Найди того, кто будет тебе дорог (гет)

— Давай, Зик, кричи ещё раз! Она не может не превратиться — вина выпила достаточно! — Флок надрывался на весь лес.

Я прижалась рукой к ране, чувствуя, как кровь горячей рекой течёт по пальцам, и каждый вдох дается с трудом. Сердце билось так, что казалось, оно вырвется наружу. Страх и адреналин переполняли разум. Стоило хоть шевельнуться — и смерть придёт мгновенно. Но оставаться на месте тоже означало гибель. Я ухватилась за мысль, что могу выжить, как за единственную соломинку.

— Не получается… Ты дал ей не то вино? — с подозрением спросил Зик.

— Быть не может! Я точно дал то самое — его же пила команда Леви! Они все стали титанами, а она почему не может?! — Флок кричал, почти теряя рассудок.

Мозг лихорадочно искал выход. Я стиснула зубы, сердце рвалось, но воля к жизни была сильнее: если вино не сработало, значит, шанс есть. И я ухватилась за него.

— Котятки… не играйте со мной, я всё равно исчезну, — прошептала я, спрыгивая с дерева вниз, ощущая, как дрожь пробегает по телу, а кровь мешает видеть чётко.

— Вон она! Схватить и привести живой! Я сам с ней разберусь! — Флок ткнул пальцем в мою сторону, полный ненависти.

Я горько рассмеялась, пытаясь сдержать дрожь в руках:

— О, милый Флок, боюсь, ничего не выйдет. Леви ушёл — а значит, награды победителю нет.

Вся команда ринулась вниз, а я заметила дупло в дереве. Это было моё укрытие. Сердце колотилось, боль пронзала каждый нерв. Но я уцепилась за этот шанс как за спасительную ниточку.

— Кто видел, куда она делась?! — кричал Флок, истерично разбрасывая взгляд по лесу.

— Она снова поднялась на дерево, — спокойно сказал Зик, но его слова не успокаивали меня. Я знала, что любая ошибка — и конец близко.

Скользнув в дупло, я зажала руку с пулей сильнее, кровь пропитывала одежду. Тело дрожало от боли, но мысль «Я должна выжить» давала силу. Я дёрнула оставленную верёвку — ветки зашуршали, внимание отвлеклось.

— Обыскать всё! Нам с Зиком пора… И знаете что? Я передумал. Прикончить её на месте! — крикнул Флок.

Я замерла, ощущая, как адреналин почти выворачивает внутренности, но тело слушалось: надо выжить любой ценой. Я пошевелила нить, которую натянула ранее. Все обернулись на звук и ринулись туда. Не использую УПМ, чтобы не создавать лишнего шума, я нырнула в реку, почувствовав ледяную воду, обжигающую раны, и закашлялась. Каждый вдох — борьба, но я жива.

Меня вынесло на берег, темнота окутывала всё вокруг. Рука не переставала кровоточить. Слабость нависала, как туман, но я зажала зубы: ни титаны, ни вино Зика, ни эти подонки не отнимут мою жизнь.

— Хоть к берегу вынесло… спасибо… — пробормотала я сквозь дрожь, ощупывая рану.

Я нашла догоревший костёр, распустила рубашку и зашила рану. Каждый стежок был как бой, каждый вдох — победа над болью. Сердце билось, руки дрожали, но я держалась за жизнь, цепляясь за неё всеми силами.

Нужно было осмотреться. Когда услышала голоса впереди, затаилась в траве, ощущая, как лёгкие жаждут воздуха, а кровь пульсирует в висках. Они говорили обо мне, будто я призрак. Сердце едва не вырвалось из груди.

— А эта девчонка? Будто сквозь пальцы ускользнула… — слышала я их голоса, замерев от усталости и страха.

— А что если она здесь?

Я знала, что это блеф и мне не стоит на него поддаваться. Я из разговора слышала про корабль и про моих ребят, решение нужно было принимать незамедлительно, если не успею на корабль — то это конец.

Я выдохнула, умываясь водой из реки. В отражении — бледная, измятая, перепачканная в крови девчонка, но живая. Живая! Каждое движение — борьба, каждый шаг — победа над смертью.

Я двинулась вдоль берега, сжимая кулак на зашитой руке. Впереди корабль. Сердце почти разрывалось от боли и усталости, но я не могла остановиться. Жить. Надо жить.

В последний момент, когда казалось, что силы на исходе, я запрыгнула на корабль. Все глаза устремились на меня. Я дышала тяжело, тело трясло от боли, но я жива. Каждое мгновение — маленькая победа. И я ухватилась за эту жизнь всем существом, несмотря на всё, что пыталось её забрать.

— Я не верю! — Ханджи бросилась меня обнимать. Её объятия были крепкими, почти отчаянными, словно она боялась потерять меня вновь.

— Где он? Жив? — единственная мысль, что не давала мне покоя всё это время.

— Да. А как ты… — Ханджи все еще трогала меня, будто проверяя, не иллюзия ли я.

— Либо мне досталось нормальное вино, либо, как сказал Зик: «любопытно». — Я пыталась улыбнуться, но голос дрожал. Сердце бешено колотилось, как будто каждый удар напоминал, что я всё ещё жива.

На шум вышел Леви. С плеч словно упал камень. Я бросилась к нему, обхватив руками, крепко, почти панически. Радость и облегчение смешались с усталостью, болью и страхом, что всё это — сон. Он просто стоял неподвижно, словно не веря своим глазам. Мне было плевать, что он подумает — главное, что он жив. Я отстранилась, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

— Я либо сплю, либо уже умер, — Леви смотрел на меня, будто на призрак.

— Считай как хочешь, но меня так просто не убить, — улыбнулась я, но внутри дрожь не унималась. Каждое мгновение, когда я была жива, казалось чудом.

— Твое везение когда-то закончится, — все, что он сказал.

— Но пока я здесь, значит, оно еще на моей стороне, — ответила я, и в голосе, как ни странно, звучала смесь облегчения и страха. Чего я ждала? Что Леви обрадуется, раскроет свои чувства? Глупо. Я знала его слишком давно — он никогда этого не сделает. Нужно было просто держаться за жизнь и перестать видеть в нем кого-то большего, чем боевого товарища.

— Как ты выбралась? — заметив мое замешательство, Ханджи осторожно отвела меня в сторону.

Я снова натянула на лицо беспечность, хотя внутри сердце сжималось от воспоминаний о том, как близко я была к смерти.

— Они зеленые и до конца не понимают, что делают и за что сражаются. Когда вы с Леви скрылись, мне тоже нужно было исчезнуть. Я просто слилась с деревьями. В момент, когда крикнул Зик, я уже прощалась с жизнью, но ничего не произошло. Дальше было дело хитрости: действовать так, чтобы раствориться незаметно.

Все разошлись по каютам. Я осталась дышать свежим воздухом, каждый вдох давался с трудом. В глазах то и дело темнело. Сердце стучало, будто хотело вырваться наружу, а каждая мышца кричала усталостью и болью.

Ко мне подошел Леви.

— Выглядишь неважно, — сказал он, не глядя, и я почувствовала, как дрожь пронизывает спину.

— Спасибо, капитан. Ты тоже не первой свежести, — я сузила глаза, пряча в них усталость и ужас, который мне удалось пережить.

— Ты снова ранена.

— Нет, — отрезала я, хотя каждая клетка кричала от боли.

— Это был не вопрос, — он посмотрел прямо на меня, и в его взгляде я читала тревогу.

— Ладно, зацепили немного, ничего серьезного, — ответила я равнодушно, но пальцы сами тянулись к месту раны, будто напоминали, что я всё ещё уязвима.

— Сама зашила?

— Нет. Егеристы, такие добряки: увидели кровь, предложили сначала заштопать, а потом уже продолжить бой, — отвернулась я, стараясь сдержать дрожь.

— Хватит поясничать. Тебе надо к Ханджи, пусть обработает и зашьет нормально. — В его голосе прозвучала тревога, которую я почувствовала каждой клеткой.

— Сначала надо пулю достать, а потом зашить, — улыбнулась я, пытаясь придать голосу легкость, но в сердце была ярость и страх.

— Снова?.. — он посмотрел еще более обеспокоенно.

— Руками не смогла достать. Инструменты с собой не прихватила — думала, титану они не понадобятся.

Он молчал, и это молчание давило сильнее любой угрозы. Мы вместе смотрели в небо.

Первым нарушил тишину Леви:

— Не будь больше такой глупой. Не рискуй собой ради меня.

Я лениво повернула голову:

— Поверь, если я рискую, то только ради себя. — Но в душе хваталась за жизнь, словно за тонкую ниточку, которая связывает меня с миром.

Он развернул голову и посмотрел прямо в глаза, и я почувствовала, как тревога в его взгляде цепляется за мою грудь.

— Тогда выбирай пути, где твоей жизни ничего не будет угрожать.

— Я выбираю то, что хочу здесь и сейчас. Если всё время думать о будущем, можно не успеть прожить настоящее, — пожала плечами я, ловя каждое мгновение жизни, которое мне удалось вырвать у смерти.

Он молчал, словно пробовал мои слова на вкус.

— Посмотри на меня: я теперь ужасно выгляжу. Захочется ли тебе меня еще спасать? — он отвернулся.

— Ты стал не тем засранцем Леви, которого я знала? С чего бы мне волноваться о том, как ты выглядишь? — огрызнулась я, пытаясь не выдать, что внутри меня дрожит каждое мгновение, которое мне удалось пережить.

— Тебя должно это отпугивать, — сказал он с горечью.

— Должно? Ты меня совсем не знаешь. Я тоже грязная, бледная, уставшая, в оборванной одежде и вся в крови — в своей. Это война. Здесь нельзя сохранить красоту и одежду целыми. Чем-то всегда придется пожертвовать. Мои шрамы на животе мне не нравятся. Мое тело давно стало местом, где проверяют ножи на остроту, а пули — на точность. Это должно отпугнуть меня от самой себя? — я ответила с яростью.

Я развернулась, чтобы уйти. Его пальцы крепко обхватили моё запястье, но в этот раз они не причиняли боли. Слишком осторожно — будто он боялся, что я исчезну, если сожмёт сильнее.

— Я хотел сказать, что ты… упрямая балбеска.

Я горько усмехнулась, пытаясь в этом жесте найти силу. Мы оба знали — он хотел сказать другое. В его голосе звучала усталость, а в глазах — то, что он не позволял себе произнести.

— О, капитан Леви, иногда упрямство спасает жизнь.

Я попыталась вырвать руку, но он не отпустил. В его взгляде была тихая тревога.

— И всё же… иногда оно губит.

Его пальцы разжались, будто освобождая из оков, и я почувствовала холод — сильнее, чем ночной ветер. Между нами повисло невысказанное, и именно оно давило сильнее любых ран.

— И всё же я рада, что вы живы. Спокойной ночи, капитан. — Я наконец отошла от него, но сердце продолжало хвататься за жизнь, будто оно знало: каждая секунда — подарок.

— Юмеко… — едва слышно позвал он.

— Что? — я не обернулась, только немного сбавила шаг.

— Я правда благодарен тебе. Спасибо.

Я молча пошла дальше, к своей каюте, ловя каждый вдох, как обещание, что я всё ещё могу дышать, всё ещё могу жить.

— Ханджи? А ты чего тут? — я удивилась, увидев, что она ждала меня.

— Я просто… хочу ещё раз убедиться, что ты и правда с нами, — сказала она вполголоса.

— Я знаю тебя, скажи честно, — я сразу поняла, что она врёт.

— Он ничего тебе не сказал? — Ханджи посмотрела на меня уставшими глазами.

— Сказал, — коротко ответила я.

— Ну, и что? — её лицо вспыхнуло румянцем, слишком счастливым для усталости.

— Он сказал: «спасибо». — равнодушно бросила я, но внутренне ощущала, как каждый мускул цепляется за жизнь.

— И всё? — её глаза померкли.

— И всё.

— Дурак, — тихо сказала она и отвернулась.

— А что ещё он должен был? Я и этому удивилась. Больше меня шокировать не стоит, — я устало опустилась на кровать, но сердце бешено колотилось, будто пыталось вырваться наружу.

— Да так… это я о своём. — Она снова посмотрела на меня. — Но я тоже хочу сказать тебе спасибо. Ты сделала слишком много, чтобы мы были здесь.

— Только то, что должна. Ничего больше, — выдохнула я.

— Не приуменьшай свои заслуги, — упрямо сложила она руки на груди.

— Ханджи, я вас спасала только потому, что мне было бы больно пережить вашу потерю. Так проще… но это не преданность убеждениям. Я по-прежнему эгоистка, — всё, что я смогла сказать.

— Садись. Я обработаю твою рану. А потом тебе нужно помыться, чтобы ничего не загноилось, — она поняла, что я не хочу продолжать разговор.

— Нужно сначала вытащить пулю. Я сама не смогла, — я сняла рубашку и показала ей рану. Она уже сильно опухла.

— Юмеко… — Ханджи с испугом посмотрела на неё. — Будет очень больно.

— Я знаю. Ничего, переживу, — ответила я без единой эмоции, но внутри цеплялась за жизнь каждой клеткой, ощущая каждый удар сердца как призыв дышать дальше.

После разговора с Леви внутри будто не осталось ничего, кроме этого хрупкого, но живого пламени.

Ночь тянулась бесконечно. Сон не приходил: глаза закрывались на секунду, но тут же распахивались, словно даже подсознание отказывалось отпускать меня в темноту.

Впервые меня овладел страх. Не боевой азарт, не боль и не ярость, а именно холодное, липкое чувство, струившееся по венам густой жидкостью и заполнявшее каждую клетку. Я цеплялась за каждый вдох, за каждый звук, за каждое ощущение — за жизнь.

Эта липкость собирала на себя всё: тревоги, воспоминания, сомнения. Они прилипали, как грязь к смоле, обволакивали меня со всех сторон и лишали воздуха. Я чувствовала себя пленницей собственных мыслей, связанных узлами, которые невозможно развязать, но при этом — живой, хватаясь за жизнь с каждым мгновением.

И так — до рассвета. Я лежала, слушая удары сердца, каждый скрип досок, каждый вздох ветра. Когда первые лучи солнца окрасили небо, корабль уже замедлял ход у острова. Суета людей, готовившихся к высадке, вырвала меня из вязкой тьмы, но страх не исчез. Он остался внутри — тихим напоминанием, что всё самое страшное ещё впереди.