Потерянная — незнакомая себе (гет)

На следующий день на уроке зельеварения Невилл снова оказался в центре бедствия — он умудрился расплавить котёл. Зелье начало шипеть, дымиться, а потом с громким «пшшшш!» расплескалось по полу. Снейп мрачно посмотрел на него, сжав губы в тонкую линию.

— Очередной триумф, мистер Долгопупс… — процедил он. — Десять баллов с Гриффиндора. И сегодня после уроков вы проведёте пару часов в моём кабинете, отмывая полки с ингредиентами. Без магии.

После этого Ева осталась одна. Решив не терять времени, она отправилась в библиотеку — хотелось почитать и немного отвлечься. Но, проходя вдоль высоких полок в самый дальний угол зала, она неожиданно услышала сдержанные, но напряжённые голоса. Трое спорили — и она сразу узнала их: Гарри, Рон и Гермиона.

Гарри стоял молча, скрестив руки на груди. Рон, наоборот, кипел от негодования, выплёскивая эмоции на Гермиону.

— Ты не понимаешь, Гермиона! Он хотел атаковать! — прошипел Рон, сжимая кулаки. — Этот хорёк не такой, каким хочет казаться. Он подлый, хитрый, скользкий…

— Не называй его так! — резко перебила его Гермиона. — Это оскорбительно!

— Ой, простите! — наигранно воскликнул Рон, заламывая руки. — Простите, что осмелился сказать правду о вашем дружке!

— Хватит, Рон! Не веди себя, как ребёнок! Он мне никто, ни друг, ни… — Гермиона запнулась, вздохнула и уже спокойнее добавила: — Я просто говорю, что вы поступили неправильно. Почему бы вам не признать это и не извиниться?

— Что?! — Рон вскрикнул, будто она предложила ему пообедать с Пожирателем Смерти. — Извиниться? Перед Малфоем?!

— Не кричи на Гермиону, Рон, — в голосе Евы прозвучала твёрдость. Она подошла ближе и встала рядом с подругой. — Она права.

Рон повернулся к ней с насмешкой.

— О, смотрите-ка! Гермионина подружка пришла на выручку.

Ева не ответила. Она лишь закатила глаза и скрестила руки на груди, глядя на него с лёгким раздражением.

— Детский сад, — бросила она тихо, но достаточно, чтобы Рон услышал.

Гарри в это время молчал, глядя куда-то в сторону. Видно было, что он не хотел участвовать в этом споре — но и не мог уйти.

— Гарри, пожалуйста, пойми, — начала Гермиона, глядя на него с надеждой. — Он спас нас на Чемпионате мира. Ты сам говорил — он рисковал собой. И после этого… он ведь ни разу нас не задевал. Он мог, но не стал. Сколько раз мы пересекались с ним в коридорах, на уроках — ни единой колкости, ни намёка. И в тот день, во время инцидента… он не был инициатором. Это был не он.

Она перевела дыхание и продолжила, уже строже:

— Профессор Грюм поступил низко. Он даже не стал разбираться в ситуации и сразу ударил по нему заклятием. А Рон первым начал с оскорблений. Вместо того чтобы извиниться или хотя бы признать, что Малфой не был виноват, вы стояли и молча наблюдали, как его унижают. После всего этого вы всерьёз считаете себя гриффиндорцами?

— Значит, я теперь во всём виноват, да? — язвительно сказал Рон. — Мою семью оскорбили, а я должен был стоять и молчать?

— Это был Нотт, а не Малфой! — возразила Гермиона с отчаянием. — Если уж хотел с кем-то разбираться, разбирался бы с ним, а не с тем, кто не сделал ничего.

— Ага, я его безосновательно оскорбил, да? — с издёвкой повторил Рон. — А всё те годы, когда он нас цеплял и унижал — никто ничего не говорил. Но как только я допустил одну ошибку — сразу набросились, как стая сов на мышь!

— Рон, я не виню тебя, — тихо сказала Гермиона, устало вздохнув. — Я просто хочу, чтобы вы поняли, почему я тогда заступилась. Это не из-за симпатии или дружбы. Это потому, что так было правильно.

Она на мгновение замолчала, потом добавила уже мягче:

— Ладно… я не жду от вас раскаяния. Просто… не надо на меня обижаться за то, что я сделала то, что считала нужным.

Повисла неловкая пауза. Гарри поднял взгляд и заговорил, наконец, спокойно, но твёрдо:

— Давайте просто закроем эту тему. Мы всё равно не знаем всей правды. Может, со временем многое прояснится. Честно — я сам не могу понять, что с ним происходит. Его поведение странное, непонятное… и я не могу просто взять и поверить в его «перемены». Но давайте хотя бы не будем ссориться из-за него.

— Ты прав. И я согласна, — кивнула Гермиона.

— И я тоже, — добавила Ева.

— Ну… ладно. Я уже устал спорить. Давайте закроем, — скучающе пробурчал Рон и поднялся.

Они вместе покинули библиотеку, и за спиной осталась только тихая тень недосказанности.

* * *

В четверг Ева вошла в класс защиты от тёмных искусств одной из последних, села рядом с Невиллом. Перед ними устроились Гарри и Рон. На последней парте, как всегда отстранённый и почти незаметный, сидел Драко Малфой.

Он не проявлял никаких эмоций — лишь безмолвно уставился в пространство перед собой, будто его разум был где-то очень далеко. Они на мгновение встретились взглядами. Но в его серых глазах — ничего. Ни вызова, ни злобы, ни привычной ухмылки. Только глухая пустота.

Последнее время он был как тень. Как призрак самого себя.

А в классе, наоборот, витало напряжённое оживление. Все с нетерпением ждали урока, надеясь увидеть продолжение «разоблачения» Малфоя. Особенно гриффиндорцы — им не терпелось вновь насладиться сценой, где Драко унижают.

Но Еве было не до веселья.

Она чувствовала, как воздух словно сгущается, будто становится липким, удушающим. Всё внутри неё протестовало. Хотелось встать, выбежать из класса… забыть. Только бы не быть здесь. Только бы этот урок скорее закончился. Навсегда.

В класс зашёл он.

Так называемый «профессор Грюм».

Тяжёлый, сутулый силуэт, один глаз вращается, другой сверлит каждого из учеников. Он вошёл, как буря — и сразу потребовал:

— Убрать книги!

Класс подчинился моментально — будто под Империо. Ученики засуетились, книги захлопнулись с глухим стуком. Ева почувствовала на себе его взгляд. Пристальный. Ледяной. Но не подала вида.

— Итак, — начал он, — кто из вас знает, какие заклятия караются наиболее строго согласно волшебному законодательству?

Несколько рук неуверенно поднялись. Среди них — Рон и Гермиона. Грюм кивнул Рону.

— Ну… — замялся тот. — Отец говорил мне про одно… Империус… или как-то так?

— О да, — протянул Грюм с кривой ухмылкой. — Твой отец должен его знать. Империус доставил Министерству немало головной боли.

Скрипнув суставами, он встал, открыл ящик и достал из него стеклянную банку. Внутри суетились три жирных чёрных паука.

Один из них вскоре оказался у него на ладони. Все замерли.

— Империо, — негромко произнёс он, взмахнув палочкой.

Паук моментально обмяк — и повис на тонкой нити, раскачиваясь, как на трапеции. Потом перекусил нить, перекувыркнулся в воздухе, приземлился и начал делать нелепые прыжки, будто исполнял цирковой номер. Класс взорвался смехом.

Только не Ева.

Она смотрела на это представление с холодной отстранённостью. Это было не смешно. Это было страшно. И — отвратительно. Она еле сдерживалась, чтобы не вскочить. Внутри всё кипело.

— Думаете, это смешно? — рявкнул Грюм.

Смех оборвался. Мгновенно. Будто его вырезали ножом.

— А как насчёт того, если я проделаю это с вами? — прорычал он, повернувшись к классу, — Заставлю вас плясать, петь, прыгать из окна? Или запрыгнуть кому-то в горло?

В классе повисла мёртвая тишина.

Даже воздух будто замёр.

— Полная управляемость, — тихо сказал Грюм, наблюдая, как паук сворачивается в комок и начинает кататься по столу. — Полная. Человек теряет волю. Он уже не человек.

Ева вжалась в спинку стула. Она знала это заклятие. Знала, насколько оно опасно. Видела, к чему оно приводило. В каноне — и в реальности. Особенно в реальности.

В ней всё сжалось.

Грюм наклонился, поднял кувыркающегося паука с кафедры и молча водворил его обратно в банку.

— Кто ещё знает что-нибудь? — пророкотал он. — Какие ещё заклятия запрещены?

В воздух взметнулась рука Гермионы, и почти сразу — рука рядом с Евой. Это был Невилл. Она удивлённо посмотрела на него. Он сидел прямо, взгляд его был твёрд, хоть в пальцах читалось напряжение.

— Да? — сказал Грюм, и его магический глаз, провернувшись, остановился на Невилле.

— Есть такое… заклятие Круциатус, — произнёс тот тихо, но чётко.

Грюм уставился на него. На этот раз уже обоими глазами — не мигая, не отводя взгляда, так, что по спине Евы пробежал холодок.

— Лонгботтом, да? — уточнил он, скользнув глазами по журналу. — М-м…

Невилл едва заметно кивнул. Ева почувствовала, как у него дрожит рука. Она положила свою сверху — крепко, надёжно.

К счастью, Грюм больше не задавал вопросов. Он лишь кивнул самому себе, вытащил из банки следующего паука и посадил его на кафедру. Паук замер. Будто чувствовал — ему не повезло.

— Заклятие Круциатус, — сказал Грюм, медленно поднимая палочку. — Лучше показать наглядно. Так вы лучше поймёте, о чём речь.

— Энгоргио.

Паук вырос на глазах — теперь он был размером с крупного тарантула. Рон вздрогнул и, позабыв о всякой храбрости, резко откатился на стуле подальше от кафедры.

Грюм нацелил палочку на паука, и, почти шепотом, но с отчётливым нажимом, произнёс:

— Круцио.

Паук вздрогнул, ноги его судорожно подогнулись к туловищу. Он рухнул на спину и начал яростно дёргаться, скрюченный, изламывая лапки. Он не издавал ни звука — но казалось, что воздух сам звенит от боли.

Ева вцепилась в руку Невилла, её пальцы побелели от напряжения. Тот сидел каменным, но его лицо побледнело, губы сжались в тонкую линию. Пот блестел на лбу.

А Грюм не останавливался. Паук дергался всё сильнее, в безмолвной агонии.

— Прекратите! — вдруг воскликнула Ева, вскакивая со стула. Её голос дрожал от ярости. — Хватит!

Гарри обернулся на неё, поражённый.

Грюм, не меняя выражения лица, убрал палочку. Паук обмяк, но ещё подёргивался от отголосков боли.

— Редуцио, — сказал он, и насекомое вновь стало маленьким. Он ловко зачерпнул его с поверхности стола и вернул в банку.

— Боль, — произнёс он глухо, почти с равнодушием. — Чтобы пытать человека, не нужны ножи и кандалы. Заклятие Круциатус делает всё за вас. И оно было… очень популярно. Когда-то.

Некоторые ученики отвели взгляд. Кто-то сжал кулаки под партой. Тишина стала вязкой и тяжёлой.

— Так… — продолжил Грюм, — кто знает ещё что-нибудь?

Почти все уставились в стол или в пол, как будто боялись сказать хоть слово. Даже Гермиона, чья рука вновь поднялась, сделала это не так уверенно, как обычно — пальцы дрожали.

— Ну? — подбодрил её Грюм, взглядом подталкивая к ответу.

Ева всё ещё крепко держала руку Невилла. Она видела, как тот борется с собой, как сжимает зубы. Ей хотелось поднять руку и сказать, что он не должен здесь сидеть, что ему нужно в больничное крыло, что он не обязан это смотреть. Но прежде чем она успела что-то сделать…

— Авада Кедавра, — прошептала Гермиона.

В классе повисла мёртвая тишина. Несколько человек обернулись на неё, кто-то — с ужасом. Ева вздрогнула и медленно повернулась к подруге. В памяти вспыхнули те сны, где всё начиналось с зелёной вспышки… и заканчивалось тишиной.

— Ага, — глухо сказал Грюм. — Да, последнее. И самое страшное из них. Авада Кедавра. Заклятие Смерти.

Он снова сунул руку в банку. Паук внутри бросился в панике от пальцев, ползая по стеклу, словно чувствуя надвигающийся конец. Но это не помогло — Грюм схватил его и положил на стол. Тот метнулся к краю — побег, последний рывок, последняя надежда.

— Авада Кедавра! — выкрикнул Грюм.

Вспышка зелёного света ослепила класс. Что-то невидимое — огромное, тяжёлое — пронеслось по воздуху с жутким свистом. Паук упал. Без звука. Без следов. Без жизни.

Он просто перестал быть.

Кто-то из девушек сдавленно вскрикнул. А Ева смотрела, не двигаясь. Точно так же… как тогда. В том сне. В том воспоминании. Или в том, чего она так боялась вспомнить.

Грюм махнул рукой — и мёртвое тело паука слетело со стола, упав где-то в пыль на полу.

— Ни сочувствия, — произнёс Грюм спокойно, — ни жалости. И никакого противодействия. Это заклятие невозможно отразить. За всю историю только один человек пережил его — и он сидит прямо передо мной.

Грюм посмотрел на Гарри. Вторым, магическим глазом он в то же время уставился на Еву. Внутри неё словно прошёл ледяной поток. Она почувствовала это заклятие. Она знала, каково это. Не из рассказов, не из книг, а из собственного сна. Или… воспоминания?

Ева вспомнила ту боль. Вспышку зелёного света. Крик матери. Холод. Тьму. И эту пустоту после — нестерпимую и бесконечную. Она не могла забыть это ощущение. Даже если бы захотела.

Грюм, между тем, велел ученикам записать письменное описание каждого из трёх Непростительных заклятий.

Ева не смогла даже пошевелиться. Она сидела, словно парализованная. Руки дрожали, а сердце глухо стучало, будто где-то далеко. Всё происходящее вокруг казалось нереальным. Как будто её окутал туман. Она едва ли слышала голоса, едва ли видела классную комнату.

Звонка на перемену она даже не услышала. Ученики шумно собирали вещи и покидали кабинет, а она продолжала сидеть, не шелохнувшись. Гарри подошёл, обеспокоенно заглянул ей в лицо, хотел что-то сказать, предложить помощь или отвести к мадам Помфри, но профессор остановил его. Грюм сказал, что сам разберётся. Гарри неохотно ушёл.

В кабинете остались только двое — Ева и Невилл.

Грюм позвал Невилла к себе. Тот, как будто очнулся, поднялся и подошёл. Профессор поговорил с ним, извинился за чрезмерную жестокость урока и, как бы в утешение, протянул книгу: «Магические средиземноморские водные растения и их свойства». Невилл поблагодарил, но оглянулся на Еву. Его подруга продолжала сидеть на месте, бледная, с пустым взглядом, будто в трансе.

Грюм приблизился к ней и пробормотал какое-то заклинание — возможно, чтобы вернуть её в чувство. Но Ева вздрогнула, резко отшатнулась и с паникой в голосе закричала:

— Не прикасайся ко мне, убийца!

Грюм замер. Его глаза — и обычный, и магический — уставились на неё. Он не сделал ни шага вперёд. Ева тяжело дышала. Она огляделась, словно только сейчас осознала, где находится. В её глазах мелькнул ужас и недоверие.

Невилл поспешил к ней, осторожно коснулся плеча.

— Ева… ты в порядке? Я здесь. Не волнуйся, всё хорошо. Ты просто… немного испугалась. Это не твоя вина.

Он замолчал, не решаясь сказать больше.

— Я… я в порядке, — прошептала она, цепляясь за его голос, как за спасательный круг. — Всё хорошо. Пойдём отсюда.

Она резко встала, схватила Невилла за руку и поспешно вышла из кабинета. Лже-Грюм проводил её взглядом. Он не сводил глаз с двери, через которую исчезла странная девочка. Что-то в ней показалось ему до боли знакомым. Лицо? Голос? Манера говорить?

Он нахмурился. Это было не по плану. Эта девчонка интересовала его куда больше, чем всё порученное задание. Её реакция, её слова, её страх — всё это было слишком … значимым.

Но он отмахнулся от этих мыслей. Впереди было важное дело — возрождение Тёмного Лорда. Остальное подождёт.