В руинах (джен)

На следующее утро я проснулась поздно и некоторое время лежала в кровати, не понимая, что же меня смущает. Рассеянный свет струился сквозь грязное приоткрытое окно, через которое вчера сбежал Гарретт, и в лучах света танцевали пылинки. Зеленая муха с громким жужжанием билась о стекло. Где-то вдалеке — может быть, даже на соседней улице — заполошно вопил петух. Звонко процокали по брусчатке лошадиные копыта, свистнул кучерский хлыст. Все было как обычно, я не чувствовала никакой угрозы, но что-то определенно было не так.

Спустя несколько минут сонных наблюдений и размышлений, я, наконец, поняла что.

С улицы не доносилось привычного рабочего шума. Я настолько привыкла к постоянному гомону, стуку молотов и визгу сверл снаружи, что сегодня проснулась из-за тишины. Тишины, которая позволила мне расслышать те звуки, которые я при обычных условиях не расслышала бы никогда. Очевидно, Хаммериты, по своей старой привычке, встали ни свет ни заря и направились на запретную территорию. Теперь основная их деятельность велась там.

Накинув мантию, я приступила к утренним процедурам и уже расплетала косу, когда в дверь раздался вежливый стук. Наученная вчерашним горьким опытом, я осторожно спросила из-за закрытой двери:

— Кто там?

— Это я, госпожа Хранитель, — послышался знакомый голос. — У меня подписанный договор.

— Минутку, — я заметалась по комнате, приглаживая волосы и ища шейный платок, который, как назло, куда-то запропастился. Плюнув, я решила оставить все как есть — в конце концов, он уже видел мои шрамы. Так какая теперь разница?

Флайвил стоял на пороге с конвертом в руках. Он, по своей привычке, выглядел безупречно. Черный гамбезон как будто только сегодня забрали от портного. Сапоги начищены. Прическа уложена волосок к волоску. Короткая борода — скорее, даже длинная щетина — аккуратно подстрижена.

Я ожидала, что он просто отдаст мне конверт, но, к моему удивлению, Кузнец-в-Изгнании осторожно спросил.

— Можно войти?

— Проходите, — я смутилась своего затрапезного вида, растрепанных волос и опухших от сна глаз, но изо всех сил старалась не показывать вида. — Будете завтрак? Сегодня я вряд ли буду разжигать камин, поэтому кофе не предложу, но есть холодный чай, хлеб и яблоки.

Флайвил поколебался, но все же сделал шаг вперед. Трикстер меня подери, и зачем я только это ляпнула? У меня же только одна кружка, да и та грязная после вчерашней дегустации редких вин в компании с Гарреттом. На мое счастье, Флайвил, подумав немного, отказался. Он сел за стол, кивая мне на стоящее неподалеку кресло.

— Садитесь, госпожа Хранитель. У меня к вам дело. Во-первых, вот, — он положил на стол конверт. — Во-вторых, вот это. Шон просил передать.

К конверту прибавился увесистый кожаный кошелек.

— Здесь ровно пятьсот.

— Спасибо, я передам это Гарретту. Что-то еще?

— Я хотел еще раз извиниться за свою неуместную настойчивость.

Разговор был ужасно неловким, официальным и неуютным. Я как будто находилась в каком-то казенном здании, и на секунду в нос даже ударил сладковатый запах пыли, бумажной трухи, сургуча и клея. Флайвил смотрел прямо перед собой, как будто надеялся прочитать тайны мироздания в годичных кольцах на некрашеной древесине стола, да и я тоже старалась не пересекаться с ним глазами. Все было так… странно. Из всех тех, кто сейчас находился в Доме Розали, именно с ним мне было сложнее всего разговаривать, особенно после того… инцидента на куче досок.

Уже несколько раз наш диалог, даже если начинался нормально, сворачивал в какие-то совершенно неожиданные дебри, и в итоге искры летели во все стороны. Ни с кем другим мне не приходилось так тщательно выбирать и обдумывать слова, но раз за разом все заканчивалось либо неловкими моментами, либо стычками по каким-то несерьезным поводам. Наши беседы теперь казались мне прогулкой по канату. И все же… все же мне хотелось установить хоть какой-то более-менее нормальный, стабильный стиль взаимоотношений, чтобы их не шатало от выхолощенного официоза до нелепицы и обратно.

— Извинения приняты, — я кивнула.

Но Флайвил все еще не собирался уходить. Эта беседа определенно затягивалась, а значит, грозила снова выйти за рамки официального обмена любезностями. А это была очень скользкая тропа. Я почувствовала себя так, будто вступаю на тонкий лед в бальных туфлях с плоской подошвой: либо поскользнусь, либо провалюсь.

— У меня не было времени поблагодарить вас за то, что вступились за моего воспитанника, подумав, произнес он, прижимая руку к сердцу. — Спасибо.

От воспоминаний о том, как Витриол ударил мальчишку магией, у меня снова сами собой сжались кулаки и всколыхнулось старое чувство обиды и несправедливости. «Ну все, понеслась», — мелькнуло где-то на краю сознания. И зачем только он поднял эту дурацкую тему?

— Пожалуйста, — ответила я и с тем же самым официальным спокойствием ляпнула то, чего от себя совершенно не ожидала: — Кто-то же должен был остановить его.

Флайвил вскинулся, а я обреченно подумала, что все снова пошло по тому самому месту. Ну почему именно с ним мне так сложно?

— Послушайте, госпожа Хранитель, не все так просто. В Ордене есть своя иерархия, временами очень сложная… И послушники на самом ее низу. Порка и обет молчания…

— Это не была порка.

— Но это было заслуженно. Тайренн действительно мог навредить коню, напоив ледяной водой.

— А Витриол мог навредить ему.

— К сожалению, Тайренн слишком спешит действовать. Делать, не думая.

Ну надо же, какой заботливый нашелся! Мое недовольство и обида за хотевшего как лучше мальчишку поднимались в груди тяжелой волной гнева. Флайвил, тем временем, продолжал:

— Инициатива может выйти ему боком, учитывая… — он осекся. — Поэтому, это все для его же блага. Ему просто нужно перетерпеть и вырасти…

Я не вытерпела и вскочила с кресла. Злость плеснула через край. Прядь распущенных волос упала прямо на глаза.

— Чтобы потом бить других, да?

Флайвил нахмурился и тоже встал. Черные глаза нехорошо сверкнули.

— Не вам спорить с моей верой, госпожа Хранитель.

— А то что? И меня тоже выпорете, господин Кузнец-в-Изгнании?

Слова вырвались прежде, чем я успела прикусить язык. Проклятье! Кажется, я только что ляпнула что-то очень двусмысленное. Надеюсь, Флайвил слишком набожен, чтобы разглядеть этот скабрезный второй смысл, который я совсем не вкладывала. Но о котором, конечно же, подумала сразу после того, как слова повисли в воздухе. Впрочем, уши у Хаммерита покраснели, ну, или мне так показалось из-за падающего луча солнца. Он встал, грохотнув стулом, отвернулся и бросил через плечо:

— Это не ваш устав и не ваш монастырь, госпожа Хранитель. Никто вас здесь не держит. Как вы справедливо сказали, у нас нет обязательств друг перед другом.

— Ошибаетесь, — я кивнула в сторону лежащего на столе конверта. — Теперь все как раз официально.

Дверь захлопнулась. Стекла обиженно звякнули.

Оставшись в одиночестве, я некоторое время сидела, уставившись в одну точку: на подрагивающие от волнения пальцы. Потом переоделась в обычное платье горожанки, чтобы не сильно выделяться на городских улицах, расчесала волосы и уложила их в пучок на затылке, надела шляпку с длинной вуалью и вышла на улицу. Мне еще предстояла встреча с Гарреттом.

Я знала, что очередное логово вора находилось где-то в Старом Квартале, то есть, совсем недалеко отсюда, но мне пришлось основательно поплутать по темным переулкам, где верхние этажи нависали над мостовой, крадя последние крохи солнечного света. Здесь не было опасно для чужаков — по крайней мере, днем, — но разило бедностью и тихим, парализующим волю отчаянием. Бледные, изможденные женщины с восковыми лицами провожали меня равнодушными взглядами, развешивая на натянутых поперек улицы веревках покрытое заплатками тряпье. Чумазые дети копошились на мостовой, в тени нависающих верхних этажей. Группа малышей лет четырех-пяти тыкала палками в мертвую крысу, перебрасываясь такими ругательствами и скабрезностями, что уши в трубочку сворачивались. В сливных желобах вдоль улицы стояла мутная белесая вода с плавающими ошметками, которые совсем не хотелось разглядывать. Весь переулок был пропитан запахами тушеной капусты, лежалого мяса и прогорклого жира.

Гарретт снимал комнату на верхнем этаже доходного дома, как будто составленного из нескольких слепленных вместе убогих строений. По крайней мере, расположение комнат, коридоров и лестниц представляло собой неразрешимую головоломку для любопытных чужаков. Войдя в здание через завешенный куском бурого холста неприметный вход с одного конца, я прошла сквозь анфиладу комнат, заполненных рядами деревянных нар. Здесь остро пахло немытыми человеческими телами, а из затоптанных половиц при каждом шаге в воздух поднимались облака пыли и прыгали во все стороны потревоженные земляные блохи. В итоге, поплутав немного, я вышла с другого конца, так и не встретив ни единой лестницы наверх. С этой стороны здания на первом этаже располагалось что-то вроде харчевни. Сейчас обеденная зала была пуста и покинута: очевидно, ее обычные посетители были сейчас на улицах, пытаясь заработать лишний медяк и прожить до следующего дня. Камин был вычищен, стулья — подняты на столы, а у входа стояло ведро с тряпкой и мутной водой. Все двери и окна были открыты, но свежий воздух не ощущался: в этих переулках его попросту не было. Я спустилась во внутренний дворик по щербатым ступенькам.

Сидя на низенькой деревянной скамеечке, какая-то простоволосая женщина, закатав рукава до локтя, промывала мясные объедки в тазу с уксусной водой, даже не пытаясь отгонять жирных мух. Целый рой их вился вокруг, а она лишь изредка дергала руками или плечами, спугивая тех, кто пытался сесть на открытую кожу. В мутной жидкости плавали обглоданные кости с ошметками мяса. Вторая порция, щедро сдобренная чесноком и луком в попытке отбить неприятный запах лежалой еды, уже обжаривалась в огромном казане на открытом огне. Меня затошнило. Рядом молодая девушка резала огромным ножом жухлую прошлогоднюю капусту.

— Чего изволите, дамочка? — махнула она тесаком и улыбнулась.

Несмотря на совсем юный возраст — вряд ли больше шестнадцати, — девушка уже носила на себе страшные знаки этого места: у нее не хватало нескольких передних зубов, кожу избороздили оспины, а перехваченные лентой волосы были тусклыми и серыми. Кожу на ее руках покрывали цепочки ярко-красных воспаленных точек… Фу, клопы! Меня передернуло от отвращения.

— Ищу квартиранта. Мужчина, лет сорока. У него большой шрам, пересекающий глаз.

Возможно, будь я мужчиной, мне бы не ответили: в таких районах всегда развито чувство локтя, и своих защищают до конца. Но я была женщиной, на улице был белый день, и, видимо, ситуация не вызвала подозрений у моих собеседниц. Поэтому девушка, все еще продолжая ловко разделывать увялые кочаны, сообщила:

— Так это не здесь. Это вам надо налево и дом обойти. Там будет вход в подвал, оттуда ступени наверх, потом направо по коридору и в конце увидите лестницу.

Я тихо вздохнула: путешествие в городские трущобы и так занимало куда больше времени, чем хотелось бы. Да и впечатлений хватит на пару недель кошмаров.

Грязный подвал, в который я спустилась, был, видимо, дном этого дна. Воняло здесь так, будто местные жители не утруждали себя поисками отхожего места и испражнялись прямо сквозь прутья решетки водостока в полу. Свет и свежий воздух проникали сюда только через дверь: тут не было даже подвальных окошек под потолком. На нарах, расположенных в три ряда вокруг стен, и даже прямо на полу, завернувшись в тряпки, спали или глядели пустыми глазами в потолок те, для кого даже виденные мной ранее грязные комнаты были непозволительной роскошью. Закутавшись в рваное, вонючее тряпье, они провожали меня тоскливыми взглядами. Они с радостью бы обобрали меня до нитки и прирезали, но, на мое счастье, были уже слишком слабы и истощены для полноценного нападения.

С облегчением покинув это место и поднявшись по ведущим наверх ступенькам, я прошла по коридору — трухлявые доски пружинили и скрипели под ногами — и остановилась перед лестницей, про которую говорила девушка. Надо признать, что она все-таки не была приставной: с правой стороны располагались перила, а ступени были достаточно широки, чтобы на них можно было поставить ногу. Однако, узость и крутизна всей этой конструкции вступала в прямое противоречие с тем, что я до этого знала о лестницах. Заканчивалось странное сооружение возле люка в потолке.

Стараясь не путаться в длинном подоле — навернувшись с такой высоты, вполне можно и шею себе сломать, — я поднялась и толкнула люк, но он был закрыт. Впрочем, практически сразу же послышался шум отодвигаемого засова, крышку откинули, а в отверстии показалась мужская голова. Я разочарованно выдохнула: это был явно не Гарретт.

— Вам чего, дамочка? — спросил он, с громким звуком почесывая давно не мытую голову.

Я повторила описание Гарретта, и мужчина посторонился, пропуская меня.

Здесь, на втором этаже, было чище и свежее. Людей было не так уж много, и, судя по всему, я находилась в более дорогих помещениях. Вряд ли слово «дорогой» вообще может быть применимо к этому проклятому всеми богами месту, но здесь было куда больше света и воздуха, а вдоль стен стояли двухъярусные кровати и сундуки. Публика выглядела достаточно… ненадежной, но куда более успешной, чем все, кого я встречала до этого. Могу предположить, что это были воры, шулеры и мошенники средней руки, достаточно удачливые для того, чтобы позволить себе не ночевать вместе с опустившимся уличным сбродом, но все еще не успевшие заработать на отдельную комнату.

Мужчина галантно подал мне руку и помог выбраться из люка, улыбаясь и показывая кривые, темные зубы. Я, в свою очередь, охотно приняла предложение, порадовавшись, что надела длинные перчатки выше локтя.

Здесь и сейчас мне не нужно было бояться: эти люди достаточно умны для того, чтобы не гадить там, где спят. Ко мне будут присматриваться, пока не решат, что я не способна оказать сопротивление и за меня некому заступиться. А я совершенно не собиралась показывать им этого. А вот если Гарретт вдруг не захочет со мной общаться… что ж, тогда у меня будут бо-о-ольшие проблемы, и магия мне в помощь.

Кривозубый показал на какую-то перегородку, не доходившую до потолка на целый локоть, и дверь в ней.

— Вам туды, — гоготнул он. — Можт, он и у себя.

За дверью, однако, снова оказалась лестница наверх, на этот раз — приставная. В маленьком закутке лежали какие-то пыльные тюки, мешки и ящики, и я порадовалась, что здесь никого нет: не знаю, как бы я отреагировала, если бы кто-то попытался заглянуть мне под юбку, пока я карабкаюсь. Возле люка была на веревке привязана колотушка, и, вцепившись одной рукой в перекладину, я постучала. Ответ последовал не сразу:

— Кто там? — буркнул знакомый баритон.

— Это я, Кэсс.

— Что тебе здесь надо? — удивился Гарретт, открывая люк.

Я не ответила, осматриваясь. Гарретт умел селиться со вкусом. Только вкус у него, разумеется, был своеобразный. Моего друга не интересовала престижность квартала, его расположение, соседи, архитектурные излишки и изящество внутреннего убранства. Его даже комфорт не интересовал. У него были совершенно другие соображения, и комната на чердаке этим самым соображениям соответствовала полностью.

Окна на три стороны, причем из одного из них — выход на более низкую крышу, а из другого — в пустой и темный переулок. Не удивлюсь, если где-то под подоконником спрятана надежно закрепленная веревка. Вход через приставную лестницу и люк, который легко заблокировать, просто поставив на него что-нибудь тяжелое. Если запахнет жареным, ускользнуть будет легче легкого, а преследователи потратят кучу времени просто для того, чтобы проникнуть в его логово. Я более чем уверена, что Гарретт выбрал этот не самый благополучный район, поскольку домишки здесь так плотно прилеплены друг к другу, что даже ребенок может спокойно добраться по крышам из одного конца в другой. И вряд ли Гарретт часто пользуется тем люком, через который я только что пришла.

Внутренняя обстановка была более чем скромна. Комната представляла собой чердак под односкатной крышей, и хозяева даже не попытались превратить его в полноценную мансарду с ровными стенами, установив дополнительные перегородки. Кое-где я даже могла различить свет, падающий из дыр в месте соединения крыши и пола. Во всех нормальных домах такие помещения — нежилые. Но Гарретт, похоже, вполне неплохо тут расположился. С относительным комфортом, скажем так. Много книг, разбросанных по всей комнате. Мишени и манекен для тренировок, доска с привинченными к ней замками. Кровать, застеленная относительно чистым тряпьем. Ширма — видимо, отгораживала уборную. Умывальник, таз для мытья, кувшин и небольшая бочка с водой. Да уж, воды наверх, конечно, не натаскаешься, но если поставить снаружи несколько вместительных резервуаров, то можно обойтись и дождевой: осадки в приморском Городе были скорее правилом, чем исключением. Над кроватью висел длинный меч с темным лезвием. А на колченогой этажерке, рядом с истрепанными книгами… стоял Глаз. Да уж, только Гарретт способен относиться к могущественному древнему артефакту, как к дешевому пресс-папье.

— Боюсь представить, как тут холодно зимой.

— Нормально, — Гарретт кивнул на пузатую металлическую печь, труба которой высовывалась наружу через дырку в крыше. — Зато воздух всегда свежий… и вид хороший. Так зачем ты здесь? Не самое подходящее место для женщины в дорогой одежде.

Я сняла шляпку, располагаясь в драном кресле, в котором отсутствующую ножку заменяла стопка книг. Надеюсь, здесь нет клопов. Спина тут же зачесалась. Нервное. Может быть.

— Принесла тебе золото от Шона. Он очень хочет твою безделушку.

— Странный он, — пожал плечами Гарретт, протягивая брошь и забирая туго набитый кошелек. — Платит такие деньги за вещь, которая явно того не стоит. Уж поверь мне, я изучил ее вдоль и поперек, даже переговорил с некоторыми городскими коллекционерами. Никто из них не готов дать и половину того, что выложил хаммерит. Может, ты посмотришь на нее магическим зрением? Вдруг мы упускаем какой-то важный артефакт?

— Не думаю. Механисты не пользовались магией, их интересовало другое. Но, конечно, я могу.

Я осмотрела украшение под всеми доступными мне углами, но оно оставалась обычной, не самой искусной ювелирной поделкой. Никакой магии. Просто брошь, за которую кто-то платит в десять раз больше золота, чем она весит на самом деле. Видимо, действительно какая-то памятная вещица. Убрав ее в висевший на поясе кошелек, я поинтересовалась:

— Ты разговаривал с Глазом?

— Да, но он, как обычно, ничего толком не сказал.

— А что именно ты услышал?

— Как будто Хаммериты хотели его использовать, а он был против. И что-то вроде: оно уже было там, я просто его разбудил.

— Оно — это проклятие?

— Понятия не имею, эта зараза только и умеет, что нести всякую бессвязную чушь, как выживший из ума старый дед… Что? — живой глаз Гарретта на секунду помутился. — Сам такой.

Очевидно, Глаз вставил свою вескую ремарку на этот счет, которую я, разумеется, не услышала.

— Он просит передать тебе, что проклятия не появляются просто так.

— И это все? Потрясающе ценная информация, — я разочарованно цокнула языком.

— Я же говорил тебе. Он не особо-то разговорчив.

— Может быть, еще хоть что-то?

Гарретт встал и подошел к одному из окон. Яркий дневной свет, которого так не хватало жителям нижних ярусов, осветил профиль вора, разливая золото на черные взлохмаченные волосы. Пылинки кружились в солнечном луче.

— Ты зря пришла сюда, Кэсс. Твое место сейчас — рядом с Хаммеритами. Это единственный способ получить ответы на твои вопросы. Глифов больше нет. Книги пророчеств — пусты. Глаз — просто странная одушевленная вещица с дурным характером. А ты все еще ждешь, что кто-то принесет тебе все прямо на блюдечке, разжует и положит в рот. Нет. Действуй, раз уж ввязалась.

— Я поняла, — понуро ответила я, чувствуя себя нерадивой ученицей.

Гарретт все еще стоял у окна, прикрыв глаза. Мне показалось, что он о чем-то напряженно размышляет, как будто хочет понять, стоит ли говорить или нет. Или прислушивается к звукам, которые мне не слышны. Я терпеливо ждала.

— Мне все меньше и меньше нравится то, что происходит, — наконец произнес он. — Слишком многое стоит на кону. Но корабль, на который мы все сели, уже вышел в открытое море, и ближайший порт далеко. Придется плыть дальше.

— О чем ты?

Каждый раз, когда Гарретт из вора превращался в Единственного Настоящего Хранителя, мне становилось жутковато. Взгляд как будто сам собой притягивался к знаку на его руке.

— Что ты знаешь о настоящих мотивах Флайвила? Зачем он ввязался во все это? Версию с человеколюбием и заботой о благополучии Города можешь сразу выкинуть на помойку.

— Нуууу… пытается сделать карьеру, — предположила я. — Он не маг, а все высшее руководство ордена носит жезлы. Если у него получится, то он заимеет большое достижение в своем послужном списке и сможет претендовать на первые роли.

— И зачем, по-твоему, это ему?

— А чем еще заниматься хаммеритам? Только молиться, гасить грешников и еретиков, да самозабвенно предаваться внутренним распрям.

— Ну, в общем и целом ты права… Но, как всегда, в реальности все обстоит немного сложнее.

Трикстер бы задрал всех этих хаммеритов и их интриги… Немного сложнее? Ха! Что может быть сложнее, чем пытаться сделать отравленный старым проклятьем квартал снова пригодным для жизни?

— Если не вдаваться в подробности, то запретная территория — это всего лишь предлог для того, чтобы две неформальных фракции хаммеритов — традиционалисты и умеренные — сцепились за влияние. Это громкий проект, успех в котором даст победившей фракции популярность, беспрецедентный авторитет и возможность продвигать очень важные решения. Флайвил — ставленник умеренной фракции. Кто возглавляет фанатиков, я не знаю.

— Зато я знаю, — буркнула я.

Отличная новость, просто замечательная. Едва успев оправиться от ереси Карраса, Орден снова стремительно несся к расколу, и теперь мне предлагалось выбрать лошадку в этом забеге.