Не дневник меняет Джинни, Джинни меняет дневник (джен)

Сентябрь в Хогвартсе встретил Джинни прохладным ветром с озера и знакомым гулом сотен голосов, наполнявших Великий зал. Но в этом году в привычный хор вплетались новые, особенные ноты.

За Распределяющей Шляпой выстроилась очередь первокурсников. Среди привычных взоров — робких, надменных, восторженных — Джинни заметила иные. Слишком острые. Слишком голодные. Дети, чьи глаза, широко раскрытые, впитывали каждый камень сводчатого потолка, каждый призрака, проплывающего сквозь стену, с жадностью утопающего, нашедшего источник. И в этом восторге сквозила не детская радость, а почти религиозный фанатизм. Или… благоговейный ужас.

Она видела, как один мальчик, щуплый, в залатанной, но чистой мантии, поймав взгляд профессора Снегга, не потупил глаза, как это сделали бы многие, а выпрямился, и в его взгляде вспыхнула странная смесь преданности и вызова.

«Слизерин!» — прокричала Шляпа, обрушив на зал очередную порцию недоверчивого шепота. Магглорожденный в Змеином гнезде? Но мальчик, которого звали, кажется, Кевин Энфилд, шагнул к столу Слизерина не с робостью изгоя, а с видом завоевателя, нашедшего, наконец, свой трон.

Позже, в гостиной Слизерина, Джинни наблюдала за ним. Он не пытался втереться в доверие к чистокровным. Он сидел в стороне, но его поза была не сгорбленной, а собранной, как у хищника на охоте. Его взгляд скользил по старинным гобеленам, по серебряным змеям, вплетённым в каменную кладку, с пониманием их ценности.

Урожай начинает всходить, — написала она Тому той же ночью. Её перо выводило буквы твёрдо и чётко. — Я вижу их. Они другие. Не такие, как те магглорожденные, что были здесь раньше. В их глазах нет растерянности или слепого восторга. Есть... признание. И ненависть.

Опиши, — потребовал Том. В его «голосе» звучала напряжённая заинтересованность учёного, наблюдающего за успехом эксперимента.

Они не благодарны волшебному миру за то, что он их принял. Они ведут себя так, будто вернулись домой после долгого изгнания. Они преданы магии фанатично, почти болезненно. И они смотрят на всё маггловское — на свои прошлые жизни, на воспоминания — с откровенным презрением. Как на что-то грязное, недостойное.

«Пробудитель», — констатировал Том. — Формула, пробуждающая латентные магические гены и вызывающая отторжение к немагической среде. Снейп превзошёл себя. Эффект именно таков, как мы и предполагали.

Да, — согласилась Джинни. — Они не просто волшебники. Они — идеальные солдаты новой веры. Они ненавидят своё прошлое, а значит, будут яростно защищать настоящее, которое мы им подарим. Они видят в магии не дар, а право по рождению, которое у них чуть не отняли.

Она думала о Кевине Энфилде. О девочке с Равенкло, которая на первом же уроке истории магии с вызовом спросила у профессора Бинса, почему магглов не держали в подчинении с самого начала. О другом мальчике, который с гордостью демонстрировал шрам на руке — след от «воспитания» маггловскими родственниками, которые, по его словам, боялись его.

Они приносят с собой боль, — анализировала Джинни. — И направляют её не внутрь, как это часто бывает, а вовне. На тех, кого считают виновными. Мы не просто создали волшебников, Том. Мы создали мучеников, которые ещё даже не пострадали. Самых опасных kind.

И самых полезных, — без тени сомнения ответил Том. — Их ярость нуждается лишь в направлении. Их преданность — в фокусе. Они будут гордиться шрамами, real or imagined. Они будут сражаться за мир, который они barely know, потому что ненавидят тот, который оставили.

Джинни закрыла дневник. Вслушалась в звуки замка. Где-то там, в башнях и подземельях, расселялись её детища. Продукт её холодного ума и алхимического гения Снейпа. Они не знали её. Не знали Тома. Но они были рождены их волей. Они были живым оружием, которое не нужно было заряжать — оно приходило в мир уже заряженным ненавистью к собственному прошлому.

Она подошла к окну своей спальни в Слизерине. Вода Чёрного озера колыхалась за стеклом, отражая лунный свет. Мир менялся. Не грохотом битв и залпами заклинаний, а тихим, неотвратимым прорастанием семян, посеянных её рукой. И первый урожай, уродливый и прекрасный в своей фанатичной преданности, обещал быть обильным.