Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Декорации поменялись. По взмаху палочки министерского чиновника, который вёл церемонию, поднялись матерчатые стены шатра, и стало понятно, что мы находимся посреди цветущего дикого сада. В центре появился золотой танцевальный настил, вокруг него разместились маленькие столики. Стулья, на которых мы сидели, сами собой расставились вокруг них. Оркестр вышел на сцену, а официанты кинулись подавать закуски.

Тогда я понятия не имел, как вышло, что Паркеру пришлось чуть ли не силой волочь меня к молодожёнам, приносить поздравления. И, должен сказать, мне потребовалось немало воли, чтобы улыбаться и желать им счастья. То есть, поймите, я желал. От души! Просто никак не мог понять, почему каждое сказанное слово отдаётся так остро и болезненно во всём теле. Но, во всяком случае, я сказал всё, что полагалось, пожал руку Биллу и сделал несколько корректных комплиментов Флёр. А после с удовольствием сбежал.

Виктор Крам и Седрик Диггори оказались великолепным прикрытием. Оба были рады меня видеть, оба выглядели довольными взрослой жизнью и, главное, неплохо справлялись с поддержанием беседы без моей помощи. Темой обсуждения стал директор Дамблдор, который, поздравив новобрачных, удалился с торжества.

— Дамблдор есть великий волшебник, — сказал Виктор на всё ещё корявом, но уже более уверенном английском. С момента нашей последней встречи прошлым летом он ещё раздался в плечах и отрастил модную бородку. — Он победил Гриндевальда.

— Победил, — кивнул Седрик, хмуря светлые брови. — Никто же не спорит. Но это было пятьдесят лет назад. Отец считает, мы не можем надеяться на то, что старик с белой бородой решит все наши проблемы. Ещё эти разговоры… Не знаю, читаешь наши газеты? Про Гарри Поттера, Избранного, способного победить зло?

— Читаю.

— Гарри — классный парень, я не спорю, но сколько ему? Пятнадцать?

— Шестнадцать, — поправил я.

— А какая, к Мордреду, разница? Суть в том, что Дамблдор — старик, а Гарри — ребёнок. И мне не нравятся попытки СМИ продать мне сказочку о том, что они вдвоём спасут волшебный мир.

Эти слова отвлекли меня от непонятных переживаний, и я начал уделять беседе куда больше внимания, чем изначально. Те газеты, которые писали про Гарри-Избранного, Уилсон мне тоже приносил, но я не обратил на них особого внимания.

— Что ты иметь в виду? — уточнил Виктор. Седрик вздохнул, пожал плечами и покачал головой. Виктор сделался ещё более мрачным и суровым, чем обычно, посмотрел на меня и спросил по-немецки:

— Ты как думаешь, будет у вас война?

Даже не стой у меня за плечом Паркер, я не рискнул бы отвечать на подобные вопросы прямо, поэтому сказал:

— С моей точки зрения, этот Риддл — не более чем опасный террорист. А с террористами не воюют, их обезвреживают, — после чего добавил, меняя тему: — Читал про твоё выступление на Кубке Европы. Кажется, это было что-то потрясающее!

И дальше мы говорили о квиддиче и профессиональном спорте. К нам подбежали двое: Джинни в золотом платье подружки невесты и Колин в чёрной мантии, гордый должностью официального фотографа. Она — с большим красивым альбомом, он — с фотокамерой. Мы тут же были осчастливлены информацией о том, что им доверили запечатлеть самые замечательные моменты свадьбы. Колин пощёлкал фотоаппаратом, Джинни выпросила у ребят пожелания для альбома. За меня написал Паркер — коротко, но красиво. А потом я увидел в дальнем углу человека, которого совершенно не ожидал здесь встретить, и всё прочее отошло на задний план.

Я во все глаза уставился на Батильду Бэгшот. Она была древней, сгорбленной, но на мир смотрела живыми ясными глазами. Она сидела в компании других стариков — знакомого мне по досье Элфиаса Дожа и ворчливой Мюриэль Пруэтт, которая Биллу приходилась двоюродной бабушкой. Разговор у них шёл увлекательный, и, конечно, я ни за что не отважился бы его прервать. Но в то же время понимал, что не прощу себе, если упущу возможность сказать хотя бы два слова моему любимому историку магии.

Извинившись перед Седриком и Виктором, я осторожно начал продвигаться ближе к интересующему меня углу, обходя гостей и официантов. Паркер и Тонкс, похоже, поняли, куда меня несёт, потому что останавливать не стали. А я робко замер чуть в стороне, размышляя, можно ли вклиниться в беседу, но при этом пытаясь не подслушивать. Внезапно мадам Бэгшот повернула голову, заметила меня и сделала рукой жест, требуя подойти. У меня слегка затряслись коленки.

— Да, юноша, — протянула она хриплым каркающим голосом, — на меня смотрели такими горячими взглядами, но было это лет сто назад, не меньше!

Она рассмеялась, и собеседники подхватили смех. Я почувствовал, как от смущения теплеют щёки, и пробормотал:

— Простите, мадам Бэгшот, я просто очень люблю ваши книги и…

— Садись, что ли. В моём возрасте трудновато задирать голову.

Я опустился на один из тонконогих золочёных стульев, а мадам Пруэтт, прищурившись, воскликнула:

— Ба! Да это же маггловский принц к нам пожаловал!

— Как грубо, — суетливо перебил её Элфиас Дож, похожий на черепаху с обвисшей кожей, сгорбленный, весь закутанный в шерстяной платок поверх мантии. — Здравствуйте, Ваше Высочество. Дож, Элфиас Дож к вашим услугам.

Он даже попытался встать, но у него разболелась спина, и он упал обратно на стул. Я аккуратно пожал руку сначала ему, а потом обеим дамам, которых он мне церемонно представил.

— Вот, Ваше Высочество…

— Пожалуйста, просто Берти, — поправил его я и, похоже, этим выиграл несколько очков в глазах женщин.

— Так что, просто Берти, — каркнула мадам Бэгшот, — неужто вы до сих пор учитесь по этому старью?

— Мадам, — возразил я строго, — это прекрасные книги, написанные очень объективно и исторично, в отличие от, например, работ Мерлина Гибсона, который постоянно гнёт свою линию. Вы же остаётесь сторонним наблюдателем и воздерживаетесь от оценок, при этом приводите очень много фактов и доказательств своих слов.

На этих моих словах мадам Бэгшот расхохоталась, а я, похоже, покраснел ещё сильнее.

— Ну и ну! В моё время юноши находили объекты для восторга поинтереснее. И посвежее!

— Я люблю историю, мэм, — отрезал я, слегка обидевшись.

— Да я уж заметила. И что, неужто даже не спали на гоблинских войнах? — она прищурилась.

— Ни в коем случае, мэм. Видите ли, именно в истории гоблинских войн кроются ответы на многие современные вопросы. Причём не только о статусе Гринготса, как может показаться, но и о положении всех малых волшебных народов, и о взаимоотношениях с французским волшебным сообществом. Если бы совет пэров Франции оказал нашему Министерству поддержку в тысяча семьсот двенадцатом, вероятно, история пошла бы совсем по иному пути.

— Ну и зануда, Батти! — фыркнула мадам Пруэтт. И пока мистер Дож шёпотом объяснял подруге, как она неправа, мадам Бэгшот сказала:

— Надо же! Удивили вы меня, юноша, удивили.

— Я ругаю себя за то, что не взял с собой книгу, — признался я, — иначе точно попросил бы автограф.

— Нечего гоняться за этими почеркушками, — махнула она рукой, а я спросил:

— Почему вы остановились на конце девятнадцатого века? Дальше столько всего интересного и важного… Первая мировая война, попытки принять в Британии аналог закона Раппопорта, Гриндевальд, в конце концов!

Я не сразу понял, что моя собеседница смеётся.

— Мэм?

— Юность-юность! Что для вас, мой дорогой, история, для меня — память. Мой брат погиб в Первой мировой. Я сама ходила на протесты против закона Раппопорта. А что до Гриндевальда, то этот сорванец сидел, вот как вы, напротив меня, и попортил своими самокрутками мне весь диван. Пришлось перетягивать обивку.

— Вы… — мой голос слегка сел, — знали Гриндевальда?!

— Знала ли я его? — она вздохнула. — Я сто раз говорила его матери, чтобы она прекращала маяться дурью и везла мальчишку сюда. Пусть растёт на доброй английской почве, вот что я ей твердила. Но нет, дурочка вбила себе в голову, что его непутёвый отец одумается и вернётся к ним. Всё ждала. Она его испортила, слишком много позволяла. Здесь мы бы такого не допустили, уж не сомневайтесь! Свежий воздух, долгие прогулки, работа, сколько требуется, и старые добрые розги — вот залог правильного воспитания...

Она заговаривалась, уносилась мыслями в то, что для меня было далёкой историей, а я боялся пошевелиться.

— Я помню его совсем ещё мальчиком, лет семи. Какие глаза, какие задатки! Он бегло читал и уже мог колдовать материнской палочкой. Я говорила: «Забудь ты этого дурака, приезжай ко мне. Дом большой, поместимся». Когда он приехал, воспитывать было поздно. Я махнула рукой. Надеялась, Альбус хорошо на него повлияет, а оно вон как вышло.

— Альбус и сам был шалопаем по юности, — заметила мадам Пруэтт.

— Вот уж нет! — возразил мистер Дож. — Альбус был гением! Если бы не этот ваш Гриндевальд…

— Чтоб ты понимал! — отмахнулась мадам Пруэтт. — Сколько тебе самому-то было? Семнадцать? Ни ума, ни наблюдательности. А впрочем, и сейчас немногое изменилось. Как был восторженный дурак, так и остался. Только старый.

Дож слегка обиделся и проворчал:

— А всё-таки я знаю Альбуса получше вашего. И тогда знал! Он всегда верит в лучшее в людях, ему и в голову не могло прийти, что Гриндевальд…

— Геллерт всегда был буйным. И раз Альбус этого не понял, значит, сам дурак, — отрезала мадам Бэгшот. Я боялся даже пошевелиться, чтобы не прервать их воспоминаний. И хотя у меня на языке крутилось два десятка вопросов, я счёл правильным придержать их все и просто слушать.

— Альбус быстро понял, кто он такой! — вступился мистер Дож. — Я его друг, и он сам говорил мне…

— Пф! — издала грубый звук мадам Пруэтт. — Друг, вы подумайте! Подпевала, не более. И то, что-то он не зовёт тебя в гости в последнее время.

— Он занят!

— Всё бегает, хотя пора бы уже успокоиться, пожалеть старые косточки. Чай к ста двадцати дело идёт. Он старше меня, — и мадам Пруэтт поправила малиновую шляпку. — А ты ему даром не сдался, трюфель ты эдакий!

— Будет! — перебила её мадам Бэгшот. — А то юноша подумает о нас Мордред знает что. Хотя мы ещё не совсем из ума выжили.

— Мне бы это и в голову не пришло, — тут же сказал я. — Вас очень интересно слушать.

Думаю, читатель понимает, почему с некоторых пор имя Гриндевальда — одного из величайших тёмных волшебников всех времён — вызывало у меня особый интерес.

— Это всё сплетни.

— С моего места трудно представить, что профессор Дамблдор был молодым, — улыбнувшись, заметил я. — Или что Гриндевальд мог…

— Иметь двоюродную бабушку? — хмыкнула мадам Бэгшот. — В этом разница между историей и воспоминаниями. В истории я писала бы о становлении того, кто едва не покорил всю Европу. А тут с вами сижу и вспоминаю, как он объедал мои огуречные грядки. Или как я ходила к нему наверх и требовала, чтобы он лёг уже спать. Они с Альбусом переписывались иногда всю ночь напролёт. Такие друзья были…

— Но ведь профессор Дамблдор победил Гриндевальда на дуэли!

— Или Геллерт сам сдался, поняв, что дело его зашло в тупик, — отрезала мадам Бэгшот. — Он всегда был смышлёным мальчиком.

— Ну, так-то если посмотреть, — вздохнула мадам Пруэтт, — этот Риддл не чета ему.

— Риддл! Да ни в какое сравнение. Мой Геллерт всё-таки правил Европой, и довольно успешно, хотя и ужасно, конечно, — не знаю, слышали ли это остальные собеседники, но мне показалось, что в голосе мадам Бэгшот звучит некоторая гордость. — А этот мальчишка? Кого он там с собой потащил? Юного Абраксаса? Младших Блэков? Толпу детей без мозгов и опыта. Не удивительно, что он убился о сына Дореи.

— Нет-нет, — встрял Дож, — этот Гарри Поттер — не сын Дореи, а как бы даже и не внук.

Мадам Бэгшот прищурилась, словно не верила своим ушам. Что-то посчитала, беззвучно шевеля сухими губами.

— А ведь правда, Дорея-то умерла ещё раньше.

— В семьдесят седьмом, — подтвердила мадам Пруэтт, — как сейчас помню. А помню, потому что Чарльз умер за год до того, точно на мой день рождения. Весь праздник испортил, шалопай эдакий.

Обо мне, похоже, вовсе забыли, да я и не спешил влезать. Старики оживлённо вспоминали, кто кому кем приходился и кто в каком году умер. По всему выходило, что то время — семидесятые — было тяжёлым для магического мира, волшебники умирали один за другим.

— А ведь Орион-то совсем молодой ещё был, ему едва пятьдесят исполнилось, — восклицал кто-то, а собеседник тут же добавлял, что Абраксас тоже, конечно, умер совсем мальчишкой. Потому что полсотни лет — это даже и не возраст, так, поздняя пора юности. О том, что у всех этих людей были дети и даже внуки, не упоминалось.

Я, признаться, слушал, затаив дыхание. Что-то невероятно обаятельное таилось в этих историях о людях, которых я никогда не встречал, в попытках вспомнить, кто кому кем приходится, и в твёрдой уверенности, что Люциус Малфой и Сириус Блэк — младенцы. В крайнем случае — школьники. То и дело мадам Бэгшот вдыхала и напоминала собеседникам, что они, конечно, ещё молодые. А вот она-то… Очень не сразу беседа опять свернула на Гриндевальда, и я спросил робко:

— Это правда, что он видел будущее?

Похоже, о моём присутствии забыли вовсе, но гнать не стали. Мадам Бэгшот вздохнула:

— Кто знает, что именно видел этот одарённый сверх всякой меры мальчик? Мне не рассказывал.

* * *

Паркер выглядел довольным жизнью, а у меня болела голова. Поэтому смотрел я на своего пресс-секретаря исподлобья, тяжело, стараясь взглядом передать всё нежелание говорить о делах. Но где там!

Паркер считал, что свадьба прошла очень удачно. Удалось немного пообщаться с министром Скримджером, поздравить Билла Уизли, помириться с мадам Боунс и так далее, и тому подобное.

— Ну же, Ваше Высочество, — Паркер сел напротив меня в кресло и заглянул в глаза, — что за хандра?

— Не хандра, мистер Паркер. Я устал.

Ещё тем же вечером я повидался с дедушкой и неприятно удивился тому, как он быстро постарел. Кажется, я не готов был к тому, что он напомнит мне компанию стариков со свадьбы.

И за окном лило. Серо, тускло, хмуро.

— Понимаю, — согласился Паркер мягко, — боюсь, этот год будет не легче. В школе приняты беспрецедентные меры безопасности, туда и мышь не проскочит без ведома Аврората. Учитывая поведение гоблинов, мы в двух шагах от введения военного положения.

— Но ведь… — начал я, но так и не сумел сформулировать мысль, которая крутилась на задворках сознания. Я чувствовал, что эти гоблины тут не к месту, некстати. Тот же Паркер мог бы погасить этот конфликт в зародыше, я не сомневался, но он только раздувал его. Чтобы взять мир магов под финансовый контроль? Или с другими целями?

Пожиратели Смерти атаковали Косую аллею, снова, разгромили несколько магазинов. Потом напали на группу магглов где-то в Суссексе. И там, и там были жертвы.

— Вам стоит знать о небольших кадровых перестановках в Хогвартсе, сэр, — вытащил меня из размышлений Паркер. — Профессор Дамблдор каким-то чудом сумел вновь пригласить в школу прошлого декана Слизерина, профессора Горация Слагхорна.

— Он займёт должность преподавателя защиты?

— Нет, сэр. Зелий. Защиту получит ваш декан. Мне показалось, что Северус не так-то уж и рад исполнению своей давней мечты, — Паркер хмыкнул. — Ну да ладно, это ненадолго. Предупрежу вас сразу: профессор Слагхорн получил приглашение не просто так. Дамблдор считает, что он обладает уникальными сведениями о детстве и мотивах Риддла.

— А он обладает?

— Спросите иначе. Нужны ли нам эти сведения?

— Нужны?

— Совершенно точно нет. Видите ли, мы с директором Дамблдором расходимся по многим вопросам. В частности, директор считает, что над Риддлом необходима чистая эффектная победа. А мы полагаем, что если он исчезнет ещё лет на десять-пятнадцать, это будет неплохой результат. То есть для нас не принципиально найти и уничтожить всего его, кхм, якоря.

Я посмотрел на Паркера очень пристально. Он слегка улыбался, легкомысленно закинув ногу на ногу.

— Вы можете его… ликвидировать? Сейчас? — спросил я тихо, отводя взгляд в сторону. Мне бы не хотелось услышать ответ. Но это было необходимо. И Паркер не стал врать:

— Технически, да. В окружении Риддла есть несколько наших агентов, любой может нанести удар. Но прямо сейчас это было бы… неразумно.

— Он вам нужен.

— Совершенно необходим. Настолько, что, если бы его не было, его бы следовало выдумать. Сэр… Посмотрите на меня.

— Там погибли люди. В последних двух терактах. Живые люди!..

Мне было больно до кома в горле.

— Это кончится скоро, — мягко пообещал Паркер. — Но вам нужно думать, сэр, думать серьёзно. Я не всё имею право рассказать, даже если бы хотел. Но никто не запрещает вам делать собственные выводы. В любом случае, профессор Слагхорн как таковой нам совершенно не нужен. Однако это крайне любопытный человек, у него великолепные связи в магическом мире, а больше сплетен, чем он, не знает, пожалуй, никто.

— Вы хотите, чтобы я завёл с ним знакомство?

Паркер покачал головой, подмигнул и возразил:

— Отнюдь. Я считаю, что вы сами решите, стоит это знакомство вашего свободного времени или нет. Уилсон принесёт вам досье. И ещё кое-что. Вы сами выражали желание изучать окклюменцию, и мы со своей стороны считаем, что защита разума вам необходима. С седьмого сентября начнутся ваши частные уроки с приглашённым преподавателем. Организационные вопросы обсудим позднее.

— Кто будет меня учить? — спросил я без особого интереса. Подозревал, что Паркер и остальные так или иначе нашли мне хорошего педагога, а значит, нечего и переживать.

Мне потребовалось очень много выдержки, чтобы удержать спокойное выражение лица, когда Паркер ответил:

— Миссис Флёр Уизли.

Мои эмоции от этого сообщения выражались разве что в словах, больше подходящих Блейзу.