Птица Смерти (джен)

К Иву мы отправились тем же вечером, когда Бернард немного отдохнул, а Анри, ни на миг не прекращая ворчать, сделал для своего хозяина мягкие носилки. Должно быть, только в тот день я понял, насколько же кучер предан своему своенравному господину, раз уж даже согласился уехать вместе с ним из богатого дома в Тулоне. Насколько я понял из редких скупых реплик Нуармона, своё поместье он передал во владение кому-то из своих многочисленных племянников, а слугам дал полную свободу выбора: оставаться ли в поместье, уходить к другим господам или покидать город вместе с ним.

Как бы там ни было, к закату мы были уже вполне готовы отправляться к молодому ткачу. Жак под чутким руководством Бернарда собрал все необходимые флаконы, я же старался подготовить нашу с ним одежду. Конечно, у меня не удавалось сделать всё настолько аккуратно, как делала это Ализон, но результат был вполне приемлем.

Заранее было решено, что Жак и Анри отнесут Бернарда к дому Ива, где он вместе со своим слугой останется в саду у открытого окна, откуда и будет руководить операцией. Возможно, это было не лучшим нашим решением, но из-за наличия у нас только двух масок приходилось выкручиваться таким образом.

Удивительно, но, по меньшей мере в то время, когда мы готовились к операции, — собирали препараты и инструменты, добирались к дому Ива, размещали шипящего от головной боли Бернарда в саду — нам никто и ничто не мешало. Даже погода, казалось, подтверждала, что всё будет хорошо — низко висящий округлый диск луны не заслоняло ни одно облако.

Единственную комнату небольшого каменного домишки освещали десятки свечей и масляных лампадок. В их свете Ив выглядел особенно устрашающе.

Он был тощим, бледно-желтоватым. Иссохшаяся кожа обтягивала кости и чумные опухоли. Глаза закатились и он непрестанно кричал от боли, которую ему причиняли разбросанные по телу язвы.

Жак рухнул на колени рядом с ним и принялся истово молиться. Бернард, чья голова виднелась за окном, насмешливо хмыкнул.

— Для начала стоит напоить юношу настойкой опия. Это снимет боль и во время операции он будет спать.

Я коротко кивнул и постарался разжать зубы юноши, чтобы влить в его рот содержимое пузырька. Мне почти удалось напоить Ива этим полезным настоем, как вдруг он с силой сжал челюсти, откусывая горло тонкого стеклянного флакона.

Меня охватила паника. Кровь текла из рта юноши по его шее и подбородку, вздувалась на его губах бордовыми пузырями.

Только с помощью Жака я смог вытащить осколки — к счастью, Ив был слишком слаб, чтобы проглотить их.

Кровь гулко капала с бедной постели на каменный пол.

Бернард потёр переносицу.

— Это было неожиданно. Впрочем, сейчас не время залечивать внешние раны. Пора лечить возлюбленного нашей с вами подруги от более опасной противницы.

Я склонился над Ивом, утирая кровь с его лица.

— Лекарства от чумы нет, и вы это знаете, Бернард, — с отчаянием прошептал я. — Как бы мы ни старались!

Нуармон уже готовился было ответить мне, как по комнате разлился неприятный едкий запах. Оказалось, пока я отвлёкся, Жак успел открыть флакон с перегнанной Бернардом мочой.

— Я подумал, месье Лерой, — виновато пробормотал он, склонив голову, — что господин граф делал это, как лекарство от чумы, а мы ведь должны вылечить его, правда?

— Надо же, — желчно рассмеялся Бернард. — Жак понял всё быстрее вас, Эдмонд. А ведь именно вы у нас лекарь со стажем! Жак, друг мой, — от такого обращения мальчишка покраснел, — немедленно напоите Ива лекарством, а мы тем временем с Эдмондом приступим к последующим стадиям операции. Раскалите ножи, Лерой! Будем вырезать опухоли.

Я вздрогнул.

— Никогда! Мы этим только убьём его.

— А иначе его убьёт чума. Так у него будут хоть какие-то шансы.

Я стащил маску и бросил её на пол.

— Никогда, Бернард. Я не буду убийцей.

— Вы и так убийца, мой дорогой друг. Но вы убивали чужими руками, — вдруг его лицо исказила гримаса ужаса. — Что ты делаешь, дурак?

Должно быть, этого я не смогу забыть до конца дней своих — как Жак, надеясь получить ещё одну похвалу от своего благодетеля, готовился взрезать подмышку Ива там, где тонкая кожа пыталась скрыть под собой самую большую из опухолей, но поскользнулся на скользком от крови полу и, падая, вонзил нож в его исхудавшую грудь. Вскочил, дергая нож, но лишь расширил зияющий зев раны.

Ткач выгнулся, кровь последним кратким фонтаном брызнула из его рта, а затем он обмяк. Напряженная до того рука безвольно обвисла.

Всё это заняло буквально несколько мгновений. В комнате и за её пределами повисла терпкая, липкая тишина.

Первым пришел в себя Бернард.

— Эдмонд, — он старался говорить повелительно, но голос его дрожал от ужаса так же, как дрожало тело беззвучно рыдающего Жака. — Эдмонд, вы знаете, что делать.

Я лишь кивнул и, вытолкав Жака в сад, где Бернард немедленно потребовал от своих носильщиков возвращаться домой, взял в руки одну из свечей. Горячий воск скатился мне на пальцы, но я не заметил этого. В последний раз взглянул на Ива, ещё несколько дней назад готовившегося к свадьбе с прекрасной девушкой, и поджёг лежащую в углу стопку тонкой ткани.

По пути к дому я ни разу не обернулся.

На следующее утро я встретил Антуанетту. Она была смертельно бледна, а я стоял, не зная, как сказать ей страшную правду.

— Мадемуазель, я…

— Вы сделали всё, что могли, — покачала она головой. — Я благодарна вам уже за это.

«Его убил мой ученик. А я ничего не мог сделать», — хотел было сказать я. Пусть бы Антуанетта ненавидела бы меня, но лгать этой девушке я не мог.

Мои размышления прервало дерево, мимо которого мы шли. Рукав чёрного платья Антуанетты зацепился за сук и с громким треском оторвался.

Повернувшись на этот звук, я застыл от ужаса.

Моим глазам предстала проступившая под левой рукой Антуанетты чумная опухоль.

Меня зовут Эдмонд Лерой, и я вновь оказался в зачумленном городе.