Тот, кто рядом (гет)

Входим на кухню.

На столе — раскрытая поваренная книга.

— Опять макароны варишь? — спрашиваю слугу.

Смущается.

— Нет… кашу гречневую.

Апрель морщится:

— Горе луковое. Давай покажу, как надо.

Андрей безропотно уступает кастрюлю.

 

Сажусь у окна.

Птенец и слуга хлопочут у плиты.

Семья.

 

Каша поспевает за пятнадцать минут.

Апрель достает из морозилки котлеты, принюхивается.

— Фу, из чего их делают?

— Из картона, — отвечаю.

— Фу! Там мяса — одно название.

Выкладывает на сковородку.

— В мое время за такие котлеты самого изготовителя бы на фарш пустили.

Молчу.

— Хотя… Это не мое дело, — поднимает левую руку Апрель, — твой слуга. Чем хочешь, тем и кормишь.

В правой — лопатка.

Андрей вздыхает.

 

— Лопай! — ставит на стол тарелку с котлетами и кашей.

Мой слуга несмело берет вилку.

— Я тебя буду учить готовить, — делает вывод Апрель. — А то позоришь своего хозяина.

Андрей готов спрятаться под стол.

Улыбаюсь.

— Ты не против? — птенец поднимает на меня взгляд.

Качаю головой.

— Учи.

В глазах сверкает огонек.

— Только не издевайся.

Огонек гаснет.

Андрей чуть не давится.

— Спокойно, — хлопает его по спине Апрель. — Не трону. Я ж не дикий какой-нибудь. Права Старшего уважаю.

Щелкает вскипевший чайник.

* * *

Протягиваю Апрелю стопку книг по физике.

— Зачем? — изумляется.

— Мне помогло в свое время. Узнал много нового о гравитации и не только.

— Гравитации?

— Ну да. Как мы летаем?

Чешет в затылке.

— Ну… Падаем.

Подвигаю стопку ближе.

— Может, мне проще выпить..? — косится на обложки Апрель.

Качаю головой.

— Это не выпивается. Люди летать не умеют.

Вздыхает, берет первый том.

 

Кошка укладывается на остальные книги.

— Киса, — радуется птенец, забыв про физику.

* * *

Андрея нахожу в его комнате.

— Я его боюсь, — отвечает на мой невысказанный вопрос.

— Почему?

Морщится.

— Он… непредсказуем. Вроде бы все гладко, а потом он говорит что-нибудь такое… от чего у меня все внутри переворачивается. Или посмотрит как-нибудь так, что я себя жуком под каблуком ощущать начинаю.

— Ты в первое время и со мной себя так ощущал.

Вздыхает.

— Это да… но с вами было легче… Сам не знаю почему.

— Все будет хорошо, — говорю.

Смотрит с надеждой.

* * *

Открываю ноутбук.

Давно не заходил в Интернет. Последние полтора месяца у меня прошли очень бурно.

Письмо от Алены.

Скучает.

Пишу ответ, извиняюсь за долгое отсутствие.

* * *

Андрей беседует с Машей.

Девочка радует его тем, что зимние каникулы начинаются шестнадцатого декабря, и ее отпускают домой.

Правда, в школу нужно будет вернуться второго января — занятия начнутся третьего.

Уговариваю кошку поесть.

— Марк Витальевич, — говорит Маша. — Я вас слышу. А чего вы прячетесь? Я с вами поговорить хочу.

— Я пока занят, Машенька, — отвечаю девочке, стоя вне угла обзора. — Вот приедешь домой, мы с тобой наговоримся.

— Ну ладно, — вздыхает ребенок.

* * *

— Маша — это дочь Андрея, за которую он тебе служит? — спрашивает Апрель.

— Да.

— Зачем ты ее отослал аж в Англию? Тебе школы около дома не хватило?

— Она очень наблюдательная. Зачем ей знать о моей природе?

— Тогда отослал бы в интернат какой-нибудь.

— Я и отослал. Полный пансион.

— Это ж какие деньги!

— И что? — смотрю на Апреля. — Какая разница?

Садится на диван, прячет ноги под подушку.

На подушке кошка делает вид, что спит.

— У тебя так много денег?

Пожимаю плечами.

— На жизнь хватает. А если не хватает, то заработать — минутное дело.

— И куда ты их тратишь?

Делаю широкий жест рукой.

— Все перед тобой.

— Ты этим почти не пользуешься, — мнет подушку вокруг кошки.

— Это да, — киваю. — Но у меня есть слуга и кошка.

Кошка водит ухом, выпускает когти, стараясь удержаться на мягкой поверхности..

Птенец вздыхает.

— А теперь и ты, — добавляю.

— Мне тоже мало надо, — возражает.

— Я на твою свободу почти два миллиона долларов угрохал.

— Сколько?!!

— Два миллиона, — повторяю.

— Я верну, — в голосе неуверенность.

— Наплюй.

— Ну, это же все-таки сумма…

В нем еще много человеческого.

— Апрель. Вот ответь мне на простой вопрос: «Куда мне тратить деньги?»

Пожимает плечами.

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Так что есть у меня эти два миллиона, нету — разницы никакой. К тому же через пару лет эти два миллиона снова будут у меня на счету. Я зарабатываю быстрее, чем трачу.

В глазах — восхищение.

— А чем?

— Всем понемногу. Компьютерные программы самого разного толка — от взлома-защиты до автоматизации какого-нибудь комплекса или завода. Иногда делаю переводы с редких или сложных языков. Но эти деньги уходят в основном на оплату коммунальных услуг в разных жилищах и корм для кошки. Большую сумму дает контрабанда и выполнение заказных убийств.

Восхищение увеличивается.

— Научи?

Киваю на стопку учебников по физике.

— Уже начал. Только вот кто-то ленится. Не знаешь, кто?

Вздыхает.

— Я прочитаю…

Кошка слезает на пол, потягивается.

— Киса! — падает с дивана птенец.

* * *

На улице — метель. Вроде бы начало декабря, а снегу — по колено.

— Скоро приезжает Маша, — говорит мой слуга.

— Да, — киваю.

— Как она одна доберется?

— Легко. Во-первых, ее посадят на самолет. Во-вторых, за ней весь полет будет присматривать специальный человек. В-третьих, в Москве ее тоже встретят и пересадят на самолет до Хабаровска. Если ты сильно волнуешься, можешь сам встретить ее в Москве и вернуться обратно с ней.

— А можно?

— Почему бы и нет? Только ты устанешь. Девять часов туда, девять обратно. Хотя… Если бизнес-классом, то выспишься нормально.

— Я… Я волнуюсь за нее… Как она с Лондона до Москвы…

— Не стоит. Авиакомпании дорожат своей репутацией. Они панически боятся всяких судов и прочих неприятностей. Поэтому Машу будут разве что не облизывать. И полет всего четыре часа.

Вздыхает.

* * *

Город готовится к Новому Году. На главной площади уже водружена елка, вокруг — глыбы льда. Через неделю хабаровские художники вырежут из них ледовые фигуры.

Андрей вылетел в Москву.

Мы с Апрелем гуляем по вечернему городу.

На нас теплые дубленки, меховые шапки и толстые перчатки.

Мы очень похожи на людей.

— Все очень изменилось за годы, — говорит птенец.

— У тебя разве нет воспоминаний?

— Есть… Но мало. Меня кормили в основном осужденными на пожизненное, причем теми, кто уже заканчивал отбывать свой срок.

Представляю.

— Сочувствую, — говорю птенцу.

— Так что информация часто запаздывала. В войну и десять последующих лет было проще, но потом начались эксперименты с моим питанием. Не кормили месяцами. Правда, после того, как я изголодался до такой степени, что приманил зовом одного из экспериментаторов, еду стали поставлять регулярнее, — говорит с грустной улыбкой.

Нежно касаюсь силой.

— В девяностые еды не было почти никакой. Если питался раз в месяц, то можно сказать, что шиковал, — добавляет. — Более-менее все упорядочилось только после двухтысячного. Но кормить стали старьем. Так что я получил относительно свежую информацию только после охоты.

— Да, не повезло тебе в тысяча девятьсот сорок первом.

Кивает.

— Что поделать. Мы бы улетели, но Аугусто плохо держал объем. Да и сам летал как пингвин.

Улыбаюсь.

— Это да.

— Он же был твоим младшим?

— Да, — подтверждаю. — Я его обратил лет пятьсот назад. Четыреста лет назад он пробудился. Через сто лет ученичества — сбежал. Я вообще полагал, что он ушел в Тень, но, как оказалось, нет… Странно, что он решился так рано завести птенца.

Вздыхает.

— Ну… Мне самому сейчас интересно. Тогда-то все выглядело по-другому. Я думал, что это я его уговорил. Я ведь сам выяснил, что он вампир, и пришел его шантажировать. Тот меня чуть не убил, но я настоял на своем… Сейчас я, конечно, понимаю, что был наивен и глуп, решив, что Аугусто повелся на мой шантаж.

— Это да… Если al’lil не захочет, его невозможно заставить.

Снова вздыхает и оглядывает елку, сверкающую огнями.

— Al’lil — это на твоем родном языке?

— Да. В переводе — Дитя Ночи.

— А, ну Аугусто говорил. Мне это название нравится больше, чем «вампир», «упырь» и «кровосос», — говорит с усмешкой.

Киваю

— Мне тоже.

Делаем круг по площади.

Чувствую знакомый запах.

— Марк?!

Лицо сияющее, раскрасневшееся.

— Привет, Аленушка, — говорю.

— Ой, а ты тут гуляешь? Мы вот тоже выбрались… — машет рукой.

Повинуясь жесту, к ней семенят трое укутанных детишек.

— Аня, Витя и Рома, — представляет Алена и тут замечает Апреля.

— Ой, ты не один…

— Мадам, — Апрель отвешивает Алене вычурный поклон, — имею честь представиться — непутевый племянник Марка Витальевича по имени Антон.

— Ой… — смущается Алена.

— Не смущайтесь, милая леди, вы в обществе благородных рыцарей! Мы защитим вас от любых недругов! — мой птенец начинает шутливо озираться в «поисках врагов».

Присоединяюсь к нему.

Моя подруга заливисто смеется.

Дети устраивают кучу малу.

 

— Твоя подруга? — спрашивает Апрель, когда мы, наконец, прощаемся с Аленой, договорившись созвониться перед Новым Годом.

Киваю.

— Вкусно пахнет…

— Не вздумай, — предупреждаю птенца.

— Да нет, ты что! — смотрит в ту сторону, куда ушла женщина. — У тебя такой вид, что я даже подумать об этом боюсь. Ты собираешься ее обратить?

Теряюсь.

— Я как-то не брал это во внимание.

— А подумай. Она сильная. Вполне сможет разделить с нами Ночь.

— Почему ты назвался Антоном? — перехожу на другую тему.

— А меня так звали до обращения, — пожимает плечами. — Антонио Армандо Хоакин Густаво Симон Родриго Мария Хуан Мартин Перес Майора.

Выговаривает без запинки.

— Сделаю тебе документы на имя Антона Майорова, — подвожу итог.

Серьезно кивает.

* * *

Маша с отцом приезжают днем.

Андрей счастлив.

— Привет, Марк Витальевич, — говорит девочка и виснет у меня на шее.

Подхватываю ее руками.

— Как у тебя дела? — спрашиваю по-английски.

— Хорошо, спасибо, — отвечает без запинки. — А вы тоже умеете говорить по-английски?

— Конечно, умею, — киваю. — И твой папа умеет.

— Он умеет плохо, вы — лучше.

— Ну, я долго жил в Англии. А твой папа был там один раз — когда мы все вместе в школу ездили.

Мой слуга напряженно вслушивается разговор.

— Давай будем говорить по-русски? — предлагаю девочке. — А то твоему папе сложно.

— Ну ладно, — соглашается Маша.

* * *

Андрей возится на кухне. Достает одно, другое, тут же прячет.

— Чего носишься? — спрашиваю.

— Думаю, чем накормить Машу с дороги.

— Успокойся, — останавливаю суету. — Маша спать легла, проснется вечером. Здесь разница в десять часов с Лондоном. Для девочки сейчас глубокая ночь.

Замирает с глупым выражением лица.

— Для нее сейчас важнее выспаться. А вечером выйдет Апрель, поможет тебе с ужином.

— А…

* * *

— Маша приехала? — задает вопрос Апрель, едва выйдя из своей комнаты ожидания.

— Ага, — киваю. — Только проснется часов в девять.

— Разница с Лондоном? — догадывается.

Подтверждаю.

— Ну ладно, поживет ночной жизнью, как al’lil. А ее отцу не привыкать.

* * *

— Как это — «пусть не ложится»? — спрашивает Андрей ближе к двенадцати ночи. — Не, я понимаю, смена поясов, но ведь надо привыкнуть к местному времени…

— Ты идиот, — в лоб говорит Апрель. — Мозги включай, слуга. С Лондоном здесь разница в десять часов. Здесь — двенадцать ночи, теперь отними десятку. Ты предлагаешь ребенку лечь спать в два часа дня? Притом, что он встал в одиннадцать утра.

Мой слуга покрывается пятнами.

— Теперь слушай дальше, папаша-дебил, — продолжает мой птенец, не обращая внимания на злость Андрея. Вот ты за эти две недели, пока Маша тут, будешь ее укладывать местным вечером и поднимать местным утром. Ребенок, конечно, привыкнет к местному режиму. Но ей второго января в Лондон лететь. Занятия у нее начнутся третьего. Тебе на пальцах показать, как ребенок себя будет ощущать на уроках?

— А что, ей теперь днем спать, а ночью прыгать?!

— Да, — хором говорим с Апрелем.

— Именно, — добавляю. — Зато у нее часовой пояс не собьется. И третьего января она не будет спать на парте.

— Не разрешай больше своему слуге детей заводить, — говорит Апрель. — Удивительно, как он эту-то не угробил. Ты ему вовремя подвернулся.

Андрей уже не красный, а бордовый от гнева. Открывает рот, чтобы возразить, но мой птенец его опережает:

— Ша, сявка. Ты мне тут побаклань еще!

Рот со стуком захлопывается.

— Шеш, уйми его, пожалуйста, — птенец обращается уже ко мне. В голосе — ангельское терпение. — Он ведь и покойника за… мучает до смерти.

Слуга бросает на кухонное полотенце, которое держал в руках, и стремительно выбегает из кухни.

— Кнут, кнут и еще раз кнут, — скривившись, замечает Апрель. Но тут же поднимает руки, словно сдаваясь. — Но это твой слуга, что хочешь, то и делай. Только сам понимаешь, здесь уже не только ты и он.

— Он меня недавно «господин Апрель» назвал, — продолжает после паузы. — Я его чуть на месте не прибил, твоя метка удержала. А он стоит, глазами хлопает. Еле сумел объяснить, что истинные имена для слуг — табу. Ты бы хоть ему элементарный этикет привил, а? А то я его одергиваю, а он обижается. Фифа этакая.

— Извини, — говорю. — Я не учил его этикету. Не ожидал, что встречу собрата. Но я постараюсь ему объяснить.

— Ты его слишком разбаловал.

 

Поднимаюсь в комнату к Андрею.

Стоит, смотрит в тьму за окном. Заслышав мои шаги, оборачивается.

— Сильно обиделся? — спрашиваю.

Пожимает плечами.

— Так… Он со мной, как со скотиной.

— Не обижайся. Апрель не имеет в виду ничего плохого. Для нашей расы это обычное обращение со слугами. Тебе придется привыкнуть.

— Привыкнуть к скотскому отношению?!

— К отношению существа высшей расы. Если кошка лезет на стол, то мы ее прогоняем тряпкой, при этом совершенно не испытывая к ней ненависти, хотя кошке при этом очень неприятно. Старайся это учитывать.

— Он меня чуть не убил за то, что я старался быть вежливым!

— Это когда?

— Пару дней назад!

— Когда ты его назвал «господин Апрель»?

— Да!

— Андрей… По правилам нашего этикета, истинные имена al’lil — так мы называем сами себя — являются запретными для слуг. То, что ты сделал — это фамильярность. Примерно то же самое, что пришел бы к своему Олегу Максимовичу и сказал ему с порога «Привет, Олежек, сладенький мой!»

— Я уже понял… Ваш птенец мне объяснил… Но не сказал, как его называть.

— Просто «господин».

— Как вас?

— Меня по тому же этикету ты обязан называть «хозяин». «Господин» — это послабление.

Молчит.

Тоже молчу.

— Что еще… в вашем этикете?

Пожимаю плечами.

— Не пререкаться, даже если тебе обидно. Выполнять поручения. Не все, конечно. Можешь отказаться, сказав «хозяин не одобрит». Но только, если я действительно не одобрю, а не потому, что тебе лень.

Усмехается.

— Мне некогда лениться. Апр… Ваш птенец загрузил меня по полной программе. С готовкой и с уборкой. Я понятия не имел, что перила нужно чистить специальными средствами, да еще и учитывая породу дерева.

Улыбаюсь.

— Это он перестарался. Хочет показаться значимым. Андрей, Апрель по нашим меркам еще совсем молод. До ста семидесяти-двухсот лет за него несет ответственность Наставник. Потому что только в этом возрасте птенец осваивает навыки полета, учится контролировать голод, привыкает к солнечному свету и вообще свыкается со своей ситуацией. Учитывая, что Апрель пробыл с Наставником всего лет восемьдесят-девяносто, а остальное время просидел в плену, навыков у него для его ста пятидесяти лет толком нет. Летать он не умеет, солнца боится. Его нельзя выпускать на самостоятельную охоту, пока в воздухе держаться не будет. Ему очень неловко от своей беспомощности. Конечно, я поговорю с ним, чтобы он тебя так не гонял. А для уборки можно нанять домработницу.

— Спасибо, — благодарит меня слуга.

* * *

Маша ложится спать утром, часов в восемь. На улице — темно.

Апрель отправляет спать и ее отца. Тот возражает.

— Ну, не хочешь, не ложись, — пожимает плечами. — Только вот твоя дочь будет скакать ночью, а ты будешь спать. Потом у нее спросят: «Машенька, а как вы провели с папой каникулы?» Она и скажет: «А мы с папой не виделись, он спать ложился, а я вставала. И наоборот». Этого хочешь?

Смущается.

— Марш в кровать! — рявкает птенец. — Бего-ом!

Андрея буквально выносит из кухни.

— Ох… Добрый я стал с тобой, Шеш. Объясняю твоему слуге, как ребенку.

Киваю.

— Это да.

— Аугусто был не такой добрый.

— Я не Аугусто.

— Я вижу. И я теперь не его птенец, а твой.

— Его самого бы доучить. Самонадеянный он слишком, — говорю.

— Если еще не ушел в Тень… — вздыхает Апрель.

— Кстати, — вспоминаю. — Ты до какого тома дошел?

— Эм… — покаянно опускает голову, — я еще… первый пока читаю…

Протягиваю руку и ударяю птенца силой.

Отлетает в угол, едва не свалив мусорное ведро.

— Ты говорил, что я добрый? — вкладываю силу и в голос. — Сроку тебе — три ночи. Через три ночи спрошу.

— Там девятнадцать книг!

— И что? — щурюсь. — У тебя сколько времени было? Так тебе хотелось не физику читать, а моего слугу дрессировать. Забыл, что ты птенец? В комнату ожидания возьми. Там почитаешь.

Поднимается, отряхивает невидимые пылинки. Вздыхает.

— Я понял, Старший. Прошу прощения.

Кошка стоит на холодильнике в напряженной позе. Во взгляде — готовность убежать.

* * *

Днем оставляю «спящее царство» и еду в компьютерный магазин.

Продавцы меня вспоминают, улыбаются.

Выбираю ноутбук.

От операционной системы отказываюсь.

 

«Накатить операционку» — дело получаса. Еще часа два — настроить ее сугубо под данный компьютер.

Хорошая система. Использует ресурсы машины наиболее выгодным образом, вдобавок неуязвима для любого из вирусов.

Сам писал.

Интересно, сколько бы за нее заплатили в компании «Microsoft»?

 

Апрелю предстоит много учиться. Знание фундаментальных наук очень и очень облегчит ему жизнь.

* * *

— Я ушла от мужа, — говорит мне Алена.

Голос слегка усталый.

— И где ты сейчас обитаешь? — спрашиваю.

— У мамы, — вздыхает.

— У тебя хорошая мама.

— Это да. Только вот не знаю, как объяснить детям, что Новый Год пройдет без папы.

— Отметь с кем-нибудь из друзей, у кого есть дети. Скажи, что в этот раз вы поедете в гости. Детям будет весело, и они отвлекутся.

— Можно и так, — соглашается.

Глаза все равно грустные.

Обнимаю ее за талию.

Подается, прижимается ко мне.

Запах снега на меховом воротнике.

— Как Антон?

— Нормально, — пожимаю плечами. — Дома сидит, физику читает.

— Он где-то учится?

— Нет, но будет поступать. Пока не решил еще, в политехнический или медицинский. Ему и туда, и туда хочется.

— Сколько ему лет?

Мешкаю.

— Двадцать один вроде…

— Большой мальчик. А чего раньше не учился?

— Семейные проблемы, — говорю. — Не было возможности.

Кивает с пониманием.

Идем по улице.

— А чего мы все об Антоне? — оживляется. — Давай о тебе!

— Давай, — соглашаюсь. — Что тебе рассказать?

— Ну… Все с самого начала.

— Хорошо, — покорно киваю. — В начале сотворил бог небо и землю; земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…

Смеется, бьет меня варежкой.

— Марк!!!

Смеюсь в ответ, уворачиваюсь.

— Я не про это!!!

Хватаю ее за руки.

Легкий толчок, усиливаемый слабым вектором, и мы падаем в снег.

Барахтается в сугробе.

Лежу рядом.

— Марк! — говорит, усевшись посреди снежной кучи. — Извалял меня!

— А то! — замечаю удовлетворенно. — Как это так: зимой — и не поваляться?!

— Марк!

— А? Я тридцать шесть лет Марк… Претензии?

Переползает и садится на меня сверху.

— Ты сумасшедший.

— Ага, — соглашаюсь. — Давно заметил, только вот удавалось скрывать… Ты меня раскусила.

Смеется.

Смех звонкий, как колокольчики.

Приподнимаюсь на локтях, поворачиваюсь, и Алена снова оказывается в снегу.

— Как будто мы снова дети.

Важно киваю.

— Почему бы и нет?

— Вот бы это навсегда!

 

…— Их нет, Шеш!

— Как нет? Я ведь… вчера…

— Не вчера, а много дождей назад!

— Как… много?

— Четыре руки руки.

Пытаюсь представить.

— Четыре руки?

— Нет, Шеш… Четыре руки руки.

Пытаюсь представить.

— Это — плата за вечность, Шеш…

 

— Если это будет длиться вечность, то это надоест.

 

Встаю и помогаю подняться Алене.

Отряхиваем друг друга.

* * *

Вишу под потолком гостиной, пытаюсь прилепить на вершину елки звезду из фольги.

Апрель стоит внизу, держит в руках мишуру.

Отпускаю звезду. Вроде держится.

Киваю птенцу.

Медленно поднимается ко мне, протягивает «дождик».

Забираю «дождик», вешаю на хвою.

— Марк Витальевич! — слышится голос Маши из коридора.

Не сговариваясь, спрыгиваем с Апрелем на пол, едва не свернув елку.

Двери гостиной распахиваются, в них практически влетает Маша.

— Стой! — слышится голос Андрея где-то позади из коридора.

— Ой, здравствуйте, Антон Генрихович, — здоровается с Апрелем.

— Привет, — улыбается в ответ.

— Маша… — в дверях появляется сам Андрей.

— Марк Витальевич, — серьезно говорит девочка. — А можно мы пригласим на Новый Год подругу папы?

Переглядываемся. Сначала я с Апрелем, потом я с Андреем, потом Андрей с Апрелем.

— Почему бы и нет? — пожимаю плечами. — Но тебе не будет скучно? Столько взрослых, и ты одна?

— А у тети Лены тоже дети есть! Спасибо, Марк Витальевич! — радостно заявляет Маша и убегает.

Андрей вздыхает.

Переглядываемся с Апрелем.

— Я… Я не хотел, — оправдывается слуга. — Сказал, что вы можете не разрешить… А она взяла и пошла спрашивать… Нет, я ей объясню, что она неправильно поняла… Извините, пожалуйста.

Разворачивается.

— Стой, — останавливаю.

Замирает, поворачивается обратно.

— А почему бы и нет? — снова говорю. — Детям будет веселее вместе. И Маше не скучно.

Апрель кивает.

— А на подарки как-нибудь сложимся!

В глазах Андрея — благодарность.

— Спасибо… — говорит едва слышно.

* * *

— Почему эти магазины не работают по ночам? — задает риторический вопрос Апрель, натолкнувшись на еще одну запертую дверь.

Пожимаю плечами.

— Можно в Москву слетать.

— Далеко. К тому же в Москве тоже есть солнечный день.

— Полетели за полярный круг, — предлагаю. — Воркута, например. Там между восходом и заходом полчаса, практически полярная ночь. Перетерпишь где-нибудь в сугробе. Оббегаем все магазины, какие нам нужны. Или куда-нибудь в Салехард. Или в Мурманск, там еще пару недель полярная ночь будет.

— А мы день не встретим?

— Зависит от того, как лететь будем. Ты географию учил?

Пожимает плечами.

— Так себе. Кого пил, такую географию и знаю. И то… я оставлял не все.

— Не стыдно? — укоряю.

— Шеш, а где бы я ее учил? У Российского Географического общества караулить прикажешь? Ну, помню я чего-то годов этак двадцатых-тридцатых. К тому же я в СССР приехал как раз перед нападением Германии, до Москвы доехать не успел, в Белоруссии… задержали. До этого жил в Европе. Европейскую географию я худо-бедно знаю, там все тесно и компактно.

— А чего в СССР потянуло?

— Аугусто хотел туда, где народу поменьше. Европа воевала. Я нелетучий, Аугусто пингвин. Постоянно переезжать не могли, к тому же постоянно требовались документы, фотографии. Каждый раз же не будешь убивать тех, кто пытается сфотографировать. Мы планировали за полярным кругом попасть в какую-нибудь деревню, где сообщение с «большой землей» раз в полгода. Зимой там жить-питаться, а летом ближе к югу перебираться по тайге, где аусвайсы не требуют.

— Ясно все, — киваю. — Так что думаешь насчет Мурманска?

Пожимает плечами.

— Можно, почему нет. Ты сколько часов в воздухе можешь продержаться?

— Пока не оголодаю.

— Ого, — удивляется. — Круто.

— Ага, — соглашаюсь. — Только оголодаю я быстро. В принципе, двое-трое суток могу в полете провести.

— Все равно круто… Ну что же, полетели.

Достаю телефон.

— Слугу предупрежу.

Хмыкает.

 

До Мурманска долетаем за семь часов. Летим на высоте восьми километров, и в процессе покрываемся коркой льда.

Приземляемся на окраине города. Укладываемся в сугроб, дожидаясь времени открытия магазинов.

В девять «утра» поднимаемся.

Апрель разминает руки, скалывая лед.

Следую его примеру.

— Мы похожи на замороженных покойников, — говорит.

— Ага.

— Надо оттаять одежду, а то нас испугаются.

— Не стоит, — возражаю. — С нашей одежды вода натечет и опять замерзнет. Достаточно человеческой температуры тела и дыхания.

— Точно, — кивает Апрель. — Упустил из виду. Летом проще.

— Летом день длиннее.

— Это да, — грустно вздыхает.

Изо рта вырывается немного пара.

Плотно прикрываем лица шарфами.

 

В универмаге находим отдел игрушек.

Апрель с горящими глазами ходит вокруг мягкого белого медведя выше него ростом.

— Шеш… Купи, а?

Пожимаю плечами.

— Тащить сам будешь.

— Буду! — клятвенно обещает птенец.

 

Поднять все покупки мы не можем. Не в том смысле, что нам не хватает сил. Нам не хватает рук.

Апрель держит одной рукой гигантского медведя, к которому привязаны три медведя поменьше. Во второй руке — четыре огромных пакета.

У меня медведей нет, но зато пакетов — восемь. Кое-как поднимаю девятый, в который упакована большая коробка.

— Нам нужен скотч, — делает вывод Апрель.

— Пойдем, купим, — киваю согласно.

 

На двух ненормальных с медведями сбегается смотреть весь универмаг.

— Два дебила — это сила, — вздыхает Апрель, кое-как обмотав медведей оберточной бумагой и скотчем.

— Ага, — соглашаюсь с ним, приматывая тем же скотчем негабаритную коробку к грозди пакетов.

Сумок, способных вместить наши покупки, в универмаге не продают.

 

Выходим на улицу.

— Такси придется брать, — киваю птенцу на провожающую нас толпу.

— Зачем? — удивляется.

— Если мы пойдем пешком до окраины, то соберем за собой зевак, учитывая, что мы несем приличный вес по людским меркам. Наш взлет не останется без внимания. А так доедем до какого-нибудь дома, выйдем, отпустим такси и спокойно «стартуем».

— Понял, — говорит Апрель.

В такси едва помещаемся.

— Подарки? — кивает понимающе таксист.

— Ага, — соглашаюсь.

 

Провожаем взглядом уезжающее такси.

Апрель надевает на себя связку пакетов, обмотанных скотчем, обхватывает меня руками, не отпуская мягкие игрушки.

Поднимаюсь вверх.

На груди болтается связка медведей.

На спине бутерброд из птенца и пакетов с твердыми игрушками.

Сопротивление воздуха едва не сворачивает мне шею.

— Два дебила — это сила, — говорю. — А если при этом они не учитывают законы аэродинамики… Кто нас дернул за подарками аж в Мурманск тащиться?

— Какой аэродинамики? — спрашивает птенец.

— Дочитаешь физику, поймешь, — отвечаю и добавляю: — Лететь придется еще выше. Иначе домой к Новому Году явимся.

 

К Новому Году мы не являемся, но отсутствуем больше суток.

* * *

Андрей смотрит на кучу во дворе широко раскрытыми глазами.

— Вы что, Деда Мороза ограбили?

Улыбаюсь.

— Нет, пол-универмага скупили.

— Ночью?!

— Там был день.

— А… А как ваш птенец?

— Там было темно.

— А?

— Полярная ночь.

— А!

Задумывается.

— Это где вы были?

— В Мурманске.

Моргает.

— Ого, — говорит в итоге.

 

Затаскиваю подарки в дом и прячу в подвале.

Действительно похоже, что мы ограбили Деда Мороза.

* * *

Андрей уезжает за Леной.

Мы с птенцом накрываем стол.

 

Главным украшением стола является большой шоколадный торт. Вокруг ютятся остальные кулинарные шедевры Апреля.

Я приготовил традиционный «тазик оливье» и домашний лимонад.

— Ты на сколько человек рассчитывал? — спрашиваю птенца.

Оглядывает стол.

— На четверых взрослых — нас, Андрея и Лену. И на детей, но, полагаю, сколько бы их ни было, хватит. Надеюсь, у его Лены не восемь спиногрызов.

Улыбаюсь.

— Скорее всего, меньше.

 

Шум у двери.

Запах. Очень знакомый.

Выскакиваю в коридор.

-…зуваемся! Аня! Куда пошла?!

Поднимает глаза.

На пол падает тапочек.

Смотрю на нее.

— Марк?

— Алена?

Al’lil сложно удивить.

Птенец высовывает голову из гостиной.

— Нифига себе, — характеризует ситуацию и опять исчезает.

 

Из подвала выходит Андрей.

— Лена, это мой шеф… Лена?

— Кажется, мы знакомы, — говорю Андрею, придя в себя.

— Ага, — глупым голосом подтверждает Алена.

 

Дети раздевают друг друга.

* * *

— Почему ты Лена? — спрашиваю.

Улыбается.

— Ну, в детстве называли Лена… Я же Алена. Можно и так, и так.

 

Апрель возится с детьми.

— …а потом приходит медведь, и говорит…

Визжат от восторга.

 

— Так это была твоя кошка?

— Моя.

— А почему ее никак не зовут?

— Почему… Ее зовут Кошка. Она совершенно не против.

Улыбается.

 

Андрей щелкает пультом от телевизора.

 

Бой курантов встречаем радостными криками.

Апрель веселится, как ребенок.

Впрочем, по нашим меркам, он и есть ребенок.

 

Обращение меняет не только физиологию. Наше развитие происходит совершенно по-другому. Психика претерпевает серьезные изменения. Если семидесятилетний человек — это пожилой человек, умудренный опытом и сединой, то семидесятилетний al’lil — это практически младенец.

У нас птенцов рекомендуется заводить не раньше, чем через триста лет после пробуждения.

У людей тоже есть нечто подобное. Считается, что лучше рожать детей после двадцати.

* * *

Мы с Апрелем тщательно изображаем опьянение.

До тех пор, пока люди не разбредаются по спальням.

Детей размещаем на диване. Под горой подарков их еле видно.

— Как мало людям надо для счастья, — птенец прячет в холодильник очередную миску с салатом.

— Нам все равно надо меньше, — возражаю.

— Это да… Но я бы не сказал. Нам надо немного другое.

— И не в таком количестве.

— Ну… Хотя… Может быть, ты и прав.

— У меня за полгода на слугу ушло денег больше, чем на себя за последние сто лет. Его кормить каждый день надо, и не один раз.

— Кстати, все хотел спросить. Зачем тебе слуга?

Пожимаю плечами.

— Тьма его знает. Скучно стало.

— У тебя есть кошка.

— Кошка кошкой, но иногда хочется кого-то разумнее.

— Люди иногда говорят, что на самом деле не они владеют кошками, а наоборот. Создается впечатление, что у тебя такая же ситуация со слугой.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что весь твой быт устроен сейчас вокруг него. Когда ты последний раз Новый Год отмечал?

Задумываюсь.

— В одна тысяча семьсот двадцать первом году. Кажется. Когда в Россию заносило.

— А стал бы ты его отмечать, если б не твой слуга?

— Вряд ли.

— Вот, о чем я! — заявляет с торжеством. — Разве не доказательство?

 

В холодильнике заканчивается место.

— Еду надо перетащить в кухню, — решает Апрель. — Пусть тут утром едят. А в гостиной немного приберемся. Там дети насвинячили под елкой, вдобавок шарик стеклянный разбили.

— «Сферик».

— «Сферик»?

— Елочные шарики математически верно называть не шариками, а «сфериками», от слова «сфера», поскольку они внутри пустые. Название «шарик» подразумевает, что внутри нет пустого пространства.

— Шеш… Нашел время издеваться!

— Не скажи. Математика — одна из главнейших наук. У тебя там пара книжек по математике, кстати, была. Ты прочитал?

— Прочитал, прочитал, — отмахивается птенец. — Только понял едва ли половину.

— Половину?!

— Ну да. Что тебя удивляет?

— Ты плохо запоминаешь?

Вздыхает.

— Запоминаю — хорошо. Понимаю плохо.

Поворачивается.

— Меня Аугусто научил сохранять рассудок после еды. Но, допустим, двух подряд я уже могу не осилить. Я могу вытянуть нужную мне информацию из воспоминаний, но если человек ею пользовался часто. Или она была недавней, он не успел ее забыть. Это раз. Два в том, что я могу знать что-то, но не уметь этим пользоваться. К примеру, язык. Я пью, вытаскиваю из памяти… К примеру, как быстро ты начинаешь говорить на новом языке?

Пожимаю плечами.

— Сразу.

— Во-от. А я — только через неделю, наслушавшись чужих разговоров. Так и с твоей физикой. Могу сейчас процитировать все книги, что ты мне дал. Любую страницу, хоть задом наперед. Только вот, понимаю я там с пятого на десятое.

Смотрю на птенца.

Глядит виновато.

Вздыхаю.

 

Прибираемся в гостиной. Дети сопят на диване.

Свет не включаем.

Нам он не нужен.

* * *

Первым просыпается Андрей. Появляется на кухне ближе к обеду, держась руками за голову.

Гляжу на его бледно-зеленое лицо.

— Руку протяни.

Закатывает рукав, протягивает.

Уже выучил.

 

После порции моего яда цвет лица меняется на человеческий.

Опускает рукав, застегивает пуговицу.

— А поблагодарить? — замечаю.

— Ой… Простите… Забылся. Спасибо!

Хмыкаю.

— Прощаю. С похмелья такого… немудрено забыть.

Достает из холодильника недопитую бутыль с вином.

— Положи на место, — командую.

— А?

— На место поставь, говорю!

Кладет бутыль обратно.

— Тебе через три часа Машу в аэропорт везти, — говорю.

— Как везти?!

В глазах недоумение.

— Сегодня первое января, — поясняю. — Завтра — второе. Завтра Маше надо быть в школе. Потому что третьего числа у нее начнутся уроки.

— Третьего?

— Андрей, чем ты слушал все эти дни? Третьего, третьего.

— Может, пусть числа до пятого останется?

Качаю головой.

— Она учится не в районном «моусош», а в одной из престижнейших школ Англии. И школа заслужила свою репутацию не потому, что позволяла своим ученикам являться на занятия тогда, когда им хочется. Пятого, десятого или вообще через месяц. Так что буди ее и собирай в дорогу.

— А…

— Андрей!..

От моего взгляда слуга слегка бледнеет и исчезает за дверью.

 

Через полчаса в кухню «вползает» сонная Маша.

— Доброе утро, — здоровается, зевая.

— Привет, кнопка, — говорю девочке. — Выспалась?

— Не-а, — вздыхает. — Опять на самолете лететь…

Киваю.

— Не любишь?

— Скучно там. И кормят невкусно. А можно, я заберу c собой подарки?

— Только те, что поместятся в твою сумочку. Иначе ты просто не поднимешь ее.

— Ну ладно, — соглашается серьезно. — Книжки возьму. Ни у кого книжек по-русски не будет, а у меня будут.

* * *

Алена просыпается ближе к шести вечера.

— Ой, а где все? — спрашивает, появившись на кухне.

— Андрей Машу повез в аэропорт, — говорю. — Антон скоро будет. Я тут. Дети на диване спят в гостиной. Кошка где-то тут крутилась. Насчет тараканов не знаю, но их вроде бы в доме не водится, как и мышей.

Хихикает.

— Марк… Смешной ты.

— Ага, — соглашаюсь. — Звали в цирк работать, но я отказался. Мало платят.

Подходит ближе и обвивает руками мою шею.

Запах.

Ярко выраженный сексуальный интерес.

Обнимаю ее за талию.

— Ты настоящий.

Запустить сердце. Повысить температуру тела.

— Что-то ты холодный, — замечает. — Замерз?

— Есть немного, — соглашаюсь.

Через две минуты будет тридцать шесть с половиной градусов.

— Вроде бы тепло в доме, — пожимает плечами.

Прижимается ко мне.

— Погрею тебя.

 

— А знаешь, — произносит через некоторое время. — За последние двенадцать лет этот Новый Год был самый радостный. Спасибо тебе.

— За что?

— За совет. Помнишь, ты посоветовал отметить у друзей?

Улыбаюсь.

— Помню. И ты правильно сделала, что последовала совету.

— Угу, — соглашается.

Провожу рукой по ее волосам.

— Ты особенная.

— Да? И в чем же?

— Не знаю, — признаюсь. — Но ты не такая, как другие.

Прижимается покрепче.

 

В кухню вваливается Апрель.

Для al’lil — очень шумно.

— Ой, пардон! — театрально извиняется. — Я не помешал?

 

Алена отпускает меня и отстраняется.

Разочарование.

— Да нет, — отвечаю. — Кухня в нашем доме — место общего пользования.

— Где Андрей? — спрашивает птенец.

— В аэропорт уехал.

— С «бодуна»?!

— Нет, принял «антипохмелин», — отвечаю. — Еще бы я его за руль пустил … с «бодуна».

Понимающе кивает.

— Когда приедет, предупреди его, пожалуйста, что тот белый медведь в подвале — МОЙ МЕДВЕДЬ!

— Хорошо, — соглашаюсь. — Обязательно предупрежу.

Исчезает.

 

— Какой медведь? — спрашивает Алена.

— Обычный, игрушечный. Белый, мягкий. Чуть больше человеческого роста, — поясняю.

— А ему зачем?

Вздыхаю.

— Детство еще играет.

— Андрей так и не сказал, какую работу он делает. Я у него спрашивала, а он уклонялся от ответа. Может, ты мне скажешь? — меняет тему.

— Всего понемногу. Секретарь, помощник, компаньон.

— И живет с тобой. Извини. Выглядит странно… Двое мужчин, и живут вместе…

— Ничего странного, — говорю на полном серьезе. — Лично мне этот вариант подходит больше других. Женщина бы стала надеяться на более близкие отношения. А если бы я продолжал держать дистанцию, она бы обиделась. Обиженные помощники — хуже не придумаешь. С Андреем такой проблемы нет.

— Ты хорошо знаешь психологию, — замечает.

— Опыт, — пожимаю плечами. — И — не всегда удачный.

— Извини.

— Все хорошо, — отвечаю и обнимаю ее за плечи.

Вспышка сексуального интереса.

Давно не играл в эту игру. Игру в отношения. Поддержим.

Даже не нужно прикосновений силы.

 

Губы у нее мягкие и пахнут карамелью.

Поднимаю на руки.

 

* * *

— Ма..! — доносятся детские вопли.

— Мама занята! — голос Апреля. — Я за нее. Та-ак, детки-конфетки! Проснулись? В очередь на умывание ста-ановись!

Галдят.

— Твой племянник любит детей, — замечает Алена.

Лежим на широкой кровати в одной из спален.

— Ага, — подтверждаю, хмыкая. — Есть он их любит. Хотя я не уверен.

Не обманываю.

Смеется.

За шесть тысяч лет заметил одну особенность — меньше всего люди верят в правду.

 

— Наверное, мне пора собираться, — вздыхает Алена. — Хорошо отметили.

Глажу ее по груди.

— Да, хорошо.

Сдвигаю руку ниже.

— Марк…

 

Сборы откладываются.

* * *

Дети умыты, одеты, накормлены. Сидят в гостиной вокруг моего птенца и внимательно слушают.

— …А потом из ворот хлынула конница. Знаете, много-много коней, и все они в железных доспехах, и сверху всадники тоже в доспехах…

Видит нас. Останавливает рассказ и командует:

— Дети, здороваемся с мамой и Марком Витальевичем!

Послушно поворачивают головы и бросаются к Алене.

— Мама! А дядя Антон Кенривеч рассказывает нам про войну, которая была раньше!

— «Генрихович», — вздыхает Апрель без всякой надежды куда-то в сторону. — «Генрихович»…

 

В дом врывается морозный воздух.

Вернулся Андрей.

* * *

Андрей увозит Алену и детей.

Когда за людьми закрывается входная дверь, Апрель облегченно вздыхает.

— Мне казалось, что этот кошмар никогда не кончится.

— Тебе же они понравились?

— Кто? Мелочь пузатая? Я думал, они меня загрызут и не заметят!

— Тем не менее, дети от тебя в восторге.

— Моей целью было понравиться их матери.

— Зачем?

Прищуривает один глаз и смотрит скептически.

— Шеш… А как ты думаешь? Мне с дуба не падало оказаться камнем преткновения между тобой и этой человечицей.

— С чего ты взял?

Опять вздыхает и переходит на кастильский диалект середины XVIII века.

— Ты слишком долго общался с людьми, мой друг, слишком долго. Я вижу, как ты смотришь на нее, и как она смотрит на тебя. И ты забываешь о том, что я — твой собрат, в отличие от твоего окружения.

Молчу. За окном в темноте медленно кружится снег.

— Я буду только рад, если она разделит с нами Ночь, Шеш. Она сильная.

— Она вряд ли будет этому рада.

— Шеш, а когда al’lil стали интересоваться мнением обращаемых?

— Я обычно интересуюсь, — пожимаю плечами.

— И что из этого вышло? — Апрель смотрит насмешливо. — Сколько твоих птенцов дожило до сегодняшнего дня?

— Не знаю. Надеюсь, что хотя бы Аугусто. Но от согласия-несогласия ничего не зависит.

— Я понимаю, почему Аугусто от тебя сбежал, — вдруг выдает Апрель.

Смотрю вопросительно.

— Ты спрашивал его согласие? — задает вопрос вместо ответа.

— Да.

— Ну вот. Ты расписал ему только одну сторону не-жизни. Он ожидал совершенно не то, что получил в итоге. Это раз. А два в том, что ты не давал ему освободиться от человеческого начала.

— Это он тебе рассказывал?

Кивает.

— Да. Он рассказал, как ты предпочел трусливо сбежать, когда на вас попытался охотиться какой-то лендлорд. Пожалел людишек.

 

…— Нет, Аугусто. Мы их не тронем.

— Но почему?! Шеш, они меня едва не затравили!..

 

Качаю головой.

— Проявлением человеческого начала было бы именно устроить бойню.

— Почему?!

— Потому что al’lil нет дела до людей. Тогда было проще именно покинуть ту территорию.

— Но они же напали! А вы все равно были сильнее!

Внимательно смотрю на Апреля.

— Вот поэтому ты — птенец, — говорю. И добавляю: — В моей жизни таких желающих было очень много. Но проходило лет тридцать, и о них не напоминали даже могильные холмы. И даже дым от их погребальных костров развеивался. Какое мне дело до их тявканья, Апрель? Вспомни, когда ты был человеком. На тебя не раз нападали бродячие собаки. Какова была тогда твоя цель, птенец? Ответить на их вызов или просто обезопасить себя от нападения? И всегда ли ты убивал в этом случае?

Молчит.

— Сколько лет тебе было, когда тебя обратили? — от внезапной догадки становится не по себе.

— Одиннадцать.

— СКОЛЬКО?!

— Одиннадцать, — повторяет.

В глазах — стыд.

— %%%, — делаю вывод.