Хрупкость (гет)

Наверное, так выглядит простая, совсем незначительная привязанность, когда он проходит рядом, даже не взглянув в мою сторону. А у меня что-то болезненно сжимается внутри. Обрушивается на меня с невероятной силой. Это совсем не больно — нет, нисколько. Это скорее неприятно: мне хочется вскочить со своего места, толкнуть его в перебинтованное плечо, сделать что-нибудь. Не с ним, а просто. Но я знаю, я прекрасно осознаю, что не буду этого делать.

Я не люблю его. Я никогда не смогу его полюбить, я ненавижу его. Не могу терпеть. Он меня — тоже. И мне больно от этого.

* * *

Он подходит ко мне в первый раз сам — вдруг резко встает с лавки в столовой и, быстро, почти бегом подлетает ко мне. Останавливается около меня, изучающе смотрит. Я молчу — он молчит тоже, засовывая руки в карманы.

Почему он ведет себя так? Не знаю.

Но в этот миг я задерживаю дыхание, меня начинает мутить, и я чувствую невероятную слабость. Мне немедленно хочется уйти отсюда, спрятаться куда-нибудь — я просто не могу здесь больше находиться. Я ощущаю дрожь во всем теле, а горечь начинает жечь гортань.

Я облизываю пересохшие губы и отворачиваюсь.

Он мнется еще несколько секунд около моей лавки, потом вдруг порывисто отступает назад. Я понимаю, я знаю, что он хочет уйти отсюда — и мне от этой спасительной мысли становится намного лучше. Я облегченно выдыхаю, перестаю сдирать пальцами голубую шершавую краску с деревянной поверхности — я успокаиваюсь.

Мне лучше, я спокойна.

Но это длится всего мгновение.

Он снова оказывается невероятно близко, и плюхается на свободное место рядом со мной. Я выдыхаю.

— Я не хочу больше там сидеть, — серьезно говорит он и мне кажется, что он ни к кому толком не обращается. Просто говорит. — Я буду сидеть теперь здесь.

Я не знаю, что ему ответить. Я не знаю, что делают — что нужно делать в таких ситуациях.

Он продолжает:

— За дверью моей комнаты постоянно творится что-то, — он встряхивает своими тускло-рыжими волосами, и бросает на меня короткий непонятный взгляд. — Меня это раздражает!

В его глазах вспыхивает яростный огонек, но сразу блекнет. Я понимаю, что все это время совершенно не дышала. Я расслабляюсь.

— Я могу показать тебе, — твердо говорит он и поворачивается ко мне. Я вижу его перебинтованное плечо — вижу, как оно неестественно вывернуто вовнутрь. — Ты не смеешь не верить мне!

Он снова начинает злиться, и я не могу уловить его настроения. Я не могу понять, насколько быстро оно способно меняться — я не могу разобраться с его характером. Я не могу понять, что он за человек.

Хотя, разве нужно понимать, кто он? Ведь его нахождение здесь объясняет все.

— Хорошо, — спокойно соглашаюсь я.

Я не хочу смотреть ему в глаза.

Я замечаю, как он заинтересованно начинает ерзать, а потом подается ко мне — наклоняется всем корпусом, буквально перегибается через всю лавку. Какая-то старая женщина, сидящая через стол от нас начинает громко хохотать.

Я дергаюсь, но он совсем не обращает на это внимания.

— Ты услышишь это, — надломленно шепчет он. — Это страшно... Ты услышишь...

* * *

Каждую ночь я слышу, как он кричит — громко и надломленно. Он кричит, будто что-то причиняет ему невыносимую боль, он кричит как человек, который теряет сейчас самое важное для него в своей жизни.

Он кричит, будто давно сломался. Но я знаю, что это не так, знаю, что он сильный. Он сильнее нас всех.

Я не могу терпеть — я больше не могу это слушать. Я зажимаю ладонями уши, сворачиваюсь в клубок на своей прохладной постели. Одеяло путается у меня в ногах, но мне все равно.

Я не люблю его. Мне противно видеть его — мне противно думать об этом. Я ненавижу его.

* * *

Днем он все реже появляется в большой комнате, я практически не вижу его в столовой. Но он каждый раз ждет меня около моей двери — стоит, облокотившись костлявой спиной о холодные камни. Стоит совсем неподвижно.

Когда я подхожу к нему, я слышу, как он напевает какую-то непонятную мелодию.

Я останавливаюсь рядом, не решаясь что-то сказать ему. Краем глаза я замечаю его потрепанную, всю в мелких складках пижаму. Я вижу его заостренные бледные черты лица и темные-темные круги под глазами. Сейчас он напоминает мне смерть, которую рисуют в детских книгах со сказками. Мне почему-то становится страшно. У меня никогда не было такой книги.

Санитар в мятном халате огибает нас, кидая косой подозрительный взгляд.

Тот, кто стоит около меня вдруг дергает своим перевязанным плечом и подпрыгивает на месте.

— Здравствуйте! — кричит он вслед врачу и широко улыбается. Ему никто не отвечает.

Он медленно переводит на меня затуманенный взгляд и ведет подбородком в сторону.

— Я жду тебя здесь, — говорит он.

— Да, — отвечаю я. — Ждешь.

Мы заходим в мою палату и садимся на кровать. Он несколько секунд оглядывается, смотрит на бледно-желтые стены, смотрит в окно. Тянется пальцами к вазе, стоящей на столике, двигает ее в разные стороны, поднимает.

— Тяжелая, — говорит он и ставит на место. Я соглашаюсь с его словами. Она и вправду очень тяжелая. Хотя там нет даже воды.

Он придвигается ко мне ближе, отодвигает мои руки в сторону и кладет голову мне на колени. Я недоуменно гляжу на него, застываю в неловкой позе, не зная, куда деть мне ладони, которые сейчас повисли в воздухе. Я почти не могу это вытерпеть, мне неприятно, мне неловко — я не понимаю, как от него избавиться. У меня ничего не выходит.

Мне становится не по себе, мне снова становится боязно.

Но он меня успокаивает:

— Ты помнишь сказку? — он, кажется, не замечает ничего. Не видит даже моего страха — он где-то не здесь. — Любую. Расскажи мне сказку.

Я закусываю губу.

Я не знаю сказок. Я совершенно ничего не знаю.

Я молчу некоторое время, не понимая, какого утешения ищет он во мне и в моих коленях. Я не знаю, чего ему от меня нужно — зачем он ждал меня, зачем зашел со мной в мою комнату и сел рядом. Зачем он теперь по-детски неуклюже ловит мой взгляд. Я не понимаю его.

Я вижу, как он прикрывает глаза и начинает покачиваться вместе с моим ногами, будто убаюкивая их. Или себя.

Мы молчим очень долго — мне кажется, мы молчим несколько часов, месяцев, веков. Он молчит, а я напряженно смотрю в окно. Желтые звезды блестят и подмигивают мне, их свет скользит по моей щеке, отражается на его блеклых волосах, который торчат сейчас в разные стороны.

Какая-то собака громко начинает завывать. Я слышу, как тихие шаги раздаются эхом в коридоре. Звезды выстраиваются в одну яркую кляксу и мне кажется, что стрелки часов начинают идти в обратную сторону.

Я успеваю подумать о том, как мне все это безразлично, как я ненавижу его, когда слышу тихий надломленный голос:

— Полюби меня, пожалуйста...