Будущий сон (джен)

Бледный седовласый человек, безучастно лежавший на кровати, меньше всего ассоциировался у Леонарда с образом врага. В Варасте, помнится, он не сталкивался с такими проблемами, не испытывая и сотой доли нынешнего сочувствия к пленным бириссцам: то ли дело было в заразительной самоуверенности Алвы, то ли в том, что свойственная горцам гордость не позволяла им самим воспринимать себя в качестве проигравшей стороны. Адмирал Кальдмеер был искренне потрясен постигшей его флот катастрофой, и Леонард, не так давно и сам потерявший вверенную ему королем армию, отлично представлял, что творится в душе у дрикса.

Приведенный им из старой части города гоганский аптекарь, впрочем, тоже полагал, что телесные раны влекут за собой гораздо меньшую опасность, нежели отравляющее душу адмирала отчаяние.

— Названный Олафом блуждает в лабиринте, из которого никто не возвращается прежним, — беседуя с Леонардом, старик так и не изменял своей манере изъясняться загадками, в остальное время держась просто и едва ли отличаясь от обычного зажиточного горожанина. — Кабиох не любит тех, кто забывает о нем, полагаясь лишь на собственные силы, повергает в прах великие армии, отправляет в изгнание целые народы.

— Как это случилось с нашим народом, верно? — прищурился Леонард. Аптекарь едва разбирал язык Кубьерты, два младших его сына были женаты на талигойских женщинах, однако надежда добыть хоть крупицы информации была неистребима. — Гоганы прибыли в Агарис, устав от соседства морисков.

— Багряные земли никогда не были родиной правнуков Кабиоховых, — потряс бородой аптекарь. — Что блистательному известно о Бирюзовых землях?

— Только то, что о них упоминалось на уроках землеописания в Лаик, — фыркнул Леонард. — Теперь, когда вы об этом заговорили, я припоминаю, что когда-то слышал от своего ментора. Гоганы действительно жили раньше по ту сторону моря…

— Однако Кабиох своей волей побудил их покинуть родные края и отправиться в далекий путь, растянувшийся на несколько кругов, — внимательно посмотрел на него аптекарь. — Как знать, возможно, именно сейчас, накануне Излома, мы стоим на пороге новых открытий и, наконец, удостоимся понять, в чем был смысл этих великих событий…

Леонарду вновь вспомнилось видение, открывшееся ему перед бакранским алтарем. Неизвестный гоган заключает соглашение с неизвестным правителем — задолго до того, как Эммануил Манрик перешел на сторону будущего короля Франциска, навсегда изменившего судьба Золотых земель.

— Правнукам Кабиоховым запрещено возвращаться в Бирюзовые земли, — продолжал аптекарь. — Во всяком случае, до тех пор, пока Кабиох не удостоит их своими знамениями. Однако сын моего отца все еще не перестал молиться о том, чтобы дожить до этих удивительных дней…

— Если бы все мечты исполнялись так же легко, как ваши, достославнейший, — заглянувший в комнату Вальдес, как обычно, излучал оптимизм. — Ваши идеи о путешествии в Бирюзовые земли наполняют радостным предвкушением мое сердце. Вижу, что и ваше тоже, Леонард. Ну а как поживает наш больной?

— Оправляется от полученных известий, — ответил Леонард. — И привыкает к прославленному талигскому гостеприимству, благо, для этого он не мог оказаться в лучшем доме.

— Разве что у вас в Олларии, граф, — лукаво усмехнулся Вальдес. — Мне тут птичка на хвосте принесла, что совершенно не уважаемый мной герцог Окделл, не имеющий собственной резиденции в столице, квартирует не где-нибудь, а в вашем пустующем дворце.

Леонард тяжело вздохнул. После отдельных поступков Ричарда становилось особенно тяжело высказываться в его защиту, хотя в данном случае герцог, несомненно, выбрал меньшее зло. Альдо, в лучших традициях вершителя справедливости, все равно пожаловал бы ему особняк одного из представителей прежней знати, и Леонард порадовался, что речь не шла об Алве. Вражда между Окделлами и Манриками ни для кого не была секретом, и лучше Ричарду считаться мстительным и недалеким охотником за трофеями, нежели клятвопреступником, пусть формально Алва и счел их прошлые обязательства недействительным.

— Когда весь этот балаган закончится, и мы сможем заняться по-настоящему важными вещами, нужно уговорить Рокэ на эту экспедицию, — продолжал, тем временем, Вальдес. — Олаф, будет просто преступлением, если и вы к нам не присоединитесь. Леонард, я надеюсь, Рокэ рассказывал вам о Каммористе?

Рассказывал, разумеется, и их прошлые беседы в Кэнналоа казались еще одним сюрреалистическим сном, настолько чуждой была эта мирная картина в их реальности, где теперь всюду царили война и безумие. И каким бы очаровательным человеком не был Вальдес, даже с ним нельзя было поделиться опасным откровением, что для Рокэ война и связанные с ней тягостные обязательства, скорее всего, не закончатся с концом этого круга.

— Ротгер, боюсь, в отличие от господина Кальдмеера, я недолго смогу наслаждаться вашей милой компанией, — признался Леонард, когда они покинули адмирала цур зее, которого история об Императрикс даже на время вывела из его привычной апатии. — Время уходит, я чувствую, что его у меня нет, пусть церковники обещают предательски убиенным совсем иное по пришествию в Рассветные сады. Я должен ехать на встречу с регентом, а дальше будь что будет.

— Должны — значит поедете, — развел руками Вальдес. — Но не в одиночку же. Времена нынче неспокойные, наших гостей из Дриксен регент ожидает с неменьшим нетерпением, да и мы с господином Джильди будем рады составить вам компанию. Море — любовь всей моей жизни, но как известно, иногда временная разлука лишь укрепляет чувства.

Леонард подавленно кивнул. Ощущение, что так просто его из этой теплой компании не отпустят, росло и крепло с каждым днем: у герцога Ноймаринена не было ни единой причины испытывать хоть крупицы доверия к одному из Манриков, тем более, на свою последнюю войну Алва по настоянию покойного кардинала Леонарда так и не взял. Благо, под домашним арестом его не держали, но отчего-то он не сомневался, что любая его попытка покинуть Хексберг заранее обречена на провал. Судя по всему, того же мнения придерживался и аптекарь — уговорив Леонарда его проводить, всю дорогу до своей лавки он пространно рассуждал об опасностях путешествия в Бирюзовые земли и об опустошившей их несколько кругов назад загадочной эпидемии, и лишь за закрытыми дверями протянул ему пухлый, явно переживший непростую дорогу конверт, на котором граф Манрик не без удивления узнал собственные фамильные гербы.

— Достославный Леонард должен объяснить своему визави, как неосторожно посылать такие приметные письма, даже через доверенных людей, — старик неодобрительно прицокнул языком. — Вашему делу благоволит сам Кабиох, лишь его чудесным вмешательством я могу объяснить, почему это послание до сих пор не было перехвачено.

— Нужно быть по-настоящему блаженным существом, чтобы пользоваться таким везением, — сквозь зубы прошипел Леонард, вскрывая конверт. — О чем он только думает?

К его глубокому удивлению, незадачливым корреспондентом оказался вовсе не захвативший его дом Ричард Окделл.

“Моему дорогому брату, да приумножит Кабиох его мудрость и продлит годы”, — гласила первая строка, и сердце Леонарда радостно забилось — нарочито небрежный почерк Арнольда, с которым безуспешно боролись лучшие учителя каллиграфии, он бы ни с чем не спутал. Взгляд машинально скользнул на дату — писано было в двадцатый день месяца Осенних Молний, не так давно, чтобы описанные события успели утратить свою актуальность, хотя в последнее время они и сменялись с лихорадочной быстротой.

“Папенька и остальные поспешно уехали, а я это событие пропустил и остался дома за главного, — рассказывал Арнольд в привычной шутовской манере. — Обстановка вокруг не располагала к прогулкам, поэтому я рассчитывал спокойно переждать грозу и поработать в библиотеке, благо, наш рачительный родитель избавил меня от необходимости тревожиться о запасах еды.

Довольно скоро к нам нагрянул незваный и неожиданный гость, которого я поначалу вознамерился выжить из особняка, убедив, что он попал в дом с привидениями, что обычно угнетающе действует на людей с нечистой совестью. Неделю мы играли в кошки-мышки, пока не столкнулись лицом к лицу, успели скрестить шпаги, и именно тогда он сообщил мне радостную новость о твоем чудесном воскрешении из мертвых.

Поначалу я счел эти слова уловкой, но наш гость раскрыл мне секрет, о котором я ранее узнал от тебя во время семейной трапезы, и я счел это достаточным свидетельством его благонадежности. Он же свел меня с вашим знакомым, который, по собственному замечанию, способен доставить послание хоть в Хексберг, хоть в Урготеллу, хоть самому Леворукому, хотя я надеюсь, что так далеко тебя еще не занесло.

Полагаю, тебе любопытно узнать, как обстоят дела в свободной Ракане. Гость наш пользуется полным доверием нынешнего короля, который верит в возрождение древних гальтарских порядков и называет себя анаксом, и ежедневно бывает при дворе, откуда возвращается полным праведного негодования и временами — полезной информации.

Народ любовью к новопровозглашенному монарху пока не преисполнился, и мы не ждем больших чудес от предстоящей коронации. В город прибыл новый эсператистский кардинал и обосновался в Нохе, говорят, что он весьма умен и скорее всего обратит внимание на то, что заинтересовало и нас. Новый цивильный комендант положительно ужасен; я не знаю, можно ли наложить на должность проклятие, вследствие которого все, кто ее занимает, стремительно глупеют, но в данном случае глупость сочетается с жестокостью такой степени, что даже кардинал отказался его благословить. С другой стороны, кардинал способствовал улучшению условий содержания герцога Алва под стражей, а значит, если однажды мы все же займем соседние с ним камеры, то сможем рассчитывать на определенную протекцию.

Наш гость, тем временем, ведет себя весьма неосторожно и, даже на мой необъективный взгляд, безрассудно. За время нашего вынужденного соседства он уже успел получить знатную трепку от своей сестры, после чего я зарекся заводить близкие отношения с фрейлинами Ее Величества, ввязался в дуэль с герцогом Приддом, из которой вышел с нехорошим ранением, поучаствовал в наделавшем шума разрушении гробницы короля Франциска и его королевы, и, наконец, раздобыл исторический документ, попутно притворившись, что рискует жизнью ради анакса, и завоевав его признательность.

Точнее сказать, документов было два, но одним из них пришлось пожертвовать, чтобы усыпить бдительность врага. Выбрать было непросто, но наш гость, как он сам утверждает, принял решение, основываясь на принесенной им кровной клятве и воле истинного короля Талигойи. Благосклонность монархов — вещь преходящая, тем более, юная герцогиня все еще при дворе, и у нас есть все основания опасаться как за ее жизнь, так и за наши собственные, поэтому оставлять документ при себе и рисковать, что он будет уничтожен или утерян, более невозможно. Наш гость пока не знает, на кого в окружении анакса можно положиться, поэтому решено было передать этот документ тебе. Уверен, ты найдешь, как им выгодно распорядиться.

Разумеется, если письмо попадет не в те руки, все это теряет смысл, но мы должны хотя бы попытаться. Лео, наш гость свято верит, что у вас с Алвой есть некий гениальный план, и лучше бы вам дать ему ход как можно скорее. В этом городе происходят странные вещи, а еще к нам снова приходил покойный Арамона и испортил часть перил и ступенек на парадной лестнице, но отцу об этом лучше не говори.

Засим остаюсь твой любящий брат Арнольд”.

Леонард медленно отложил в сторону письмо и обратил, наконец, внимание на вторую бумагу, вложенную в конверт. Она казалась куда более древней, и на ней красовалась замысловатая печать в виде сказочного существа с конской головой на змеиной шее. Развернув документ, он не смог сдержать возгласа изумления — в его руках оказалось не что иное, как завещание Эрнани Ракана, судя по всему подлинное и полностью переписывающее те представления, что существовали о династии Олларов и обстоятельствах их прихода к власти. Оказалось, что Эрнани добровольно отрекся от власти за себя и за своих наследников, передав бразды правления Франциску и назначив герцога Алва местоблюстителем трона. Арнольд и Окделл, должно быть, совсем потеряли разум, если решились передавать такие ценные свидетельства неизвестно куда через едва знакомых им гоганов. Впрочем, покойный Фатихиоль лишь порадовался бы такому стечению обстоятельств. Интересно, что было во втором документе, который Окделл был вынужден отдать Альдо Ракану? И где сейчас находится исповедь Эрнани, которую он передал епископу Ариану? Есть ли шанс, что она когда-либо будет обнародована?

— Блистательный Леонард желает передать ответ? — голос аптекаря вырвал его из круговорота собственных мыслей. — Доставить письмо в Олларию сложнее, чем было раньше, но мы можем попытаться.

— Желает, — мрачно отозвался Леонард. С этих двоих станется продолжать слать ему отчеты о своей бурной деятельности, а он и сам не знал, где вскоре придется его искать после визита в Старую Придду.

Праздновать разгром дриксенского флота и приносить подношения хексбергским ведьмам, с которыми водил близкое знакомство Вальдес, Леонард пошел из чисто исследовательского упрямства — если верить сказкам и легендам, похожие существа еще на заре времен считались спутниками древних богов, и крайне любопытно было бы узнать, как они выбирают своих любимцев.

В последний раз Леонард дарил жемчуг любимой племяннице Иоланте, и тот ее день рождения тоже принадлежал еще прошлой жизни, до Варасты, до Алвы и до пережитой смерти. Отец смеялся и разливал вино, Фридрих делился придворными сплетнями, Арнольд вспоминал истории из Лаик и высмеивал своего свиноподобного тезку — мог ли кто-то представить, что за судьба постигнет капитана? — Мария была в положении, ожидая еще одного сына, которого назовут в честь деда, а Константин с Лионеллой носились друг за другом по всему дому, племянник подхватывал и кружил свою младшую сестренку, а та заразительно хохотала. Леонард зажмурился. Кажется, только сейчас он в полной мере осознал, насколько дорожит своей семьей и как много готов сделать, чтобы вернуть те волшебные дни.

— Блистательный скучает по тем, кого любит? — Мэллит, еще более красивая, чем когда-либо, с отросшими темно-рыжими кудрями, сидела прямо возле обрыва, и в ее глазах отражалась серебристая луна. — Они все здесь. Те, кого он хочет увидеть. Все в его сердце.

Казалось, что от калейдоскопа образов, энергии танца и ведьминского шепота со всех сторон можно потерять рассудок и навеки исчезнуть среди стен этого лабиринта. Мэллит рассмеялась и вдруг превратилась в белокурую девицу, что они с Окделлом назвали причиной своей дуэли, надеясь обмануть кардинала, после в Изабо — придворную даму, с которой они когда-то были близки — интересно, пролила ли она хоть слезинку, услышав о его смерти? — а затем сумрачную гору залил пронзительный ярко-красный свет, и Леонард обнаружил себя на вершине черной башни в той единственной компании, которая всегда была желанной и уместной.

— Вы высоко забрались, Рокэ, я едва вас нашел, — отчего-то говорить было тяжело, будто он шел сюда пешком через всю раскрашенную заходящим солнцем степь.

Алва, привалившийся к стене, лишь лениво покачал головой.

— Я выясню, как вам удается каждый раз оказываться там, где вы быть не должны, Леонард. В прошлый раз это стоило вам жизни.

— И все-таки я снова жив, — говоря об этом, получилось даже улыбнуться. — Может, мне теперь тоже благоволит Леворукий?

— Не стоит говорить о нем здесь, — красный бархат неба резким росчерком рассекла птичья стая. — Возвращайтесь домой, местный климат не пойдет вам на пользу.

— И оставить вас тут одного? — Леонард подошел к краю башни и прищурился, завидев вдали группу всадников, один из которых рассматривал башню через подзорную трубу. — Так дело не пойдет, господин Первый маршал, вы обещали мне еще одну войну, а вы слов на ветер не бросаете.

— Уйти отсюда невозможно, — равнодушно бросил Ворон. — Пока солнце не зайдет.

— Но у меня есть ключ, — Леонард радостно продемонстрировал ему подарок Фатихиоля.

И тогда Алва, наконец, обернулся.

Сознание возвращалось волнообразно: сначала сквозь всепоглощающую пустоту прорезались звуки, потом на черном полотне сами собой принялись проступать цвета и линии. Ведьма все еще была здесь: она больше не пыталась притвориться привлекательной для него женщиной и приняла свой истинный облик, который, вопреки всякому здравому смыслу, не казался пугающим.

— Ты не похож на тех, кто обычно поднимается на эту гору, — в ее взгляде читалось откровенное любопытство. — Ты не принадлежишь морю, но и на суше не находишь себе места. Ветер гонит тебя, как траву перекати-поле по степи, а где твой дом, ты и сам не знаешь…

— Зачем я здесь? — полыхающий за спиной ведьмы костер казался ослепительно ярким. — Зачем все эти сны, выходцы, старые сказки? Ты мне расскажешь.

— Забавный смертный, пытающийся приказывать астэре, — ведьма рассмеялась. — Я помню эти глаза. Много лет назад я уже встречала другого, такого же, как ты. Его принесло в Хексберг прибрежным ветром и унесло прочь, к его судьбе, как унесет и тебя.

— Ты говоришь об Эммануиле Манрике? — вскинулся Леонард. — Как же давно ты живешь уже на этом свете?

— И снова дерзишь, — весело отозвалась ведьма. — Разве настоящий дворянин спрашивает даму о ее возрасте?

— Что ты тогда сказала Эммануилу? — Леонард решил не ходить вокруг да около. — У него тоже были эти видения?

— Их четверо, всегда четверо, навеки четверо, — ведьма метнулась тенью и вдруг оказалась за его спиной. — Но сердце у них одно. Сердце Зверя, глядящего в закат. Вот что я сказала ему и повторю тебе.

— Что это значит? — не уступал Леонард. — Повелители и Ракан, это ясно, но что мы должны с этим делать?

— Это вам решать, — ведьма немного удивленно повела плечом. — Ты с ним связан. Связан клятвой и кровью. Тот, кто приходил до тебя, тоже был связан, тоже поднимался на башню, тоже владел ключами от Лабиринта…

— Лабиринт? — переспросил Леонард. — Он действительно существует? И чудовища тоже?

— В Лабиринте нет никаких чудовищ, кроме тех, что ты приносишь здесь, — ведьма, легко улыбнувшись, коснулась своей головы. — Как знать, может быть, и самого Лабиринта тоже нет. Кабиох дал вам, смертным, неограниченные возможности, а единственное, чему вы в совершенстве обучились, — это возводить тюрьмы. Для себя или для других. Вспомни об этом, когда придет время.

— Значит, Эммануил должен был как-то помочь Раканам? — догадался Леонард. — В этом смысл того, что я увидел в бакранском алтаре? Но почему тогда он встал на сторону Франциска?

Ведьма взглянула на него с неуловимой печалью.

— Он знал, что этот мир умирает. Знал, как его можно спасти. Ты тоже знаешь, хотя еще и не понял. Цена Зверя — жизнь. Имя Зверя забыто, а Зову цена — смерть. Твой предок ушел, чтобы увидеть смерть того, с кем был связан, и оставить ключи. Этот мир прожил еще один Круг, а теперь остался только ты.

— Эрнани отрекся за себя и за своих потомков, — тихо произнес Леонард, чувствуя, как по спине пробегает холодок, не то от холодного морского ветра, не то от страшного осознания. — Это значит, единственным Раканом, имеющим право на трон Талига в то время, был Рамиро Алва. Если его смерть была неизбежна для наступления нового круга, значит ли это…

— А вот и вы, граф, я насилу вас разыскал, — в ушах все еще звучал перезвон мелодичного голоса ведьмы, так откуда здесь взялся Вальдес? — Вижу, вы относительно легко пережили новые знакомства этой ночью, чего не скажешь о нашем друге Джильди. Поможете доставить его домой?

— Домой? — Леонард с усилием улыбнулся — отчего-то страшно кружилась голова. — Ротгер, здесь ведь только что была женщина. Вы ее видели?

Вальдес внимательно посмотрел на него и виновато улыбнулся.

— Забавно, что вы видели так много. У девочек свой характер. До сих пор они показывались только морякам.

Путешествие в Ноймар далось Леонарду гораздо легче, чем ранее путь до Хексберга: на этот раз рана его почти не тяготила, спасибо старому аптекарю, с которым они расстались добрыми друзьями. Дриксенские пленники свою судьбу приняли с поистине эсператистским смирением и оказались хорошими попутчиками — Леонарду было приятно беседовать с юным адъютантом, наследником одной из самых влиятельных семей Эйнрехта и родичем самого кесаря. Вальдес, по своему обыкновению, веселился и шутил, Джильди рассказывал о фельпской кампании Рокэ, словно с тех пор их мир не успел перевернуться несколько раз.

Когда от владений регента их отделяла всего одна ночь на постоялом дворе, Леонарда опять накрыло выматывающее, холодное и тошнотворное видение о зеленой злобной луне в переполненном колодце и торжественном пиршестве в королевском дворце, где среди гостей он не узнал почти никого, кроме едва ли осознающего происходящее Ричарда Окделла и олларианского монаха, уже успевшего ему явиться в тот день, когда он находился между жизнью и смертью. На этот раз монах не спешил разбрасываться советами и пророчествами: он выводил из зала выглядящую невероятно живой для этого мрачного места даму в пышном завитом парике и роскошном платье. Леонард тоже решил не бездействовать, а решительно растолкал задремавшего над тускло мерцающей изумрудной свечой Окделла, благо, все остальные гости призрачной трапезы не обращали на них ни малейшего внимания.

Проснулся Леонард в исключительно скверном настроении, гадая, в какую историю на этот умудрился попасть Повелитель Скал, и почему именно ему приходится заботиться о чужих оруженосцах даже по ту сторону реальности.

Ноймар встретил их пасторальными видами, детским смехом — он совсем забыл, что кроме принца Карла здесь должны гостить и его сестры, — и множеством незнакомых лиц. Абириоль глядел настороженным волчонком, Вальдес, напротив, держался так, словно именно здесь ждали его самые дорогие друзья, а сам Леонард просто тихо переговаривался с Руппи, стараясь не думать, что где-то здесь находится и его семья. В каких условиях их держат? Если Ноймаринены на стороне королевы, та, должно быть, успела живописать отца истинным закатным чудовищем, и у регента нет никаких оснований быть к нему снисходительным.

Тем удивительнее было то, что Ноймаринен позволил ему увидеть отца и Фридриха, едва выслушав краткий доклад о том, что предшествовало их встрече.

Леопольд Манрик явно проводил время с большим комфортом, чем объекты его прошлых расследований. У него были книги, была возможность писать и даже иногда прогуливаться по парку. Он также мог приглашать к себе лекаря — и этой привилегией пришлось срочно воспользоваться, когда в его комнате неожиданно появился сын, которого он уже успел похоронить и оплакать.

— Ты хорошо выглядишь, — с удовлетворением отметил Леонард, когда потрясение от первой встречи немного улеглось. — Я скорее ожидал увидеть, как ты посыпаешь голову пеплом при мыслях о том, что потерял все, чего Манрики добивались целый круг.

— Потерял? — бывший кансильер насмешливо изогнул бровь, даже в своем незавидном положении умудряясь с иронией смотреть на Леонарда. — Если до твоего чудесного появления я и склонен был поддаваться пораженческим настроениям, теперь я считаю, что мы, как семья, относительно благополучно проходим вызовы Излома. В отличие от тех же Колиньяров, к примеру. Впрочем, злорадство — грех, даже если речь идет о заклятых друзьях.

— Мы лишены званий и титулов, ты под арестом, я того и гляди к тебе присоединюсь, а весь прежний мир полетел к закатным кошкам, — мрачно подытожил Леонард. — Если в твоем понимании так выглядит успех, я чего-то не понимаю о жизни.

— Потому что молодой еще, — беззлобно усмехнулся отец. — Пусть мы пока не хозяева своей судьбы, распоряжаются ей гораздо более порядочные люди, нежели Альдо Ракан. Вопрос времени, как долго он сможет усидеть на троне и кого еще утащит с собой на дно. Дни старого дворянства сочтены, Леонард, так, выражаясь столько любимым тобой языком мистики, решила сама Кэртиана, иначе как объяснить, что на Изломе так много великих родов осталось без наследников? Война рано или поздно закончится, а значит, кто-то должен будет восстанавливать столицу, возвращать к жизни разоренные провинции. У нас нет недостатка в блестящих военных, но до безобразия мало тех, кто готов заниматься скучной повседневной рутиной, расчетами, хозяйством… Я, например, все еще вижу большие перспективы в ресурсах Надора.

— У Надора есть законный герцог, — напомнил Леонард. — Которому я обязан жизнью, если ты вдруг забыл.

— Меня интересует выгода, а не титулы, — поморщился Леопольд Манрик. — Хвала Создателю, этот урок я все же выучил на горьком опыте. Но Окделл юн и самоубийственно неосторожен. Возможно, он еще выкупит обратно свое доброе имя, защищая Алву, а возможно, попадется в собственную ловушку, стараясь исполнить клятву, которую исполнить невозможно. Судьба, знаешь ли, любит такие шутки. Даже если все закончится благополучно, по-твоему, этот мальчишка способен хоть чем-то управлять? Он учился? Имеет опыт? Достойных наставников? Хоть за что-то в своей жизни нес ответственность? Хватит с него и того, чтобы он не навлек на Арнольда беду. Мне, знаешь ли, очень дорог каждый из моих сыновей, и я не хочу снова пережить боль от их утраты.

— Катарина никогда не простит нас, — напомнил Леонард. — Сколько бы ты ни ссылался на распоряжения Сильвестра и даже если их подтвердит Лионель Савиньяк. Ради этого она и вызвала Алву в Олларию. Любопытно, кто передал ей шифр для единственного письма, после которого Рокэ бы все бросил и помчался обратно, Окделл или все-таки Савиньяк перед отъездом…

— Первому Маршалу бы стоило оценить, что нынешний правитель окружен вчерашними детьми, а не акулами вроде покойного супрема, — сверкнул глазами отец. — Что до королевы, в чем, позволь спросить, я ошибался? Эта женщина — худшее, что случилось с правящим домом Олларов, не считая Алисы, и она слишком долго раскачивала лодку, чтобы надеяться и дальше удержаться на борту. Сейчас, когда за ее спиной не стоят король и Алва, хотел бы я посмотреть, кто потерпит эти игры.

Леонард помимо воли усмехнулся — как обычно, ему нечего было противопоставить несгибаемой воле отца. В свете их разговора жизнь больше не казалась настолько беспросветной, как неделей раньше в Хексберге, но он все еще решительно не представлял, что с ней делать дальше.

— Даже думать забудь о Дриксен, — отрезал Леопольд, едва дослушав до конца его соображения. — Ни одному шпиону не по силам водить за нос людей кесаря и все семь эсператистских орденов, да еще в разгар войны. К тому же, ты можешь ничего не найти или найти безделицу, не стоящую возможных рисков. Если регент тебя отпустит, ты отправишься домой. В Кадонэр.

— Почему именно туда? — удивился Леонард. — Почему не Манро, не Оллария?

— После Октавианской ночи ничего важного я в столичном доме не хранил, — небрежно махнул рукой отец. — В Манро сейчас Мария с твоими племянницами, можешь навестить их, если пожелаешь, но старые бумаги, дневники, письма, оставшиеся еще со времен твоего деда, все хранятся в моем старом кабинете, в замке Эммануилсберг, еще больше разного добра — на чердаке. Давно стоило разобрать их, но вечно руки не доходили. Может быть, там найдется то, что ты ищешь — или то, что позволит задать направление дальнейших поисков, — он улыбнулся, — И все же ты порадовал меня новостями об Арнольде, хотя этот паршивец не отделается так просто, когда я до него доберусь…

Рудольф Ноймаринен выглядел представительно, даже монументально, как и полагалось регенту и достойному вассалу дома Скал, и хотя в последние годы он отошел от дел, взгляд его не утратил твердости, а ум — остроты и предприимчивости. Перед ним Леонард не мог перестать чувствовать себя провинившимся мальчишкой, что за какими-то кошками ввязался во взрослые игры, а ведь парой часов ранее он сумел мужественно выдержать даже разговор с отцом. Ноймаринен рассматривал его, как нечто диковинное и явно не имеющее право на существование в его картине мира, и предчувствия это рождало самые нехорошие.

— Первым делом, позвольте вернуть ваши личные вещи, — регент указал на лежавшее на столе оружие и бумаги. — Как вы чувствуете себя после ранения? Не так много времени прошло.

Приговоренного к смерти о здоровье не спрашивают, значит, от обвинений в государственной измене сегодня, возможно, удастся отвертеться, но Леонард не спешил радоваться раньше времени — Ноймаринен не занимал бы своего места, если бы был так любезен и прост.

— Одно из тех чудес, что возможно только на Изломе, — Леонард пристально посмотрел на Ноймаринена. — И мне помогли, как я уже сообщил маршалу фок Варзов.

Регент почти по-кошачьи сощурился.

— Конечно. Вездесущий Ричард Окделл, — он внезапно сменил тему: — Как по-вашему, в чем была мотивация Люра?

— Лишить армию командования, разве это не очевидно? — пожал плечами Леонард. Впрочем, Ноймаринен убежденным не выглядел.

— Убийство не единственный способ это сделать, — возразил он. — Вы сын кансильера, друг Первого Маршала, фигура достаточно заметная и куда более полезная в качестве военнопленного, особенно на тот момент, когда за Раканом, кроме людей Люра, никто не стоял. Еще один парадокс, Люра ведь был всем обязан вашему отцу и не имел старых обид или претензий к Олларам. Я бы сильно недооценил покойного, если бы предположил обычный подкуп.

— Других объяснений у меня нет, — сдержанно отозвался Леонард. Пускаться в рассказы о сложной иерархии и подковерной борьбе в гоганской общине, вынудивших Варимиоля потребовать уплаты долга раньше времени было опрометчиво, но сейчас его возможности помочь Алве напрямую зависели от регента. — Повторилась та же история, что и в Варасте, мы ошибались, сочтя ту войну законченной. Мой отец щедро платил Люра, гоганы всего лишь заплатили больше.

— Я бы согласился, если бы вы сами не предоставили моему вниманию одну любопытную юридическую коллизию, — регент взял со стола аккуратно сложенный пергамент, в котором Леонард узнал завещание Эрнани. — Хотел бы я знать, отправил бы вам Окделл этот документ, если бы видел в нем то, что вижу я.

— Доказательства нелегитимности Раканов? — хмыкнул Леонард. — Возможно, они стали потрясением основ лишь для самого Окделла, но теперь вы можете быть уверены, что он не пойдет против Рокэ.

— Эрнани называет герцога Алва местоблюстителем трона, — вкрадчиво проговорил Ноймаринен. — Вручает ему меч Раканов и повелевает свергнуть недостойного короля в том случае, если так продиктуют ему честь и совесть. А в случае смерти Алвы, обязанности местоблюстителя переходят герцогу Эпинэ. Узник подобен мертвецу, я не большой знаток Книги Ожидания, но что-то подобное там совершенно точно было.

— Я, в свою очередь, не законник, но полагаю, завещание имеет в виду вполне конкретных герцогов, — уточнил Леонард, все еще не понимая, куда клонит регент. — Или вы хотите использовать его как прецедент, чтобы вручить регентство Рокэ? Робера Эпинэ, по понятным причинам, мы не рассматриваем.

— Робера не рассматриваем, — Ноймаринен улыбнулся, словно услышал нечто забавное. — Видите ли, граф Манрик, незадолго до отправки Резервной армии на подавление восстания Его Величество Фердинанд подписал указ о лишении мятежника Эпинэ титула и герцогства. Разумеется, от этого он не перестал быть Повелителем Молний — эорием можно только родиться, но земли дворянам в Талиге жалует король.

— Справедливо, — кивнул Леонард, в то время, как неотвратимое чувство надвигающейся беды буквально забило в набат. — В то время Эпинэ еще надеялись получить под свой контроль Колиньяры.

— Колиньяры стали причиной бедственного положения дел в Эпинэ, но речь сейчас не о них, — Ноймаринену, наконец, надоело ходить вокруг да около. — Вы уже забыли, граф, что король даровал титул маркиза Эр-При вам?

Глупо было отрицать очевидное — Леонард действительно об этом почти забыл; незаслуженный титул он своим никогда не считал, более того, полагал это скорее предметом неловкости, нежели гордости. Зато слух резануло другое.

— Вы продолжаете называть меня графом, — рассеянно заметил он. — Хотя все тот же король позднее и Манриков лишил всех присвоенных им званий и титулов.

— Верно. Бывшего тессория Леопольда Манрика, бывшего генерала-церемониймейстера Фридриха Манрика и бывшего капитана королевской охраны Арнольда Манрика, — пристально посмотрел на него Ноймаринен. — Имени Леонарда Манрика в том указе нет. Вы все еще граф и даже маршал Талига, полагаю.

— Только потому что меня сочли убитым Люра, — воскликнул Леонард. — Неужели вы считаете, что при других обстоятельствах я не сидел бы сейчас под замком вместе с моим отцом?

— Я регент и маршал, а не предсказатель и не астролог, — заметил Ноймаринен. — И говорим мы здесь не о возможностях, а о фактах. А факт в том, что Его Величество не отменил ни одного приказа, связанного с вами, а признать их недействительными задним числом не может даже Ракан, иначе эта кривая дорожка слишком далеко его заведет. Согласно этому завещанию, Эрнани передал власть Олларам за себя и за своих потомков, а значит решение Фердинанда дать вам еще один титул законно и не подлежит сомнениям, пусть и выглядит в высшей степени глупо. Я бы предпочел какого угодно иного герцога Эпинэ на Изломе, но другого у нас на данный момент нет.

— И где это имеет значение, кроме как в старых бумагах? — мрачно уточнил Леонард. — За Робером Эпинэ вся его провинция, готов поспорить, что его люди шли умирать не только за гоганские деньги. Если вы, как мой отец, хотите навесить на меня очередное самоубийственное звание…

— Всего лишь напомнить о том, что означает местоблюститель трона, — отрезал Ноймаринен. — На троне Талига должен сидеть Оллар. Если король Фердинанд не в состоянии больше исполнять эту роль, местоблюститель трона обязан сделать все для того, чтобы вернуть принцу Карлу его законное положение. Леопольд Манрик спас принцу жизнь, вывезя из Олларии до прихода Ракана. Теперь Рокэ решил поиграть в благородство и верность присяге, но вот только живой Фердинанд в Багерлее — оскорбление самой идеи монархии.

— Рокэ верит в силу кровных клятв, — коротко ответит Леонард. — Я эту веру разделяю и своими глазами видел, что бывает с теми, кто пренебрегает этими законами.

— Вы лично давали кому-то кровную клятву, граф Манрик? — лениво уточнил Ноймаринен. — Если нет, я посылаю вас в Олларию. Вы и сами видите, все сейчас заняты чем-то другим, а веры Окделлу у меня наберется немного. Или вы предпочтете быть гостем маркграфа Бергмарк до окончания войны? Но советую вам быть осторожным. Я не случайно напомнил вам про Люра. Ракан, армия, это все прекрасно, но вас хотели именно убить, Леонард. И защищает вас сегодня только то, что им, по их же мнению, это удалось.

— Но Рокэ ожидает от меня совсем другого, — напомнил ему Леонард. И тогда регент впервые широко улыбнулся.

— Где бы мы сегодня были, если бы Рокэ Алва сам всегда делал только то, что от него ожидают?