Аркан без имени (гет)

Я в чёрные дни

Не жду пробужденья.

Надежда, усни,

Усните, стремленья!

Спускается мгла

На взор и на совесть.

Ни блага, ни зла, —

О, грустная повесть!

Под чьей-то рукой

Я — зыбки качанье

В пещере пустой...

Молчанье, молчанье!*

* * *

— Идиотка! Я же сказал вам не шуметь!

— Шуметь! Шуметь! Но я не шумела, мой господин! — оскорбился грудной голос. — Можете сами закрывать эту дверь, если думаете, что сделаете это лучше, чем я!

— Не смейте говорить со мной подобным тоном! Вы забыли, кто я? Я могу снять ваш портрет и отправить в подземелье, как глупца Кэдогана, — губы Перси сжались от гнева. — Вы здесь, пока я терплю!

— Ой! — Полная дама немедленно захлопнула рот.

Идиотка! Такая же, как эта целительница! Она почти полчаса осматривала Гермиону, но так ничем и не смогла ей помочь.

Гермиона в коме уже две недели! Две недели не открывала глаза! Он поил ее всеми зельями, которые прописала целительница, а эльфы ежедневно смазывали ссадины. Впрочем, синяки-то как раз уже зажили.

Перси отвернулся от Полной дамы, прожигающей его злобным взглядом, и подошел к лежащей Гермионе.

День закончился, и гостиную Гриффиндора озарял мягкий свет свечей и огня в огромном камине. Танец пламени порождал игру теней на лице молодой женщины, отчего оно казалось почти живым. Перси медленным ласкающим движением провел по ее щеке. Кожа Гермионы была мягкой и бархатистой. Теплой.

Теплой, но...

Гермиона почти мертва! Ее сознание никак не возвращалось! Она не хочет возвращаться, а если бы и хотела, ее магия слишком слаба, чтобы у нее хватило сил. Простое падение не могло вызвать такие осложнения. Это было смешно! Гермиона не могла умереть! Не она!

Я боюсь, мистер Уизли... Боль иногда...— Он просто хотел, чтобы этот старый полумаразматик целитель, которого он пригласил на смену той, первой, замолчал, чтобы заткнулся!

...Потеря мужа, затем ребенка... Почему он не заткнется! Слова рвали душу! Жалили в тысячу раз больнее!

Тогда Перси вцепился в шею старика руками и сдавил ее. Сильно. Сжимал горло, пока целитель не задохнулся, пока его налитые кровью глаза не закатились. Перси убил его почти хладнокровно. Чтобы он замолчал. Чтобы он еще раз не сказал, что Гермиона предпочла умереть, нежели...

Нежели что? От мыслей об этом Перси становилось плохо: сердце учащенно билось, по телу бежали мурашки, голова кружилась. Она не может умереть. Только не после того, что он сделал.

Да, он сделал все, чтобы избавить Гермиону от излишних страданий. Он добился от Лорда права до родов держать ее при себе, а потом — еще несколько месяцев, до тех пор, пока младенец смог бы обходиться без матери. Преждевременная смерть ребенка в их планы не входила. И все прошло как нельзя лучше, так что через два месяца Господин сможет, наконец, исполнить пророчество...

Когда Перси передал ребенка Лорду, то опасался, что Волдеморт прикажет избавиться от Гермионы. И Лорд приказал. Но Перси осмелился возразить, вызвав изумление и трепет среди членов круга. Да, он осмелился просить у Господина милость сохранить жизнь грязнокровке. Для своего личного пользования, сказал Перси. И, вопреки всем ожиданиям, Господин согласился.

Но он не простил бы своему слуге слабость, увидев его стоящим на коленях у постели лучшей подруги Поттера, у постели жены предателя Снейпа! И наказал бы за унижение.

А Перси в самом деле стоял около нее на коленях. Он хмурился. Руки дрожали.

Что он сделал? Это всего лишь Гермиона — обычная зануда, которая никогда не разлучалась с книжками!

Почему он привел ее к Господину? Потому что она — ключ к пророчеству...

Магглокровка не могла родить дитя, судьба которого была бы связана с судьбой Темного Лорда! Хотя нет, именно она могла... Разве Поттер не был плодом грязнокровки и волшебника?

И, может быть, чтобы властвовать в волшебном мире, Темному Лорду вовсе и не нужно это пророчество. Он и так уже самый могущественный волшебник своего времени, бесспорный Хозяин. Но оно было нужно тебе, чтобы занять место возле Господина. Оно было нужно тебе, чтобы стать тем, кем ты стал.

Да, он пожертвовал Гермионой, ради того чтобы его заметил Господин и возвысил до первого круга! Он пожертвовал Гермионой. Молодой женщиной, которую знал еще девчонкой и которую любил. Что же он наделал! Мерлин, что он наделал!

* * *

Все вокруг было серым и туманным. Земля и небо смешались, слились, чтобы стать единым целым.

У нее было такое противное чувство, что нужно идти вперед, неизвестно зачем. А она ненавидела неизвестность.

* * *

Не белый свет этого снежного утра, а холод заставил Габриэль проснуться. Собачий холод.

Она не помнила, как оказалась в кровати, но, тем не менее, лежала в своей постели, на покрывале, сжимая одеяло худыми руками. С трудом разлепив глаза, она поняла, что на ней вчерашнее платье и туфли.

Накинув на плечи покрывало, девушка встала и открыла дверь в комнату, служившую гостиной. Сидящий в одном из кресел мастер зелий посмотрел на нее пустым взглядом.

Прошедший вечер, страстный и мучительный, сию же минуту воскрес в ее памяти.

Она подарила ему удовольствие, и с ней он испытал оргазм. Это воспоминание было таким ярким. Его хриплое дыхание. Его белая кожа. Тонкая линия черных волос, спускавшаяся к низу живота. Его напряженный и набухший член у нее во рту. Его мускусный резкий вкус. Эти мгновения навсегда останутся с ней.

Она думала, что, может быть, он притянет ее к себе, обнимет, займется с ней любовью. Она думала, что, может быть, этот раз будет отличаться от других.

Но ничего не изменилось. Он отвернулся. Закрыл глаза, чтобы не видеть ее. Избегал прикосновений. Пил. Это был просто молчаливый трах, нимало не похожий на то наслаждение, которое она подсмотрела в окнах маленького коттеджа в одну дождливую ночь. Нет, ничего не изменилось.

В его глазах она по-прежнему была чудовищем, уничтожившим его жизнь и жизни многих других. Предательницей, вставшей перед ним на колени, полностью забывшей свою гордость. Жалкой сумасшедшей, унижавшейся перед тем, кто ее презирал.

* * *

Снег валил третий день подряд. Толстым белым одеялом он накрыл деревни и леса, заставляя широкие ветви елей прогибаться под его весом. Тропу замело, и это делало путь трудным и опасным.

Похоже, ночью температура сильно понизилась: он почти не чувствовал замерзшие пальцы ног. Снег скрипел под сапогами, уже не спасавшими от холода. Чертова страна!

С тех пор как он оказался здесь, ему на пути попалось всего несколько деревень, затерянных в лесной глуши. Если равнины с натяжкой еще можно было назвать гостеприимными, то что говорить о крутых склонах и снежных вершинах гор, возвышающихся над окружающей местностью?

Редкие жители, встреченные в этих деревнях, не очень-то помогли ему в поисках. Должно быть, местные крестьяне не часто видели в своих краях чужестранцев, так как неизменно запирали двери и ставни при его появлении. Маг-отшельник, которого он встретил в лесу, рассказал, что волшебник, иностранец, который говорил с тем же акцентом, снял номер в гостинице в Черном Мадьяре.

Надо быстрее добраться до этого места, если он не хочет умереть от холода. По его подсчетам, это уже недалеко.

То ли от усталости, то ли от чего еще ему вдруг послышались чьи-то крики, почти заглушаемые воем ветра. Это вполне могли быть оборотни. Здесь, в горах центральной Европы их жила целая стая.

Перед глазами встала картины плачущих детей, разорванных тел, кровожадных забав, возглавляемых Фенриром Грэйбеком. По спине побежали мурашки, едва он вспомнил, какое бешенство оживало в этих чудовищах в полнолуние. Темное и тяжелое небо не позволяло разглядеть луну, но инстинкт велел не задерживаться в глухом лесу.

Драко ускорил шаг, не обращая внимания на внезапный порыв ветра, от которого капюшон слетел с головы. Пальцы, замерзавшие даже в карманах толстой шерстяной мантии, сжали палочку, он использовал согревающие чары, чтобы хоть немного расслабиться. Эффект от заклинания продержится недолго, так что лучше не бродить по этой негостеприимной местности понапрасну.

Быстрым шагом он дошел до небольшой рощицы. Здесь деревья росли не так густо и не были такими высокими. Но и тропы тоже не было. Невербальным заклинанием Драко раздвинул заросли кустов и вступил в проход между ними...

* * *

— Не нужно больше ...

— Я знаю, — шепотом прервала она его. — Я знаю...

— Нет, вы не знаете, — ответил он с тоской.

Габриэль поняла, что Северус хотел сказать, еще до того, как он открыл рот. Поняла, увидев его сидящим в кресле. Поняла по его единственному взгляду.

Обычно, когда такое случалось между ними, он старался не показываться ей на глаза. Уходил в горы на несколько часов, а то и дней, а возвратившись, запирался и готовил зелья из собранных растений. Да, обычно он ее избегал, чтобы не встречаться лицом к лицу.

Но сейчас он ее ждал. Это было необычно. Непроизвольно Габриэль хихикнула.

— То, что произошло... не должно повториться. Знайте, это больше не повторится.

— Не надо, — произнесла она слабым голосом.

— Это была ошибка, серьезная ошибка с нашей стороны.

— Не надо...

Она знала, но не хотела ничего слышать. Слова причиняли слишком много боли. Боли от того, что он опять отвергает ее. Не обязательно было говорить об этом вслух, чтобы она поняла.

— Это не может больше продолжаться. Вы должны следовать вашей собственной дорогой, жить своей жизнью. Не ждите от меня ничего, — он был серьезен.

— Не надо, пожалуйста, не надо, — Габриэль снова умоляла.

— Я знаю одно безопасное место к северу отсюда. У меня есть готовые зелья... Я дам их вам, чтобы было с чего начать...

— Нет! Нет! — воскликнула она, задыхаясь. Лицо ее было залито слезами. — Вы не можете меня прогнать! Ты не можешь! Только не после того, на что я пошла из-за тебя! Не после того, что...

Последнюю фразу она произнесла шепотом, отчего Снейп похолодел. Что могло привести ее в такое состояние? Пока она плакала, он видел в ее глазах отчаяние и гнев, а сейчас они были пусты.

— Послушайте, мне жаль...

— Нет! Не после этого!

Создавалось впечатление, что она вообще его не слышала, глубоко уйдя в себя. Не переставая плакать, она принялась раскачиваться туда-сюда, так что Северус встал и встряхнул ее хорошенько, чтобы привести в чувство.

— После чего же это? — свою очередь заорал он на нее.

— Не после этого...

У него не было другого выбора. Он вытащил из рукава палочку и, указав на Габриель, прошептал единственное заклинание, которое позволит ему понять, что произошло на самом деле.

Эмоции Габриэль обрушились на его сознание. Ее чувства к нему. Ее воспоминания, которые он переживал вместе с нею.

Он уходил из вымершей «Вересковой пустоши», оставив Габриэль за спиной.

— Что вам нужно сделать, так это похоронить мертвых!

— Я...

— Ваши, — продолжил он, кривя губы, скорее, безумно, чем цинично. — Это ваши мертвецы.

Ей казалось, что в сердце воткнули кинжал. Ее мертвецы... Они доверяли ей — и умерли. Из-за нее. Из-за ее глупости. Из-за ее эгоизма. Из-за ее гордости.

Она вырыла могилу и себе: сегодня она тоже умерла. По крайней мере, заслуживала этого.

Вдалеке в свете начинающегося утра исчезал эфемерный силуэт. Исчезал он.

Другое воспоминание.

Неизвестное место. Где-то в Европе. Габриэль последовала туда за ним.

Он не помнит этого. У него вообще почти не сохранилось воспоминаний о первых днях после бегства из «Вересковой пустоши».

Они были в убогой комнате. Габриэль с грустью смотрела, как он напивается. Ей было больно видеть его таким. Она не пожалела бы жизни, лишь бы он снова стал прежним, таким, какого она любила и какого уничтожила.

Воспоминание вновь сменилось.

Была ночь.

Он только что проснулся от того, что не мог дышать. Напугал ее. Она осторожно подошла к своей узкой кровати.

И об этом он не помнит.

— Иди сюда, я тебя ждал...

Он почувствовал биение ее сердца, как свое собственное, когда привлек ее к себе. Раздевал, ласкал, жадно целовал в губы.

Его словно обухом по голове ударили. Как он мог так поступить? Хватит, он больше не желает ничего видеть. Но эмоции Габриэль были настолько сильными, что подчинили его разум. Образы проникали в сознание против воли, то, что он видел, убивало его.

Она трепетала в его объятиях, в его тепле, вдыхала его запах. Она трепетала, чувствуя его шершавые руки на своей коже, чувствуя его губы и язык, ласкающие грудь, и задрожала, когда он проник в нее пальцами. Было немного больно, но она не обращала на боль внимания.

Она кричала, когда он входил в нее, резко, отчаянно. Чувствовать его в себе было не просто хорошо. Это было невероятное, невозможное наслаждение от обладания им. Чувства переполняли ее.

Она как молитву повторяла его имя — Северус, Северус, Северус — пока жар нарастал внутри нее.

— Гермиона, как я тебя люблю...

Слезы текли по ее щекам, но она по-прежнему сжимала его в объятиях. Видела его черные глаза, полыхающие таким огнем, о не имела и понятия, слышала его дрожащий от напряжения голос. Обняла еще крепче и прижалась к его губам. Чтобы только не слышать больше, как он зовет Гермиону.

Понимание того, что не ее он видел перед собой, не с ней занимался любовью, причиняло страдания. Он любил мертвую, в то время как она, Габриэль, была жива. Ей было плохо. Плохо от того, что с его губ срывалось не ее имя. Плохо от того, что она не могла пресечь эту ложь, не сумела его оттолкнуть. И хуже всего ей было от удовольствия, которое испытывали они оба, которое воспламеняло их тела и опустошало сознание.

Она все еще плакала, а он уже спал, не заметив ни ее стыда, ни страдания, ни любви, ничего из того, что она была готова для него сделать.

Северус задыхался. Со стороны смотреть на то, как он занимается с женой любовью, как кричит ее имя, было настоящей пыткой. Ноги его подкосились, и он упал на колени, увлекая за собой Габриэль.

Девушка, пунцовая от стыда, смотрела на него полными слез глазами. Ему тоже было стыдно. За то, что он осмелился сделать. За то, что не смог остановиться. Его трусость и низость погубили девчонку. Он никогда не сможет простить себе, что воспользовался ею.

— Все должно прекратиться, — прошептал он беззвучно.

— Я знаю, — рыдала Габриэль. — Но вы не можете меня так просто прогнать. У меня больше никого нет, больше никого... Пожалуйста, разрешите мне остаться с вами...

— Я совершил столько ошибок...

— Может, это и была ошибка, но я воспользовалась вашей болью. Вашим горем. Вы не смогли забыть Герм...

— Замолчите! — приказал он. — Не произносите ее имени.

— Простите. Но не оставляйте меня совсем одну... Я не могу, я не хочу туда...

* * *

Обнаружив себя в столь странном месте, Гермиона растерялась, но растерянность быстро сменилась страхом. Гермиона побежала, как сумасшедшая, как загнанный зверь, пытаясь ускользнуть от этой неосязаемой и туманной неопределенности. Она не знала, куда бежит. Здесь все было одинаковым. Она словно оказалась в кошмарном сне!

* * *

Драко наконец заметил какую-то забегаловку и облегченно вздохнул. Окна светились, изнутри доносились звон посуды, скрип стульев и крики.

Вывеска в виде огнедышащего дракона с расправленными крыльями, висящая на двух черных цепях, скрипела, покачиваясь в такт ветру.

Драко толкнул тяжелую деревянную дверь и вошел в помещение. Он так долго пробыл на морозе, что в тепле комнаты его начало знобить. Щеки горели, а ноги и руки постепенно обретали чувствительность.

На какой-то миг взгляды присутствующих обратились к нему. По крайней мере, тех, кто находился в главном зале, а те, кто сидел за барной стойкой, глянули на него лишь мельком.

Драко заметил пустой столик в углу и занял его. Этот угол находился в тени, но зато из него можно было видеть весь зал, самому оставаясь незамеченным. Хоть у Драко и имелось официальное поручение от Господина, лучше не рисковать. У Лорда практически везде были шпионы, а Драко вряд ли смог бы внятно объяснить причину своего пребывания здесь.

Он снял капюшон и, распахнув мантию, высушил ее.

— Чем могу служить? — приветствовал его огромный волшебник в фартуке.

— Огневиски.

— Извиняйте, — трактирщик сконфуженно почесал макушку, — но здесь у нас такого нет. Есть наливки, вино, козье молоко, мед и гипокрас.**

— В таком случае, принесите вино.

Толстяк возвратился к бару и передал заказ немолодой худой волшебнице с пестрым платком на волосах. Она протянула ему кувшинчик и снова засуетилась у камина, где стоял огромный котел. Аппетитный запах мяса и пряностей, витающий в воздухе, щекотал ноздри, напоминая, что накануне Драко не проглотил ни крошки.

Усталый и голодный, он решил заказать мясо трактирщику, как раз принесшему вино, когда вспомнил о цели своего путешествия.

— Кажется, можно справиться здесь... Я ищу человека, иностранца, высокого худого черноволосого мужчину. Он мастер зелий...

— Ха! Ха! Ха! — расхохотался тотчас толстяк. — Слышали? — обратился он к посетителям, — один оборванец ищет другого оборванца!

— Что тебя так развеселило? — Драко вытащил палочку. Такой отзыв о крестном оскорбил его, вмиг сделав надменным и холодным.

Как этот боров, этот мужлан мог насмехаться над Северусом Снейпом?

— Ничего, ничего... — забормотал весельчак, при виде палочки растерявший свою смелость. — У вас верные сведения, господин. Этот человек постоянно заходит сюда уже несколько недель.

От такой хорошей новости Драко немедленно расслабился. Северус жив! И даже совсем близко. Надо полагать, его не составит труда найти...

— Да вам везет! Вон он идет...

Молодой человек резко развернулся к двери, чтобы увидеть, как Северус входит в зал вместе с какой-то тощей блондинкой. Сердце пропустило удар при виде этого человека, некогда столь гордого и внушительного. Сейчас же он совершенно не был похож на того волшебника, которого Драко боялся и уважал, которым восхищался много лет, восхищался даже больше, чем собственным отцом. Черная мантия на нем была изношена, ботинки покрыты грязью, щеки заросли щетиной. Таким оборванным Драко его никогда не видел.

Оно и понятно. Северус скитался по Европе несколько месяцев, перебиваясь случайными заработками — наверняка, варил зелья — которых хватало только на самое необходимое. Видеть Северуса Снейпа таким было ужасно. Дико.

— Легок на помине... — усмехнулся волшебник, провожая недобрым взглядом двух подозрительных личностей.

Драко увидел, как замерла девушка, в то время как Северус даже ухом не повел, пробираясь к свободному месту. Когда он поравнялся со столом, за которым сидели трое молодчиков, кто-то бросил в него заклинание, и Северус рухнул на пол.

— Северус! Как ты? — воскликнула девушка, падая на колени рядом с мастером зелий. Драко вскочил.

Северус, ворча, попытался встать, но снова упал.

— Ха! Ха! Ха! Напился как свинья! Еше хочешь, да? — насмехался над ним второй из троицы, покачивая кувшинчиком медовухи.

— Нет! Остановитесь! Скоты! — девушка защищала его своим телом, плача, сжимая палочку дрожащей рукой, а троица продолжала веселиться. — Северус, пожалуйста... используй... Я прошу тебя...

— Фините инкантатем. — Указав палочкой на крестного, Драко отменил заклинание.

Затем он молниеносно обездвижил двух негодяев. Установившуюся тишину разорвал короткий судорожный вздох. Почти рыдание.

Драко прищурился и окинул взглядом ошеломленную спутницу Северуса. Невероятно! Это же младшая сестра Флер Делакур! А они-то считали ее погибшей во время нападения на «Вересковую пустошь»! Она смотрела на него покрасневшими и влажными от слез глазами. Как изменилась эта маленькая французская принцесса! Жизнь ее не пощадила. Она постарела.

— Габриэль?

— Да это я. Я тебя помню. Ты был в Хогвартсе во время турнира трех волшебников, — сдержанно ответила она, помогая Северусу подняться. — Ты очень не любил Гарри, мне кажется...

— Это точно.

— Отпустите меня. Я не нуждаюсь в вашей помощи, — пробурчал мастер зелий, освобождаясь от рук Габриэль.

Драко показалось, что девушка была неравнодушна к Северусу, но тот избегал ее прикосновений. Понятно, что такой гордый человек, как он, не терпел, когда ему помогали, но здесь было что-то еще... На лице Снейпа было написано отвращение, которое он тщетно пытался скрыть, а голос был полон презрения.

— Здравствуй, Северус. Я так рад тебя видеть, — проговорил Драко, шагнув навстречу крестному.

— Возвращайся туда, откуда пришел, Драко.

На мгновение молодой человек опешил. Да, крестный никогда открыто не выражал свои чувства, но Драко все же надеялся на другой прием!

— При всем уважении, Северус, я исколесил пол-Европы, чтобы разыскать тебя, так что не надейся, что я просто так сдамся.

— Что ж, в таком случае, я надеюсь, ты не слишком торопишься вернуться в роскошь Малфой-мэнора, — усмехнулся мастер зелий.

— Гермиона жива.

* * *

Она бежала уже несколько часов, пока не поняла, что совсем не устала, и что это упорство пустое...

— Я умерла... вот именно... я умерла... — зарыдала она, упав на мягкую землю.

Что еще это могло бы быть? Она никогда не слышала ни о чем подобном. Был ли это загробный мир? Был ли это рай? Однако интуиция подсказывала ей, что рай выглядит как-то иначе, что в раю не должно быть боли, не должна болеть душа.

А Гермионе сейчас было хуже, чем когда либо. Малыш, которого Перси отобрал у нее... Ее сын, ее плоть и кровь... И Северус... Как она оплакивала Северуса... Он умер. Этот предатель получил то, что заслужил. Умер, ты слышишь, умер! Горе было таким реальным! Оно не исчезнет никогда, никогда.

Нет, она точно не мертвая.

Гермиона начала вспоминать. Гнев на Перси.

Собственный бунт, спор и крики.

Охвативший ее ужас. Лицо молодого человека, искаженное бешенством, его удары, падение — и ничего... Больше ничего.

Нет, она не умерла, она была в коме. Это единственное логическое объяснение.

Но... хотела ли она вернуться? Вернуться и стать пленницей Пожирателя до конца своих дней? Почему бы не заснуть и не присоединиться к Северусу? Вернуться в тепло его объятий? Плакать от удовольствия при звуке его бархатного голоса? Спать глубоким беспробудным сном?

Потому что мой ребенок... мой ребенок ...

Ее ребенок был еще жив. И она была ему нужна. Нужна, как никогда. Она его спасет.

Да, должна его спасти! Она напрягла всю свою волю, все свои силы, пытаясь выбраться. Пыталась снова и снова, но безуспешно. Она застряла в этом аду...

* Поль Верлен (перевод Фёдора Сологуба). Из книги "Мудрость"

** Гипокрас — пряный напиток, состоящий из вина с водой, с добавлением сахара и всевозможных пряностей.