Октябрьский Люпенофест (джен)

Иногда Люпен любил пофилософствовать. Случались в его жизни такие вот вечера, когда никуда не надо спешить, когда отбурлил в крови адреналин после ловко провернутой кражи, и новое дело еще не сжигает нетерпеливым азартом. Когда не висит на хвосте полиция, вынуждая спешно бросать очередное убежище. Когда напарники рядом, и не царапает душу коготок беспокойства за укатившего в Японию и не отвечающего на телефонные звонки Гоэмона. Когда желудок полон вкусной едой, а на десерт — вино, сигарета и душевный разговор.

Вот сейчас был как раз такой вечер. Люпен удобно устроился в кресле, вытянутые ноги поместил на журнальный столик, а в руке покачивал бокал с рубинового цвета вином. Вино прислала в подарок бывшая, а формально настоящая жена, Ребекка Росселлини. Она увлеклась в последнее время виноделием, пыталась изобрести нечто новое, необычное. Муж, хоть и не любил винодельческие эксперименты, от дегустации не отказывался.

Верный напарник и друг, Дзиген Дайске, устроился напротив, практически копируя позу Люпена. Второй напарник, Гоэмон Исикава, сидел в кресле, поджав ноги. Он не любил европейские вина, но согласился выпить бокал за компанию.

— Люди похожи на лук, — изрек Люпен и отхлебнул из бокала.

— Горькие, плохо пахнут и без слез не взглянешь? — попытался расшифровать его слова Дзиген и тоже пригубил вино.

Люпен захихикал, чуть не расплескал дегустируемый напиток и поставил бокал на стол.

— Я имел в виду многослойность, — пояснил он. — Ну, лук состоит из нескольких слоев, как и люди. Снимаешь кожицу — под ней слой, под ним еще один, и еще.

— Тогда, почему не капуста? — спросил Дзиген.

— Нет, у капусты слишком много слоев. А листики мягкие, нежные. Да и вообще, в капусте детей находят. Так что она не годится. Только лук!

— Я не знал про детей, — вступил в разговор обычно молчаливый Гоэмон и осторожно пригубил вино. — Но все равно непонятно.

— Чего же непонятного? — удивился Люпен. — Просто все люди носят маски, абсолютно все! Но даже сняв с человека маску, не факт, что ты увидишь его настоящее лицо. А до того, что у него внутри, бывает и не докопаться.

— Это ты любитель масок и переодеваний, при чем тут другие? — поддержал Гоэмона Дзиген.

— Я говорю не про силиконовые маски, — Люпен поднял со стола бокал и посмотрел сквозь рубиновую жидкость на напарника. — Вот ты, Дзиген Дайске, ты все время прячешься под шляпой. Это ведь тоже маска. И вообще, ты такой крутой, циничный, сигарета в зубах, револьвер за поясом, безжалостный убийца. А на самом деле ты совсем другой.

— Во-первых, не маска, а свой собственный стиль, — поправил Люпена Дзиген. — Во-вторых, я не изображаю курильщика, я им являюсь, так же как и стрелком.

— Но это тоже слои лука, — возразил Люпен, — твой стиль и твой образ — это то, кем ты хочешь казаться. Но если слой за слоем убирать твои маски, то откроется тот Дзиген, что внутри. Человек с добрым и чувствительным сердцем.

Дзиген хмыкнул и уткнулся в бокал. Отпив почти половину, он обратился к Люпену:

— Это все твои фантазии. Но что ты тогда скажешь про Гоэмона?

— Суровый воин, безжалостный самурай со стальными мышцами и волей, но внутри — добрый и ранимый, — не заставил себя ждать с ответом Люпен.

Гоэмон смутился и тоже сосредоточился на вине.

— Допустим, а что скажешь про… инспектора Зенигату? — задал новый вопрос Дзиген.

— Ох, да тут и гадать не надо. Бравый служака, гроза преступного мира. Он ненавидит воров, но при этом мой друг. Он кажется наглым, но на самом деле стеснителен. Выглядит грубым, но у него тонкая душевная организация.

— Что-то у тебя, Люпен, весь лук с одной грядки, — усмехнулся Дзиген и покачал в руке бокал. — Все такие, с виду ужасные, но добрые и ранимые внутри. Кстати, а что с Фудзико?

— О, Фудзико тоже носит маску. Она бывает жестокой, взбалмошной, она может обмануть, но глубоко внутри она милая маленькая девочка, которая хочет счастья.

— Ну, Фудзико и с виду милая. Значит, под слоем милоты она ведьма! — сделал вывод Дзиген.

Люпен взмахнул рукой, желая возразить, и чуть не расплескал вино.

— Не, погоди, Люпен, — предупредил его возражения Дзиген, — а уже под этим слоем — она маленькая девочка, которая хочет счастья. Только себе. Даром.

— У Фудзико очень много слоев, — печально произнес Люпен. — Наверное, никому не дано увидеть самую ее сердцевину.

— Тогда она все же не лук, а капуста, — заключил Дзиген. — И до ее кочерыжки, тьфу ты, сердцевины, не доберешься, сколько не раздевай.

— Так вот в какой капусте находят детей, — вдруг осенило Гоэмона.

— Ага, — обрадовался Дзиген, — вот мы и выяснили: женщины — это капуста, раздевая которую, можно найти детей.

— А мужчины — это лук! — сделал логический вывод Гоэмон и осушил бокал до дна.

— Лук и капуста, — мечтательно произнес Люпен, — какая многослойная овощная гармония. Кстати, наливайте!

Дзиген долил вина в бокалы.

— За капусту! — поднял бокал Люпен.

Напарники послушно чокнулись, выпили, и Дзиген счел своим долгом напомнить:

— Мы же о луке говорили.

— О луке… — Люпен задумался и вдруг аж подпрыгнул. — А вы знаете, парни, что в России варят лук с яйцами!

— Ни хрена себе, крутой у них лук, — опешил Дзиген.

— В смысле, их варят вместе: лук и яйца. Куриные, — пояснил Люпен, уловив, что напарник о чем-то не о том подумал.

— Ага, чтобы яйца были ядрёные, — предположил Дзиген.

— Неа, — ответил Люпен, — чтобы покраснели.

— От стыда? — ухмыльнулся Дзиген.

— Никто не должен стыдиться лука, — убежденно произнес Гоэмон. — Он многослоен, но честен. Он мягок, горяч, резок и сладок. Он в золотой чешуе.

— Точно! — Люпен щелкнул пальцами и чуть не уронил бокал. — Чешуя! Золотая и алая. Луковая чешуя красит яйца.

— Так ты про Пасху, — догадался Дзиген.

— Вот! — обрадовался Люпен. — А мне не дается это слово. Я давно мечтаю приехать в Россию на этот праздник, когда красят яйца и целуются.

— Это называется… называется, — Дзиген обнаружил, что сложные пасхальные термины начисто выветрились из его головы. Впрочем, он бы и произнести их сейчас не смог. — Неважно, главное — лук. Лук всему голова!

— За лук! — подхватили Люпен и Гоэмон.

Бутылка опустела. Гоэмон так и уснул в кресле, крепко зажав в одной руке Зантецукен, а в другой — пустой бокал.

Люпен пытался вспомнить что-то важное про лук, но мысли путались, а перед глазами крутились разноцветные звездочки-луковички.

— Рано твоей женушке виноделием заниматься, — хмыкнул Дзиген. — Не вино, а бормотуха.

— Оно просто… молодое, молодо-зелено, оно как Ребекка... Молодое, шальное, безумное, — пробормотал Люпен и широко улыбнулся. — А хорошо посидели!