Как избежать тоски по идеальному прошлому (джен)

*

— Скучаешь по нему?

В бокале Микаэлы мартини с водкой — она не любит смешивать много ингредиентов и не понимает, как обстоятельства успели сложиться так, что разговаривают по душам они с Коннором. Не с Уэсом, не с Лорел, на худой конец, а с Коннором.

Коннором, мать его, Уолшем, который взял и разрушил ее старательно возводимое красивое будущее так небрежно, как наступают на муравейник, идя по ночному лесу. Как ломают ветки, лезущие в глаза. Как жгут трупы, чтобы не сесть в тюрьму.

Свадебное платье от Веры Вонг, кольцо с бриллиантом, собственный принц, выигранные дела и спа-салоны по выходным.

Свадебное платье от Веры Вонг, кольцо с бриллиантом и оказавшийся геем принц.

— Скучаю по временам, когда не знала тебя, — Микаэла ставит бокал на стол и щелчком подзывает официанта, чтобы повторил. — Ты испортил мне жизнь, Коннор Уолш, ненавижу тебя. Слышишь, ненавижу?

Выходит незлобно, и Микаэла злится. Ей хочется кричать, топать ногами, бросаться в Коннора принадлежностями из косметички. Долго, старательно: сначала тушь, потом помаду, тени и блеск для губ. Но не пудрой, она хрупкая — разобьется.

Хочется колотить его по груди руками или даже приложить как следует статуэткой, чтобы не был таким самодовольным ублюдком, но Коннор — единственный, с кем можно просто выпить какой-то дряни вечером и побыть собой.

Он неспешно цедит мартини, барабанит пальцами по столу и хмыкает:

— Боже, Пратт. Пойди купи новое платье на распродаже, съешь раз в год большую фри, потрахайся вон с тем симпатичным парнем за третьим столиком и скажи спасибо за предоставленные возможности. Ведь если бы не я, твои вечера были бы невозможно скучными, и ты бы прозябала в своей квартире, репетируя речь для встречи с мамочкой Эйдана.

— Заткнись, — Микаэла, кажется, улыбается, и на лице Коннора тоже появляется слабая улыбка.

— Микаэла, — Конор опускает руку ей на плечо, — посмотри налево. Видишь, как на тебя пялится тот красавчик? Весь мир у твоих ног, а ты хотела выбрать хрустальный замок, прав на который у тебя было бы меньше, чем на место в лекционной аудитории Аннализы.

Коннор невыносимо самодоволен и, конечно же, несомненно прав. Это бесит. Или не бесит. Или Микаэла понимает, что просто пьяна до чертиков.

— Знаешь, — задумчиво говорит она, — поворачиваясь к Коннору лицом и заправляя за ухо выбившуюся прядь волос, — если бы не это. Ну, не наш разрыв с Эйданом, я бы сошла с ума, опасаясь, что нас посадят.

Микаэла логична и серьезна, а еще полна мартини с водкой, надежд и разочарований. И Коннор мог бы съязвить, мол, слушайся папочку, папочка знает, как лучше. Но то ли они с Микаэлой похожи, то ли общее убийство действительно сближает, но он на удивление правильно понимает, о чем она говорит.

— Знаю, — медленно произносит он, потому что дрожат и руки, и голос, и что-то еще внутри, — если бы не Оливер, ну, не то, что случилось с ним, я бы тоже сорвался, пошел бы к копам или обожрался «ангельской пыли», чтобы не думать о том, что мы замочили мужа своей начальницы, и…

Он замолкает, разводя руками, потом поправляет волосы и оглядывается, не зная, что еще можно к этому добавить.

Наверное, это мерзко и Оливер никогда бы не простил, если бы узнал, но он и не узнает. Если бы не он, не его болезнь, Коннор бы действительно сдался, но проблемы Оливера занимают его больше своих собственных, а возможности сделать так, чтобы ему было приятно интересуют сильнее, чем особенности дел, которые постоянно находит Бонни.

Но сейчас Оливер обижен, и Коннор понимает, что нужно дать ему успокоиться и остыть, а Микаэла выглядит такой потерянной и несчастной. Ее платье безупречно, наручные часы удивительно гармонируют с ожерельем и цветом глаз, а макияж делает образ просто неотразимым. Но Коннор видит ее насквозь, и внутри она, на первый взгляд, та еще стерва, вся какая-то неопрятная и растрепанная. Будто неделю пила водку, не вылезая из постели. Или несколько дней не спала, готовясь к слушанью. Или трахалась до утра с каким-то незнакомцем.

В общем, Микаэла сейчас где-то у самого подножия лестницы к своей идеальной жизни, и Коннор не прочь составить ей компанию и выслушать, потому что то ли убийство действительно сближает, то ли ему надо просто расслабиться и посидеть в баре с кем-то, похожим на него самого.

После третьего бокала Микаэла начинает смеяться, и они обсуждают парней вокруг, его отношения с Оливером и даже — ее с Эйданом. И на несколько минут Коннору удается забыть, что над ними все еще висит дамокловым мечом убийство Сэма, а над ним лично — и болезнь Оливера в придачу. И сколько ни старайся делать вид, что все нормально, чтобы Оливер не расстраивался еще сильнее, его все равно это беспокоит и гложет так, как пираньи обгладывают мясо, выедая все, до голого скелета, до костей со следами зубов на них.

После четвертого — они танцуют и даже делают несколько фотографий на ее телефон. И Микаэла обнимает Коннора, вешается ему на плечо, будто они лучшие друзья. Это приятно, потому что друзей у него никогда прежде не было, а, может быть, если бы не обстоятельства, и сейчас бы не появилось.

Пятый бокал Микаэла опрокидывает на свое безупречно красное платье.

— Вот дрянь, — расстроенно говорит она и снова подзывает официанта, — эй, повтори!

— Нет-нет, — Коннор подходит сзади и крепко сжимает ее руку, чуть выше запястья, — если начинаешь ронять посуду или опрокидывать ее на свою одежду, это верный признак того, что пора завязывать.

Микаэлу пошатывает, но все вокруг приятно кружится, и пока Оливер везет ее домой, она вслух считает фонари, мерцающие на обочине, а он поет какую-то дурацкую песню.

*

Домой они приезжают почти под утро.

И пока Коннор звонит Оливеру, чтобы сказать, как сильно он по нему соскучился, Микаэла принимает душ, смывая с себя макияж, последствия вечера и тоску по рухнувшим планам на будущее. А потом разогревает черничный чизкейк, который пекла сама, между прочим, только из органических продуктов.

Дома, протрезвевшая, переодетая в рваные джинсы и майку с эмблемой Миддлтона, в окружении квадратных белых тарелок, именных чашек и подушек в форме персонажей популярных мультфильмов, Микаэла снова становится похожей на саму себя — упрямую самодовольную стерву. На секунду Коннору даже кажется, что сейчас она скажет: «Какого черта ты здесь забыл, Коннор Уолш? Проваливай». Но она разогревает чизкейк, заваривает зеленый чай и произносит:

— Скучала.

— Что? — Коннор вскидывает бровь. — Ты о чем, Пратт?

— Ты спрашивал, — она пожимает плечами, вытаскивая из духовки уже зарумянившийся чизкейк, — скучаю ли я по Эйдану. Скучала. До вчерашнего вечера, но ты, пожалуй прав, мне действительно нужно…

— С кем-то переспать? — Коннор ухмыляется.

— Нет, — Микаэла закатывает глаза, — купить платье на распродаже, — и, чуть подумав, добавляет, — и съесть большую фри. С сырным соусом.

Коннор улыбается.

— Но ты не думай, — продолжает Микаэла, раскладывая по тарелкам пирог, — что мы теперь подружки и ты можешь подкалывать меня из-за того, что слышал сегодня ночью.

— Дружить с такой стервой? Я еще не окончательно тронулся, — он поднимает руки, будто сдаваясь и давая понять, что уж такого-то от него точно никто не дождется.

— Ты невыносим, Коннор Уолш, — закатывает глаза Микаэла, но ее голос вовсе не кажется раздраженным.

Напротив, всю кухню пропитывает вкусный запах черники, пробивающееся сквозь окно солнце заливает светом весь стол, после всего выпитого за ночь даже не болит голова, и Микаэла думает, что таки заслуживает всего того, о чем так старательно столько лет мечтала: и громких выигранных дел, и личного принца, и спа-салонов по выходным. Осталось только вернуть платье Веры Вонг обратно.

И, пожалуй, действительно с кем-то переспать.