О мышах и совах (гет)

Грейс сидела на жесткой скамье для посетителей и пыталась согреть руки о безнадежно остывшую кружку кофе. В глаза будто песка насыпали: они пересохли и болели при малейшем проблеске яркого света, а внутри черепной коробки словно кто-то бил молотком по вискам. Все это было следствием отсутствия сна на протяжении уже практически трех суток, но спать Грейс боялась. Боялась открыть глаза и увидеть неизбежное. Ее мать пока была жива. Но ключевым было слово «пока».

Под больничными простынями Бриджит Тернер почти не было видно: худенькое тело, казалось, принадлежало девочке лет двенадцати, но никак не сорокалетней женщине, а кожа была настолько бледной, что практически сливалась с постелью, и лишь шикарная копна каштановых волос напоминала Грейс о том, как мать выглядела прежде. Целители сновали вокруг кровати, собирая консилиум за консилиумом, но никак не могли прийти к другому решению, кроме как «хрен-знает-что».

Не сказать, что резкое ухудшение в состоянии матери было для Грейс сюрпризом. Бриджит болела всю жизнь, сколько Грейс себя помнила. Внезапные приступы слабости, лихорадки или судороги, которые мать объясняла эпилепсией и слабым иммунитетом, давным-давно стали обыденностью. Если она подхватывала простуду, это всегда растягивалось на недели, а зачастую кончалось пневмонией. Да что уж говорить, самый обычный порез на пальце кровоточил несколько дней. Тем не менее, визиты к врачам не давали никакого результата, как и толкового диагноза. А горы лекарств, теснившихся на специально отведенной полке в кухне, были бессильны.

Пока был жив отец, все было не так плохо, но практически сразу после его смерти симптомы неведомой болезни стали расти как снежный ком. На курсе пятом, после очередной затяжной пневмонии, терпение Грейс закончилось, и она добилась разрешения на осмотр у целителя в больнице Святого Мунго, куда вход маглам был возможен только в чрезвычайных ситуациях. Но тот лишь развел руками — ничего магического в болезни Бриджит Тернер он не видел. И теперь Грейс подумывала найти того самого целителя и вывернуть ему те самые руки. Ибо отметины, похожие на черную плесень и покрывающие грудь, шею и плечи ее матери явно говорили об обратном. Это совершенно очевидно было «что-то магическое», но никто не мог сообразить, что. У самой Бриджит спросить было невозможно по двум причинам: с тех пор, как приходящая сиделка нашла ее лежащей на полу в гостиной, та в сознание так и не пришла. И вторая — никто и не думал, что магл в принципе был способен ответить на этот вопрос.

И все эти три дня Грейс ютилась на жесткой скамейке рядом с кроватью матери, запивая свое отчаяние от бессилия и страх перед неизвестным жидкой помойкой, которую в этой больнице именовали не иначе как кофе. Очередной обход кончился очередным перечнем симптоматических назначений и никакой существенной информации не дал. Единственным разнообразием за эти два дня стал номер Ежедневного пророка, оставленный кем-то из целителей на прикроватном столике. Не то чтобы Грейс сейчас интересовал окружающий мир, но маленькая комнатка с серыми стенами и единственным развлечением в виде маленького окошка под потолком навевала глухую тоску.

Грейс взяла газету в руки, и в глаза тут же бросился яркий разворот: «ТОТ-КОГО-НЕЛЬЗЯ-НАЗЫВАТЬ ВЕРНУЛСЯ». Газета была двухдневной давности, и это объясняло, почему все вокруг были так встревожены. Не из-за ее же, Грейс, матери, которая впала в кому как раз… три дня назад… Нет, в то, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся, Грейс поверила давно. Но, все равно, что за странное совпадение? Интуиция предвещала что-то нехорошее, и Грейс углубилась в прочтение статьи, пытаясь найти хоть какие-то ответы.

И хоть за последний год искать правду в Пророке стало занятием глупым и безрезультатным, в этот раз кое-какую правду он ей все-таки открыл. После захватывающей истории про Гарри и ребят из ОД, ворвавшихся в министерство (как им вообще пришло это в голову?!), шел перечень имен тех, кого следовало опасаться не меньше, чем самого темного волшебника всех времен. Взгляд скользил по знакомым и не очень именам, пока не наткнулся на фамилию, значившую для нее куда больше, чем все напечатанные здесь вместе взятые. Она смотрела на колдографию мужчины с карими глазами и проседью в русых волосах, не в силах поверить. И внезапно мелочь, о которой она умолчала при разговоре с целителями, показалась очень важной. Грейс сжала газету в кулаке и, встав со скамьи, стремительно вышла из палаты.

* * *

Седой старик, такой древний и хрупкий, что Грейс поражалась, каким образом он выдерживал вес собственной мантии, сидел на стуле возле постели Бриджит Тернер и держал ее за руку. Стоявшие за его спиной целители, оба мужчины лет под сорок, переминались с ноги на ногу, явно плохо скрывая благоговение, смешанное со страхом, при взгляде на старого профессора. Он долго хмурился, долго смотрел на отметины, долго делал пассы над бесчувственным телом своей палочкой и в завершении своей работы тяжело и грустно вздохнул.

— Мне очень жаль, моя милая, — обратился он к Грейс, не пытаясь скрыть сочувствие в водянистых глазах. — Но это Родовое проклятие. Очень и очень мощное. Ваша мать дожила до своих лет лишь по той причине, что тот, кто его наслал, сидел в Азкабане. Дементоры отнимают много сил у магов, и насланные ими заклятия ослабевают. Видимо, несколько дней назад он сумел сбежать. Неудивительно, в свете последних событий… Но даже так… Обычно маглы не в состоянии выжить даже в таких условиях. Ваша мать очень сильная женщина.

Грейс не знала, что ответить. Самым краешком разума она с самого начала знала, что мама с этой койки больше не встанет. Но когда об этом говорили так прямо, когда фантазии о чудесном исцелении рассыпались, словно рассохшийся пергамент, и от бессилия хотелось выть, словно голодный оборотень, не нашлось других слов, кроме как:

— Вы совсем ничего не можете сделать? — голос осип от долгого молчания и звучал совсем глухо. Старик вздохнул и покачал головой.

— Нет. Мне очень жаль. От подобного нет лекарства.

— А если… Если убить того, кто это сделал? — тихо спросила Грейс, сжимая кулаки. Целители уставились на нее со странной смесью жалости и понимания.

— Нет. На такой стадии это не принесет никакой пользы, даже если бы вам каким-то образом это удалось, — твердо ответил старик. — Но я могу ненадолго вернуть ей сознание, хотя это и отнимет у нее много сил. Решать вам.

Грейс опустила голову. Ничего. Никакой надежды. Лишь возможность попрощаться и приблизить этим закономерный конец. Или оставить все как есть. Без прощания и без ответов. Но Бриджит Тернер всегда любила доводить все до конца. И такой конец вряд ли бы ее устроил.

— Я согласна, — прошептала Грейс.

* * *

Хрупкая рука дрогнула в ладони Грейс, отзываясь на осторожное прикосновение. Бриджит издала слабый стон и приоткрыла глаза, щурясь от тусклого света.

— Мам? — тихо позвала Грейс, стараясь не сильно сжимать пальцы.

— Грейс, милая… — прошелестела мать, поворачивая голову.

Грейс захотелось заплакать от того, какой беспомощной она выглядела. Ее мать была когда-то очень красивой. Изящная, с тонкими чертами лица, большими глазами, бархатистой кожей и шикарными локонами цвета темного шоколада. Самая настоящая красавица, эталон истинной женственности. Грейс была бы рада унаследовать этот багаж, но пошла практически полностью в отца, получив от матери лишь густоту волос и большие глаза. Но сейчас от былой красоты остались лишь жалкие отголоски прошлого. Болезнь выпила из женщины всю жизненную силу: кожа потускнела, лицо избороздили морщины, а от идеальной фигуры остался лишь скелет, обтянутый кожей и изуродованный страшными отметинами проклятия. Только волосы еще напоминали о Бриджит Тернер. Но Грейс было все равно. Слышать родной голос и держать мамину руку уже было невероятным счастьем. Пусть и мимолетным.

— Где я? — слабо прошептала Бриджит, не узнавая серых стен.

— В больнице Святого Мунго.

— Они мне не помогут… — прозвучало в ответ. Уверенный ответ человека, который прекрасно понимал, что с ним происходило.

— Почему ты не сказала мне? — слезы все-таки полились из глаз, капая горячими тяжелыми каплями на сцепленные руки.

— Потому что хотела защитить тебя. Мы с отцом сделали все, чтобы защитить тебя. И видит бог, я справилась. Ты выросла такой красавицей, моя милая. Ты так похожа на Алекса. Он был бы счастлив.

— Отец тоже умер из-за этого? — спросила Грейс, осененная внезапной догадкой.

Мать кивнула головой, смаргивая слезу.

— Расскажи мне. Расскажи мне все, — попросила Грейс. — Я этого заслуживаю.

* * *

Бриджит смогла найти в себе силы приподняться и даже сделать глоток воды из преподнесённого ей стакана. Грейс сделала вид, что не заметила, сколько сил у ее матери отняли эти нехитрые действия. Сердце словно сжало в тисках, и ей пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы не дрожали руки. Бриджит глубоко вздохнула и, снова найдя пальцами ладонь Грейс, сжала ее едва ли в треть своей силы.

— Это случилось, когда твой отец отказался от брака, который ему навязывали родители. Мы к тому времени были уже год как знакомы и оба понимали, что жить друг без друга не сможем. Алекс сжег все мосты, ушел из дома с большим скандалом, его тут же лишили всякого наследства. Родители отказывались принимать его выбор. Но они нас хотя бы не трогали. Вскоре после этого Алекс сделал мне предложение, конечно, я согласилась. И тогда, за пару дней до нашей свадьбы, пришел он, — тут Бриджит замолчала, и мелкая дрожь пробежалась по ее телу, словно былой страх нахлынул на нее с новой силой.

— Кто он? Аларик?

Бриджит кивнула и покосилась на стакан с водой. Отпив еще один глоток, она натужно откашлялась и продолжила:

— Да. Накануне умер их отец, и Аларик, будучи старшим, стал главой семьи. Он предложил Алексу вернуться: естественно, до свершения этого несмываемого позора, то есть нашей свадьбы. О, я помню этот разговор, я тогда подслушивала под дверью, словно школьница. Аларик говорил страшные вещи. Судя по его речам, он был нездоров. Он уже был Пожирателем смерти, а мне не нужно объяснять тебе, что это значит. Они с Алексом страшно поругались, дошло до драки, чуть весь дом не разнесли. Но твой отец всегда был очень сильным магом. Гораздо сильнее своего брата. Он вышвырнул Аларика за дверь, и тогда это случилось. Я не знаю, как и что именно он сделал, да и откуда мне знать. Но в тот день он проклял твоего отца и меня. Алекса хватило на семь лет. Всего семь…

— Подожди, — резко перебила Грейс мать. — Я успела узнать, что такое это Родовое проклятье. Это значит «проклясть родную кровь», но им нельзя задеть того, кто никак не связан с жертвой кровными узами. Ты не могла пострадать от этого, так почему…

Но тут Грейс наткнулась на озабоченный взгляд матери, который появлялся у нее при попытке соврать, и страшная правда повисла в воздухе, не произнесенная вслух, но не менее ужасная от этого.

— Нет. Ты не могла сотворить такую глупость… — прошептала Грейс, не желая верить и осознавать весь масштаб трагедии. — Нет. Нет. Нет. Ты не могла этого сделать, отец бы не позволил… Как, черт возьми, он пошел на это?!

— Грейс, — неожиданно твердо оборвала ее Бриджит, вцепляясь в руку дочери мертвой хваткой. — Послушай меня. Сейчас же! — с невиданно откуда взявшейся силой, женщина тряхнула Грейс за плечи, прерывая едва начавшуюся истерику. — Мы с твоим отцом любили друг друга больше жизни. Но еще больше мы любили тебя. Когда Аларик проклял твоего отца, я уже была беременна. Я почувствовала, что произошло нечто ужасное. И что бы я была за мать, если бы не сделала все для защиты своего ребенка?! Мы с Алексом сделали свой выбор, мы сделали выбор и сами навлекли на себя беду, но ты… Ты ни в чем не была виновата, ты была лишь крошечным существом у меня внутри, и уже обреченным на жуткую смерть. Неужели ты думаешь, мы могли допустить подобное?

— Но… Как? Как вы это сделали? — прошептала Грейс, не в силах даже плакать.

— Узы матери и ребенка — особенная вещь. Даже если ты и не волшебница. Чистая душа, способная на жертву — уже магия, доступная любому маглу. И когда ты родишь своего собственного ребенка, когда впервые возьмешь его на руки, ты поймёшь, что сделаешь что угодно, даже невозможное, для того, чтобы он был здоров и счастлив. Мы не могли поступить по-другому. И я ни секунды не жалела о своем решении. Я хочу, чтобы ты это знала.

Грейс смотрела на родное лицо сквозь мутную пелену в глазах, и душа разрывалась на куски. Все эти годы тяжелой болезни и существования на грани жизни и смерти были предназначены ей. И эта женщина, которую Грейс всю жизнь считала слабой и нуждающейся в помощи и опеке, на самом деле была ее самым грозным защитником и опорой. Пелена спала, и Грейс, словно в детстве, когда ее обижали соседские дети, бросилась к маме на грудь и залилась горькими слезами, цепляясь пальцами за тонкие плечи, не желая отпускать и мириться с неизбежностью. Только не сегодня и только не сейчас.

Они уснули вместе на одной узкой больничной койке. Но перед тем, как погрузиться в забытье, убирая непослушные прядки русых волос со лба дочери, уже дремавшей у нее на плече, Бриджит подумала, что, даже проиграв эту битву со смертью, она выиграла самую главную в своей жизни войну. Смерть может подавиться ее никчемной душой. Самое ценное на всем белом свете она сберегла. Она победила.

* * *

Спустя два дня Грейс, одетая в черные брюки и черную рубашку, совсем не замечала палящего над городским кладбищем солнца. Ей не было жарко или холодно. Грустно или радостно. Внутри зияла пустота, темная и бездонная, словно огромная черная дыра из космоса. Пальцы все еще сжимали стебель белой розы, одной единственной. Мама их любила, но терпеть не могла букеты. Если красота — то в единственном экземпляре.

Грейс присела на корточки и положила цветок на гранитную плиту. Она изо всех сил надеялась на то, что, хотя бы там, за чертой, ее родители найдут друг друга. А все, что остается сделать ей, это поднять палочку и немного дополнить надпись на старом обветренном камне. Один аккуратный взмах, и буквы сложились в последнее свидетельство любви двух таких сильных и таких отчаянных людей:

«Здесь покоятся верные супруги и любимые родители Александр и Бриджит Селвин».

Грейс устроилась неподалеку от могил родителей на покосившейся от времени каменной скамье, спасаясь от палящего июньского солнца в тени гигантского тиса — вечного обитателя кладбищ, настолько старого, что переплетения стволов уже схватились многолетней корой, не давая возможности даже посчитать, сколько деревьев срослись в одно. И совершенно не представляла, что ей делать дальше. Идти домой? Но как только в памяти всплыла их квартира, пропитанная запахом маминых духов и полная ее вещей, к которым та больше никогда не прикоснется, в горле застрял ком. Нет. Грейс с трудом провела там одну единственную ночь в перерывах между хлопотами перед похоронами и теперь не могла заставить себя туда вернуться. По крайней мере сейчас.

«- Ну, так как? Заглянешь на огонек, когда сдашь все свои жуть какие важные экзамены?»

Вдруг откуда ни возьмись раздался знакомый голос. Грейс даже обернулась, ожидая увидеть говорившего прямо за своей спиной, но там, конечно же, никого не было. Зато теперь Грейс поняла, что ей нужно сделать. Увидеть Джорджа Уизли прямо сейчас. Она ведь обещала, верно? В свете последних событий мысли о нем отодвинулись на задворки сознания, но именно сейчас, когда она разбита и раздавлена, ей, как и любому обычному человеку, нужна поддержка. Грейс поднялась со скамьи и потянулась, разминая затекшие от долгого сидения мышцы. Впервые за эти дни ее ожидало впереди хоть что-то хорошее. Она уже шагнула к стоящему рядом склепу: обветренному строению из серого камня с вычурными колоннами и явно излишней тут лепниной, чтобы незаметно трансгрессировать в его тени, но не успела этого сделать. Именно в этот момент, на самом краю поля зрения, глаз зацепил странную тень. Грейс резко повернула голову и увидела в густой листве тиса бурого филина: птица оттолкнулась мощными когтями от ветки, заставив ее заходить ходуном, и полетела прямо на Грейс. Стремительно пронёсшись над ее головой, чуть не задевая русые волосы своими крыльями, филин уронил под ноги девушки конверт, и был таков.

Грейс присела на корточки и подняла успевшее запылиться письмо. Изящный почерк на обороте был смутно знаком и гласил: «Мисс Тернер, кладбище Кенсал-Грин, Лондон, скамейка под старым тисом». Крайне заинтригованная, Грейс вскрыла конверт и достала аккуратно сложенный пергамент. Пробежавшись глазами по строчкам, она не удержалась и еще раз проверила адресата, не веря до конца, что филин ничего не напутал. Но филин не напутал. А это означало, что перемены в ее жизни на эту неделю еще не закончены. Грейс аккуратно сложила пергамент, засунула в карман и все-таки шагнула под прикрытие мрачных колонн, где, повернувшись на каблуке, растаяла в воздухе, оставив после себя лишь взвившееся облачко пыли.