Шипы для железной девы (гет)

Но ей вдруг стало так страшно в этот момент. Причем, страшно сразу за оба варианта его ответа. Так уютно было оставаться там, где она сейчас находилась — в неведении. А тут всё могло в одну секунду измениться. Или разрушить её мир или перевернуть его с ног на голову. Проще всего было оставить всё, как есть. Отпраздновать хорошего такого труса! И с облегчением пойти спать.

«И проклинать себя потом всю жизнь за нерешительность. Или к тебе такие как он выстраиваются в очередь от станции Хогсмид?»

«Это плохо кончится. Я хочу оставить всё, как есть».

«В первый раз в жизни говорю это тебе, но не думала, что моя дочь — такая дурёха!»

— Гарри! Ты…

— Что такое? — он поднял на неё глаза. — Холодно?

— Мм… нет. Всё нормально. Продолжай.

— Да я уже всё. М-да, ковёр мы, конечно, уделали, мама не горюй!

— Всё? — спросила она почти растеряно.

— А тебе ещё что-то нужно? Говори, я сделаю.

— Как просто. Всё-всё сделаешь?

— Что в моих силах, конечно.

— И-и, ты правда собрался обо мне постоянно заботиться?

— А ты считаешь, я не подхожу для этого?

— И даже… в смысле… то есть, я хотела сказать…

«Ну же, помоги мне, скажи хоть что-нибудь!»

Но он молчал как сфинкс.

— …даже принять меня полностью? — выдохнула она и почувствовала, как всё внутри леденеет.

— Разумеется, — невозмутимо пожал он плечами.

— Раз… — задохнулась она, распахнув ресницы.

«И это всё?! Так просто?!»

— Но учти, — сказал он спокойно, склонив голову на плечо, — у меня тоже есть одно условие.

— А! Ага… Ну да, это справедливо. И что за условие?

— Ты сказала, что тебе нужно, чтобы тебя обязательно принимали полностью, как есть. Тогда для тебя это будет признаком чего-то серьезного. Так?

Она кивнула, моргая глазами.

— А для меня важно, чтобы было полное доверие. Понимаешь? На сто процентов.

— Ну, конечно, Гарри, о чём ты гово…

— Постой! Я в тебе этого доверия не вижу.

— Как?! — растерялась она. — По-твоему, я не полностью тебе доверяю? Но это неправда! Если я кому и доверяю, то только тебе. Неужели ты до сих пор сомневаешься?

— Докажи.

— Да пожалуйста!

— Убери руку.

Она поперхнулась, глаза полезли из орбит.

— Чтт…то?!

Ей послышалось? Наверное. Он не мог такое сказать. Гарри не мог такое сказать! И его вид. Его грёбаный невозмутимый вид! Он смотрит так, словно попросил передать соль! Он вообще не волнуется, ВООБЩЕ! Он не говорил этого, она просто выдумала. Со страху, с её проклятой мучительной стыдливости…

Он слегка приподнял плечи, глядя снизу вверх на её окаменевшее лицо, как бы говоря: «Ну?»

Он сказал это. Нет, он сказал, он сказал! Он… как он мог?! Как он?!… Это… невероятное, невероятное… невозможно подобрать подходящее слово!

— Ты просто… просто… Как ты мог потребовать у меня такое?! Как ты мог потребовать?! Тебе мало было того, что я и так тебе доверилась, как никому другому?! Тебе мало было, ты решил воспользоваться… решил воспользоваться…

— Гермиона! Гермио-она! — позвал он, но она всё продолжала свой возмущённый монолог.

— Это гадко, подло, грязно! Я думала, ты уважаешь меня, что ты мне веришь, я чувствовала себя с тобой так спокойно, как будто ты был моим отцом, братом, самым близким человеком, а ты… всё это время… Как ты мог такое от меня потребовать? Неужели непонятно, что…

Наконец, он повысил голос уже настолько, перекрикивая её, что она испугалась, что их кто-то услышит, и на секунду прервалась.

— Гермиона, ты же САМА начала этот разговор! Разве я до этого что-то у тебя просил? Требовал? Почему же ты теперь возмущаешься, будто это я во всём виноват?

И снова — этот же совершенно непрошибаемый вид. Логично, чёрт возьми! Откуда что взялось?

— Я не думала, что…

«Он прав».

«Что?! Как ты смеешь говорить такое после того, как сама толкнула меня на эту авантюру?! Погляди, что получилось!»

«Просто сделай это».

«Я лучше умру!»

«Ты же хочешь его заполучить?»

«Но не такой ценой. Не ценой унижения».

«Почему ты считаешь, что он хочет тебя унизить? Он просто пытается проверить серьёзность твоих намерений. И он имеет на это право».

«В задницу его права! Если бы он сам мне доверял, то поверил бы на слово».

«Но ты и не требовала доверия, ты требовала другого. Принятия».

«Я не хочу больше ничего слышать! Я не сделаю этого! Я иду спать! А он пусть идёт к чёрту, пусть все идут к чёрту, и ты, в том числе!»

«Посмотри, на кого ты похожа! Смотреть противно! Чего ты из себя изображаешь?!»

Она послушно кинула взгляд вниз, на себя. Сейчас, в этот момент, она показалась себе невероятно жалкой. Худенькие ножки с торчащими коленками, бёдра, как у мальчика, да ещё эта так неаккуратно зажатая ладонь между ляжек. Ужасно! Она всегда относилась к своему телу, как к чему-то недоделанному. Маленький рост, худоба, какая-то нескладность и угловатость фигуры, грудь, категорически отказывающаяся расти, ограничившись торчащими сосками, задница, которую даже Панси обозвала крохотной! Это было просто какое-то наказание, а не тело! Мама твердила ей, что всё изменится, что придёт срок, и всё везде начнёт смотреться как надо, что ей ещё будут завидовать те, кто сейчас считается красавицами, что она сама в своё время переживала те же проблемы, а потом оказалось, что это смешно и глупо. Но ей легко было говорить! Она давным-давно уже нашла себе прекрасного мужа — папу, родила дочь, жизнь налажена, всё сложилось, а у неё ещё впереди сплошной туман.

«Вот и развей его! Прямо сейчас».

Нет, это было невозможно. Он словно нарочно ударил её в самое уязвимое место. У неё и так-то стыдливость накладывалась на неудовлетворённость своим телом, а тут ещё и Гарри! Будь это Рон — она бы поняла. Там бы всё было проще и понятнее. А сейчас она даже толком послать-то его не могла, потому что действительно начала этот разговор первой, он к ней не напрашивался и не навязывался, промолчи она — давно бы уже спала и видела сны.

«И что бы это были за сны, скажи на милость? Не о его ли руках на твоих бёдрах?»

«Пожалуйста! Пожалуйста, прекрати!» — взмолилась она неизвестно уже кому.

«Послушай, ну он же возбудился на тебя! Значит, не так уж ему противна твоя фигура».

Она снова бросила взгляд вниз. По крайней мере, недавно удалила оттуда все свои кудряшки. Они всегда смотрелись ужасно комично, делая её ещё более жалкой в своих глазах. Хотя с ними сейчас было бы легче, они хоть как-то прикрывали.

О чём она думает?! Она же правда не собирается?..

— Гарри, — она прокашлялась, голос задрожал, балансируя на тонкой ноте, — ты же должен понимать, что дело тут вовсе не в доверии. Я тебе действительно полностью доверяю, и если бы ты предложил другое условие, какое хочешь, я бы…

Он молча покрутил головой.

«Ты его теряешь…»

— Да что ж это такое?! Ну неужели непонятно, что я просто стесняюсь?! Обычно, банально стесняюсь! Гарри, что в этом странного? Ты — парень, я — девушка, я никогда раньше вообще ни перед кем не обнажалась, я и так-то вышла за все рамки допустимого. Войди в моё положение. Гарри, ну а…

«….если бы я вдруг попросила раздеться тебя?»

Нет, она этого не сказала. Испугалась. Потому что тот, обычный, старый Гарри, смутился бы, а этот? От этого она не знала, что и ждать. Этот мог бы, пожалуй, и согласиться.

«И тогда складки одежды тебе бы не помешали рассмотреть его целиком».

У неё по телу снова побежали неправильные мурашки.

— Гермиона, вспомни, каким было твоё условие? Ты хотела, чтобы я принял тебя целиком, ведь так? Но ты же сама не готова отдать себя целиком. Как же тогда я смогу тебе пообещать, что приму тебя, а, в действительности, не буду в этом уверен до конца. Это будет обман! Если ты меня стесняешься, значит ты не готова к тому, о чём просила. Значит, я не тот человек, который тебе нужен, будь я тот, ты бы не сомневалась.

«Ты тот, да тот же ты, хвосторога тебя забодай! Но я не могу, не могу, понимаешь, НЕ МОГУ!»

«Ты ещё заплачь, дура ты трусливая! Или не видишь, что он серьезно? Стал бы он тебя унижать. Такое разве когда было?»

— Если уж ЭТО для тебя так важно… — начала она со всем возможным сарказмом, — что ты готов даже так сложно изъясняться…

Внезапно она поняла, откуда в нём взялись новые, необычные повадки. По тому, как он щурил глаза, как приподнимал брови, как откидывал плечи. Сириус! Вот разгадка. Он даже внешне пытался на него походить. И манеру вести разговор перенял. Ах, он… Паразит проклятый! Точно он, намутил воду, дальше некуда. Научил, как надо вести себя с неопытными девушками. Хороши гуси, нечего сказать! Один — великовозрастный оболтус, а второй решил с него жизнь строить! Ух, она им покажет, где раки зимуют!

Минутку, но это значит… Значит, он заранее знал? Заранее хотел, чтобы этот разговор состоялся. Воспользовался подходящим случаем. Значит, он и правда серьёзно! Ой, мамочки, он серьёзно! Серьёзно!

«Что ж… надеюсь, я об этом не пожалею».

Она опустила вниз руку, которая и так-то была потной, а сейчас ладонь стала по-настоящему мокрой, сжала пальцы в кулачки и, едва держась на похолодевших ногах, прикрыла глаза.

Вот это она сделала зря, зажмуриваться не стоило! Потому что в то же мгновение он опустил голову и стал её целовать. Прямо туда. И было поздно закрываться руками, потому что он поймал их и держал по бокам у её бедер так крепко, сжав в замок её пальцы и оттягивая руки вниз, что она ничего, ровным счётом ничего не могла с этим поделать! Она дёргалась на месте, ни жива, ни мертва, ни закричать, ни убежать, ни помешать ему, а внутри царила такая смесь из стыда, страха, возмущения и какой-то дурацкой прострации, что ей казалось, что её раздует изнутри, и она взлетит под потолок.

Мысли не было не одной. Только безмолвный вопль. Парень дотрагивался до неё там, не просто так — ГУБАМИ, не просто парень — ГАРРИ, не просто дотрагивался, он покрывал её поцелуями. У неё внутри всегда всё держалось на жёстком каркасе из благоразумия и чётких правил, и теперь вся эта конструкция плавилась, оседала, превращалась в какое-то пылающее море, в котором она тонула, не в состоянии найти опоры. Её заманили в ловушку, которую она сама же для себя тщательно строила, загнали в самый дальний угол и лишили разом всего, не оставив никакого выбора. Теперь у них двоих был только один хороший выход из этой ситуации. Один-единственный.

— Пожа… пожа… луйста! — задыхаясь, смогла выдохнуть она. — Хва-а…тит! Пожа…

Только тогда он остановился. Отпущенные руки бессильно повисли по бокам. Сейчас уже довольно жалко и убого смотрелась бы попытка прикрыться, после того, как он буквально зацеловал её всю там.

Она выдохнула воздух. Потом вдохнула, всё ещё не решаясь бросить на него взгляд. Потом произнесла, собрав всю строгость в голосе, какую только могла:

— А теперь послушайте меня внимательно, Гарри Поттер! Если после того, что вы сказали и сделали, после того, как вы самым возмутительным образом воспользовались своим положением, вы не женитесь на мне, я стану считать вас врагом номер один! Вам ясно?!

Он бережно обнял её за ноги и прижался к ним щекой.

— Да я же именно этого и добивался!

— Тогда… отпусти меня немедленно!

Он отпустил, продолжая беззастенчиво рассматривать её. Она схватила одеяло, которое он притащил сверху, вместе с другими вещами, и завернулась в него.

— Ты уже достаточно насмотрелся. Остальное — после свадьбы.

— А можно она состоится завтра?! — промолвил он, лукаво глядя на неё снизу вверх жалобными глазами.

Она запустила ему в шевелюру обе ладони, растопырив пальцы, хорошенько ухватила за волосы и стала таскать туда-сюда.

— Ты совершенно, абсолютно, недопустимо нахальный тип! Ты ведёшь себя, как чудовище! Нет, ты хуже! Я лучше бы осталась с теми мертвецами в подвале, чем с тобой. Ты испортился донельзя! Тебя надо наказывать и гонять, гонять и наказывать! И я этим займусь, не сомневайся!

После того, как она выдохлась, она добралась, наконец, до дивана и улеглась на живот, чувствуя, как силы уже совершенно иссякли.

— Кстати, — она повернула к нему голову, — надеюсь, ты не думаешь, что у нас будут всякие свидания, поцелуи и прочие нежности? На это не надейся! Ничего не изменится, ровным счётом ничего, учти это. И даже не пытайся ко мне подходить с чем-нибудь… таким. Ты свою норму перевыполнил на два года вперёд.

— Два года! — протянул он.

— Да, Гарри, два года. До этих пор мы друзья. Как раньше. Ты хорошо меня понял, надеюсь?

— Вполне. Но ты перебарщиваешь.

— Ничего подобного. Учти, у нас ещё куча дел. На нас Отряд, и Волдеморт возродился. Нам некогда сидеть под омелой.

«Под омелой…» Она едва не рассмеялась и ткнулась лицом в подушку.

«А ведь это был твой первый настоящий поцелуй, между прочим!»

Н-да, действительно, умереть, не встать! Она вдруг представила себе традиционную сценку.

«Бабушка, а расскажи про свой первый поцелуй? Каким он был?

Знаешь, внученька, он был… такой… своеобразный. Короче, тебе ещё рано знать о таких вещах».

Она поняла, что хохочет в подушку, и он, конечно, это заметил.

— Давно надо было это сделать.

— Что «это», Гарри, не пугай меня! — она смеялась и никак не могла остановиться.

— Перестать притворяться, что мы друзья. Нет, что мы ПРОСТО друзья.

— И дальше так будет.

— Два года?

— Да, два года. И только попробуй намекать мне на что-то подобное! Ох, и как тебе только в голову такое пришло? Я же вся потная и грязная! Фу, неужели не противно было?!

Он облизал губы и пожал плечами.

— Нет. Говори, куда тебя ещё поцеловать?

— В задницу СЕБЯ поцелуй! Никогда не думала, что в тебе столько нахальства и бесцеремонности! Кстати, о нахальстве… ещё одна вещь. Сделай мне одолжение — прекрати изображать из себя Сириуса! Слышишь? Не то я кого-нибудь из вас побью. Нет, вас обоих. Ты меня понял?

— Тебе он что, не нравится?

— Перестань корчить дурачка. Ты знаешь, о чём я говорю. Мне нужен Гарри, а не плохая копия его крёстного, каким бы там он ни был. Так ты понял?

— Понял, понял. Приятно, что именно я тебе нужен.

— Ага, а теперь иди уже спать.

— Нет, я останусь с тобой.

— Всю ночь?

— Да, всю ночь, вдруг тебе что-то понадобится. Или кто-то спустится. Я его пошлю куда подальше, чтобы тебе не мешал.

— Тогда дай мне ещё обезболивающего, если решил поработать сиделкой.

— Опять начинается?

— Угу.

Он присел перед ней и поднёс к губам пузырёк.

— Но ты всё-таки всё равно железная дева.

— Дурак!

— Да. Железная, потому что выдерживаешь любые испытания, и, с другой стороны, как это говорят… цело…мудренная!

— Два года, Гарри. Два года.

— А кроме этого, не хочешь мне ничего сказать?

— Мм… нет, я и так уже сказала достаточно. Или тебе ещё нужны условия?

— Прямо вот совсем-совсем ничего?

— Нет!

— Точно?

— Если ты говоришь о тех самых словах, то я тебе так отвечу. Я только что согласилась стать твоей женой. Это включает в себя всё, что под этим подразумевается. Все возможные слова. Если тебе нужны конкретные, то придумай себе любые, которые тебе нравятся, и можешь считать, что услышал их от меня. Можешь даже составить какой угодно список, и я под ним подпишусь. Но только… не заставляй меня… я не умею… всего этого. Пожалуйста!

— Странное дело, обычно бывает наоборот. Я всегда думал, что девушки любят такие вещи. Вот Чоу, например, постоянно требовала, чтобы я ей говорил…

Она схватила ближайшую подушку и ударила его по голове. Потом ещё раз. И ещё. И принялась отчаянно молотить его, после каждого своего слова.

— Никогда! Запомни! Никогда, Гарри Поттер! Не говори! С девушкой! О другой! Своей! Девушке! Или твой Сириус не научил тебя этому?!

— О! — только и промолвил он, опуская руки, когда она успокоилась. — Пожалуй, это даже лучше, чем всякие такие слова. Ты просто… просто… О!

Он смотрел на неё расширившимися глазами, и в них светилось такое восхищение и такое желание, что у неё разом потеплело где-то внутри.

«И ты, дура этакая, думала, что он не сможет увидеть в тебе женщину?!» Вот уж дура, так дура!

— Разрешишь мне прилечь рядом с тобой?

— Нет, не разрешу. Через два года — пожалуйста.

— Гермиона, мне же неудобно будет спать в кресле, разве ты об этом не думаешь?

— Ты сам вызвался со мной сидеть. Вот теперь и терпи неудобства.

— Почему ты вдруг сделалась со мной такая строгая?

— Потому что не хочу, чтобы ты превратился в подобного раздолбая, как Сириус. Мне ещё с тобой жить.

— Значит, будешь меня воспитывать все эти два года?

— Да, буду воспитывать. Тебя что-то не устраивает?

— О, нет! Всю жизнь мечтал, чтобы меня кто-то повоспитывал. Ну а через два года?..

— Через два года, всё, что угодно.

— Что угодно?

— Всё, на что у тебя хватит фантазии.

— Ага! Но учти, что я буду тренировать её всё это время. Фантазию.

— Я рада за тебя. Будем надеяться, что это окажутся не просто слова. Но лучше бы ты тренировал заклинания, чтобы не выглядеть жалко перед Отрядом. Не думай, что я забыла о плане на завтрашнее занятие.

— Может, не сейчас, а? Пора спать. Да и твоё… ранение.

— Моё ранение совершенно не мешает мне разговаривать, не так ли? Поэтому бери кресло и придвинь его напротив дивана.

— Зачем? И так прекрасно слышно.

— Потому что я хочу тебя видеть.

— Боишься, что я вдруг исчезну?

— Нет, не боюсь, ты же дал слово.

— Тогда почему?

— Просто так, Гарри. Просто хочу тебя видеть.

— Надеюсь, ты это не серьёзно? На счёт занятий.

Она вздохнула.

— Не серьёзно, конечно. Умираю уже, как хочу спать. Просто… хочу увидеть тебя, когда проснусь. А то вдруг мне покажется, что всё это был сон.

— Я тебе буду напоминать. Каждый день. Нет, каждый час.

— Не говори глупости. Лучше подари мне что-нибудь. Что-нибудь такое, при взгляде на которое я бы всегда…

— Знаю! Кольцо!

— Ты сдурел?! Хочешь, чтобы вся школа узнала?! Что-нибудь простенькое, недорогое, чтобы когда придёт время, я могла снять его и выкинуть. Сказать: «Ты мне больше не нужно».

— Обязательно! Я обязательно что-нибудь придумаю на этот счёт.

— Спокойной ночи, Гарри!

— Спокойной ночи, Гермиона!

Он сидел напротив вот уже полчаса, уперев голову в ладонь, а локоть в подлокотник кресла. Пари было выполнено, ставка выплачена, но главным выигравшим всё равно оказывался он. Он смотрел и смотрел в её лицо, лицо уже спящего человека, она заснула практически сразу после последних сказанных ими слов.

«Вот лежит моя жена, — думал он с некоторым изумлением. И ещё раз повторил: — Это моя жена».

Трудно было привыкнуть. Он потёр подбородок и усмехнулся. Конечно, она насочиняла на счёт «что угодно». Она думает, что за два года сильно изменится. Ага! Никуда её стеснительность не денется. Тётя Петуния до сих пор такая стеснительная, что готова запахивать халат даже перед соседским котом. Но разве это его сейчас волновало? Он сумел заполучить такую ценность, и практически задаром! Он и так был готов делать для неё всё, что будет делать, как её муж. Только теперь она была его женой. Ему хотелось выйти на завтрак в Большом зале и объявить перед всеми: «Это моя жена!» Пускай завидуют. У кого ещё есть такое чудо? Хотя, конечно, он знал, что он не может. Они бы не поняли. Кто-то пожимал бы плечами, а большинство стали бы смеяться. Но когда-нибудь потом. Позже. Через пару-другую лет, они бы вспомнили этот момент. И позавидовали бы ему. А кое-кто поумнее сделал бы это сразу.

Его родители поженились сразу после школы, он и их опередил. Нашёл себе жену уже на пятом курсе. Да ещё какую! Он снова начал внимательно её рассматривать.

«Всё-таки она страшненькая!» — подумал он с улыбкой.

Особенно, когда спит вот так, на животе, с повёрнутым вбок лицом. Похожа на какого-то загнанного зверька. Худенькая, маленькая, страшненькая — как раз для него, хм! Зато он к ней привык. Привык так, что точно знал — она ему никогда не надоест. Вообще никогда. Иногда раньше он ужасался, когда задумывался о будущем, как же это можно — видеть на протяжении многих лет одно и то же лицо рядом. Как люди так живут? Потому что слово «любовь» было не более конкретным, чем слово «родители». Теперь он понимал.

«Надо было всё-таки спровоцировать её уже на третьем курсе". Тогда бы она не была сейчас такой сердитой на него. Он, фактически, два года морочил ей голову. И ладно бы он не знал. Так ведь знал же, от Сириуса, только не верил.

«Теперь веришь».

Зато теперь уже она собиралась морочить ему голову два года. Им обоим. Что ж, он решил, как станет действовать. Ему, практически, ничего и делать-то не надо будет. Просто не сдерживать собственное умиление, которое из него прёт, ну вот хотя бы, как сейчас, когда он рассматривает её. Тогда у него на лице постоянно будет блуждать глуповатая улыбка в её присутствии. И она обязательно это заметит и станет нервничать. И злиться, и требовать, чтобы он прекратил быть похожим на блаженного идиота. А он скажет, что это сильнее его. И будет продолжать глупо улыбаться. И, в конце концов, она станет выходить из равновесия, а он этим воспользуется. Вот они — выгоды долгого дружеского общения. Она будет попадаться вновь и вновь в его ловушки, пока, наконец, не смирится. Ему вовсе не обязательно копировать Сириуса внешне для этого. Достаточно носить его образ внутри себя, он всё подскажет, когда понадобится. Это будут забавные два года.

«Пожалуй, стоит завтра пойти, подарить цветы Панси Паркинсон за то, что всё так вышло, — подумал он со смехом, — пускай удавится со злости».