 

Она обернулась к мужу и радостно протянула ему шпажку с апельсином, с которого на блюдце капал жидкий шоколад. Чарльз посмотрел на него так, как будто она предлагала ему съесть кусок кирпича. 

— Что, не будешь? Он вкусный, попробуй. 

— Я обойдусь, благодарю тебя. 

— Ну и как хочешь, — пожала плечами Анри и отправила апельсин в рот. — Ты такой зануда, ты знаешь. 

— Потому что не напиваюсь на публике? 

— Нет, потому что ты сортируешь свои носки по дням недели. Сегодня должны быть синие, я угадала? 

— Сегодня дресс-код, Мари. Они черные. 

— Я же говорю — зануда. 

— Иногда я спрашиваю себя, что такого ужасного я сделал в прошлой жизни, что в этой меня угораздило жениться на тебе, — вздохнул Чарльз, скептически наблюдая за попытками жены окунуть в жидкий сыр кусочек киви. 

— Очевидно, что ты был тем, кто портит людям вечеринки, — отозвалась Анри, от усердия высунув кончик языка. 

— Видимо поэтому мне в жены досталась ходячая фиеста. 

Она нахмурилась. 

— Это что, намекаешь на то, что я сплю до обеда? 

— Фиеста, Мари. Не сиеста. 

— Да, вот за такое в следующей жизни ты должен стать червем, — сказала Анри убежденно и услышала, как он рассмеялся. 

— И ты бы любила меня, если бы я был червем? — спросил Чарльз с иронией, очевидно отсылаясь на мем, который она же и кидала ему недавно в порядке его интернет-образования. 

Анри не могла понять, почему его пробило на этот снисходительный флирт. Возможно, он все еще играл на публику (хотя за ними уже никто особенно не следил), или, может быть, он тоже хлебнул лишнего — в любом случае, это был первый раз за последние полгода, когда он вел себя так непринужденно в её присутствии. Анри подозревала, что это была единоразовая акция, но она была достаточно пьяна, чтобы в кое-то веки не беспокоиться обо всех обстоятельствах их запутанных отношений. 

Она подняла на мужа серьезный взгляд. 

— А ты бы продолжал сортировать свои носки, если бы был червем? 

— Зачем червям носки? — спросил Чарльз удивленно. 

— Не знаю, — честно ответила Анри. — Может быть, им холодно. Они же лысенькие. 

— Это было только шампанское? — проговорил Чарльз, пряча улыбку. — Я начинаю жалеть, что не видел, как на тебя подействовал виски моего отца. 

— Какой еще виски? — отозвалась Анри рассеянно. 

— Коллекционный Macallan, который я по своей оплошности не убрал от тебя подальше. 

— А, то есть теперь ты признаешь, что это была твоя вина? 

— Я просто не подозревал, что моя жена имеет такую пагубную склонность к алкоголю, — произнёс он насмешливо. 

— Это побочные эффекты от брака с тобой, — парировала Анри. — И потом, я пила его разбавленным. 

— Ты серьезно? — спросил Чарльз, глядя на нее так, как будто она засветила ему ракеткой для сквоша. — Ты пила разбавленным пятидесятилетний виски? 

— Да откуда мне было знать, сколько лет твоему виски, — отмахнулась Анри. 

— Там на бутылке написано. 

Она закатила глаза. 

— Вот еще я буду читать все подряд. 

— Я не могу в это поверить… разбавлять виски за сорок тысяч. Ты уверена, что не приемная? 

— Мы делаем коньяк, а не эту вашу шотландскую бурду! — возмутилась Анри. 

— Потише. Если Джеймс это услышит, он повесит тебя на своем килте. 

— Да пусть только попробует! Я ему спою такую марсельезу, что у него волынки отвалятся! — заявила она и обернулась к нему. — Что? Что ты смеешься? Думаешь, я шучу, да? 

— Нет, ни в коем случае, — покачал головой Чарльз. Он улыбался, не глядя на нее, и, очевидно, ему было слишком весело, чтобы он мог сердиться всерьез. — Я никогда в тебе не сомневался. 

— Вот вы где! — раздался звонкий голос пьяной Люси, и Чарльз едва заметно поморщился. — Зайки, мы уже уходим. Кто из вас первым меня поцелууует? 

— Но берегитесь — её помада ототрется только в следующем месяце, — предупредил Джеймс, проворно следующий за своей суетливой женой как хозяин за чрезмерно активным щенком. 

— Он врет. Я безопасна, — махнула на него Люси и почти насильно приложилась к щеке Чарльза, который не успел вовремя уклониться. 

— Нужно было следить за ними получше, как думаешь, — ехидно заметил Хэй, хлопая его по плечу. — Анри просто прелесть. 

Анри в этот момент пыталась выловить из сырного фонтана уроненный туда киви, но в основном безуспешно. Чарльз тяжело вздохнул. 

Они простились с Хэями, и Джеймс повел нетвердо стоящую на ногах Люси к выходу, по дороге раскланиваясь с подзадержавшимися любителями искусства и халявной выпивки. К половине одиннадцатого гости разъехались и галерея опустела, приобретя почти домашний вид. 

— Я думаю, нам тоже пора, — сказал Чарльз, с усталым выражением оглядывая безлюдный зал. 

— Я не хочу уходить, — качнула головой Анри, садясь на банкетку напротив огромного холста, который её мозг распознавал как расплывающееся синее пятно. Кажется, они продали его за сотню с лишним сегодня. 

Её ноги слегка гудели после нескольких часов, которые ей пришлось провести в новых туфлях, и хотя каблук был невысоким — потому что они с Чарльзом были почти одного роста — Анри чувствовала себя так, как будто весь день взбиралась на Эверест в горнолыжных ботинках. 

— Останешься ночевать здесь? — спросил Чарльз, бросая на нее ироничный взгляд.— Вставай, Мари. Я провожу тебя до дома. 

Он мягко коснулся её обнаженного плеча, и она не удержала дрожь. 

— Тебе холодно? 

— У тебя ладони мокрые, — соврала Анри, неохотно позволяя ему поднять её на ноги. — Уэнтворты уехали? 

— Да, еще полчаса назад. И Хайды тоже. Здесь не осталось никого важного. 

— Ладно, тогда пошли, — вздохнула она и взяла его под локоть. 

Машина ждала их у подъезда, и они должны были поехать домой вместе — последний акт их славного представления, которое они разыгрывали весь вечер. Анри плюхнулась на заднее сиденье и растеклась по нему, насколько это позволяло её узкое платье. Она бросила косой взгляд на мужа, который сел справа, и попыталась не думать о его колене, на которое она хотела положить руку. Он бы наверняка расценил это как домогательство (хотя, вероятно, так бы оно и было). 

— В Кенсингтон, пожалуйста, — сказал он своему водителю, и они тронулись. 

Из-за кондиционера ей действительно стало холодно, но Анри не стала на это жаловаться и съежилась в углу машины, думая о том, какой дурацкой была её жизнь, где большую часть времени она притворялась кем-то другим. Было ли так всегда? Или, может быть, она тоже стала старой, и ей нужно было завести детей для счастья? Во всяком случае раньше ей не хотелось рыдать, когда она напивалась. 

— Ты замерзла, — сказал Чарльз с легким упреком и, на секунду отщелкнув ремень безопасности — несомненно, большая жертва — снял с себя пиджак. 

— Как мило, — заметила Анри, заворачиваясь в него. Запах его одеколона мгновенно окутал её. — Может, нам сняться в мелодраме? 

— Тебе бы больше подошло что-нибудь в духе «Убить Билла», — усмехнулся Чарльз, снова пристегиваясь. 

Анри запрокинула голову, протяжно фыркая от смеха. 

— Тогда тебе в «Гордость и предубеждение». Ты просто рожден для роли мистера Дарси. 

— Потому что я использую RP? ⁽¹⁾

— Потому что ты такой же душный, — хихикнула Анри. 

Чарльз взглянул на нее с напускным недовольством, но он по-прежнему улыбался, и Анри не знала, чего ей хотелось больше — поцеловать его или заплакать. В какой-то момент она была почти уверена, что сделает что-то из этого — или прямо сейчас расскажет ему обо всем, что касалось их онлайн-отношений (вне зависимости от того, как бы бредово это могло звучать с точки зрения водителя). Но потом Чарльз отвернулся к окну, и это страстное желание прошло. 

Где-то на полпути она слегка задремала и проснулась от звука открывшейся двери. Чарльз стоял на тротуаре, протягивая ей руку. 

— Приехали, Мари, — сообщил он и наклонился, чтобы отстегнуть её ремень. 

— Мне не три года, — лениво возмутилась Анри, вздрагивая от его теплого дыхания на своей шее. Боже, он делал это специально? 

— Очень хорошо. Я надеюсь, что мне не придется нести тебя на руках. 

— Я не настолько пьяная, — фыркнула Анри, выбираясь из машины. — Я и сама могу дойти. 

— Конечно. Я в тебя верю. 

Он, тем не менее, проводил её до самого порога квартиры, предупреждая о каждой ступеньке, о которую она могла споткнуться. Затем открыл входную дверь своим ключом, и судя по тому, что он не сразу попал в замочную скважину, он был пьянее, чем выглядел. Анри подозревала, что справилась бы с этим еще хуже. 

Митте встретила их радостной румбой, наведя обычную суету, и прыгнула передними лапами на Чарльза. 

— Она рада тебя видеть, — заметила Анри, заходя в квартиру.

— Она собирается испортить брюки, которые стоили три тысячи, — проворчал Чарльз. 

— И после этого ты будешь говорить, что ты не зануда, — закатила глаза Анри и сунула ему в руки его пиджак. 

— Я никогда с этим не спорил, — отозвался он невозмутимо и очевидно собрался уходить. 

— Уже поздно, — сказала Анри, прежде чем он попытался сделать это. — Оставайся. 

Чарльз посмотрел на нее с таким недоверием, как будто она предлагала ему искупаться в бассейне с пираньями. 

— Ну, чего? Это же и твой дом тоже, нет? Ночуй здесь, зачем тебе тащиться в Суррей в такое время. 

— Хорошо, — вздохнул он, переступая порог. — В таком случае иди спать, пожалуйста. 

— Как скажешь, мам, — бросила Анри через плечо и поплелась в свою комнату, по дороге вылезая из туфель. 

Чарльзу возможно хотелось побухтеть на то, что она бросила их посреди коридора, но он промолчал. 

Анри слышала, как он уходит в гостевую спальню, в которой он обычно спал, когда они ссорились. Перспектива провести эту ночь порознь порождала в ней какой-то детский капризный протест. Она больше не хотела спать одна. 

Сняв платье, легко соскользнувшее с нее на пол, Анри замерла посреди комнаты. Из зеркала на нее смотрело её отражение — слегка нечеткое и похожее на сцену из какого-то старого французского фильма. Её длинные темные волосы, без плойки завивавшиеся в кудри, успели превратиться в беспорядок, тяжелый вечерний макияж блестел жирноватым блеском. Анри сняла его с кожи, потратив на это два десятка мицеллярных салфеток, и её лицо наконец-то перестало ощущаться застывшим куском тональника. 

Не одеваясь, она прошлась по спальне и открыла окно, чтобы впустить свежий воздух. У нее кружилась голова и сердце стучало тяжело и резко, как будто предупреждало её о неисправности. Она не могла перестать думать о том, что Чарльз был в соседней комнате, совсем близко от нее. Закрывая глаза, она видела его, она с легкостью могла представить как он включает лампу и, расправив свой пиджак, аккуратно вешает его на спинку стула, затем вытягивает из узла галстук, расстегивает пуговицы рубашки — сначала манжеты, потом воротник, как трет лицо рукой и вздыхает, садится на кровать, высвобождает из браслета часов свое по-женски тонкое запястье. 

Она шумно выдохнула. Она прикасалась к нему слишком много раз за этот вечер, чтобы успеть забыть, как приятно это было. Мысли путались, но везде был он, и он был всем, что было ей нужно прямо сейчас. 

Анри метнулась к двери и, дернув ручку, шагнула в коридор. Она знала, что к этому все придет, когда брала шестой бокал. Теперь сожалеть и сомневаться было поздно. 

Чарльз бросил на нее глубоко вопросительный взгляд, когда она вошла к нему. 

— Я просил тебя стучать, — произнёс он с упреком, но его глаза, быстро проскользившие по её фигуре, выдали то, что на самом деле он не был недоволен тем, что увидел. По крайней мере, с эстетической точки зрения. 

Он признался ей, что до сих пор не был к ней равнодушен. И она всегда знала, что он считал её красивой. Возможно, он выбрал её по тому же принципу, по которому выбирал экспонаты для своей галереи — но сейчас ей было все равно. 

Он заметно напрягся, когда она подошла ближе, но его голос остался ровным. 

— Что ты делаешь? — спросил он, не двигаясь с места.

— На что это похоже? 

Ему было некуда отступать. Он смотрел с тревожным ожиданием, как она приближает к нему свое лицо, впутывает руку в его жесткие от лака волосы, наклоняя его голову к себе. 

— Ты пьяна, — сказал он, глядя на нее со странной смесью желания и неодобрения. 

— Не делай вид, что не хочешь, — прошептала Анри ему в губы. 

Он не стал спорить и позволил ей поцеловать себя, не сопротивлялся, когда она проникла языком в его рот, прижимаясь к нему так близко, насколько это было возможно. Он не отвечал, но ему это нравилось — она не могла ошибаться. Ей хотелось, чтобы он сделал что-нибудь, но он стоял напротив нее, тяжело дыша, и как всегда не мог решиться — ни на то, чтобы поддаться, ни на то, чтобы оттолкнуть её. Она не собиралась позволять ему сделать последнее. 

Просунув руки под его наполовину расстегнутую рубашку, она заставила его податься назад. Он медленно осел на кровать. Анри опустилась на него сверху, крепко сжимая его бедра своими, целуя его снова.

— Я п-прошу тебя, — прошептал он, вздрагивая и запоздало пытаясь отстраниться. — Остановись. 

— Замолчи. 

— Пожалуйста, Мари… — выронил он напоследок, но это уже не был знак протеста.

Она почувствовала, как его рука касается её обнаженной спины, как его сомнения отступают. Он больше не колебался, вцепившись в нее почти с отчаянием, и она могла ощущать каждой частью своего и его тела, как он скучал по ней.

Она не знала, о чем он думал и преследовали ли его сожаления, когда он целовал её в тех местах, где, он знал, что ей нравилось. Она любила его, и сознание этой простой истины обрушивалось на нее с неотвратимой ясностью — ей было больно — потому что она знала, что все закончится, когда наступит утро. Потому что она заранее предчувствовала, что не найдет в себе смелости рассказать ему правду. 

Но сегодня… что ж, сегодня она могла об этом не думать.

1) Received Pronunciation — «стандартный» британский акцент, на котором часто говорят дикторы радио и телеведущие, обычно ассоциируется с представителями высшего класса и «правильно» поставленной речью

Вернуться к тексту