Антиквар (гет)

Майор Орлов был человеком терпеливым. Терпение было его профессиональным навыком, отточенным годами прослушки, наблюдения и чтения бессмысленных отчетов. Но даже его терпение имело пределы. И эти пределы сейчас олицетворяли два человека, сидевшие напротив него за столом в комнате для совещаний.

Полковник Зубов, недовольный медлительностью Орлова в поиске «правильных» экспертов по ТАОСу, взял инициативу в свои руки. Результаты этой инициативы сейчас сидели перед Орловым.

Первым был профессор Аполлинарий Иннокентьевич Верещагин, 82 лет от роду. Сухонький старичок с жидкой бородкой и горящим, фанатичным взглядом. В советское время он заведовал кафедрой научного атеизма и диалектического материализма в местном университете. После распада СССР кафедру упразднили, и последние тридцать лет профессор прозябал на пенсии, лелея свою ненависть к «идеалистической контрреволюции». Зубов откопал его через старые архивы как «проверенного, идеологически стойкого специалиста».

Вторым был кандидат психологических наук Глеб Аркадьевич Молодцов, 35 лет. Модный, ухоженный мужчина в дорогом костюме, автор бестселлера «Психология успеха: как заставить реальность работать на тебя». Молодцов был полной противоположностью Верещагину. Он был продуктом новой эпохи — циничным, амбициозным карьеристом, готовым написать любое заключение за соответствующий гонорар и возможность блеснуть своей «экспертностью» перед людьми в погонах.

На столе перед ними лежал распечатанный и переплетенный трактат «Антиквара» — «Теория Агент-Ориентированного Сознания».

— Итак, уважаемые коллеги, — начал Орлов, стараясь, чтобы его голос звучал максимально официально. — Мы попросили вас ознакомиться с данным текстом и дать экспертное заключение на предмет его потенциального деструктивного влияния на...

— Все ясно, майор! — перебил его профессор Верещагин, стукнув костлявым пальцем по обложке. — Мне все ясно с первой страницы! Это махровый, вульгарный идеализм! Субъективный идеализм в духе Беркли и Маха! «Мир как совокупность ощущений», «сознание конструирует реальность»... Это прямой удар по материалистическим основам нашего бытия!

Молодцов снисходительно улыбнулся.

— Аполлинарий Иннокентьевич, позвольте с вами не согласиться. Автор как раз пытается оставаться в рамках физикализма. Проблема здесь не в идеализме, а в другом. В тексте красной нитью проходит идея «не-я», заимствованная из восточных культов.

— Культов! — отмахнулся Верещагин. — Это все буддийская дурь для одурманивания масс! Опиум для народа!

— Именно! — подхватил Молодцов, и его глаза блеснули. — Но посмотрите, к чему это ведет с точки зрения практической психологии. Отрицание собственного «Я» — это классический симптом деперсонализации. Автор, по сути, пропагандирует психическое расстройство! Он говорит читателю: «Тебя нет. Твоя личность — иллюзия». Это прямой путь к экзистенциальному вакууму, апатии, и, как следствие, к суицидальному поведению.

Орлов слушал этот диалог, и ему казалось, что он попал на съезд сумасшедших. Один видел в тексте призрак Ленина, другой — доктора Фрейда. Оба были бесконечно далеки от сути.

— Но позвольте, — попытался встрять Орлов. — Автор же пишет о нейронных сетях...

— Ширма! — отрезал Верещагин. — Все эти ваши «нейронные сети» — это лишь новая терминология для старой поповщины! Раньше был «божественный промысел», теперь — «эмерджентное свойство сложной системы». Суть одна — отказ от признания материи как единственной реальности!

— Согласен, это лишь фасад, — кивнул Молодцов. — За наукообразной терминологией скрывается опасный месседж. Например, концепция «страдания». Автор утверждает, что страдание — это неотъемлемое свойство бытия. Это же классическая установка на виктимность! Формирование у читателя образа жертвы, неспособной к активному, волевому преобразованию действительности. Он программирует людей на неудачу!

Они говорили, перебивая друг друга, строя фантастические теории. Верещагин видел в ТАОСе заговор Ватикана, Молодцов — козни американских психологов, стремящихся «снизить пассионарность нации». Орлов молча сидел и думал о том, что настоящая «деконструкция сознания» происходит прямо сейчас, в этой комнате.

Через час словесных баталий они, наконец, пришли к консенсусу.

— Итак, майор, наше совместное заключение, — подытожил Молодцов, самодовольно поправляя галстук. — Текст «Теория Агент-Ориентированного Сознания» содержит в себе концепции, способные при их некритическом восприятии нанести существенный вред психическому здоровью и морально-нравственным устоям личности. Пропаганда идей солипсизма и деперсонализации, культивация виктимного мышления и отрицание материалистических основ познания могут способствовать формированию асоциального поведения, нигилизма и политической апатии, что в конечном итоге представляет угрозу для стабильности общественных институтов.

Профессор Верещагин торжествующе кивнул.

— Подписываюсь под каждым словом! Наконец-то мы дадим отпор этой идеалистической гидре!

Орлов медленно взял со стола лист с проектом заключения. Это был шедевр. Шедевр демагогии и подтасовки. В нем не было ни слова лжи — все упомянутые концепции в тексте действительно были. Но их интерпретация была доведена до абсурда. Это была та самая бумага, которую так хотел Зубов.

— Благодарю вас, коллеги, — сказал Орлов, поднимаясь. — Ваша помощь неоценима.

Когда «эксперты» ушли, он еще долго сидел один в пустой комнате. На столе лежал их вердикт. Вердикт, вынесенный философу двумя людьми, один из которых застрял в прошлом веке, а другой — продал душу за модные психологические термины.

Он положил заключение в папку. Теперь у Зубова были развязаны руки. Давление на «Антиквара» должно было усилиться. И Орлову нужно было придумать новый, еще более изощренный способ, чтобы утопить это дело в болоте канцелярита. Предупреждение Беспалова о «серьезных структурах» теперь звучало в его голове особенно тревожно. Он играл с огнем, и кто-то только что щедро плеснул в этот огонь бензина.