Выбор (гет)

Раннее утро. Солнечный луч, прорвавшийся через щель между шторами, упорно шагал по лицу, настойчиво танцуя на плотно сомкнутых веках. Было так рано, что Гермионе совсем не хотелось открывать глаза. Отстраняться от Волдеморта, прижимавшего её к обнажённому телу, тоже не хотелось. Слишком тепло. До ненормальности уютно.

Его рука обвила талию, лицом он зарылся в разметавшиеся по подушке каштановые кудри.

Когда она стала позволять себе не откатываться к краю кровати, когда он уснёт, а прижиматься к нему ночью? В какой момент близость к нему перестала пугать?

Это происходило постепенно... Шаг за шагом Гермиона привязывалась к Волдеморту, капля за каплей её наполняла щемящая болезненная приязнь. Именно так для себя она трактовала свои чувства. Не любовь — что-то другое, не тёмное и не светлое.

Ладонь Волдеморта сдвинулась с талии, медленно от живота переползла к груди, оставляя за собой след из мурашек. Губами он коснулся её плеча, затем неспеша переместился к бьющейся яремной венке.

Это совсем не было похоже на то самое первое утро без зелий, не было того животного страха, не было отвращения. Хотелось запрокинуть голову и притянуть его к себе, чтобы не останавливал свои ласки.

Шея выгнулась, просясь под его губы… Бёдра сами подались назад, навстречу к нему, за что Гермиона заслужила щекочущий укус в кожу под ухом...

— Хочешь, чтобы я был сегодня мягче? — прошептал он, обдав горячим дыханием висок.

— Хочу... — выдохнула Гермиона, и её пальцы сжали ладонь, накрывшую её обнажённую грудь. — Мой Лорд.

— Твой, — вновь тихий шёпот.

Между ними на миг повисла тишина, прерываемая только их дыханием. Она почувствовала, как он тянется ближе, — и сама подалась навстречу.

Она обернулась к нему через плечо, и её губы встретились с его ртом в поцелуе, жадном и вязком, словно он хотел втянуть в себя её дыхание. Она задыхалась в этом поцелуе, но ненасытно отвечала, не желая его разрывать. Пальцы Волдеморта обхватили затылок, в то время как ладонь тяжело легла на бедро, притягивая её к нему.

Волдеморт овладевал и её устами, и телом, плавно входя толчок за толчком. С каждым движением она ощущала, как тело принимает его всё глубже, как он наполняет её всё больше. Тихий вздох вырвался из груди, когда он сжал её ягодицу, чуть изменив угол проникновения, от чего внутри всё болезненно-сладко натянулось. Сердце будто словило электрический разряд, пальцы скомкали простыню, но ей очень хотелось...

— Сильнее, мой Лорд, — прошептала Гермиона, двигаясь в его ритме. — Глубже...

— Чертовка, — прорычал он в её губы. И тут же добавил с каплей гордости в голосе: — Вошла во вкус.

Он ей этот вкус привил. Из-за него Гермиона теперь получала наслаждение и от медленных мучительных фрикций, и от ускоряющихся выпадов, и от грубых, почти жёстких быстрых рывков, которыми Волдеморт сейчас от души награждал её, прикусив молочно-белую кожу шеи там, где отчаянно стучал пульс. Его язык скользнул по бьющейся венке, оставив за собой влажный холодок, от чего Гермиона тихо застонала.

— Ещё, мой Лорд, сильнее.

Её пальцы метнулись к его затылку, прося не останавливаться. Это уже была не пытка, не наказание, а триумф для обоих — обладание друг другом, власть одного над другим — обоюдная.

И он ответил на её просьбу: быстро перевернув её на спину, Волдеморт закинул её ногу себе на бедро и, придерживая за ягодицу, стал вновь погружаться. В быстром, рваном темпе, каждым рывком срывая с её трепещущих губ отчаянные стоны. Он входил так, что низ живота отзывался сладкой судорогой. Её тело принимало ритм, на каждый выпад отзывалось дрожью и жаром.

Гермиона уже захлёбывалась криками, не успевая их сдерживать.

Ногтями она впилась в его бледные плечи, вторую ногу прижала к его талии, притягивая ближе, глубже, не давая вырваться из этого ритма. Кровать скрипнула в аккорд к их такту. Дыхание из вздымавшейся груди выдавливалось хриплыми вздохами, по виску скатилась капля пота и растворилась на шее. Она выгнулась навстречу, задыхаясь от силы, которой он заполнял её снова и снова.

Воздух вокруг будто задрожал, в висках бился пульс, и с каждым движением в ней росла сила — неукротимая и дикая. Её магия рвалась наружу, искрами пробегала по коже, вспыхивала на пальцах. Волдеморт зарычал, прижал её сильнее, вдавливая в матрас, будто удерживал не только тело, но и саму эту неистовую энергию.

Гермиона вскрикнула, выгнувшись, и в тот же миг всё оборвалось — дыхание, разум, границы. Магия сорвалась, но не взрывом — горячим потоком, что растекался по венам и коже, переплетался с её телом и телом Волдеморта. Она чувствовала, как его сила проходит сквозь неё — густая, вязкая, обжигающая, сливается с её собственной и не отпускает. Их дыхание сбилось, движения превратились в одно бесконечное, а мир вокруг растворился — остались только их дрожащие тела и эта общая стихия, в которой не существовало ни её, ни его отдельно. Казалось, что мир на мгновение замер, перестав дышать.

Они ещё какое-то время лежали так, переплетённые, не в силах оторваться друг от друга. Дыхание постепенно выровнялось, но в ушах стоял шум крови, а их общая магия судорожными волнами прокатывала по телу. Гермиона уткнулась лицом в его ключицу, ощущая солоноватый привкус кожи и неровный стук сердца. Его ладонь всё ещё держала её за бедро — не хватка, не приказ, просто тяжёлое тепло, будто он не хотел отпускать. И в этом странном покое было нечто страшное и прекрасное одновременно.

— Без метки ты ещё прекраснее, — прошептал он, лениво поглаживая её бедро. — Моя плутовка.

Вздрогнув, Гермиона повернула к нему голову и встретила его глубокий взгляд. Она стала ближе наложницы, выше Пожирателей, а в нём всё ещё сидело опасение, что она недостаточно сильно к нему привязана. Ведь метка почти не работала…

Это было утро рабочего дня, и Волдеморт, как обычно, должен был отбыть в Министерство. Он неторопливо, неохотно выпустил Гермиону из объятий и отстранился. Подняв голову, она увидела на его тонких губах лёгкую усмешку. Недовольство ранним подъёмом с лихвой компенсировалось страстным утром.

Откинувшись обратно на подушки, она снова посмотрела на него из-под ресниц. Взгляд алых глаз все еще был обращен к Гермионе, лукавый. Как будто он что-то знал о ней, о чем не догадывалась она сама. Тело накрыла изнеможенная нега, и она сомкнула веки, проваливаясь обратно в дрему. В мягкий, уносящий куда-то далеко сон…

* * *

К вечеру усталость тоже не отпускала, что Гермиона списывала на бурное утро. Всё же к вечеру она собралась, привела себя в порядок, чтобы спуститься к ужину. Драмы никакой не случилось бы, останься она в постели, но выглядеть слишком изнеженной и слабой ей не хотелось.

Волдеморт уже сидел в столовой во главе стола, в неизменной чёрной мантии, спадавшей каскадом с острых плеч. Тёплый свет от люстры играл на резких чертах лица, подчёркивая некую мрачную гротескность. На тонких губах заиграла полуулыбка, когда Гермиона вошла и, чуть подняв подбородок, пересекла зал, чтобы устроиться справа от него. Он казался немного раздражённым, но она точно знала, что не из-за неё.

— Как прошёл день? — спросила Гермиона, слабо улыбнувшись.

Она положила себе немного запечённого ростбифа с картофелем. Но кусок в горло не лез, хотя голод она и ощущала.

— Как обычно, — тон Волдеморта был будничным, а взгляд пытливым. Он чуть склонил голову набок и усмехнулся. — Ты не спускалась сегодня, как мне сказали.

— Утомилась, мой Лорд, — Гермиона насадила на вилку кусочек мяса и поднесла ко рту… — Утро выдалось на редкость жарким…

И она поняла, что не сможет проглотить и кусочка от ужина. Вилка застыла в руке, щёки покрылись мраморной бледностью. Поспешно прикрыв рот ладонью, она вскочила из-за стола.

Скрежет стула о каменный пол в тишине прозвучал слишком резко, и в следующую секунду массивная дверь столовой за Гермионой захлопнулась.

Волдеморт не двинулся с места, не пошёл за ней — он сидел всё так же неподвижно во главе стола. Только алые глаза чуть сузились при взгляде на опустевший стул. Тонкие пальцы едва заметно сжали подлокотник, а губы чуть дрогнули, но привычная ухмылка так и не исказила лицо. Он уже понял.

* * *

Целый день слабости, головокружения и тошноты дал о себе знать — после выхода из ванной Гермиона вернулась в спальню и без сил упала на кровать. Ощущение было, словно её всю выпили без остатка, оставив самый минимум. Ещё утром казалось, что достаточно немного полежать, а теперь стало только хуже. Голова вновь шла кругом, желудок вновь сжимался в спазмах, а во рту вновь образовалась предательская сухость.

Лежать в полумраке было спокойно. До тех пор, пока не зашёл он.

Дверь тихо отворилась, свет зажёгся сначала слишком ярко, так что Гермиона болезненно зажмурилась. Затем Волдеморт провёл рукой в воздухе и слегка приглушил его. Лицо его было спокойно; на нём, если и были эмоции, то он невероятно умело их скрывал.

Следом зашёл щуплый и низкорослый колдун с всклокоченной жидкой бородёнкой, он тянул за собой кожаный саквояж. Как только он появился, в нос ударил резкий запах больничных зелий. Вид у него был испуганный: маленькие серые глазки бегали от высокой холодной фигуры Волдеморта к белой, будто снег, Гермионе, лежавшей на постели.

— Я-я… мне уже лучше, правда, — пробормотала она, попытавшись подняться. Но тут же осеклась под взглядом, которым одарил её Тёмный Лорд — пронизывающим, холодным, пересекающим любые попытки оправдания. И подчинилась, легла обратно на подушки.

— Как долго у неё недомогание, мой Лорд? — не обращая никакого внимания на слова Гермионы, спросил у Волдеморта колдун.

Его большой саквояж завис в воздухе; он занырнул внутрь едва ли не по пояс и, судя по всему, копошился там в поисках инструментов или снадобий. Кажется, к Гермионе пригласили колдомедика. И как быстро он явился — едва ли минуло полчаса с начала ужина. А то и меньше…

Волдеморт продолжал смотреть на Гермиону, и в его глазах что-то мелькнуло. Не злоба и не ярость — нечто личное.

— Дня три, — спокойно ответил он, а взгляд его потяжелел. — Но сегодня стало хуже.

Наконец колдун извлёк из саквояжа какое-то снадобье. Правда, пока он не предлагал его применить, а просто убрал в карман пыльной тёмно-серой мантии. Достав палочку, он направил её на Гермиону, пробормотав себе под нос какое-то заклинание. Она ощутила по всему телу лёгкое неприятное покалывание, будто маленькие иголочки разом прокатывались по коже. Пальцами она судорожно сжала подол платья.

Старый волшебник подошёл ближе, не убирая палочки. В глазах его мелькнула толика сочувствия — совсем капля. А губами он едва заметно произнёс: «Такая молоденькая…». Он ухватил двумя пальцами её запястье, прощупывая пульс; палочкой продолжал водить вдоль тела. Судя по чуть помрачневшему виду, причина недомогания была ему ясна.

— Вы оказались правы, мой Лорд, — чуть хрипло начал он.

Гермиона непонимающе посмотрела на него, затем перевела взгляд на Волдеморта.

— Ну что же, — уже громче заговорил колдомедик, — это явление нынче распространённое, причины недомогания естественные.

Он наконец достал из кармана зелье. Теперь, когда Гермиона увидела его вблизи, оно её чуть напугало — тёмно-синий цвет, едва ли не чёрный. И само оно источало что-то зловещее, не лечащее, а отбирающее.

— Откройте рот, милочка, — скомандовал колдомедик. — Всего-то и надо — выпить снадобье, прерывающее берем…

Волшебник не успел договорить. С той стороны, где стоял Волдеморт, раздалось негромкое шипение. В следующее мгновение пузырёк в руках медика разлетелся на осколки, а зелье, каплями взметнувшись в воздух, сгорело в чёрном пламени. Волдеморт даже не поднял руки — магия вырвалась сама: резкая, хищная.

Старика отбросило в стену с такой силой, что он вскрикнул от удара и сжался в комок.

— Ещё раз посмеешь предложить это — и я разорву тебя, — голос Волдеморта был низким, ровным, но в нём звенела угроза, от которой волосы вставали дыбом.

Он сделал шаг вперёд.

Гермиона едва успела вскочить, схватить его за руку — чтобы он не пошёл дальше. Сердце колотилось, дыхание пропало.

— Хватит! — голос дрогнул, но пальцы упрямо сжали его запястье, словно она пыталась совладать с бурей.

Алые глаза метнулись к ней. В них горело желание разорвать, уничтожить, стереть — и всё же её прикосновение потушило этот огонь. Магия дрогнула, но не ушла, она собралась вокруг его, облачённой в чёрное, фигуры.

Однако Волдеморт не двинулся дальше.

А Гермиона ощутила, что силы, потраченные ею на рывок, оказались последними. Теперь она держалась за его руку, чтобы не упасть. И он это понял: перехватив её за талию, позволил стоять рядом, будто под защитой.

Посмотрев на перепуганного волшебника, вернув взгляд обратно к Волдеморту, готовому кинуться в любой момент, к ней вдруг пришло страшное осознание. Куда страшнее того в гостиной… Вот это — её семья. Странная, неправильная и извращённая, но её. Вот этот человек, прижимавший её к себе, перегрызёт глотку любому, кого посчитает опасным для неё. Даже если он сам пригласил его в дом.

И, кажется, это дошло до колдомедика.

Раньше, чем до них самих.

Волдеморт застыл, его взгляд всё ещё был прикован к сжавшемуся у стены старику. В комнате стояла тишина, звенящая, как натянутая струна. Гермиона снова сжала его запястье.

— Живым, — выдохнула она. — Отпусти.

Взгляд снова метнулся к ней. Это был взгляд хищника, которому запретили добить добычу. Он долго молчал, и Гермиона уже подумала, что он проигнорирует её просьбу. Но Волдеморт медленно разжал пальцы, и магия, клубившаяся вокруг, рассеялась, будто растворившись в воздухе.

— Фрэнки… — тихо, но властно позвал он. — Проводи гостя до двери.

Перед ними в дверном проёме беззвучно выросла низкая фигурка домовика, чрезвычайно серьёзного на вид. Гермиона видела его всего пару раз за всё время пребывания в доме. Этот домовик не был похож ни на Добби, ни на Кикиммера, даже с эльфами из Хогвартса у него было мало схожего. Слишком спокойный, слишком молчаливый, и в нём была доля надменности. Видимо, из-за того, что он понимал, кому он служит.

Молча поклонившись, домовик щёлкнул пальцами, магией собирая вещи медика в его саквояж, а затем, сделав ему знак следовать за ним, развернулся к двери.

— Ещё кое-что, — ледяным тоном продолжил Волдеморт. — Хозяйка сегодня ни крошки не съела. Подай ей хотя бы лёгкий бульон с крутонами.

При слове «хозяйка» колдомедик заметно вздрогнул, но послушно пошёл за домовиком.

Когда дверь за ними закрылась, комната погрузилась в давящую тишину. Не нужно было никаких слов, чтобы понять, что только что произошло между Волдемортом и Гермионой. И какое понимание пришло к обоим.

Гермиона опустилась на кровать, держась за протянутую ей руку Тёмного Лорда. Ноги будто ватные, уже не держали, а пальцы слегка дрожали. Слабость снова накрывала её с головой, хотелось погрузить лицо в мягкие подушки и не вставать до следующего утра. Или до обеда.

— Я позову тебе другого врача, — спокойно произнёс Волдеморт, опустившись на кровать рядом с ней. Его пальцы коснулись бледного лба, мягко спустились к виску. — Менее… традиционного.

Слабо кивнув, она легла на бок, спиной к нему. Гермионе не то чтобы не хотелось смотреть на Волдеморта, но после того, что она осознала, было как-то странно. И ещё, кажется, подтвердилось то, ради чего Волдеморт её и оставил рядом с собой: в её теле поселилась новая жизнь.

Позади она услышала шорох мантии, а затем кровать скрипнула и чуть прогнулась под весом. Худые, но жилистые руки обхватили её за торс, и Волдеморт притянул Гермиону к себе, устроив её голову у себя на груди. Его ладонь легла на её пока ещё плоский живот — лёгкая и при этом весомая.

Она повернулась и уткнулась носом в его грудь, почувствовала терпкий аромат его кожи, бумаг, за которыми он провёл день… Ей и правда стало легче: тяжесть, давившая целый день, понемногу отступала. Он дышал ровно и глубоко, и этот ритм постепенно убаюкивал.

— Стоило отпустить твою магию, как твоё тело мигом решило, что уже пора, — прошептал он ей на ухо, рука его продолжала мягко поглаживать живот.

Закрыв глаза, она прижалась к нему сильнее, будто хотела слиться с его спокойствием.

— А если я не справлюсь? — тихо вырвалось у неё.

Волдеморт чуть сильнее стиснул её, ладонь на животе оставалась неподвижной, только пальцы чуть замерли.

— Ты справишься, — низкий голос прозвучал уверенно и твёрдо, без тени сомнений.

И всё же… По её спине пробежал холодок. Сомнения продолжали грызть, словно внутри что-то упорно сопротивлялось уверенности его голоса. Пусть и случилось то, чего он так хотел, но вдруг она окажется недостаточно выносливой? Вдруг она окажется слишком уж…

— Ты не приемлешь слабость... — прошептала Гермиона, удивляясь своему спокойному тону.

Пальцы Волдеморта сжались на её коже. Спиной ощущалось, как он внезапно напрягся и задержал дыхание, будто боялся даже пошевелиться, чтобы не спугнуть пришедшее осознание. И его неожиданное напряжение отозвалось в ней странным теплом.

— Тебе я могу позволить быть слабой, Гермиона, — тихо произнёс он в её макушку. — Пока ты носишь в себе моё наследие, пока растишь его — тебе простительна слабость. Пока я рядом...

Она подняла к нему голову и встретилась с его глазами — такими внимательными и алчными, будто он считывал её мысли.

— Если я сгину — такая роскошь станет недоступна...

— Ты обманул меня... — голос шелестел, как ветер, а сама она подтянулась чуть ближе, чтобы быть на одном уровне с Волдемортом. — Ты даёшь больше мягкости, чем обещал.

— Потому что я не обещаю лишнего, — веско и властно пояснил он.